Соперница королевы

Сидни в замешательстве взглянул на нее, беззвучно пошевелил губами, словно силясь вспомнить правильный ответ.

– Поэт не может подобрать слова. – Пенелопа рассчитывала, что ее реплика прозвучит игриво, но получилось укоризненно. Странно, подумала она, если они с Сидни обручены, почему никто не удосужился их познакомить? Неужели он не обсуждал с другими мужчинами достоинства королевских фрейлин? Или настолько равнодушен, что даже не поинтересовался ее именем?

Девушка повернулась, чтобы уйти, однако Сидни схватил ее за руку выше локтя.

– Признаю, вы правы, миледи. Прошу вас, назовите свое имя.

Он стоял так близко, что Пенелопа почувствовала его запах – на удивление свежий, сухой и летний, будто у сена.

– Как вас зовут? – Сидни выглядел совершенно обескураженным. Дурное настроение Пенелопы улетучилось. Она не стала вырывать руку, желая продлить это мгновение.

Графиня пришла бы в ужас; ее воспитанница стоит едва ли не в обнимку с полуодетым мужчиной.

– Вы хорошо знали моего отца, – услышала Пенелопа собственный голос, сдавленный, словно чужой. – Мы встречались один раз несколько лет назад.

– Где? – Сидни оглядел ее с ног до головы. – Я бы запомнил.

– Вы приезжали к нам в Чартли, но вряд ли меня заметили, потому что держались подле вашего дяди Лестера. – Пенелопе тогда было двенадцать лет, Сидни – двадцать один. Он уже тогда выглядел взрослым, а она даже в восемнадцать чувствует себя ребенком, хотя могла быть замужней дамой с парой ребятишек. Этот умудренный жизнью мужчина десять лет провел при дворе, выполнял дипломатические поручения, участвовал в вооруженных стычках – зрелый искушенный человек, а вовсе не мальчик из ее грез, изъясняющийся штампами.

– Леди Пенелопа? Вы – Пенелопа Деверо? – Сидни внезапно улыбнулся. – Две девочки в красных бархатных платьях из Чартли. Видите, я помню.

– Не помните. В тот день я была в голубом, а моя сестра – в красном.

– Когда-то мы были помолвлены. – Он коснулся щеки Пенелопы, но тут же отдернул руку и отступил. Девушка не поняла, что значит «когда-то», однако успокоила себя тем, что зачастую суженые последними узнают о заключении брачного договора. Наверное, ему еще не сказали; она и сама случайно узнала о свадьбе от пажа своего отчима. – Я испытывал глубочайшее уважение к вашему отцу.

– Мне пора. – Пенелопа вспомнила, что ее ожидают в покоях лорда Лестера.

– Буду рад увидеть вас снова.

– Мы непременно встретимся при дворе.

– Я имел в виду, наедине.

Пенелопа улыбнулась и направилась через двор к западному входу. Сидни скоро узнает, что им предстоит провести вместе целую жизнь.

Она поднялась по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и помчалась по лабиринту коридоров в покои отчима. На площадке у двери, прислонившись к стене, стоял стражник. Завидев девушку, он выпрямился. Она расправила юбки и кивком приказала отворить дверь.

– Пенелопа! – приветствовал ее лорд Лестер. Высокий и статный, в дублете из сияющей золотой парчи, он походил на солнце, а все остальные напоминали вращающиеся вокруг него планеты.

Пенелопа сделала реверанс и огляделась. За столом, склонившись над бумагами, трудился секретарь, у окна давешний паж играл с другим в «волков и овец». У очага сидели супруги Хантингдон, оба в черном, словно шахматные король и королева. Рядом с ними стоял молчаливый молодой человек, тоже одетый в черное. Его большие карие глаза были так широко расставлены, что казалось, будто они смотрят в разные стороны, полногубый рот слегка приоткрыт, словно от насморка, но, несмотря на это, он был довольно красив, как юноша с итальянской картины. Под мышкой он держал пачку бумаг. Пенелопа приняла его за законника.

