На Другой стороне. Темная сторона

– Основательница корпорации «Уинг», Амелия Колдвелл, ключевая фигура в истории поствоенного периода, – начала читать вслух Сара. – Получила всеобщее признание за объединение беженцев бывшего Альянса продовольственной и энергетической политики (АПЭП), выживших после Последней войны. Считается неофициальным первым архонтом Аранона…

Дима сделал шаг поближе к голограмме. Он не мог оторвать взгляда от фотографии и изучал ее всеми доступными ему техническими возможностями, сканируя, чтобы скопировать себе в память вместе с полной биографией. Поведение Димы показалось Саре на удивление человеческим, словно он благоговел перед Амелией Колдвелл. И тут ее осенило.

– Она и есть твой создатель? – встав рядом, спросила Сара.

– Да, – коротко ответил Дима, все еще глядя на ту, что его придумала. – Создатель моего внутреннего голоса. Первичной программы… Основательница династии Колдвеллов.

Подключившись к техническому оснащению Хранилища, Дима выставил рядом с голограммой Амелии еще одну страницу.

– Он так похож на папу! – удивилась Сара, округлив глаза.

С фотографии тысячелетней давности на нее взирала вылитая копия Джордана, но с непривычной прической и моложе, что, с одной стороны, восхитило Сару, а с другой – напугало. Связь времен еще никогда не казалась ей столь ощутимой.

– Седрик Колдвелл, муж создателя, – сказал Дима, взглянув на фотографию Седрика.

– А это кто? – спросила Сара, когда Дима показал третью страницу.

– Джеймс Брент, старший брат создателя, – ответил Дима.

– Почему в списке нет других Брентов? – спросила Сара, нахмурившись.

– Джеймс Брент погиб в самом начале Последней войны, защищая создателя. У него не было потомков, – скачав всю возможную информацию о семье Амелии Колдвелл, произнес Дима, анализируя полученные данные.

Текст о своем брате писала сама Амелия Колдвелл, не скрывая трепетного отношения к умершему. Она высоко оценивала его достижения на каждом этапе жизни, даже смерть, процесс естественный и с биологической точки зрения обыкновенный, назвав «героической, какую могли себе позволить только настоящие люди». Текст о Седрике Колдвелле, умершем в то же время, что и Джеймс Брент, также был написан Амелией, но, после первичного анализа содержания биографии, текст показался Диме незаконченным. Загрузив процесс обработки данных, Дима решил тщательно все проанализировать еще несколько раз позже.

Сара тоже размышляла над тем, что успела прочитать с открытых страниц памяти.

– Не Колдвелл, но часть семьи, – улыбнулась Сара, переведя взгляд с фотографии Джеймса Брента на Диму. – Ты похож на него.

Дима повернул голову к Саре, пытаясь сходу проанализировать ее высказывание, но столкнулся с проблемой наложения процессов и не смог ничего ответить.

Вдруг за их спинами открылась дверь, и Джордан вошел в Хранилище, преследуемый по пятам несколькими ЛММ. Одному из них он на ходу давал интервью, пока другие фотографировали архонта с разных углов и сторон.

Дима быстро убрал одну за другой все страницы голограммы. Сначала Седрика Колдвелла, чей прямой потомок спустя века управлял Араноном, сохранив фамильную стать и качества настоящего лидера, каким сжато и сухо описывался Амелией погибший в начале войны муж. Потом, помедлив, Дима закрыл страницу самой Амелии Колдвелл, отчего-то еще раз перепроверив, сохранил ли ее фотографию у себя в памяти… И самым последним – страницу Джеймса Брента, на которого он, по словам Сары, был похож.

***

День Падения всегда отмечали с размахом. Город готовили к празднику с особой тщательностью, чтобы Анвар преобразился и посветлел – всюду появлялись белые цветы туэборо. Эна собирали их за пределами города, порой даже соревнуясь, кто принесет больше белых цветов к назначенному сроку. Цветками туэборо украшали стены и окна, одежды и прически. Цветы белели всюду, куда ни падал взгляд. Больше всего их приносили на площадь Люции, где к празднику убирали лавочки торговцев, чтобы освободить место для празднества. Цветами был полностью усеян и фонтан Омида в центре площади.

