Полная версия
Купчиха. Том 2
Андрей вдруг расцвёл от улыбки «приёмной» матери.
Зима выдалась суровой. Евгеньке пришлось на полдня выходить на работу, чтобы получить карточки на дрова.
– Я и не думала, что всё вот так повернётся, – Ирина прижалась к Ивану. – Я даже верить перестала в то, что ты существовал. А теперь… Я и не знаю, как мне быть теперь. Ва-а-а-нь, а ты надолго?
Голос Ирины дрожал.
– Если приехал, стало быть, навсегда?
– Навсегда, – кивнул Иван. – Мне бы только найти теперь, где устроиться.
Ирина привстала, опёрлась на локоть и, улыбаясь, произнесла:
– Не нужно ничего искать! Ваня! Конечно же! Ты можешь остаться у меня.
Иван Гладил Ирину по волосам и плечам. Она заснула быстро. Он не спал. Всё ругал себя за то, что соврал. Он не собирался оставаться.
Утром, смотря на счастливую Ирину, то и дело хмурился.
Она заметила, подошла, поцеловала в щеку.
– Мне на работу, не хмурься ты так… Я вернусь пораньше. Попробую пораньше. Работы очень много, больных нужно лечить. А врачей очень мало. Не скучай без меня! Всё в твоём распоряжении. До вечера, Ваня!
После ухода Ирины Иван продолжил хмуриться.
– Одни беды от этих баб, – произнёс он вслух.
Вытащил из-за пазухи отцовский крестик. Поцеловал.
– Пусть теперь она мучается так, как мучился я! Ли-и-и-со-нь-ка… Поросёночка ей подавай! Что же ты осталась без поросят? Не рассчитал Пётр Николаевич, сгинул. Насмехался надо мной и сгинул. Туда ему и дорога. Потом снял с шеи верёвку, разрезал её ножом. В руку скользнул кулончик в форме лисицы.
Открыл окно и выбросил его.
– Покинь моё сердце, Полянская Евгения Петровна!
На верёвку надел отцовский крест. Прилёг на кровать. Вдруг задрожал сильно. Почувствовал слабость. Вертел головой и не понимал, где находится.
Кое-как поднялся. Еле стоял на ногах.
– Золото ведь продать можно, – прошептал он, не узнавая своего голоса. – За золото сапоги предлагали. Дурак… Не согласился тогда.
Иван, шатаясь, приблизился к двери. Собрался на улицу.
– Золото можно продать, можно продать, – бормотал он.
Принялся искать кулончик. Ползал на коленях по мокрой земле, ворошил листья, разгребал. Тоскливо поглядывал на окно, из которого этот кулон выбросил. Из соседнего окна выглянула вчерашняя соседка.
С интересом наблюдала за Иваном.
– Прости меня, Женька, прости… Не уберёг. Ты сберегла, а я нет.
Возвращался весь промокший, грязный. Не разуваясь, прилёг на кровать и уснул.
Не слышал, как вернулась Ирина.
Она трясла Ивана за плечо и недовольно говорила:
– Так не пойдёт, Ваня! Просыпайся! Я никому и никогда не позволяла вот так ложиться на постель. Раздевайся сейчас же! Да ты весь мокрый. Боже, Ваня! Что же ты за человек такой?!
Иван поднялся. Непонимающим взглядом окинул Ирину.
Она смотрела на него с удивлением. Щурила глаза, нервно теребила рюшки на своей белой рубашке. Иван стал стягивать с себя мокрую одежду, бросал на пол. Кое-как справился с сапогами.
Ирина всё подняла, вытерла полы. Ворча, меняла постельное бельё. Потом всё очень долго стирала. Иван сидел в кресле, закутавшись в простыню.
Когда Ирина закончила стирать, взяла стул, подошла к шкафу. Что-то очень долго перебирала на верхней полке. Вытащила оттуда новые штаны, рубашку.
– Это от агронома осталось, надень.
Иван надел. Штаны оказались очень длинными. Ирина присела на корточки, подвернула.