– Что тебя задержало? – сухо осведомилась графиня. – Нам пришлось ждать.

Девушка извинилась, чувствуя на себе любопытный взор молодого юриста. Она уже привыкла к тому, что мужчины беззастенчиво ее рассматривают, и послала ему долгий враждебный взгляд.

– Ты должна просить прощения не у нас, – сказал Хантингдон, – а у нашего гостя, лорда Рича.

Юрист вышел вперед, взял потной рукой ее руку и запечатлел на ней слюнявый поцелуй. Пенелопа едва удержалась, чтобы не вытереть ладонь о юбку. Гость явно волновался; ничего удивительного – в присутствии двух самых могущественных графов в Англии кто угодно с непривычки оробеет. Она улыбнулась, желая приободрить его, и он несмело улыбнулся в ответ. На мгновение его глаза загорелись, в их темных глубинах сверкнули золотистые огоньки. Однако было в этом лорде Риче нечто липкое, наводящее на мысли о лягушачьей икре или сырых яйцах. Молодой человек сделал шаг назад и едва заметно кивнул Лестеру.

– Что ж, решено, – объявил тот. – Назначим на начало ноября, перед празднествами в честь годовщины коронации.

– А как же королева, милорд? – спросил Рич.

Пенелопа в замешательстве переводила взгляд с одного на другого, ожидая, когда же гость наконец уйдет и можно будет поговорить о свадьбе с Сидни.

– Ее величество дала согласие. Она расстроена тем, что ей придется отпустить любимую фрейлину, но… – Лестер не договорил.

Рич растянул мокрые губы в улыбке.

Пенелопа сглотнула, не утруждаясь скрыть отвращение. На ее плечи тяжелым плащом рухнуло осознание происходящего.

– За него? Вы хотите выдать меня за него? – Она указала на Рича. – Но я обручена с Сидни!

– Следи за манерами, девочка, – предостерег Хантингдон. Его пальцы сжались в кулак, словно он хотел ударить Пенелопу.

– Сидни? А, вот о ком ты думала! – фыркнула графиня. – Эта помолвка давно расторгнута. Кроме того, у него за душой нет ни гроша, верно, брат? – обратилась она к Лестеру. – Зачав законного наследника, ты отшвырнул его прочь с дороги.

У Пенелопы сдавило горло от гнева при мысли о младенце, родившемся несколько недель назад; этот ребенок, ее сводный брат, ласково именуемый знатным бесенком, встал между Сидни и его состоянием, а заодно и ней, Пенелопой. Все ясно: Сидни недостаточно богат, чтобы жениться на обедневшей дочери графа, чья родословная ведется от самого Эдуарда Третьего.

– Зато Рич вполне подходит – и фамилия подходящая[9]. – Пенелопа махнула в сторону Рича, пренебрегая правилами приличия.

Графиня ахнула:

– Пенелопа, немедленно извинись!

– Ты должна понять, моя дорогая, – проговорил Лестер, – мы, твои родные, печемся исключительно о твоих интересах.

Пенелопа едва не выпалила, что слово «родные» в данном случае не подходит, поскольку она не является Лестеру кровной родственницей, но вовремя воздержалась.

Рич переминался с ноги на ногу за спиной у Хантингдона, нервно играя желваками на скулах.

– Девицы часто бывают недовольны выбором супруга, но в конце концов все улаживается, – продолжил Лестер. Пенелопа не слушала: она думала лишь о Сидни и о том, что она сама ничем не лучше проклятого хорька.

– Я отказываюсь, – заявила она. – У меня есть право.

