Курсант. Назад в СССР 9

– А тренерский состав в ДЮСШ? – вмешался я. – То есть, те, кто с детьми занимается? Их тоже бы проверить не мешало бы.

– Верно, – согласился Горохов. – Про тренеров я как-то не подумал. Тогда их тоже прошерстим. Третье – нужно проверить «отставных» спортсменов, особенно тех, кто не очень хорошо закончил карьеру. Например, из-за внезапной травмы, нарушения дисциплины, скандала. Или выперли по политическим мотивам. Особое внимание обратить на обиженных на Госкомспорт, на обком и другие структуры, запятнавших свою карьеру неблаговидными поступками. Такие для нас представляют первостепенный интерес. Особенно если спортсмен в прошлом знаменитый был.

– Да нет у нас знаменитых спортсменов в Михайловске, – авторитетно заявил Вася. – Был один, да и тот от диабета умер. Прямо на соревнованиях.

– А как же его допустили? – Горохов удивленно вскинул бровь на Жмыха.

– Так он шахматист был.

Никита Егорович чуть не сплюнул с досады на такие дурацкие замечания.

– Шахматисты, теннисисты и прочие велосипедисты – нас не интересуют. Ищем борца, – следователь повернулся к Каткову. – Алексей, возьми на контроль все экспертизы, что назначены в местный кримотдел. Следов рук и обуви на местах преступлений не изъято, но всё равно – одежду потерпевших надо проверить на наличие посторонних волокон и других микрочастиц. И узнай, не готов ли анализ по красителю, которым татуировки нарисованы. Надо бы еще узнать, что означает эта пресловутая волчья голова. Не просто же для антуража она нарисована.

– Известно, что означает, – вмешался Федя. – Оборотня. Ликана, то есть. Вроде бы, днем человек, а ночью в зверя обращается и на охоту выходит. Ну совсем как наш убийца.

– Тогда почему такие знаки именно на жертвах? – спросил Горохов. – Они ведь не оборотни.

– Может, таким образом он оставляет свою фирменную метку? – предположил Катков. – Как хищник метит территорию?

– Не-е, – замотал головой Вася. – Вот у меня, например, кот квартиру метит – в тапки ссыт. Не похоже, что татуировки – это мечение территории.

– Вообще-то, метят по-разному, – поддержал Каткова Федя. – Медведь, например, сдирает с дерева кору, я «В мире животных» видел.

– Согласен, – кивнул Горохов. – Вот только сомневаюсь, что знак этот оборотня символизирует.

– Волчья голова, – взял я слово, выудив из памяти знания из девяностых, – воровской знак, символ уважения среди зеков, имеющих очень высокий ранг, это как некий вызов ментам. Означает что-то вроде: «Догони меня – все равно умрешь первым».

– Хм… Похоже на воровские разборки, – Никита Егорович задумчиво потер седеющие виски. – Этого нам еще не хватало. Вот только жертвы у нас несудимые и в криминальных делишках никоим образом не замеченные. Ну, хорошо. Предположим, что убийца имеет некое отношение к воровской среде, но зачем бы он оставлял такие рисунки?

– Может, это послание? – предположил я. – Нам, сотрудникам правоохранительных органов. Мол, хрен вы меня поймаете.

– Вроде черной кошки. Возможно… – Горохов сел и откинулся на колченогом стуле. Тот заскрипел, но выдержал. – Пока загадок, больше чем версий… Странный у нас маньяк, товарищи, нарисовался. Но тем интереснее будет его переиграть. А сейчас проведем небольшой эксперимент.

Горохов хитро улыбнулся и раздал каждому из нас по фотокарточке с изображением «татуировки» с плеча Бочкина:

– Вам задание, товарищи. Перерисуйте себе в рабочие блокноты эту псину.

– Зачем? – недоумевал Федя. – Мы можем и фотографиями воспользоваться, если надо. Я вообще не помню, когда в последний раз рисовал. В школе, наверное, на уроке рисования. Вазу с яблоками на куске шторины. Натюрморт называется, как щас помню.