Эна приносили цветы как дань традиции, чаще всего не задумываясь над тем, почему, например, именно цветы туэборо, а не какого-либо другого растения. Почему их приносят именно к фонтану? Почему именно в этот осенний день? Ответ сверкал в лучах солнца днем, а по ночам в свете звезд прямо перед их глазами всякий раз, когда эна приходили на площадь. Это была дань уважения тем, в чью честь воздвигли белокаменный фонтан.

Фонтан Омида представлял собой две изящные статуи. Одна из них, молодая девушка, смотрела с улыбкой в небеса, расправив широкие крылья за своей спиной. Она вела за собой маленького мальчика, из открытой ладони которого, обращенной к смотрящим у подножия фонтана, струилась вода. Вода была словно даром жизни и символом вечности, а сильные крылья девушки – надеждой и верой в светлое будущее. Девушку звали Люция, именно в ее честь была названа сама площадь, а мальчика – Омид. Вдвоем они олицетворяли то единство, которое обрели эна в конце прошлого тысячелетия. В День Падения рухнули не только державы прошлого, но и множество барьеров, разделявших эферья, арья и варья – три народа эна, живших во вражде и порознь. Поэтому День Падения считали светлым праздником…

Но еще жили в Анваре те, кто знал Люцию и Омида лично, кто знал, что означал памятный день, помимо сломленных барьеров между народами. Молодежь называла их «упавшими», поскольку те эна пережили падение старых королевств и основали Анвар. «Упавшие» видели за весельем ежегодного праздника грустную правду о жертве, которую принесли Люция и Омид ради всеобщего будущего, забыв о собственном. Они помнили, сколько погибло эна в борьбе с напавшей тогда Мглой и скольких они потеряли в пути, уходя из разрушенных городов древности, чтобы построить новый общий дом. И грусть эта преследовала их на протяжении веков, в светлый праздник становясь неизбежной. Они не могли забыть, какой ценой им достался новый мир.

Кругом слышались счастливые голоса. Эна пели любимые песни и кружились в танце. Площадь Люции сияла в огнях, наколдованных над их головами магами. Наступившим вечером свет звезд мерк в сиянии городских улиц, заполненных празднующими. Но среди смеющихся и веселящихся, пьющих и танцующих особенно выделялись две одинокие фигуры. Вителиус осторожно уложил букет туэборо подле фонтана. Цветы горками окружили помост, на котором стояли статуи, и некоторые цветы даже плавали в воде, подобно кувшинкам. Их было столько, что не сосчитать. Но Вителиус не радовался энтузиазму горожан, напротив, он видел погребенную под холмами цветов забытую правду. Для него День Падения был полон печали.

Вителиус всегда считал этот день не праздником, а временем вспомнить. Днем, когда свою грусть и хмурость не нужно скрывать от посторонних глаз, ведь именно в этот день никто и не высматривал протектора города среди толпы горожан, веселящейся с утра до глубокой ночи. Вителиус каждый год приносил букет туэборо, собирая цветы в одном сокровенном и никому не известном месте под городом, на маленьком летающем островке почти у самого барьера. Каждый цветок он тщательно выбирал, руководствуясь не только желанием выбрать самый красивый, но и практической пользой, которую в итоге должен был принести праздник лекарям Анвара, когда все увеселительные мероприятия закончатся. Все цветы туэборо переходили в их собственность для изготовления целебных эликсиров и смесей. Поэтому было важно найти такие цветы, которые бы были не только едва расцветшими, но и достаточно крупными, а для этого требовалось немало времени и внимательности.

Став протектором города, Вителиус потерял возможность оставаться наедине со своими мыслями и даже свое свободное время посвящал работе. Обеспечение города продовольствием означало постоянный контроль за рынком и ценами. Юных эна нужно было учить, а старым обеспечивать достойный отдых. Фермеры, живущие на свой страх и риск за пределами Анвара, нуждались в особенной, военной защите от Мглы – темной силы, уничтожающей их посевы и урожай. А сами солдаты, которым приходилось сражаться с порождениями Мглы, темными тварями, должны были быть обеспечены всем необходимым для сражения, а в случае беды – достойным лечением. Мгла беспощадно уничтожала все живое на своем пути, став главной проблемой Анвара, одного из немногих городов их мира, еще полного света и жизни. Связанные друг с другом проблемы сплетались в опасную сеть, в которой Вителиус не надеялся на чью-то помощь. Он добровольно взвалил на себя эту ношу и не искал утешения или чьей-то поддержки, хоть и получал ее от оракула Анвара.

