Короли рая

Рока сделал вдох. Направился прямо к стражу двери и встал во весь рост, говоря так спокойно и уверенно, как только мог:

– Я пришел к вождю Каро.

Глаза парня уставились Роке в лицо, затем переместились на заточенное лезвие его неспрятанного сакса.

– Оставь это. – Рока повиновался. Затем молодой воин мотнул головой в сторону двери и вновь откинулся на спинку. – Быстрей, а то холода напустишь.

Рока вошел, чувствуя себя самозванцем – как будто демонов типа него сюда вообще-то не пускали, но никто из важных шишек этого не заметил. Его лицо омыло теплом вкупе с запахом жарящегося мяса, и он закрыл увлажнившийся рот. Он даже ни разу не видел помещения с двумя очагами. Мужчины и женщины, рассевшись отдельными кругами, ели с деревянных тарелок, пили из глиняных кубков. У всех мужчин были подстриженные бороды, у женщин – длинные подвязанные волосы, и он прошаркал вперед, чувствуя себя грязным.

– Мальчик!

Рока застыл.

Красноносый мужик в ближайшем кресле поманил рукой, затем – когда Рока подчинился – положил ему на плечо ладонь.

– Ешь, согревайся. – Он протянул тарелку свежеприготовленной свинины и подмигнул.

На мгновение Рока замер, уверенный, что это какая-то шутка или хитрость. Но он редко ел мясо за исключеньем вяленины или крольчатины, так что снял перчатку, дабы орудовать пальцами.

Тут красноносый, похоже, заметил его лицо и вылупил глаза, но тарелку не отодвинул.

Рока жевал, не чувствуя вкуса – слишком взволнованный, чтобы насладиться, – и с полунабитым ртом сказал:

– Мне нужно увидеть вождя.

Мужчина окинул взглядом его бедра и спину – вероятно, ища клинок, – отвел глаза и крикнул через всю комнату:

– Каро! Гость. – Затем подтолкнул мальчика лежащей на плече ладонью, а Каро, не глядя, подозвал его взмахом руки.

Грузный предводитель Хальброна казался почти таким же, каким Рока увидел его в первый раз. Он был стар для вождя – да и, впрочем, для мужчины: лет сорока, с заметной проседью в сальной черной бороде.

Он вгрызался в куриные ребрышки; его лицо и руки были выпачканы маслом, прищуренные глаза по-прежнему смотрели вниз. Он молчал.

Рока постарался вспомнить книгу. Вот оно, подумал он, теперь нет места малодушию. Он прочистил горло.

– Я сын Бэйлы. Я хочу поговорить.

Каро перестал жевать. Он отложил обглоданные кости.

– Мы думали, ты помер. Сколько зим?

Рока не понял, какое это имело значение.

– Двенадцать.

– Выглядишь на пятнадцать. – Вождь посмотрел оценивающе, как дверной страж и Красноносый, и позволил Роке нарушить молчание.

– Сегодня к нам домой приходили мужчины с ездовыми псами и требовали серебро. Зачем?

Каро обвел взглядом стол, и голос его стал тихим.

– Бэйла в долгу. Каждый владелец очага платит с урожая, и вдобавок за землю.

Рока следил за глазами вождя.

– Тогда мы заплатим. Не надо посылать людей с оружием в метель. Сколько?

Вождь приподнял бровь и поерзал на сиденье.

– Несколько унций. Можете заплатить зерном, или животными, или орудиями, или работой в пользу города, если у вас больше ничё нет.

Рока все еще чувствовал: он что-то упускает.

– Почему мы никогда не платили раньше?

Губы Каро поджались, а глаза сузились, и Роке он напомнил испражняющегося на морозе пса.

– Бэйла… ей… помогали.

Рока мгновенно увидел образ своего отца. Своего мертвого, негласного отца, который, по словам матери, охотился на оленей, дубил шкуры и продавал мясо и кожу фермерам и жителям нескольких городов. Рока потрогал свои замшевые перчатки.