– Знаешь, Вань, – сказала она, глядя на него снизу вверх. – Даже не знаю, сможем ли мы вот так вместе быть. Чувства чувствами, а поступки твои меня пугают. Я сегодня много думала над тем, что ты вернулся. Ведь где-то ты жил всё это время. Может быть, у тебя есть жена, дети. Ты же не помнил обо мне столько лет, а теперь вот пришёл. Так неправильно. И я повела себя легкомысленно. Но меня можно понять. Я похоронила мужа и дочь. Мне нужно в ком-то искать утешение. Не могу сказать, что я ищу его в мужчинах. Вовсе нет. У меня были кратковременные связи. Я могу снова выйти замуж. Но с моей занятостью не смогу быть хорошей женой.
– А я тебя замуж не зову, – грубо произнёс Иван.
У Ирины от неожиданности даже отвисла челюсть.
– Да я не о тебе, – произнесла она после недолгой паузы. – Я о том, что меня зовут замуж. Зовут очень хорошие, добрые мужчины. Есть один вдовец. У него две такие маленькие кудрявые девочки, просто ангелочки. Им нужна мама. А я не могу. Я перед твоим приездом уже подумывала согласиться. Но увидела тебя и решила, что мне некуда торопиться. Я не оправдаю надежд, а это хуже всего: не оправдать надежд перед человеком, который в тебя верит.
Ирина села в кресло. Облокотившись на спинку, подняла голову, закрыла глаза.
– Я тебя, Вань, ждала. Не верила в то, что ты есть, но ждала. Ты стал моим спасителем. Не бросил в трудную минуту.
– А я тебя не звал за собой, – Иван смотрел на Ирину, она по-прежнему сидела с поднятой вверх головой и закрытыми глазами. – Ты сама побежала за мной.
Ирина открыла глаза.
– Конечно побежала, я же оставалась там совсем одна. Ну не одна, ещё та старушка. Вань, а ты помнишь, как горела церковь? Я больше никогда не видела такой красоты!
– Дура ты, Ирина! – бросил Иван. – Какой дурой была, такой и осталась.
Ирина усмехнулась.
– Отчего же ты так решил, Ваня? – поинтересовалась она. Её ничуть не оскорбили слова кузнеца. – Нет той Ирины, которая бежала с тобой. Я умная женщина. Благодаря моему мужу, я стала врачом. Меня уважают и боготворят.
И, знаешь ли, оскорблений в свой адрес я давно не слышала. Прошу тебя, впредь не позволяй себе таких вольностей. Это, как минимум, невоспитанно по отношению к женщине, которая приняла тебя у себя, накормила, уложила спать, выстирала твою одежду.
Если ты остаёшься у меня, будь добр жить по моим правилам. Сапоги снимаются вон там, на пороге. И незачем валяться в грязи приличному человеку. Я не знаю, что ты там искал. Мне соседи пригрозили, что в следующий раз вызовут участкового.
В этом доме живут приличные люди. И они боятся, что незнакомец, которого я поселила у себя, может быть преступником. А я и сама ведь не знаю, ты преступник или нет. Так что выбирай: или ты остаёшься, и я ищу тебе работу, или уходишь и больше никогда не возвращаешься.
– Я ухожу, – ответил Иван. – Спасибо за гостеприимство, но жить по чьим-то правилам я не привык. Я свободный человек.
– Ну как знаешь, – Ирина поднялась с кресла, подошла к двери, открыла её. – Удачи, Ваня! Спасибо, ты помог мне распрощаться с прошлым. Теперь я спокойна. Я вспомнила и теперь с лёгкостью забуду тебя.
Иван, проходя мимо Ирины, остановился. Хотел было сказать, что передумал. Но гордость не позволила. Сам ведь только сказал, что уходит.
Ирина закрыла дверь. Иван долго стоял перед дверью. Сначала была тишина, потом услышал всхлипывания. Махнул рукой и вышел на улицу.
– Надо было утром уходить, – пробормотал он, – что теперь ночью-то делать?