– Рисуй. Это приказ, – настоял следователь. – Пять минут на выполнение задания. Время пошло.

– Что, прямо сейчас… – обреченно пробормотал Погодин.

Мы принялись корпеть над странным поручением. Я лишних вопросов не задавал, знал, что неспроста это задание нам поручили. Никита Егорович что-то хочет этим проверить.

– Готово! – первым воскликнул Вася и торжественно помахал блокнотом, когда мы еще пыхтели, выводя глаза, клыки и прочие уши.

– Это что? – Горохов подошел к Жмыху, взяв в руки его мазню, брови его встали домиком. – Крыса?

– Как сумел, – пожал плечами Вася. – Между прочим, некоторые крысы, если их много, опаснее волка.

– Задание было не зоопарк рисовать, а скопировать рисунок! – раздраженно проговорил Никита Егорович.

– Ну, я же не виноват, что у меня все звери на одно лицо получаются. То есть, морду. Я только крыс умею рисовать. Ну и ежей еще. Если крысе подрисовать колючки, то ёж получится.

Горохов вздохнул, прижав ладонь ко лбу, и с надеждой подошел к остальным. Глянул на наши художества.

– Ну, вот! Другое дело. Отлично, – потирал он руки, после крысы его настроение вмиг улучшилось, он собрал розданные фотографии. – А теперь перелистните листок в блокноте и попробуйте воспроизвести рисунок по памяти. Без натуры, так сказать.

– А, я понял, зачем это! – воскликнул Федя. – Это чтобы мы лучше запомнили татуировку?

– И это тоже, – многозначительно хмыкнул следователь.

Мы снова стали шуршать карандашами «Ленинград». Второй раз получилось даже быстрее. Хоть мой волк и был больше похож на овчарку-ищейку, но все же сходство с татушкой-первоисточником явно улавливалось. У Каткова волк больше напоминал добродушную таксу. Зато Светин волчара вышел как надо. Казалось, его глаза горят, а из пасти слюна капает. Еще даже кровожаднее получился, чем в оригинале.

Горохов, будто школьный учитель, прошелся «по рядам» и собрал рисунки. С довольным выражением на лице показал их нам:

– Итак, товарищи! – следователь хитро прищурился. – Вы все, точнее, почти все, справились с заданием. И что это значит?

– Что каждый из них может быть этим самым убийцей, – уверенно заключил Жмых. – Кроме меня, конечно.

– Нет, – Катков поднял руку, как в школе, требуя молчаливого внимания к главному выводу. – Это значит, что для воспроизведения рисунка не требуется особых художественных навыков. При определенной тренировке такую ложную татуировку может нарисовать практически каждый нормальный человек. Ну, кроме Васи, конечно.

– Садись, Алеша, пять, – кивнул Горохов. – Все правильно сказал. Наш маньяк, скорее всего, не обладает особыми художественными навыками. Просто рисует некий знак, который научился копировать.

* * *

Секций борьбы в Михайловске оказалось немного. Для взрослых – так вообще одна лишь по дзюдо. Мы с Федей разделились. Он вызвался проверить дзюдоистов, пока я «шмонал» детских тренеров по секциям вольников и классиков.

Особо ничего не нарыл, а вот Погодин, кажется, напал на след, хотя я к его высказываниям отнесся поначалу скептически.

– Андрюха, – мы сидели с Погодиным в местной «стекляшке» и лопали шарики пломбира из заиндевевших креманок. – Странные какие-то эти дзюдоисты.

– В чем странность? – я с наслаждением колупал лакомство, уже восемь лет здесь, но всё не привык удивляться вкусу из детства.

– Во-первых, все слишком взрослые. Подростков и молодежи среди них нет.

– Бывает, – хмыкнул я, разглядывая советский плакат, на котором щекастый малец уплетал эскимо. – Все-таки восточное единоборство. Раньше за него даже сажали, как за карате. Правда, давно это было. И потом, не каждый может позволить себе заниматься таким спортом. Это же кимоно надо приобрести.