– Что с вещами, которые остались от Бранда, сына Гиды? – Это был первый раз, когда он произнес имя отца.

Каро помолчал и взглянул исподлобья. Он прочистил горло.

– Отошли городу, мальчик, – он выдержал паузу, – не было родни.

Рока почуял здесь опасность, но неважно.

– Я сын Бранда. У него не было дочерей. «Город» означает вас?

Вождь мотнул головой.

– Женщины – сердце и суть Хальброна, а мы, мужчины, – лишь его руки и ноги. – Цитата из книги. – Вещи Бранда у жрицы. – Он снова выронил курятину, будто потерял аппетит.

Рока не понимал разницы, да и не особо заморачивался. Он проследил за взглядом Каро.

– Той самой?

– Да, это Кунла, но…

Рока преодолел короткую дистанцию размашистыми шагами. Жрица Кунла говорила с женщинами возле себя невзрачным, тонким ртом на еще более невзрачном, краснощеком лице. Ее короткие темные волосы подпрыгивали, когда она вертела головой по сторонам, а далеко расставленные глаза были широко раскрыты, словно все, что она видела, вызывало удивление или, может, возмущение. Ее высокий голос, казалось, высмеивал всю болтовню в комнате – бесстыдно громкий и нелестный, и Рока почувствовал мгновенное, необъяснимое отвращение.

Он заполнил небольшое пространство между ее креслом и соседним; теперь из-за жары в комнате и собственного страха он потел. Вспомни книгу, подумал он. Бэйла нуждается во мне. Я не могу потерпеть неудачу.

– Я хочу все, что осталось от Бранда, сына Гиды. Я его сын, Рока. Моя мать – Бэйла.

Он надеялся, что высокомерием потребует уважения к себе.

Увидев его, жрица вздрогнула. Ее глазам некуда было расширяться дальше, и они сощурились, а губы искривились, как если бы она учуяла дурной запах. Она осмотрела Року с головы до пят и, казалось, не получила удовольствия от увиденного.

– У Бранда не было матроны, следовательно, у него не было детей. Если какая-то ведьма раздвинула свои шлюшьи ноги для Носса и из нее выпал ты, это меня не касается.

Она произнесла оскорбления так же громко, как и всё остальное, и шум в комнате умолк.

Южане до сих пор воспринимали буквально, что Богиня слов Эдда слышит всё, когда-либо сказанное – они верили, что хула и клевета, не встретившие возражений, становятся правдой, и что грубые слова всегда следует оспаривать действием. Неспособность противостоять умаляла тебя и придавала чужим словам вес.

Кунла воззрилась на Каро:

– Убери это мерзкое существо с глаз долой. Его здесь вообще не должно быть.

Лицо вождя порозовело. Он едва заметно кивнул, и двое мужчин за столом поднялись.

Ведьма – это плохо, подумал Рока, но шлюха – еще хуже. Его не особо заботило, что думают о нем боги или люди – они и так уже думали самое худшее, – но доброе имя его матери было важно. И станет еще важнее, когда он уйдет.

Книга. Вспомни книгу.

Он взял покрытый хрящами нож с тарелки Кунлы, и на мгновение время застыло. Некоторые из мужчин дернулись и пошевелились, но слишком медленные, слишком далекие – и в любом случае слишком удивленные. Рока скользнул позади жрицы, дернул назад ее голову за пригоршню тонких волос и приставил клинок ей к горлу. Он вообразил самую суровую улыбку матери.

– Бэйла, дочь Эгрит, не ведьма и не шлюха. Скажи это.

Глаза Кунлы едва не выскочили из орбит. Двое мужчин, вставших, дабы выпроводить мальчика, подались вперед, намереваясь его схватить, но Каро поднял руку, и они замерли. Больше никто в комнате не двигался, и лишь потрескивающие поленья в двух прекрасных очагах и звуки дыхания из отвисших ртов нарушали тишину.