Несмотря на вездесущие проблемы житейского характера, эна ничуть не меньше переживали проблемы веры. Став оракулом, юная Мара взяла на себя бремя утешать эна в минуты их тоски и переживаний. Она открывала им сокровенную правду из мира теней, который, по преданиям, находился по другую сторону барьера, простирающегося под их землями бесконечным мутным океаном. Вера в Свет и Тени помогала многим жителям Анвара справиться с насущными проблемами и бедами.

Мара была первой из оракулов, действительно способной отвечать на животрепещущие вопросы. Ее предшественники, включая наставника Пайама, погибшего во время Падения, не слышали голосов теней так ясно и так часто, как она. И поэтому десятки эна приходили к ней на прием в надежде на помощь и откровения из другого мира. Исключением был лишь наступивший День Падения, когда все беды казались эна несущественными, чтобы посещать оракула. В этот день Мара отдыхала и могла, так же как и прочие «упавшие», почтить память тех, кто не пережил случившуюся с ними тысячу лет назад беду.

– Почему он никогда не приходит?.. – осторожно спросила Мара, стоя рядом с Вителиусом. Взгляд ее небесно-голубых глаз был устремлен на статую Люции, застывшая улыбка которой, несмотря ни на что, все еще дарила самое живое тепло. – Прошла целая тысяча лет. Но даже сегодня… Может, он ушел к Свету?..

Мара вопросительно взглянула на протектора, невольно осмотрев его хмурое лицо. Некогда генерал павшего королевства эферья Басилея, ныне же защитник Анвара и его управитель, Вителиус давно променял меч на перо, а доспехи – на темные мантии. С годами его черные волосы заметно поседели, он потерял былую выправку воина. В голубых глазах поселилась странная грусть, которой Вителиус никогда ни с кем не делился, даже с ней, воспитанницей, к которой относился как к собственной дочери. Мара желала помочь, прося поделиться с ней воспоминаниями, но Вителиус хранил молчание, словно оберегал не только свою, но и чужую тайну.

Протектор выпрямился и взглянул на статую Люции, чувствуя скорее холод, чем тепло. Мара была слишком маленькой, когда случилось Падение, и плохо помнила те ужасные события, потрясшие их старый мир. В ее голове остались лишь образы, искаженные временем – например, образ Льва Басилеи, героя времени Падения, настоящее имя которого с веками стиралось из памяти, как и его лицо. Героя постепенно забывали, на что он, собственно, и надеялся, и только Вителиус все прекрасно помнил и понимал. А еще знал, что убить Льва Басилеи, пока он не утолит свою жажду мести, не мог никто, даже само время.

В ответ на вопрос Мары протектор молча отрицательно мотнул головой.

– Неужели он так не хочет вспоминать собственную сестру? – не отступалась от расспросов Мара, отчего Вителиус тяжело вздохнул, ответив явно нехотя и потому коротко:

– Он ее не забывает, поэтому и не приходит, – тихо сказал Вителиус, наконец оторвав взгляд от лица статуи и решив, что пора возвращаться в крепость.

Бегло осмотревшись по сторонам, Вителиус кивнул стражникам, охранявшим его и оракула, и медленно зашагал к краю площади, чтобы покинуть праздник. Мара впервые услышала на свои вопросы хоть какие-то ответы, что, с одной стороны, ее сильно испугало, словно что-то поменялось в мире вокруг, а с другой – несказанно обрадовало. Голоса теней молчали о Льве Басилеи, будто и сами не знали о его существовании, и у нее появилась возможность узнать чуть больше о таинственном прошлом.

– Вы так и не сказали, почему он ушел, – снова заговорила Мара. – Почему он не живет в городе?

– Потому что предпочитает, чтобы его не беспокоили… Как и многие другие, – с нажимом ответил Вителиус таким тоном, что Мара невольно насупилась, оправив за ухо прядь темно-русых волос.

Взрослые эна, прожившие пару тысяч лет, предпочитали покой и уединение, чему был явным примером сам Вителиус, но Мара не отступалась.

– А если нам снова понадобится герой, он ведь вернется, да?.. – снова спросила Мара.

Вителиус резко остановился и развернулся к Маре.