– Да не в этом дело… – поморщился Федя. – Там дядьки на спортсменов не похожи.

– Как это? – я уже с интересом уставился на напарника.

– Ну, не знаю… Больше сидельцев напоминают, что ли. Морды жизнью потертые, угловатые. Еще и курят. Где ты видел, чтобы спортсмены курили?

– Всякое бывает. Это ж любительская секция.

– Да ты дальше слушай… – Федя понизил голос и огляделся. – Самое любопытное, что тренер их знает эту татуировку. С волчьей головой. Но мне сказал, что впервые видит, когда я ему фото показывал.

– Так-с… Поподробнее, Федя.

– Ну, я пришел к ним, так и так, из милиции, говорю. Показал фото, спросил, не знаком ли рисуночек, всё как положено. Он как-то напрягся сразу весь, а потом вроде как работой занялся. Дескать, не до меня ему совсем. Стал на своих покрикивать, которые в зале возились, указания им давать. В общем, в тренировочный процесс ушел с головой, всем видом показывал, что я, типа, ему мешаю. Я вопросики позадавал, конечно, он вроде отвечал. Через раз. Но видно, что фотка его зацепила. Думаю, нам надо с тобой вместе туда нагрянуть и все перевернуть вверх дном. Или вообще всех повестками в отдел вызвать и там расспросить с пристрастием.

– Если тренеру что-то известно, – я задумчиво облизнул ложечку с остатками мороженого и отставил креманку в сторону. – То наверняка он уже все продумал, что в милиции говорить будет.

– А что делать? – вздохнул Федя.

– Нам нужен в секции свой человек.

– Так где же мы его там найдем? И как понять, что он свой будет? Я ж тебе говорю, там то еще собрание.

Я покачал головой.

– Не внутри искать будем, а внедрим.

– Кого внедрим?

– Ну, раз ты засвечен, значит, пойду я.

– Ты? А ты бороться-то умеешь?

– Не особо, но кое-что могу. И потом, я же новичком прикинусь.

Я вспомнил как в прошлой жизни приходилось заниматься рукопашкой. Там, кроме ударов ногами, руками, еще есть броски, болевые и удушающие, совсем как в дзюдо приемчики.

– Ты что, пойдешь к местным в секцию записываться? – удивился Погодин.

– Придется, – кивнул я. – Прощупаю их изнутри, так сказать. Вот, только где мне кимоно раздобыть? Вряд ли оно в Михайловске продается.

* * *

Я навел справки. Секция дзюдо располагалась в подвале «Дома быта» и находилось на полулегальном положении. Судя по всему, во Всесоюзное добровольное физкультурно-спортивное общество никаким боком не входила. Некий перец (мастер спорта) набрал на добровольных началах секцию, выбив у исполкома помещение, и нес в массы заморское искусство борьбы. Возможно, даже деньги брал за обучение, но это, конечно же, нигде не афишировалось.

Зная Федю, я не особо надеялся накопать что-нибудь там полезное, но все-таки решил проверить. Чем черт не шутит? С ксивой туда переться бесполезно, результат мы уже видели, будет как у Погодина, так что оставалось и вправду только прикинуться «юным» любителем и влиться в стройные ряды советского спорта.

Кимоно мне помог достать Вася. Оказалось, что Жмых знает всех барыг в городе. У нужных фарцовщиков отжал кимоно нахаляву. Я хотел заплатить, но Вася уверял, что платить спекулянтам – слишком жирно им будет. Дескать, и так нормально живут, паразитируя на советских гражданах. Сказал, что в Михайловске с каждым годом их все меньше и меньше гоняют, а они совсем обнаглели, двухкассетник «Сони» по цене подержанных жигулей толкают. И радиодетали дефицитные втридорога продают. Детали эти работники местного радиозавода сверх нормы для левой продажи выпускают, под полой выносят, а сырье в брак списывают. В общем, теневая торговля в Михайловске процветала, как, впрочем, и во всем Союзе, набирая обороты с ростом дефицита.