– Уберите его от меня. Уберите сейчас же!

По-прежнему никто не двигался. Не по годам рослому Роке пришлось сгорбиться, чтобы приблизить лицо вплотную к ней. Он прошипел слова так, как сделал бы, по его представлению, демон:

– Они не могут, Жрица. Не раньше, чем твоя кровь пропитает это кресло и этот пол.

Ее дыхание воняло тухлятиной. Оно покидало ее легкие рваными вздохами, которые, подумал Рока, были признаком скорее ярости, чем страха.

Прозвучал тихий, спокойный голос вождя:

– Не надо так, малец.

Рока знал: в неподвижности мужчины таилась своего рода жестокость. Если я отступлю или ослаблю хватку, меня искромсают в клочья. Не было другого пути, кроме как вперед.

– Нет, надо. – Он говорил с уверенностью, которой не чувствовал. – Ты скажешь эти слова, Кунла. – Его разум выкрикнул приказы сквозь хаос, и он тотчас увидел путь. – А Каро даст священную клятву погасить долг Бэйлы, и сейчас же пойдет к ней домой, и позаботится о ней, потому что она больна. А не то я убью тебя.

Рока много читал о боге законов и о священных клятвах мужчин. Ни один вождь не мог поклясться в чем-либо прилюдно, а позже отказаться, иначе недолго ему оставаться вождем. Рока повернул голову так, чтобы видеть Каро. Увидь мои кривые, колдовские глаза и подумай, что я чокнутый, велел он, увидь, что за нее я с радостью умру здесь омытым кровью, потому что я это сделаю.

Каро таращился, хотя, что именно он видел, Рока знать не мог. Казалось, взгляд мужчины задержался на обесцвеченных участках его кожи, на шишках, морщинах и прочих изъянах его лица. Колдовской сын, дитя хаоса. Позор его рождения – в кои-то веки дар. Наконец Каро встретился с Рокой взглядом, и тело мужчины расслабилось.

– Делай, как он говорит, Кунла.

Она тянула время. А когда наконец заговорила, то выплюнула слова ему на щеку:

– Твоя мать не шлюха. Не ведьма.

Рока ждал и улавливал реакцию людей в комнате. Их замешательство. Он дернул жрицу за волосы, одновременно сильнее прижимая лезвие к ее коже.

– Не искушай Носса дважды, Жрица. Скажи снова. – Он оглянулся на вождя Каро. – Теперь клянись.

– Я клянусь, – мгновенно сказал здоровяк. – Я возьму на себя долг и помогу ей, или предстану пред Нанот.

Кунла промолчала, поэтому Рока скривил свое безобразное лицо в ухмылке. Теперь неважно, как далеко он зайдет, жизнь его уже кончена. Я никогда не научусь строить дом и не найду лесную чащу, в которой поселюсь, но все равно это была лишь мечта.

Он провел ножом по ее шее, по груди и скользнул вниз, к ткани между ее ног, качнув лезвием.

– Я сделаю этот нож твоим любовником, – прошептал он, – как Имлер предавался любви с Зисой на вершине горы всего сущего, и наши имена войдут в книгу. – При этих финальных словах он улыбнулся, подумав: так, как всегда хотела мама.

Жрица уставилась в потолок и произнесла, на сей раз безучастно:

– Твоя мать не ведьма. Не шлюха.

Присутствующие, казалось, дружно задышали. Рока отпустил ее и попятился, уронив нож на пол как ни в чем не бывало, и стал ждать смерти.

Слуги вождя схватили Року и держали неподвижно. Как только жрица опомнилась, она схватила нож в порыве убить мятежника, но Каро ее остановил.

– Он еще мальчик, – сказал тот. – Нарушено достаточно законов.