– Моя дорогая, – Лестер по-прежнему говорил елейным тоном, но Пенелопа заметила, как он крепко сжал кулаки, словно сдерживая бешеную ярость, – уверен, нам удастся тебя переубедить. Рич, – он поманил молодого человека к себе, – расскажи леди Пенелопе о своем имении. – Тот сделал маленький шажок из-за спины Хантингдона. Девушка невольно почувствовала жалость к бедному малому. В конце концов, он тоже лишь пешка в этой игре. – Покажи ей рисунок усадьбы в Лейзе. Дом совершенно очаровательный. Между прочим, Уонстед как раз по пути. – Голос Лестера так и сочился лицемерием. – Пенелопа, радость моя, ты сможешь навещать нас с твоей матерью по пути из Лондона. А в Смитфилде у тебя есть особняк, верно, Рич?

– Да, милорд. – Молодой человек порылся в бумагах, вытащил рисунок дома и сунул Пенелопе под нос. Насколько она могла судить, усадьба ничем не отличалась от других.

– Очень красивое место, – сказал Лестер.

– И есть где развлечь королеву, если она пожелает нанести нам визит, – вставил Рич, заискивающе глядя на графа.

– Несомненно, пожелает. – Тот дружески хлопнул его по плечу, но даже Пенелопа видела неприязнь отчима к молодому человеку.

Ей стало ясно, в чем заключается сделка. Ричу нужна благородная кровь, влияние и милость королевы, и Пенелопа в состоянии все это обеспечить; она же, в свою очередь, станет сосудом, через который деньги Рича польются в ее обедневшую семью. В ушах прозвучал голос Сидни: «Буду рад увидеть вас снова… наедине». В висках застучало. Пенелопа повернулась к графине, затем к Хантингдону. Оба упорно избегали ее взгляда.

– Я должен идти, – сказал Рич, которому явно не терпелось удалиться. – Сообщу матушке хорошие новости. – Он протянул Пенелопе руку, но та, с содроганием вспомнив мокрый поцелуй, ограничилась сухим кивком.

Едва за гостем захлопнулась дверь, как графиня напустилась на нее:

– Как ты посмела так дерзить? Мне стыдно, что ты воспитывалась в моем доме… брак – священная клятва перед Господом, тебе не пристало выбирать и отказываться… я-то надеялась, что научила тебя послушанию… ты истинная дочь своей матери, это ясно как день…

– Хватит! – рявкнул ее муж, поднимая руку.

Графиня умолкла.

– Будь добра, придержи язык, сестра, – еле сдерживаясь, произнес Лестер. – Ты поносишь мою жену.

Графиня сбивчиво пробормотала извинения. Пенелопа испытала мстительное удовлетворение, однако мысленно пожурила себя: грех находить удовольствие в унижении ближнего своего, даже если этот ближний тиранит тебя почем зря.

– Королева одобрила этот брак, – сказал Лестер, крепко взяв Пенелопу за плечо. – Советую не вызвать ее неудовольствия отказом. Тебе наверняка известно, что происходит с теми, кто лишился милости ее величества. – Он смотрел на девушку холодно и враждебно. Ей немедленно вспомнилась Анна Вавасур, томящаяся в Тауэре.

– Я должна помочь королеве одеться перед ужином, – откашлявшись, проговорила Пенелопа и сделала подчеркнуто низкий реверанс. – Разрешите идти?

– Ступай, – сказал Лестер, и девушка удалилась.

Ее родственники решили, будто она смирилась со своей участью, однако по пути в королевские покои Пенелопа вся кипела от гнева. Нельзя принуждать мужчину и женщину жить вместе, если они не испытывают друг к другу ни малейшей симпатии. Она не выйдет замуж за Рича – и точка.

Ноябрь 1581,

Лестер-хаус / Смитфилд

По всей комнате валялись части свадебного наряда. Доротея и Жанна пытались развлечь Пенелопу болтовней, туго зашнуровывая ей вышитый корсет и надевая многочисленные слои одежды: кринолин, валик на бедра, нижняя юбка, верхняя юбка, рукава.

– Я так счастлива, что отправлюсь с тобой, – сказала Жанна. Пенелопа вымученно улыбнулась. Девушка тоже радовалась, что подруга детства будет жить с ней в доме мужа; насколько она могла судить, это единственная ее отрада в грядущем браке.