Спорить с Васей я не стал. Тем более, что радиодетали в СССР пользовались бешеной популярностью. В перепродажу шло все: от контроллеров и приводов до транзисторов, сложных плат и целых готовых блоков, которые в магазинах днем с огнем не сыскать. На таком товаре фарца делала деньги немаленькие. Так что пусть пожертвуют единственным кимоно для оперативных нужд родной милиции. Тем более, что кимоно оказалось дрянное. Очевидно, для карате предназначенное, потому и ткань хлипковатая и без специальных укрепляющих вставок. Но на несколько тренировок хватит. Наверное.

Подвал встретил запахом ржавых труб, пота и застарелых кед. Аромат резиновых кед откуда взялся? Ведь босиком на татами занимаются.

Крутые ступеньки из щербатого бетона привели меня прямиком в зал. Низкое помещение с многочисленными крашеными трубами под потолком тускло освещалось парой грустных лампочек. Пол застелен потрескавшимися матами.

Тренировка еще не началась, в зале терлась парочка хмырей в замызганных кимоно и третий мужик. Тоже в форме, но держался особнячком, на фанерном приступке в дырочку, что-то записывал в растрепанную тетрадь. Ростом с меня, но возрастом и весом поболее примерно на двадцать кило и столько же годков.

Я натянул на лицо глупую лыбу, чуть ссутулился, изображая лошпеда, и громко проговорил:

– Здрасти!

– Здорово, – тренер обернулся.

Морда, как у сталевара с плаката, только морщин слишком много и глаза пронзительные, глубоко посаженные, как у гориллы.

– Чего хотел, – буркнул он, нехотя оторвавшись от тетради.

– Так, это самое… Записаться.

– Секция только для своих, – отмахнулся тренер и снова уткнулся в тетрадь.

Для каких-таких своих – я выяснять не стал, а решил попробовать замотивировать сенсея рублем.

– Платная, что ли? Так я заплатить смогу. Сколько стоит? Меня Андрей зовут.

Тренер снова поднял на меня взгляд и критически оглядел. Под одеждой мышц не видно, а жирка на мне пока что не наросло. Спина дугой и дурацкое выражение лица делали меня похожим на хиляка.

– Квелый ты какой-то, шел бы ты отсюда, Андрюша. Мои ребята тебя помнут ненароком.

– Эх… – вздохнул я. – Говорили мне пацаны, что лучше на бокс идти. Что там настоящий спорт. Скажите, а правда, что дзюдоист против боксера не вывезет?

– Это кто тебе такое сказал? – нахмурился тренер.

– Все говорят. У нас во дворе. Я вот хотел обратное доказать. У меня сосед, Мишка Беспалый – боксер-перворазрядник. Всех в округе поколачивает. Нет ему равных в районе нашем. А я вот хотел отпор ему дать. Только я шахматами занимаюсь. Это, конечно, не совсем спорт, но и он мне даже помог против боксера. Я Мишку шахматной доской по голове огрел, когда он меня в подворотне зажал. И убежал. Вот теперь к вам пришел. Думал научиться. Эх… Вот, даже кимоно прикупил. Всю стипендию отдал.

Сам не знаю, откуда у меня проявился актерский талант. Последнее мое выступление на «сцене» было еще в детдоме. Но там роль была без слов. Я изображал на утреннике елочку, вокруг которой сказал трусишка-зайка серенький.

– Ладно, – тренер недовольно поморщился. – Переодевайся. Раздевалка там. Меня Лев Палыч зовут. Можно просто Палыч. Посмотрим, что ты можешь, как у тебя с физподготовкой. Если совсем мертвый – не обессудь. Пойдешь шахматами обратно заниматься.

– Спасибо, Лев Палыч, – закивал я китайским болванчиком. – Я быстро учусь… Постараюсь вас не подвести.