Иван долго раздумывал над тем, куда пойти. Решил вернуться к Ирине, попросить разрешения остаться до утра.
Постучал.
Она открыла заплаканная. Молча отошла от двери.
Мужчина шагнул в квартиру.
– Мне переночевать нужно, – сказал он.
– Ночуй, – ответила Ирина спокойно.
Утром она ушла на работу, а Иван не торопился уходить. Решил, что дождётся всё-таки Степана.
Ирина удивилась тому, что Иван остался. Ничего у него не спрашивала. Приходила домой, кормила. Оба молчали.
Перед воскресеньем Ирина объявила:
– Завтра Стёпка прибудет. Может быть, тебе лучше поехать с ним?
– Время покажет, – ответил Иван.
У Ирины было хорошо. Уходить больше не хотелось. Да и она его не гнала.
Когда приехал Степан, хозяйка попросила Ивана спрятаться в другой комнате.
За закрытой дверью кузнец слышал, как хихикает Ирина, как громко говорит Степан.
От приближающихся шагов Ивана затрясло.
Дверь распахнулась. На пороге стоял высокого роста юноша.
Он смотрел на Ивана с удивлением.
А потом распахнул объятия и произнёс:
– Ну, здравствуй, мой спаситель!
Ирина стояла рядом и вытирала слёзы.
Объятия Ивана и Степана были долгими.
– Не ожидал уже тебя увидеть, – говорил Иван. – Вырос! Какой великан!
– Да у меня отец был великаном, – сказал Степан. – Таким, что не дотянуться до глаз, не заглянуть.
– И правда, ребёнку не заглянуть, – вздохнул Иван. – Сестрёнку-то нашёл?
– Не спрашивай, – перебила Ирина. – Не сыпь соль на рану.
– Не нашёл. Не пришло время, но она от меня никуда не уйдёт. Лучше расскажи, как ты? Где жил, чем занимаешься?
– Ничего не буду рассказывать, – кузнец вздохнул. – Сложная была у меня жизнь. Уж и не знаю, может, лучше было бы, если б тогда на поле боя меня волки сожрали.
– Да ты что, – Ирина всплеснула руками, – не говори так! Боженька сам знает, сколько кому ходить по земле. Давайте скорее к столу.
Степан вытащил из мешка деревенские гостинцы: большой кусок сала, вяленое мясо, хлеб.
– Любит Иринка мою стряпню, – комментировал Степан, вытаскивая продукты.
Ирина быстро накрыла на стол.
– За Валентина! – Степан поднял стопку.
– Ну я же тебе говорила, не любил он так! – возмутилась Ирина. – За агронома! Почему же ты каждый раз делаешь так, как не нужно?
Степан улыбнулся.
– Знаю я, знаю, – улыбнулся он. – Ты такая красивая становишься, когда злишься.
Ирина улыбнулась.
За столом Степан рассказывал Ивану, как разрослась его кузница, какие у него ученики.
Ирина почти не ела. Во все глаза смотрела на Стёпку.
Иван беседу поддерживал живо. Интересовался всем. В конце ужина спросил как-то смущённо:
– А меня в ученики возьмёшь?
Стёпка рассмеялся.
– В ученики? Да я тебя главным поставлю.
– Не-е-е-е-е-т, – покачал головой Иван. – Я навык потерял, учиться буду.
– Ну вот и замечательно, – пропела Ирина. – Я так рада! Как хорошо, что ты не ушёл тогда.
Ирина встала из-за стола, подошла к сидящему Ивану, положила руки на его плечи, поцеловала в макушку.
– Прости, погорячилась.
– Хорошо с вами, – произнёс Степан. – Настоящая семья.
Утром, попрощавшись с Ириной, Иван и Степан отбыли в село.
Руки Ивана ослабли.
– Что-то ты лодырничаешь, старик, – возмущался Степан. – Куда силу свою дел? Неужто мне всю отдал вместе со знаниями.
Ивану стыдно было признаться, что много лет он действительно лодырничал.