– Кто поедет рядом с твоим паланкином? – поинтересовалась Доротея.

– Наверное, все наши дяди Ноллисы… и Лестер. Он очень доволен, что посредством моего замужества наполнил сундуки дома Деверо. – В голосе Пенелопы сквозило нескрываемое возмущение.

– Прижми. – Доротея показала, куда приложить палец, чтобы придержать шнуровку, пока она завязывает узел. – А Сидни будет? Очень на это надеюсь.

– Я тоже. Ни разу его не видела. – Жанна огорченно развела руками.

– Понятия не имею, – сухо ответила Пенелопа. Ей не хотелось говорить о Сидни, но откуда девушкам знать о ее чувствах к нему? Это тайна, которая ведома лишь им двоим. Их встречи были краткими: разговор на конюшне в Уайтхолле; поспешный обмен фразами под плакучей ивой в Ричмонде; танец рука об руку на пиру; мимолетное прикосновение пальцев в галерее Хэмптон-корта. Мысленно Пенелопа перенеслась в гринвичскую маслодельню: руки Сидни покоились на ее талии, спину холодила влажная стена. Круги сыра и свисающие с потолка мешки с творогом, с которых время от времени падали капли, стали безмолвными свидетелями их первого поцелуя. От воспоминаний у нее внутри все сжалось.

На охоте в Нонсаче лошадь Пенелопы захромала, и Лестер отправил Сидни ей на помощь. Девушка надеялась, что им удастся провести хотя бы полчаса наедине, однако к ним подослали Пег Кэри, вероятно, в качестве надсмотрщицы. Та не смогла скрыть неудовольствия, видя, как Пенелопа сидит в одном седле с Сидни, тесно прижавшись к нему.

– Не могу видеть, как гибнут бедные животные, – сказала Пенелопа.

– Ты слишком мягкосердечна, – фыркнула Пег. – Не так ли, Сидни?

– В Париже я стал свидетелем настоящей жестокости, – отозвался тот. – Людей убивали сотнями. Если бы вы видели задор в глазах убийц, вы бы тоже питали отвращение к насилию. – Сидни на краткий миг встретился с Пенелопой взглядом, и та почувствовала: он ее понимает.

– Варфоломеевская резня? – спросила она. Он кивнул. – У нас дома росла девушка из гугенотов. – Речь шла о Жанне. – В ту ночь она потеряла обоих родителей, своими глазами видела бойню, и теперь бледнеет как полотно от вида крови – даже сейчас, спустя столько времени. Она рассказывала…

– О тех событиях ходит много рассказов, – мрачно произнес Сидни, словно пережитый опыт оставил на нем несмываемое клеймо.

– Но животные – совсем другое дело. Мы убиваем их ради еды, это дар Господа, – возразила Пег. – Ты ведь любишь оленину, Пенелопа?

– Может, и так, однако мне все равно жаль, когда они умирают.

– Мягкосердечная, я же говорила.

– Когда я подстрелила своего первого оленя, то плакала от горя, увидев в его глазах отчаяние.

– Вот глупости – горевать по мертвому зверю.

– Нет ничего дурного в том, чтобы проявлять сострадание к бессловесным тварям. Разве они не испытывают страх и боль? – Пенелопа чувствовала, что Сидни защищает ее не просто из вежливости: дело в духовном родстве. – Знаете, как развлекается французский король? – спросил он, глядя Пег прямо в глаза. – Ему нравится наблюдать, как кошек зашивают в мешок и подвешивают над огнем. Маленьких пушистых котят – я видел, вы играли с такими в королевских покоях. Он наслаждается их ужасом, с нетерпением ожидая момента, когда пламя коснется мешка и они начнут кричать, сгорая заживо.

– Разве можно описывать подобные сцены? – вскричала Пег. – Это отвратительно!