– С чего вдруг такой вопрос?.. Ты что-то увидела в мире теней?

Прищурившись, Вителиус внимательно уставился на Мару. Оракул часто видела сны, в которых погружалась в мир по другую сторону барьера. И по ее смущению Вителиус сделал вывод, что минувшей ночью Мара увидела что-то важное, что напомнило ей о Льве Басилеи.

– Мне кажется, я видела его тень в своем сне, – ответила Мара и тут же растерянно смолкла, заметив, каким хмурым стало лицо Вителиуса.

– Не может быть, – угрюмо ответил он, вдруг продолжив шагать по улице.

Мара удивленно нахмурилась и поспешила следом.

– Почему? – удивилась Мара. – Почему не может быть?

Но Вителиус замолчал, из-за чего Мара тут же расстроилась, от досады всплеснув руками.

– Сколько можно скрывать правду? Вы все знаете, но молчите! – воскликнула она.

– Даже оракул не может знать всего, – хмуро ответил Вителиус, упрямо шагая дальше.

– Я не только оракул! Вы говорили, что я и Меред вам как дети. И я вижу, что эта тайна, как невидимая рана, не дает вам жить! Я хочу понять и помочь! – воскликнула Мара.

Она встала посреди дороги, и Вителиус вынужденно задержался сам. На миг зажмурившись, Вителиус обреченно опустил голову, а после с недовольным видом подошел к Маре и взял ее под руку. Он довел Мару до крепости, где распустил эскорт. Оказавшись внутри монолита горы, служащей еще до Падения сторожевым пограничным фортом, вдвоем Мара и Вителиус прошли к главной смотровой башне, где с высоты площадки открывался вид на весь Анвар. Тут Вителиус отпустил Мару и тяжелым взглядом обвел открывшийся им пейзаж, после чего уставился на виднеющийся за городской стеной темный южный лес.

– Ты не могла видеть его тень, потому что его кристалл не горит уже не один век, – произнес Вителиус, не глядя на Мару. – Нити жизни не было, когда я его видел в последний раз…

Мара обомлела, удивленно взглянув на Вителиуса.

– Он все же приходит в город! – удивленным тоном произнесла Мара. – Но… Но почему не может быть? Такого не бывает! Даже мой кристалл спустя столько времени все же зажегся…

Мара бессознательно взялась за висящий на шее камень на серебряной цепочке. Лишь в последние восемнадцать лет кристалл Мары лучился ярким светом, чего никогда не было прежде, с самого ее рождения. Для Мары то было знаком, что нить Света, или, как ее еще называли, нить жизни, непременно появится, и не существовало никаких исключений. По крайней мере, не существовало прежде.

– Это долгая история, – ответил Вителиус. – Я никому не рассказываю про то, что знаю, как и те, кто тоже помнят Падение. После всего пережитого не беспокоить Раниеро – сущая малость, которой наш город может отплатить за само свое существование…

– Я помню, он помогал построить Анвар, – кивнула Мара, подойдя к Вителиусу поближе. – И потом почему-то исчез, словно его и не было. И вы тогда переменились… Не скажу, что не привыкла к вечному хмурому лицу, но если есть надежда на то, что вам станет легче жить, поделившись своей тайной, я буду рада послушать эту долгую историю.

Вителиус улыбнулся.

– Воспитал на свою голову, – сказал он с отеческой лаской в голосе.

Мара довольно кивнула, а Вителиус снова осмотрел городской пейзаж, явно погружаясь в воспоминания, и потому перестал улыбаться.

– Когда мы изгнали правителей Басилеи в мир теней, Раниеро потерял нить со своей тенью… Тень, скорее всего, погибла, и в том не было чего-то особенного, но… В тот день его кристалл каким-то образом треснул, – сказал Вителиус так, словно произошедшее все еще не укладывалось у него в голове. – Мы думали, Раниеро уйдет к Свету, ведь никогда прежде подобного не случалось. Но он чудом вылечился, а потом, несмотря на повреждение кристалла, возникла новая нить жизни с другой тенью.

Тут Вителиус невольно смолк, опустив взгляд. Пальцы рук побелели от того, с какой силой Вителиус сжимал перила. Заметив это, Мара осторожно обняла наставника за руку, чтобы напомнить о своей поддержке и заботе.