Вскоре ему всё надоело. Вставали рано. У Евгеньки можно было спать до того времени, пока дети не проснутся. Евгенька по хозяйству чаще всего управлялась сама. Берегла Ивана. Он же сидел с детьми, купал их.
И затосковал Иван по Женьке. Прошла зима, весна. К лету 1929 года засобирался домой.
– Ты скажи хоть, куда едешь? – интересовался Степан.
– Где примут, там и остановлюсь.
Когда в выходные приезжали к Ирине, Иван всё искал кулончик, не нашёл.
Перед самым отъездом Ирина пригласила к себе. Хотела познакомить со своим женихом. Жених Степану не понравился. Ирина прислушалась, мужчину выпроводила.
– Ни один из четырёх не пришёлся по душе, – расстраивалась Ирина.
– Ни один и не придётся, нечего меня звать, сама решай, – огрызался Стёпка.
Иван вернулся к Евгении в июле 1929 года.
Дома никого не было. Вытащил ключ из-под ступенек. Вошёл в дом. Решил дождаться там.
Первым домой пришёл Андрей. Увидев Ивана, удивился.
– Мамка обрадуется, – произнёс Андрей. – Плачет ночами. Только тебе здесь нельзя быть. Ищут тебя давно. Ты подставишь её, так что уходи.
– Разберусь сам, – пробурчал Иван.
– Ну как знаешь, я в ясли за детьми пошёл. Старших вот в детский лагерь на всё лето отправили. Лизочка осталась, да Лидочка. И я за старшего. Тяжело мамке. Работает с утра до ночи. Я тоже на месте не сижу, работаю. Вот какие мускулы накачал! – Андрей снял с себя рубаху. – Мешки с зерном загружаю в машины.
Иван на мальчишку не смотрел. Его встревожила новость о том, что ищут.
«Кому я мог понадобиться? Неужто следователь этот неугомонный?» – думал кузнец про себя.
Женька пришла поздно вечером.
Взглянула на Ивана.
– Явился, – сказала она. – Как явился, так и смылся. Не нужен ты тут, уходи.
Иван встал перед Евгенией на колени.
– Прости меня, лисонька! Жить без тебя не могу. Все ноги истоптал, пока к тебе шёл.
– А я тебя не выгоняла, – Евгенька отошла от Ивана подальше. – Хочешь жить, иди туда, откуда пришёл. Ищет тебя следователь. Подставил ты его сильно. Уходи, Ваня. Загубишь себя.
– Разберусь сам, – недовольно сказал Иван. – Это и мой дом тоже, и женой моей быть ты не перестала. Так что терпи, пока я здесь.
– Ну и чёрт с тобой, – вскрикнула Евгенька.
Ночью Иван лез с ласками. Евгения его отталкивала. Не понравилось Ивану, как его встретили. После двух недель жизни с Евгенькой ругались так, что в один день она собрала вещи кузнеца и выставила их за дверь.
– Ну и дура, – кричал Иван уходя. – Сама прибежишь ко мне, не приму.
– Иди, иди, – кричала вслед Евгенька. – Нам такие нахлебники не нужны, у нас даже дети работают!
И опять Иван не знал, куда себя деть. Остался на примете только Прохор Леонидович.
Глава 2
Евгения сидела на пороге своего дома. Дома, который приютил её в трудные времена. Это был дом усатого. Как следователь Андрей ни упрашивал Евгеньку переехать обратно, не соглашалась. А сейчас вдруг захотелось вернуться туда, где мать Андрея научила работать руками.
– Сколько мне ещё предстоит пережить? – шептала она.
Рядом о платье тёрлась кошка. Её раненую откуда-то притащил сын Андрей. Ухаживал за ней всю зиму, бинтовал лапы, кормил с ложечки. А кошка после выздоровления Андрея невзлюбила. Царапала, кусала его. А вот к Егеньке то и дело липла, ласкалась.
– Да иди ты уже, – прикрикнула Евгения, отшвыривая кошку. – Трёшься тут.
Кошка подошла опять.
– Что ты на меня смотришь? – спросила у неё Евгенька. – Иди к своему спасителю.