Глава 5

Я отправился переодеваться. Раздевалка оказалась слишком по-советски спартанской. Вместо шкафчиков – длинные, явно стыренные из какого-то спортзала лавки, вместо крючков для одежды – пристреленные в бетон дюбеля. Пахло ЖЭКом и носками.

Выбрал себе свободный гвоздик, бросил под ним на лавку сумку с формой. Все уже переоделись и о чем-то оживленно гоготали в зале.

Федя оказался прав. Спортсменчики какие-то специфические. Возраста не среднего коммуниста. На комсомольца здесь только я тянул.

Я скинул башмаки и стал расстегивать рубашку, когда почуял за спиной запах пота.

– Здесь занято, – пробубнил низкий голос с нахальной хрипотцой.

Я обернулся. Сзади скалился прокуренной желтозубой улыбкой дзюдоист в светло-сером (когда-то оно было белое) кимоно. Морда, как кусок гранита. Угловатая, зернистая от застарелых оспин и немого красная. Роста сам невысокого, но в плечах квадратный, как плита, отчего совсем не казался маленьким, а наоборот. Я даже сперва подумал, что мои стандартные метр восемьдесят пониже его будут.

– Простите, – продолжал я изображать студента-Шурика, передвинув вещи под соседний гвоздик.

– И здесь занято, – хмыкнул гранитомордый, презрительно скрестив на груди волосатые руки.

– А где тогда свободно? – пожал я плечами, по-прежнему с недалекой щенячьей улыбкой на лице.

– Вон там свободно, – гоготнул квадратный, кивнув на закуток, где примостились ржавое ведро с накинутым на него куском мешковины вместо тряпки, деревянная швабра и облезлый веник.

– Но там нет лавочки, – развел я руками. – И миролюбиво протянул руку. – Меня Андрюша зовут, а вас?

Такое поведение обезоружило «гопника», он зло плюнул мне под ноги, что-то буркнул и направился к выходу.

– Так как вас зовут? – крикнул я вдогонку.

– Называй меня дядя Альберт, салага, – процедил он и скрылся в зале.

Я наспех переоделся и вышел следом. Там уже тренер всех построил в одну линию на татами. Мужиков навскидку около десятка. Я встал во главе строя.

Присутствующие тихо заржали.

– Тишина! – гаркнул тренер и повернулся ко мне. – Новенький, встань в конец шеренги!

– А, понял, – закивал и перепорхнул на нужное место. – Я просто думал, что конец там.

Среди присутствующих я смотрелся в каратистском белоснежном с иголочки кимоно, как цапля среди серых гусей.

Тренер дал отмашку, и строй побежал по кругу на разминку. Что ж, все побежали, и я побежал.

– Перешли на гусиный шаг! – гаркнул Палыч.

В позе пингвинячьих самцов, которые высиживают яйца прямо на ходу, таская их под брюхом, мы затопали по кругу.

Я отчаянно халтурил, приседал до неполного «гуся». Оно и понятно, я же цапля.

– Новенький! – ткнул в меня узловатым пальцем тренер. – Жопу ниже! Ползешь, как беременная муха!

Зал опять заржал. Мне здесь явно были не рады. Вот только почему тогда Палыч разрешил мне остаться? Почему сразу не дал от ворот поворот? Наверное, хочет, чтобы сам ушел. Если каждого отфутболивать просто так, то спорткомитет могут жалобами закидать, дескать, что за секция такая у вас, закрытая. Ведь пока в СССР все секции государственные. Да и помещение казенное. Значит, тренер ждет, пока сам сольюсь. Ну что ж… Посмотрим.

Стандартная разминка включала в себя махи ногами, руками и мотание другими выступающими частями тела, в том числе головой. В заключение – отжимание от пола и непременно, по заветам Шаолиня, на кулачках.