Она обвинила мужчину в том, что он впустил Року и поставил жизни под угрозу. Ее лицо с безумным взглядом раскраснелось.

– Я тут главная, Каро, не ты. Я могу забрать у тебя эту деревню и заставить людей присягнуть другому вождю, стоит мне захотеть.

Лицо вождя ничего не выражало, словно в мыслях он был где-то далеко.

Она подошла ближе, наклонившись к нему так же, как Рока до того к ней:

– И я могу забрать твою семью, Каро, твою хорошенькую Бету. Она вольна выбрать другого мужа, когда ей угодно. Когда угодно Гальдрийскому Ордену. Когда угодно мне. И когда она уйдет, то заберет своих детей. Ты станешь никем, лишишься всего, кроме удовольствия смотреть, как новый вождь укладывает твою жену в свою кровать и растит твоих дочерей.

Казалось, он съежился от ее слов, как когда-то раздулся от слов Бэйлы.

– Я дал клятву, я исполню ее. Мы запрем этого мальца за его выкрутас. А что потом, решай сама.

Кунла не удостоила его вниманием. Она посмотрела на Року взглядом, который гласил: «Ты мой, и ты будешь страдать», затем вышла из комнаты, по пути завернувшись в несколько слоев звериных шкур.

Все мужчины выдохнули, а некоторые заняли свои места; лица их были бледны, а глаза устремлены куда угодно, только не на вождя. Каро выглядел осунувшимся, опустошенным, словно только что постарел на десять лет. Он избегал смотреть на Року.

– Ты должен был заставить жрицу поклясться, – мягко сказал он.

Рока взглянул на него, и хотя был всего лишь мальчуганом, который к тому же скоро умрет, он почувствовал жалость.

– Нет, Каро. Она бы солгала.

Вождь поднял голову, но только на мгновение.

– Отведите его в колодки. Я проведаю его мать.

* * *

После нескольких минут в «колодках» Рока сделал вывод, что его отправили сюда замерзнуть до смерти. Наверно, вождь решил, так будет лучше.

Это была маленькая лачуга без окон, из тонкого дерева, заполненная иссиня-черным холодом, который высасывал тепло до самого земляного пола и обволакивал ее. С деревянных брусьев свисали большие металлические кольца, и пропущенные через них веревки были обмотаны вокруг конечностей Роки. Он лежал связанный во мраке, не имея ничего, кроме одежды на теле, воя ветра и своей дрожи.

Дважды он смотрел на веревку и думал, что вполне мог бы ее перегрызть и сбежать. Рано или поздно.

Но не был уверен, есть ли в этом смысл. Он верил, что вождь Каро пойдет к его матери и сделает, что сможет, и погасит ее долг. Вдали от сына с его проклятием и бремени его воспитания она обязательно выздоровеет и в конце концов смирится. Какая еще у него есть причина бежать?

Он подумал о том, что вытворил и что наговорил в зале собраний. Почему-то это казалось на него непохоже. Воспоминания ощущались как сон или один из рассказов книги, просто разыгранный им – и хотя он думал, что должен испытывать стыд, или ужас, или боязнь, он чувствовал лишь онемение.

Из слов жрицы он теперь понимал: его мать с отцом сделали что-то не так. Возможно, она выбрала Бранда без благословения своей семьи или Ордена. В том, что Рока все свое детство был одинок, виноват не только он. Впрочем, это не играло никакой роли. Бэйла никому не вредила и всегда помогала городским и фермерам, относясь к ним по-доброму, кроме тех случаев, когда они угрожали ее сыну. Бранд не дрался в поединках и жил мирной жизнью – по крайней мере, насколько знал Рока. И в любом случае, я по-прежнему отродье. Их бы приняли здесь, не будь меня.

Дрожь вскоре затуманила все его мысли. Ветер пронизывал жалкие стены, и мальчик растирал или прикрывал руками любой участок своего тела, какой только мог. У него окоченели пальцы ног, затем уши, нос, щеки. Ладони слишком замерзли, чтоб защитить что-то еще. Какое-то время было больно, затем боль ушла, пока ему не стало казаться, что его согревает воображаемый огонь.