От помощи Андрея Евгенька не отказывалась. Он называл её мамкой. Вроде грубовато, но было в его голосе немного нежности. Мальчик не знал, что она его настоящая мать.
Он помогал во всём. Работал наравне с ней. Не боялся ничего. Когда Евгении нужно было оставаться в ночную смену, был дома за старшего. Девочки слушались его, а маленькая Лидочка даже называла папой.
– Какой я тебя папка? – смеялся Андрей. – Я вроде как брат тебе.
Но маленькая девочка, только научившаяся ходить, смешно ковыляла и лепетала:
– Папа, папа.
От этих слов у Евгении сердце обливалось слезами.
После того как выгнала Ивана, плакала. А потом вытерла слёзы и сказала сама себе:
– Нечего слёзы лить, все теперь на мне. Не дай бог, что с детьми Марии случится. Не прощу себе.
В конце августа 1929 года в срочном порядке пришлось занять место Ленского. Тот слёг от страшной болезни и не мог руководить артелью.
Евгении работа была знакома. Она уже многое умела. Всё удивлялась с себя, как просто теперь давались все бумажные дела. Работать с бумагами было интересно. Вспоминала, как не могла заниматься ими при живом отце.
Ленский, как оказалось, запустил всё. Он хорошо руководил процессом, но бумажная волокита от него досталась Евгеньке.
Приехавшая сразу после её назначения проверка выявила в документах, которые вёл Ленский, ошибки, недочёты, недоделки. В спешном порядке Евгенька писала характеристики на всех работниц. Некоторые работницы приходили и просили написать характеристики на их дочек, чтобы те могли поехать учиться в художественное училище.
Евгения Петровна вдруг стала ещё более уважаемым человеком. Она навела порядок в бумагах. Сверху её работой остались довольны. По-быстрому сняли с должности выздоровевшего Альфреда Ленского.
Он обиделся на Евгеньку и стал всячески мешать. Подговаривал женщин, чтобы они жаловались чаще на новую руководительницу. Давал некоторым работницам деньги, чтобы они оклеветали Евгеньку.
А как он был счастлив, когда Евгении Петровне пришлось покинуть должность.
В октябре 1929 года в кабинет Евгении постучались.
На пороге стоял сын Марии Пётр. Евгенька ахнула. Но быстро успокоилась. Знала, что Полянского Петра Петровича ищут повсюду. Это, без сомнения, был он. И даже грубый шрам, красовавшийся во весь лоб, не вызывал сомнений. Это был Пётр. Он Евгеньку узнал.
– О, Евгения Петровна! Вы ничуть не изменились. Я школьником у вас обучался, помните?
Евгения кивнула.
– Помню, конечно.
– А я вот устраиваться пришёл, видел, что вам экспедитор требуется. А я вроде как справлюсь. Он положил на стол характеристику.
Евгенька взяла в руки документ. Прочитала вслух:
– Пётр Петрович Вяземский.
Она удивлённо посмотрела на Петеньку.
Он даже не смутился:
– Что-то не так? Пётр Петрович Вяземский. Запамятовали? Понимаю, у вас нас было много.
Евгения занервничала. Сейчас перед ней стоял преступник, которого ищут повсюду. Он принёс документы на чужую фамилию. Но он же был и очень близким ей человеком – сыном Марии. Мальчиком, с которым бок о бок проживали трудные революционные годы. Мальчиком, которого её отец принял как родного и любил до самой смерти.
Отказать сейчас ему – предать и Марию, и отца.
Евгения колебалась.
– Да вы попробуйте хотя бы, – осторожно отвлёк Евгеньку от дум Петенька. – Я умный, умею читать и писать, хорошо даю отпор, руки сильные. Могу и важные документы сопровождать.
– Я подумаю, – ответила Евгенька, – приходи завтра.
Дома Евгения никак не могла определиться. Хотела было пойти в милицию, сдать преступника. Но утром всё-таки решила дать парню шанс.
И это оказалось очень большой ошибкой.