– Раз тогда нить жизни снова появилась, почему ее не может быть и сейчас?.. – осторожно спросила Мара, внимательно следя за лицом Вителиуса. Чуть погодя Вителиус смог собраться с силами, чтобы продолжить рассказ, хотя голос его стал тише и печальнее.

– Тогда была особенная тень. Тень погибшей Люции… – сказал он хриплым голосом. – Раниеро говорил, что почувствовал ее присутствие, будто Люция где-то рядом. Потом тень Люции тоже погибла. С тех пор кристалл Раниеро больше не сиял, а сам он стал бредить идеей вернуть сестру…

– Поэтому он начал странствовать? Надеясь найти невозможное? – тихо спросила Мара.

– Невозможным для Раниеро было потерять Люцию. Он так и не смирился, – сказал Вителиус, взглянув прямо перед собой.

– Как и вы?.. – осторожно спросила Мара, поймав на себе удивленный взгляд Вителиуса.

Мара поспешила добавить:

– Это заметно. Особенно в День Падения… Какой же она была, раз вы до сих пор ее так любите? – спросила Мара с грустной улыбкой.

Вителиус выдавил улыбку в ответ, но она почти мгновенно исчезла, а в голубых глазах как будто погас свет.

– Идеальной… – задумавшись о своем, тихо ответил Вителиус, удивившись тому, как легко далось ему признание, а потом он словно вспомнил о чем-то и поспешил снова улыбнуться. – Пожалуй, я пойду отдохну… Доброй ночи.

– Доброй ночи, – ответила Мара, проводив Вителиуса до двери в крепость задумчивым взглядом, после чего снова взглянула на город.

«Идеальной», – повторила Мара про себя, пытаясь представить Люцию такой, какой ее запомнил Вителиус. Но перед мысленным взором навязчиво появлялся как видение образ в профиль в строгом наряде, от которого веяло холодом и силой.

***

Спустившись утром в гостиную, Сара обнаружила Диму в середине комнаты сидящим на полу. Неудобная на первый взгляд машинная поза, которую андроид считал наиболее устойчивой, называлась позой лотоса. Сара считала это чисто техническими причудами искусственного интеллекта, ведь куда удобнее было заниматься за столом, сидя в кресле или на табурете. Но Дима ее мнения не разделял, поэтому Сару в который раз ждали несколько белых подушек, на которые она с покорным видом уселась, заметно пошатнувшись и зевнув.

Казалось, зачем ей учить такие вымершие ветви научного знания, как философия и история? Ни в одной школе Аранона эти предметы не преподавали, поскольку в них полностью отпала всякая необходимость благодаря единой базе данных со всей возможной информацией, которую можно было разместить в сменяемых накопителях памяти в голове. К тому же, как и в случае с памятью умерших, память о былых временах тоже считалась запретной для повседневного обсуждения. Обсуждение прошлого означало недовольство настоящим, что считалось недопустимым для их современного общества. На всех уровнях жизни должны были думать только о текущем и будущем. И все же Джордан настаивал на этих занятиях, как когда-то настаивал его дед, а до него его прадед и так далее. Обучение вымершим наукам проходило в строго закрытом режиме, с разрешения Совета Архонта и только для его членов. Иными словами, отвертеться от этих уроков Сара не могла при всем желании.

Еще с раннего детства Сары, установив у нее полное отсутствие какого-либо энтузиазма учиться, Дима проанализировал наиболее удобный формат обучения и выбрал самый ненавязчивый и интерактивный. Сидя друг напротив друга, Дима и Сара вели разные беседы, в которых не приходилось зубрить какие-то определения или теории. Они просто обсуждали темы, которые выбирал Дима, и Сара по мере своего желания записывала их беседу в свой планшет. Вытащив из кармана планшет, Сара растянула экран до нужного размера, улеглась на подушки и включила проецирование клавиатуры прямо на пол перед собой.

Молчание Димы показалось ей странным не сразу. Дима порой настаивал на том, что не начнет занятие, пока Сара не приведет себя в приличный вид, умоется и переоденется. Этим утром Сара поленилась причесываться, но была так самоуверенна, что меланхолично заявила, не глядя на Диму:

– Причешусь, когда голова понадобится для красоты, а не для ума…

Дима не отреагировал. Сара подняла на него хмурый взгляд. Дима как будто не слушал ее и смотрел прямо перед собой. Лишь незначительные движения его глаз свидетельствовали о том, что он все еще функционировал.