– Да, отвратительно, – подтвердил Сидни. – Мерзко, жестоко и бесчеловечно. Так же как получать удовольствие от охоты. И, если вы этого не видите, тогда вы…

– Тогда я что? – возмущенно спросила Пег.

– Тогда ты бессердечная, – ответила Пенелопа. Сидни тайком пожал ей руку.

– Дам пенни, чтобы узнать твои мысли, – сказала Жанна, не вынимая изо рта булавки.

– Я страшусь свадьбы, – призналась Пенелопа.

– Почему ты не откажешься? – Доротея поправила ожерелье на шее сестры и отошла, чтобы оглядеть свою работу.

– Ты же знаешь, я не могу.

– А мама… разве она не… – Доротея не договорила, вероятно, вспомнив, что их мать не имеет права голоса в подобных вопросах.

Пенелопа действительно обратилась к ней, умоляла помочь, повлиять на Лестера, отвадить Рича.

– Я люблю другого, – взмолилась она.

Летиция улыбнулась:

– Ну разумеется, так всегда бывает. Это пройдет. Кроме того, любовь и брак не всегда несовместимы. Когда мы с твоим отцом поженились, он был мне безразличен. Я тоже считала, что люблю другого, но со временем мы с Уолтером стали испытывать друг к другу нежные чувства. А дети лишь укрепляют брачные узы. Не сомневаюсь, ты полюбишь Рича, дорогая.

– Ты же вышла за Лестера по любви.

– Посмотри, куда привела моя любовь. Меня изгнали; эта женщина держит моего мужа на коротком поводке, осыпает милостями, оплачивает его долги, жалует титулы, лишь бы он оставался с ней, а не со мной.

– Ненавижу ее. Ненавижу королеву. – Летиция ахнула. Пенелопа поспешно прикрыла рот рукой.

– Королева не заставляет тебя выходить за Рича.

– Нет, но она попыталась погубить тебя и погубила отца. Ты же сама говорила: «Вложи она достаточно денег в военную кампанию на проклятом острове, он был бы жив». Это твои слова. – Пенелопа толком не знала, как умер отец. Стоило ей войти в комнату, как слуги немедленно умолкали. Он отправился во главе войска в Ирландию – говорили, это большая честь, которая принесет ему славу, – однако так и не вернулся. – Королева исполнена злобы. Если бы не она, я не выходила бы за такого, как Рич. – Летиция раскрыла объятия. Пенелопа бросилась к ней, вдохнула ее запах, крепко закрыла глаза, словно маленькая девочка, а не взрослая восемнадцатилетняя женщина, находящаяся в шаге от алтаря.

– Что бы ни было у тебя на сердце, – прошептала Летиция, – нельзя говорить такое о королеве, даже когда ты одна. Неизвестно, кто может тебя услышать. Запомни мои слова. Подумай о семье: если ты окажешься в милости у ее величества, это пойдет всем нам только во благо. Возможно, когда-нибудь ты сможешь обеспечить будущее рода Деверо. Не теряй голову, Пенелопа. Королева не вечна, и мы должны заручиться поддержкой ее преемника, иначе не выживем.

– Но кто унаследует трон?

– Хороший вопрос. Держись подле нее и наблюдай; рано или поздно все станет ясно. – Пенелопа почувствовала себя беспомощной и растерянной: как она сможет обеспечить будущее семьи? – Твои брат и сестра тоже со временем прибудут ко двору, однако ты старшая и должна проложить путь. Уверена, ты станешь значительной фигурой. – Летиция помолчала. В ее лице мелькнуло нечто напоминающее гнев. – Возможно, однажды тебе удастся обрести…

Однако она так и не закончила свою мысль. Появилась кормилица с младенцем.

– Смотри, твой новый братик! – Летиция забрала ребенка у няньки и принялась ворковать над ним. – Мой знатный бесенок!

Пенелопа так и не поняла, что мать имела в виду. Однажды тебе удастся обрести… Мир? Власть? Отмщение?