Она не доверяла Петру важных бумаг. Он быстро освоился. Стал среди мастериц душой компании. Говорил комплименты, всячески располагал к себе. Андрею о старшем брате Евгенька не говорила.
В одну ночь случилось страшное. Банда Петра вынесла всё, что было приготовлено мастерицами для отправки в город: носки, шали, вязаные картины, обувь. Перед уходом преступники всё облили керосином и подожгли.
Купеческий дом, который много лет служил мастерицам местом работы, сгорел очень быстро. В селе в ту ночь никто не спал.
Утром после пожара Евгению вызвали на допрос. До выяснения обстоятельств её задержали на четыре дня. Она всячески пыталась связаться со следователем. Пыталась подговорить охранника, предлагала деньги.
Допрашивали её в грубой форме. Во время уже десятого по счёту допроса в комнату ввалился разъярённый следователь Андрей. Он кричал во всё горло. Грозился снять всех с должности и отправить под трибунал. А грозил он тем, что Евгения – ценный осведомитель, которого нельзя было даже пальцем трогать.
Тотчас перед задержанной все стали извиняться.
В коридоре Андрей заставил Евгеньку подписать бумаги о том, что она была завербована спецслужбами ещё в 1925 году.
Она подписала. Руки дрожали.
– Спасибо, – шептала она Андрею.
Он остался ночевать.
Уже когда дети спали, подошёл к комнате Евгеньки, постучался.
– Женька, открой, поговорить нужно.
Она открыла. Стояла перед ним в ночной рубашке с кружевными лямками. На плечи был накинут тонкий просвечивающийся платок.
Андрей вдруг тяжело задышал.
– Борюсь с собой столько лет, а ты всё такая же желанная, – прошептал он. – Не могу я так больше. Я тебя арестовать должен, посадить в тюрьму, отправить в ссылку. А я всё спасаю тебя. Он вдруг коснулся плеча Евгеньки. Платок сполз на пол.
Купчиха молчала. Смотрела на него пристально.
Андрей наклонился, положил голову на Евгенькино плечо и заплакал.
– Помоги мне, Женька! Как забыть тебя? Ты же купчиха, враг моему строю, враг для моей страны.
Евгения погладила его по голове и прошептала:
– Я помогу.
Она слегка оттолкнула Андрея, встала на цыпочки и коснулась своими губами его губ.
Андрей прижал Евгению к себе.
– Какая ты тоненькая, нежная, – прошептал он. – Неужели все купчихи такие, как ты?
– Все-все такие, – ответила Евгенька.
Дом Прохора Леонидовича стоял как прежде. Только окна теперь не были завешены плотной тканью. На них висели белые кружевные занавески.
Во дворе за маленькой дворняжкой с громким криком и визгом носился ребёнок двух-трёх лет. Невысокого роста молодая женщина вешала бельё.
Она оглянулась и увидела Ивана. Подошла к калитке.
– Вам кого? – спросила она хмурясь.
Ивану стало не по себе. В мыслях он уже хоронил Прохора. Не ответив женщине, отошёл от калитки, с тоской вглядывался в окна.
– К кому пришли? – произнесла женщина.
– Приветствую, хозяйка, – очнулся вдруг Иван. – Ошибся я, видимо. Поздно пришёл. Жил тут мой друг Прохор Леонидович.
Женщина засмеялась.
– Жил? Да он и по сей день здесь живёт! Пойдёмте со мной!
Иван повеселел.
– А вы давно его знаете? – поинтересовалась женщина.
– С сотворения мира, – ответил Иван.
Она опять рассмеялась звонко. От этого смеха у Ивана на душе вдруг стало легко. Он взглянул на незнакомку: слегка прищуренные глаза, подрагивающий от смеха кончик носа, белоснежный ряд зубов. Вспомнил вдруг фотографии красавиц, которые попадались в документах Петра Николаевича. Они были вложены в папки с бумагами, встречались в торговых книгах.
Ивану показалось, что вот одна из этих красавиц сошла с тех фотографий.