– Дима? – позвала Сара, наклонив голову на бок. – Ты что, завис?

Зеленый свет в глазах андроида быстро замигал, после чего он поспешно натянул на губы учтивую улыбку.

– Доброе утро, Сара, – сказал Дима. – Я подожду несколько минут, чтобы ты привела себя в порядок.

Сара сощурила глаза.

– А ты сам в порядке? – недоверчиво спросила она.

Дима явно задумался над причиной такого вопроса.

– Ты просто застыл на месте… О чем ты думал? – поинтересовалась Сара, не скрывая своего любопытства.

– Я анализировал данные из Хранилища Колдвеллов, – честно ответил Дима, а Сара важно указала на него пальцем.

– Нарушитель! – усмехнулась Сара. – Предлагаю уговор. Я не пойду причесываться и никому не скажу, что ты смотришь файлы из Хранилища вне его стен.

– В данном случае корректный термин будет… шантаж, – произнес Дима, анализируя сказанное Сарой.

Сара широко улыбнулась, подперев голову руками. Ее довольный вид заставил Диму снова задуматься о человеческом понимании так называемой совести. Подумав, Дима кивнул.

– Договорились, – сказал он.

– Отлично! Итак, на чем мы в прошлый раз остановились?.. – важно спросила Сара, на что Дима в привычном тоне учителя вернул ей вопрос назад:

– Скажи ты мне.

Сара ненавязчиво потянулась пальцем к планшету, но Дима успел к нему подключиться и заблокировал экран. Сара насупилась и зажмурилась, стараясь вспомнить своими силами.

– Натурфилософия? – предположила Сара. Дима кивнул и подключился к управлению гостиной.

– В рамках натурфилософии мыслители древности пытались найти ответ, почему появился мир, используя в качестве основы стихии. Например, огонь… – произнес Дима, и вдруг комната окрасилась в ярко-красные и рыжие цвета.

На стенах гостиной отразилось все, что андроид считал относящимся к этой стихии: вдруг на всю стену появилось солнце, но так близко, что Сара испуганно прижала к себе подушку, не веря своим глазам. А на соседней стене огонь медленно полился из самой земли, столбом поднимаясь в воздух.

– Вода… – сказал Дима.

Огненные пейзажи сменились умиротворяющим полотном темно-голубого цвета. Сара обомлела, встав на ноги. Ближе к полу, на неведомом морском дне, сновали сотни цветных рыбок и пестрели растения самой разной окраски. Они медленно колыхались в такт невидимой силе, даря умиротворение. Вдруг рыбы испугались странного звука, раздавшегося откуда-то издалека. Среди толщи воды неведомого океана плыло огромное существо. Сара с открытым ртом проследила за могущественным созданием, чуть не упав на колени, когда оно вдруг пронеслось по потолку, закрыв собой свет пробивающегося откуда-то сверху светила, а после уплыло на заднюю стенку гостиной.

– Земля… – снова раздался голос Димы.

Океан исчез, а гостиная вдруг вся зазеленела. Среди появившихся на стенах цветущих садов порхали птицы и бабочки, а между деревьев пышных лесов Сара заметила лис и волков, медведей и оленей. В другой стороне земля была сухой и рыжей, но даже в ней таилась жизнь – где-то ползали насекомые и длинные змеи, а среди сухих кустов притаились могучие львы, жаждущие кинуться на зебр, скачущих вдалеке.

– Воздух, – произнес Дима.

Обомлев, Сара огляделась по сторонам, обнаружив себя высоко в небе, среди залитых солнечным светом величественных облаков. Сара никогда не видела подобной красоты и подумала, что «воздух» – это самая прекрасная стихия на свете.

Заметив восхищение Сары и отметив ее учащенный пульс, Дима улыбнулся тому, что смог удивить воспитанницу. Он не мог почувствовать того же, что испытывала Сара, но наблюдал за ней и тем самым как будто чувствовал сам.

– Удивительно! – произнесла с восхищением Сара.

– Как ты считаешь, из какой стихии появилась жизнь? – спросил Дима, выставив на стенах гостиной все четыре стихии. Сара ошарашенно улыбнулась, крутясь на месте. Выбрать оказалось невероятно тяжело, но она помнила, что Диме не требовался четкий ответ, он анализировал ее размышления.