Выполняя это упражнение, я отклячил задницу повыше, приняв позу буквы «зю», и халтурно отжался десять раз. При этом локти мои дрожали, а сам я пыхтел, а на десятом разе так вообще мордой в ковер уткнулся, типа, все, сдох Бобик. В общем, продолжал играть роль хорошего шахматиста. Ни в коем разе нельзя, чтобы во мне эта спортбанда мента разглядела. В каждой спортивной секции есть отстающий лошпед. Таких всерьез не воспринимают и не опасаются. Вот я под такого и косил. Ведь мне еще инфу нужную как-то раздобыть надо. Для этого нужен информатор. Вот Альберт – подходящая кандидатура. Сразу видно, что давно здесь, и «шишку» держит. После тренера – второй человек в секции. Жаль, что с твердолобым не заладилось.

После отжиманий перешли к отработке навыков самостраховки. Перекаты вперед-назад, вбок и с переподвыпертом. В конце каждого вида кувырка – обязательно хлесткий хлопок рукой по ковру для антуража и гашения инерции.

Я катался неуклюжим долговязым колобком, иногда застревал на полпути, болтая в воздухе ногами. Тренер морщился, а «коллеги» хихикали, но шуток в мой адрес не бросали, потому что «тишина должна быть в зале».

Все-таки борьба – это не мое. Возюкать потного мужика по ковру, пытаясь просочиться сквозь его подмышку, совсем не по мне. Брезгливый я для борьбы, по крайней мере, в таком помещении и в такой сомнительной компании. Вентиляцией здесь служила просто распахнутая настежь дверь. А зимой тут вообще, наверное, все ароматы Франции собираются.

– Закончили! – хлопнул в ладоши Палыч. – Разбились по парам! Отрабатываем ёко-вакарэ.

Что, блин? А по-русски нельзя сказать? Я суши не очень люблю и по-японски не понимаю. Остальным же явно никакого перевода не требовалось.

Это, конечно, оказалось название одного из приемов дзюдо. Ну, для такого броска мне пока рано, естественно, я стоял и наблюдал в стороне, как другие выполняют переднюю подножку на пятке под одноименную ногу. Любят дзюдоисты техничные приемчики, это вам не курес, где захват только один – за пояс.

После этого упражнения выполняли банальный бросок через бедро, тренер и его как-то витиевато назвал. Ну, его я могу делать. База во всех единоборствах (кроме бокса, конечно). Мне даже напарника выделили, мужичка тощего (самый худосочный из них оказался), но юркого, как выдра. Даже усики такие же, как у водного зверька – реденькие, но длинные. Я корячился, изображая бой дона Кихота с ветряной мельницей. Выдра между тем меня несколько раз швыранул о ковер, чему сам очень возрадовался, аж усишки мерзкие задергались. Очевидно, что кроме меня, до этого момента он никого не мог одолеть. А тут такой «инвентарь» пришел – есть на ком душу отвести.

После этого отрабатывали еще кучу «бесполезных» бросков… По-японски они все назывались по-разному, а по мне так все одно – «пятки в небо, а спиной об пол».

Я приглядывался к борцам, но те, зараза, ни о чем не переговаривались, ничего постороннего не обсуждали, только честно потели и скрипели матами. Я так и не понял, что связывает таких великовозрастных дядек, кроме спорта.

По идее, должно быть еще две вещи – водка, бабы, ну или рыбалка, на худой конец. А тут прямо все с таким усердием тренируются, будто на олимпиаду готовятся. Но таких не берут в космонавты, возраст не тот. Дзюдоисты потели, пыхтели и сопели, и лишнего не болтали. Снова летя на ковер, я недоумевал. Может, я их смутил? Есть что скрывать? Первое правило Бойцовского клуба: никому не рассказывать о Бойцовском клубе.

Наконец, дошли до поединков. Расселись по квадрату татами в позе лотоса.

– Ну как? Жив? – тренер смотрел на меня с пренебрежительной усмешкой. – Может, все-таки в шахматы вернешься?