Летиция сунула ей младенца. Следовало бы ненавидеть этого малыша, укравшего у Сидни наследство Лестера, но он так доверчиво смотрел на Пенелопу, что она невольно погладила нежную пухлую щечку, приподняла хлопковый чепчик, поцеловала пахнущую молоком макушку.

– Скоро у тебя появятся свои дети, – проговорила мать. – Они будут расти вместе. – С болью в сердце Пенелопа поняла, что отцом ее детей станет Рич.

– Ты витаешь в облаках. – Доротея вернула сестру к реальности.

– Я думала о детях. Позавчера видела нашего сводного братца. Очень хорошенький, так бы и съела. – Она улыбнулась, стараясь не думать о разговоре с матерью.

– Повернись, я тебя причешу. – Жанна провела ладонью по ее волосам: – Как золотая пряжа.

У Пенелопы замерло сердце: Сидни говорил то же самое. В Ричмонде они отстали от королевской свиты и остановились у реки, в зарослях камыша, подальше от посторонних глаз. На берегу рос одинокий нарцисс, прямой и гордый. Пенелопе невольно вспомнилась история о Нарциссе в пересказе Овидия, и они заговорили о мифах – об Эхо, Каллисто, Икаре и жестокости языческих богов. Сидни зарылся лицом в ее волосы и прошептал: «Даже Венера не смогла бы спрясть золотую пряжу тоньше».

– Меня выдают за лорда Рича, – сказала Пенелопа и тут же пожалела об опрометчивых словах. Ей хотелось услышать от Сидни заверения, что он не допустит этого брака, обратится к королеве, попросит отдать Пенелопу ему в жены. Она воображала, как скажет ему, что потеря наследства Лестера не станет им помехой, ведь богатство ее не интересует.

Но он лишь ответил:

– Знаю. Не будем об этом.

Пенелопа почувствовала себя так, будто Сидни ее ударил. Стало ясно – он просто забавлялся с ней, как взрослые мужчины поступают с доверчивыми девушками.

«Слава богу, я не отдалась ему», – думала она, пока Доротея прикрепляла к ее платью жесткий воротник и еще туже затягивала шнуровку, однако в глубине души сожалела, что не переспала с Сидни, и черт с ними, с последствиями, ибо сама мысль о том, что ее девственностью завладеет Рич, внушала глубочайшее отвращение.

В последующие недели печаль Пенелопы лишь росла: Сидни с каждым днем отдалялся все больше – отворачивался, когда другие соперничали за право потанцевать с ней, не предлагал руку при сходе с трапа королевской баржи, а когда она отставала от толпы на верховой прогулке или соколиной охоте, всегда находился другой желающий развлечь ее приятной беседой. Пенелопа слишком быстро раскрыла ему свое нежное сердце, однако все еще питала надежду и придумывала самые неправдоподобные объяснения его поведению, пока однажды он сам к ней не обратился.

Дело было в разгар лета во дворце Нонсач; отягощенные плодами ветви клонились к земле, касаясь высокой травы. Сидни взял Пенелопу за руку, молча повел в сад, сорвал ей персик. От сладости рот наполнился слюной; липкий сок капнул на запястье. Девушка слизнула каплю языком.

Сидни опустился перед ней на одно колено, словно рыцарь из любовного романа.

– Не следовало внушать вам ложные надежды, ибо я знал, что нам не суждено вступить в брак. Я глубоко сожалею о своем поведении, – проговорил он, не глядя ей в глаза. – Надеюсь, вы сможете меня простить.

Пенелопа вымученно улыбнулась.

– Не стоит извиняться, – прощебетала она и отвернулась, чтобы скрыть душевную боль. Никакая поэзия в мире не сможет подготовить к первой несчастной любви, к неизбывной тоске, внутренней пустоте, полному отсутствию радости и надежды. Впереди маячил ноябрь. Пенелопа заключила свое сердце в скорлупу, чтобы больше никто не смог его потревожить.