Он знал, что сделал все, что мог, но с радостью умер бы в муках, если бы сперва мог сказать матери просто: «Спасибо, что любишь монстра». Он вызвал воспоминания о том, как лежал в ее объятиях, о ее голосе, когда она напевала ему долгими холодными ночами, а после заснул.

Он вздрогнул и очнулся, дергая за веревки, прежде чем вспомнил, где находится. Что-то подняло его, и если он умер и это Носс, пришедший по его душу, то Боги пахли старым потом и гнилым ячменем.

Это просто мужчина, сообразил Рока, один из вассалов Каро, забрызганный пивом.

Без единого слова мужчина развязал веревку, подхватил мальчика, накрыл его чем-то вроде одеяла и вынес наружу, на ветер.

Он слышал посвист снега и кряхтение и чувствовал покалывающие вспышки боли в конечностях при каждом шаге. Открылась дверь, затем еще одна, и Рока тяжело упал на что-то деревянное и вздохнул от ощущения тепла.

– Отдай его мне.

Голос его матери.

– Ты получишь его, когда будет улажено дело, и не раньше. – Жрица Кунла.

Одеяло сдернули, взметнув пыль, и Рока вновь обнаружил себя в зале вождя. Он сидел в одном из тех же кресел, которые раньше занимали горожане; веревка петлями обхватывала его грудь и предплечья. Мясо исчезло, и теперь лишь двое женщин с испепеляющими взглядами сидели напротив друг друга, а Каро и еще двое мужчин – возле Роки. Бэйла выглядела изнуренной и бледной, но все же гораздо лучше, чем в последний раз, когда он ее видел.

И она может говорить!

– Это необходимо? Он всего лишь мальчик.

– Этот мальчик едва не убил меня. Слышала б ты его. Твой сын – демон, как говорят горожане, и должен быть уничтожен, как бешеное животное. Я хочу, чтобы его выпороли и избили. Я хочу его позора, и хочу, чтобы руку, державшую нож, отсекли от его тела.

Его мать покачала головой.

– Он испуганный ребенок, который не причинил вреда. Ты не закон, Жрица. – Она посмотрела на сына. – Расскажи мне, что случилось.

– Я уже рассказала тебе. То, что он говорит, ничего не значит. Его накажут, или я пойду в Алверель и обвиню его в попытке убийства. У меня будет дюжина свидетелей. А у тебя что? Слово обвиняемого? Проклятого сына падшей шлюхи?

Рока взглянул на пустые лица мужчин и проверил прочность веревок, но мать не выглядела оскорбленной или напуганной.

– Иди. И я тоже пойду. Возможно, я обвиню тебя в убийстве Бранда, сына Гиды, чьими землями теперь владеешь ты. Возможно, я скажу, что ты отравила меня и оставила больной, дабы притязать на остальное.

Кунла выдохнула.

– У тебя нет доказательств. Нет свидетелей.

– Я знаю каждое слово в Книге Гальдры, ты, гнусная, безымянная мошенница. У меня есть моя болезнь, и у меня есть союзники в этом городе и в Ордене, что бы ты ни думала. Давай посмотрим, пренебрегают ли дочерью Вишан, как ты говоришь.

– О да, я знаю твою кровь. – Кунла ехидно усмехнулась. – Я знаю, мужчины этого города тебя вожделеют, как течную суку. Ты умеешь читать и писать. Я знаю. – Она умолкла, повернула голову и подалась вперед. – Тебя, должно быть, бесит, что такая невзрачная, бестолковая женщина, как я, достигла намного большего. Что я – Верховная Жрица, а ты – никто. Ты потеряла своего мужчину. Свое здоровье. А теперь еще и твой омерзительный сын станет калекой. Бедная, бедная Бэйла.