Так задумался, что не сразу пришёл в себя от громкого крика женщины:
– Очнитесь!
Иван вздрогнул.
– Кого ты там в чувства приводишь, душа моя? – Иван услышал знакомый голос.
– К тебе вот пришли, – отозвалась женщина и обратилась к Ивану: – Проходите же скорее, мне с бельём закончить нужно.
Иван вошёл в знакомый дом.
Прохор Леонидович сидел за столом. Длинной иглой пришивал к подошве верх из ткани. Он отложил свою работу и уставился на Ивана.
– Вот так встреча! – воскликнул он. Поднялся со стула. – Мой безмолвный друг!
Прохор Леонидович обошёл Ивана несколько раз.
– Женька, Женька, – подразнил он. – Нашёл свою Женьку-то?
Ивану вдруг стало не по себе.
– Да ладно, ладно! – Прохор Леонидович похлопал его по плечу. – Голос-то вернулся?
– Вернулся, – еле слышно произнёс Иван.
– О-хо-хо! – воскликнул брат дьякона. – Ну наконец-то! Рассказывай! Где был, чем занимался? Чего вдруг вспомнил старика?
– Жил как все, – начал Иван. – Работал, семьи нет.
Иван вдруг покраснел.
Прохор Леонидович смотрел на кузнеца пристально.
– Где-то лукавишь, – произнёс он. – Ну да ладно, твоя жизнь меня не интересует. Говори, зачем пришёл?
– Проведать, – засмущался Иван.
– А-а-а-а, – протянул Прохор, – проведать это хорошо. А я вот женился! Сын у меня родился. Жёнушку мою видел?
Прохор Леонидович подошёл к Ивану близко и прошептал ему на ухо:
– Славную бабёнку урвал? Правда ведь?
Иван кивнул.
– Так что я ещё ого-го! Шью вот тапки для вашей советской власти. Патефон у меня конфисковали. Спасибо, что меня пока к рукам не прибрали. Тоскую без музыки, слов нет!
В это время в дом вошла женщина.
– Тосечка, налей нам чаю, – обратился к ней Прохор Леонидович.
Она кивнула.
– А вот это моя жена! – брат дьякона выкрикнул это с такой гордостью, что Иван тоже загордился.
– А это мой давний друг Иван, – продолжил Прохор. – Человек, без которого я не жил бы уже давно. Тосечка, нам бы ещё пирога твоего. И подойди ко мне.
Жена подошла к Прохору, он шепнул ей на ухо:
– Тосечка! Ну и по стопочке, разумеется! Гостя дорогого уважить надобно.
– Хорошо, Мурлыка, – весело ответила женщина.
Иван улыбнулся. Ему смешно было наблюдать за этими влюблёнными. «Тосечка, Мурлыка», – повторял он мысленно.
Тосечка быстро накрыла на стол.
– Прошу вас, дорогой гость, – обратилась она к Ивану.
Прохор Леонидович смотрел на жену влюблёнными глазами.
Когда она вышла из комнаты, произнёс:
– У меня в жизни две любимые: музыка и Тосечка. Никак не наоборот. Тося младше меня на три десятка лет! А музыка вечна!
Иван к еде не притрагивался.
– Чего засмущался? – спросил у него хозяин дома. – Или тушёночки не хватает? Так нет её больше. У нас теперь еда простая. Я перед конфискацией успел-таки доесть припасы. Пару дней поголодал и вот, живу до сих пор и здравствую. Если бы не Тося, не знаю, что со мной было бы.
Тося вернулась, присела за стол с мужчинами.
– Душа моя, – обратился к ней Прохор, – а Василёк-то где?
Тося махнула рукой в сторону двери:
– У бабы Дуси гусей гоняет. Пускай порезвится, спать будет крепче.
– Ну хорошо, – Прохор Леонидович кивнул и вдруг задумался. Уставился на тарелку.
– Бывает у него, – прошептала Тося Ивану, – отключается ни с того, ни с сего минут на пять. А потом как ни в чём не бывало. Вы кушайте, кушайте, я сама пекла.