– Скажи, – обратилась к ней Жанна, прикрепляя к лифу нить жемчуга, – правда ли, что… что вы…

– Говори уже, – подбодрила ее Доротея.

– Я слышала… – Француженка понизила голос. – …что мать вашей матери – не двоюродная, а сводная сестра королевы. Выходит, Генрих Восьмой – ваш дедушка.

Пенелопа переглянулась с сестрой. Возможно, именно поэтому Елизавета с такой готовностью взяла ее под свою опеку. Раньше подобная мысль не приходила ей в голову.

– Говорят, в нас течет кровь Тюдоров, но нам не полагается об этом распространяться.

– Многие судачат о вашем родстве, – сказала Жанна. – К тому же ваша мать очень похожа на королеву.

– Рич наверняка тоже об этом слышал и страшно рад открывающимся для него благам, – фыркнула Доротея.

– Матери это никаких благ не принесло. – До Пенелопы дошло, что брак Летиции с Лестером стал для королевы двойным предательством, а еще ей стало ясно: подобное родство – скорее проклятие, чем преимущество. Благодаря блестящей родословной она попала в ловушку.

– Каков Рич из себя? – поинтересовалась Доротея.

– Не знаю. Я видела его всего пару раз, и он почти со мной не разговаривал. Если ты встанешь у алтаря вместо меня, он вряд ли заметит разницу. – Пенелопа невесело рассмеялась.

– Вы так похожи, что даже я со спины вас путаю, – добавила Жанна.

Пенелопе стало невыносимо грустно: сестра вернется в дом Хантингдонов и жизнь никогда не станет прежней.

– Единственное, что мне известно о моем дражайшем супруге, – у него больше денег, чем он в состоянии потратить. Стану богатенькой леди Рич с имениями по всему Эссексу, – объявила она. Доротея фыркнула, все трое расхохотались. – Прибавьте дом в Смитфилде и сады, наполненные диковинными фруктами, столь редкими, что придется держать целый отряд стражи, дабы уберечь их от воров. В фонтанах изо рта мраморных купидонов будет литься вино, а в прудах плавать рыбки из чистого золота.

– Как же они удержатся на плаву? – изумилась простодушная Жанна. – А еще у тебя будут праздники, танцы и музыка.

– Это вряд ли. – Пенелопа резко посерьезнела. – Рич не одобряет греховные увеселения. Он пуританин.

– Но ты же любишь поэзию и поешь как ангел. Разве ты сможешь обходиться без развлечений?

– Не знаю.

Лицо Доротеи омрачилось:

– Вы будете жить в его доме в Эссексе?

– Не сразу. Королева пожелала, чтобы я еще некоторое время оставалась при дворе.

В дверь постучали.

– Ты одета, сестрица? Можно войти? – раздался мальчишеский голос.

– Робин! – Пенелопа почти год не видела брата, и вот он здесь, улыбается из-под копны угольно-черных кудрей, сверкая ямочками на щеках. Они крепко обнялись. – Я так рада, что ты приехал! Дай-ка на тебя взглянуть.

Какой красивый наряд. – Девушка провела пальцем по фиолетовому бархатному дублету, подбитому золотой парчой.

– Подарок от твоего нареченного. Полный парадный костюм, включая шелковые чулки.

– От Рича? Ты его видел?

– Он приехал за мной в Кембридж. Мы отправились к его портному, потом поужинали на постоялом дворе.

– Ну и как он тебе? – спросила Пенелопа. Сперва она удивилась, что будущий муж уделяет столько внимания ее брату, но потом вспомнила: Эссекс формально является главой семьи, Ричу же важно заполучить могущественные связи рода Деверо.

– Очень щедр.

– Вижу, он заслужил твое расположение. – Девушка ущипнула брата за щеку: – Тебе едва исполнилось шестнадцать, а ты уже пользуешься влиянием. – Несмотря на дорогой наряд, Роберт по-прежнему оставался неуклюжим юнцом; над его верхней губой намечалась легкая тень, однако кожа была еще по-детски гладкой.