Рока стиснул зубы и натянул путы, и мужчины рядом с ним напряглись. Его мать лишь улыбнулась. Даже на ее исхудалом, бледном лице эта улыбка, словно щит от ненависти, придала Роке чувство безопасности. Мать перевела взгляд на Каро и пристально смотрела, пока вождь не ответил ей тем же.

– Я не согласна с наказанием, предложенным жрицей Кунлой за предполагаемые преступления моего сына. Если она желает предъявить иск, пусть идет в Алверель, согласно закону. А сейчас ты немедленно вернешь сына мне. И если прикоснешься к нему еще раз без моего согласия, я включу тебя в злодеяния Кунлы, когда буду излагать свое дело. – Она оглянулась на жрицу, и обе женщины воззрились друг на друга.

Каро зарделся и пожал плечами:

– Могу отвести тебя в Алверель, жрица.

– Ты и так уже сделал достаточно. Молись, чтобы я не сместила тебя. – Кунла встала, заворачиваясь в шкуры. – Удачи в долине закона, Бэйла. Дорога долгая и трудная, а мы все знаем, как… хрупко твое здоровье.

Когда она тяжелой походкой вышла из комнаты, один из подчиненных вождя развязал Року, и лицо его матери поникло. Ее веки опустились, и она сгорбилась, и, как только Рока освободился, он спрыгнул с кресла и направился к ней, заметив, как подскочили мужчины при его движении.

– Давай отведем тебя домой, мама.

Она ответила этой улыбкой, предназначенной только ему, дотрагиваясь до его лица.

– Немного погодя, сынок, мне нужно отдохнуть. Вероятно, мы сможем отправиться утром? – Она поглядела на Каро.

– Можешь остаться на ночь со мной. В моем доме, то бишь. – Краснота залила его шею.

Бэйла застенчиво улыбнулась ему, но Рока ощутил ее обман. Она никогда в жизни не делала что-либо застенчиво.

Слуги Каро вышли вперед, словно чтобы ее отнести, но мальчик подложил руки под ее спину и ноги – и поднял.

– Боги, малец… дай нам. Ты ж замерз.

Он пристально смотрел, пока они не отступили, переглянувшись, а вождь пожал плечами, жестом веля следовать за ним.

Его бойцы отворили им двери и шагали рядом, пока они шли под хруст снега. Предплечья мальчика дрожали, ступни ломило при каждом шаге, но голова Бэйлы лежала на его плече, уткнувшись в шею. Мой черед, подумал он. Твоя сила уберегла нас, и теперь ты нуждаешься во мне. Мой черед.

Шагая, Рока запоминал планировку городка, хотя мало что изменилось с того дня, когда он пришел сюда впервые. Он представил себе ножи, оставленные вокруг зала, заметил топоры и копья, прислоненные к домам. Я мог бы внезапно убить мужчину, подумал он, и определенно мог бы убить жрицу.

Взгляд, которым он смерил Каро, был искренним. Он бы прикончил каждого мужчину в Хальброне, дабы защитить свою мать. Он не знал, с чем они столкнутся завтра или к каким опасностям готовиться – знал только, что его детство закончилось и, что бы ни случилось, ради Бэйлы он будет вечно пылать в недрах горы, если придется.

3

Жаркий, влажный остров. 1576 год П. П. (После Просвещения)

Солдат засмеялся.

– Думаешь, я бы ударил принца?

Кейл взглянул на небольшую толпу наблюдателей – мальчишек-бойцов, собирающихся на бледном песке. Его радовало присутствие публики.

– Это учебное упражнение, – объявил он. – Иногда солдатам достаются травмы на учебе. Ты согласен, Тхетма?

Другой паренек неуверенно рассматривал собравшихся, темная кожа его лба и шеи блестела капельками пота на жаре.

– Айда, парень с фермы. – Кейл произнес это небрежно, как оскорбление. – Или ты боишься?