– Да нормально я, – обмахивался я полами кимоно. – Привыкаю. Мне даже нравится. Буду, наверное, к вам ходить. Хочу научиться бороться, как дядя Мольберт.

Зал прыснул от смеха.

– Меня зовут, Альберт, салага, – прошипел гранитомордый. – Еще раз так меня назовешь и…

– Тише, Альбертик, – лыбился тренер. – Он же на тебя равняется. Вот и покажи ему класс. Только не зашиби шахматиста, а то он тебя доской шахматной огреет, он человек опытный. – Тренер повернулся ко мне: – Ну что, шахматист? Не хочешь силы проверить в поединке? Ты, смотрю, уже почти готов.

Я сделал вид, что доволен такой похвалой. Убийственная просто похвала.

– Ну, раз вы так считаете, – я встал и вышел на ковер.

Честно говоря, думал, что Палыч мне «выдру» в оппоненты подсунет, но он кивнул «Мольберту». Вот гаденыш. Новенького под танк сразу? Только есть у меня противотанковое оружие.

Квадратный дзюдоист с торжествующей ухмылкой вышел на середину ковра. Шел прямо, вразвалочку, и даже в стойку не встал.

– Я его одной рукой размотаю! – торжественно заявил он, убрав левую за спину.

Присутствующие загалдели в предвкушении занятного зрелища, а тренер, паскуда, одобрительно закивал.

– Хаджиме! – крикнул Палыч, не утруждая себя даже оторвать задницу от лавки.

Я пригнулся и чуть оттопырил таз назад, чтобы понизить центр тяжести, как делают борцы. Альбертик стоял не шелохнувшись и прямой, как шпала. Что ж… Уронить прямого даже «шахматист» сможет. Я подскочил к нему, схватил за отвороты кимоно и тупо швырнул-толкнул резко в сторону.

Такой прыти от хилого ботана противник не ожидал и шлепнулся на ковер, получив в награду задорный смех собратьев.

Вскочил на ноги и, злобно сопя, как носорог, сходу бросился на меня.

– Эй! Ты же говорил, что одной рукой справишься! – улюлюкали ему друганы.

Тот опомнился, притормозил и снова завел руку за спину. Атаковал. Вцепился в меня правой, подтягивая и пытаясь выйти на дистанцию броска. Хрен тебе, а не сближение! Я не подпускал его, руку заблокировал своей, вцепившись в рукав, а второй мотнул его в сторону. Будто бы хаотично и неуклюже, но с силой. Потом в другую сторону. Тот уже раскорячился, чтобы держать равновесие, пытался меня подловить на ошибке, но с одной рукой явно не вывозил. После якобы неуклюжих (с моей стороны) болтаний, в конце концов, я снова завалил его на ковер. Тут бы сверху навалиться и на удержание перейти, но я же, типа, правил не знаю… Да и навыками партера не владею. Поэтому просто топтался на татами.

– Альберт! – выкрикнул кто-то. – Может, тебе тоже шахматами лучше заняться. А лучше шашками!

Снова хохот, шуточки, только голоса тренера не слышно. А гранитная башка совсем разозлился. Еще больше раскраснелся и стал уже напоминать не то что гранит, а целый рубин.

– Х*р с тобой! – прорычал он, брызнув он слюной. – Буду двумя руками бороться.

Теперь он уже был в полноценной стойке, и руки обе на уровне груди готовятся к захвату. Вдарить бы ему двоечкой в нос, а потом коленом под дых, но правилами запрещено. Но и по его правилам я играть не собирался. Ведь я же новичок, не знаю их. Мне все можно…

Альбертик вцепился так, что мое утлое кимоно затрещало по швам. Рванул к себе, резко подсел, еще мгновение – и пятки мои сверкнут в воздухе. Но я мигом перехватил его кисть и незаметно завернул на излом, укрывая захват отворотом его кимоно. Приемчик в дзюдо, конечно, запрещенный, банальный рычаг руки из рукопашки, но я же новичок, мне все можно.