Ни сна, ни яви

– Чего наговариваешь на господ?! – грозно рявкнул Стеф. – Сам за трухлей недоглядел, а ребенка обвиняешь?!

Ванко аж побледнел от гнева.

– Какая трухля?! Ты, железная задница, в садовом деле разве что-то смыслишь? Это была молодая вишня, здоровая и сильная, ей бы еще сто лет расти да цвести! А из-за княжны корни его от земли отошли, и рухнула не абы куда, а прямо на несчастную! Я и тогда на суде сказал, и сейчас скажу – это все дрянь колдовская!

– Был суд? – удивилась Юна.

– Конечно, ведь умерла жена заморского посла! Муж ее безутешный потребовал самого тщательного разбирательства, и каждый человек в замке на том суде был! А мне скрывать нечего, в моем хозяйстве все ладно! Все видели это дерево – молодое, здоровое, крепкое, все корни целы… но выворотило его из земли с исполинской силой.

– Верю, верю… и что же было дальше?

– А того мне не ведомо, госпожа, но посла одарили сверх меры и домой спровадили. А княжну более в сад не пускали. Но я помню, как тогда в зале княгиня смотрела на свою дочь… очень у нее лицо было темное. Будто бы поняла что-то, и это что-то ей не понравилось.

– Больно ты горазд рассуждать о господах своих! – раздраженно отозвался Стефан, и Юна, решительно поднимаясь, осадила его:

– Тихо! Помолчи, не то выгоню… Но нам пора, Ванко. Покажи нам другой путь, не через главную лестницу. Ты же знаешь его?

Последние розы

Черная лестница для слуг была очень узкой, местами прогнившей, но безопасной. Из стрельчатых окон ее заливал спокойный дневной свет, в котором отчетливо виднелась каждая пылинка.

И вся эта пыль и грязь были свидетелями их очередного спора:

– Я что тебе говорила?! Не мешай мне! Не-ме-шай! Мы бы еще многое могли узнать, если бы ты не лез со своими высокородными замечаниями….

– Что узнали?! Сплетни свихнувшегося старика? Он же безумен совсем, ты это видела!!!

– И чтос того? Он намного дольше здесь, чем мы с тобой! Даже его безумные слова могут нас спасти, неужели ты это не понимаешь?

– Юна, давай я тебе скажу то, что точно понимаю, а тебе никогда не понять, – отчеканил Стефан. – Слугам всегда все не нравится. Можно быть самым добрым и честным господарем, но они всегда будут недовольны. Я это видел дома сотни раз. Прикажешь работу свою делать или проявишь добро – так они тебе в глаза посмотрят, поклонятся до земли, а потом на кухне шептаться будут, каков хозяин самодур и идиот, ни черта не понимает и сдох бы поскорее… Все они такие, обращайся с ними хоть хорошо, хоть плохо – всегда им хозяин враг великий…

Стеф сделал пару шагов и, не услышав движения девушки, обернулся. Юна стояла на пару ступеней ниже, прямая, как стрела, и на ее обычно спокойном лице читался неподдельный гнев.

– Чего ты?…

– Стеф, а я разве не слуга?

– Чего?…

– Того! Я же слуга твоя, меня твой отец ради того и выкупил! Чтобы служила я тебе и помогла в деле этом гиблом! И до этого я в доме твоем слугою жила…. и что, часто я про тебя на кухне шепталась? Скажи?! А не скажешь, потому что не было того!…

Витязич стушевался:

– Юн, так я же не про тебя… я про голытьбу эту, про смердов…

– Стефан, а чем я отличаюсь? Я же из-за проклятия своего с рождения в слуги определена! На мне дрянь эта – ошейник – с рождения! Но даже с ним таких, как я, в больших городах на улицах камнями забивают, коли рядом нет хозяина! А ваши слуги живут с гордостью, имя отца твоего произносят с трепетом! И ты их так ненавидишь? За что? Что они из под тебя горшок выносят да белье грязное стирают? Или что вырастили тебя и сестер? Знаешь ли ты, что вся челядь с утра и до ночи молилась, когда твои сестрички лихорадку подхватили? А когда у витязя боли – кто ему до утра воду кипятит да повязки меняет?…