Тхетма сделал выпад, и Кейл протянул руку и схватил его запястье не раздумывая. Оба мальчика упали на песок, извиваясь в попытке высвободить кулаки и достаточно размахнуться для удара, забыв несколько дней флотской подготовки, в любом случае бесполезные.

Кейл оказался снизу, со слишком обездвиженными руками, и ощутил панику, теряя контроль.

Мышцы его онемели в предчувствии боли, и он знал, что получит не меньше одного тумака, прежде чем сможет пошевелиться. Мгновение казалось медленным, растянутым, неизбежным. Он отвел взгляд от стиснутых зубов товарища-новобранца, повернул голову и посмотрел на белизну, простиравшуюся вдоль Южного побережья Шри-Кона. Он увидел птиц, летящих к морю, и в тысячный раз подумал, куда же они направляются, – разум его, как бывало всегда, унесся к вещам, неактуальным в данный миг.

Он много раз боролся на подобном пляже с братьями.

«Тейн? – спросил он однажды старшего, когда был маленьким. – Откуда берутся волны?»

Старший брат улыбнулся и театрально развел руками.

«Шаманы говорят, великие духи моря взбивают воду в глубинах, двигая ее туда-сюда».

«Думаешь, это правда?»

Тейн ухмыльнулся так, словно они были посвящены в какую-то общую тайну.

«Нет».

Кейл нахмурился. Ребенком он, казалось, только и делал, что верил в глупости, узнавал обратное, а после чувствовал себя униженным. По крайней мере, Тейн был добр.

В пять лет он поверил рассказу няньки о том, что его мать превратилась в рыбу и уплыла в море. Из-за этого он боялся плавать, о чем однажды заявил, и братья со смехом дразнили его, и лишь Тейн остался серьезен. Он сказал, что мать Кейла умерла от болезни и что есть люди, которые превращаются в рыб и уплывают, по крайней мере в легендах, и над этим негоже шутить, просто его мать не была одной из них.

«Все еще хочешь поплавать?» – спросил Кейл, глядя вниз на пляж.

«Да, братишка. Но не превращайся в рыбу!» – Тейн удостоил его своим особым, предназначенным для младших братьев подмигиванием и пошлепал в море.

Кейл медленно последовал за ним, наблюдая, как теплая вода плещется о пальцы ног.

«Ты правда думаешь, я мог бы?»

«Авось, но не бойся, рыбешка. – Тейн засмеялся и зашел дальше. – Принцы никогда не должны бояться, особенно принцы Алаку!»

Кейлу не хотелось выглядеть напуганным маленьким мальчиком, поэтому он тоже вошел в воду. Тейн погнался за ним, щекоча и подбрасывая в воздух, – и он вскоре забыл, хотя бы на время, о магии, шаманах и бурлении моря.

В сравнении с кулаком Тхетмы, впечатавшим голову Кейла во влажный песок, это воспоминание казалось неуместным. Но оно пришло само собой, как частенько случалось.

Удар лишил его противника равновесия, как и ожидал Кейл по своему опыту борьбы с братьями. Кейл сменил положение ног и дернулся в сторону, чтобы освободить достаточно места и вытащить руку. Он вскинул ее и схватил Тхетму за шею, чтобы отвлечь, и получил еще один тумак – слишком оцепенев от азарта и страха, чтобы точно рассчитать, куда и с какой силой бить.

Сцепившись, они подкатились ближе к воде, безуспешно стремясь добиться преимущества, затем несколько мгновений ползли на коленях среди крабов и коряг и вновь упали на бок. Кейла подмывало укусить Тхетму, оцарапать, тыкнуть в горло – все что угодно, лишь бы победить. Но он вспомнил, зачем дерется, и просто держался. Он бросил попытки врезать и бил коленями или локтями во всё, достаточно близкое и мягкое, чтобы причинить боль.