Полная версия
Она шла по улице, ощущая непривычную легкость в ногах. Кроссовки Алана были мягкими и удобными, словно созданы специально для неё. Каждый шаг казался увереннее, а мир вокруг – менее враждебным. В больнице её встретили с пониманием, и врач, выслушав её историю, заверила, что они найдут решение. Розанна чувствовала, что впервые за долгое время её услышали.
Вечером, сидя в своей маленькой комнате в общежитии, она достала телефон. На экране высветилось имя "Алан". Сердце забилось быстрее. Она не знала, что написать, но решила рискнуть. "Спасибо вам ещё раз за помощь сегодня. Вы спасли мой день", – напечатала она, а затем, немного подумав, добавила: "И за кроссовки тоже". Отправив сообщение, она почувствовала смесь волнения и предвкушения.
Через несколько минут пришёл ответ: "Рад, что смог помочь, Роза. Надеюсь, у вас всё хорошо. И кроссовки – это мелочь. Главное, чтобы вы чувствовали себя комфортно". Его слова были простыми, но они согревали её душу. Они переписывались ещё некоторое время, обмениваясь короткими фразами о погоде, о книгах, о музыке. Алан был остроумным и внимательным, и Розанна с удивлением обнаружила, что смеётся над его шутками.
На следующий день Алан предложил встретиться. "Может, прогуляемся по парку? Погода обещает быть хорошей", – написал он. Розанна согласилась, чувствуя, как внутри неё растёт нетерпение. Она тщательно выбирала одежду, желая выглядеть хорошо, но в то же время не слишком стараться.
Когда они встретились, Алан снова улыбнулся той самой тёплой улыбкой. Он принёс ей небольшую коробочку. Внутри оказались изящные серебряные серьги. "Это просто так, – сказал он, заметив её удивление. – Мне показалось, что они вам подойдут". Розанна была тронута до глубины души. Никто никогда не делал ей таких подарков.
Они гуляли по парку, разговаривая обо всём и ни о чём. Алан рассказывал о своей работе, о своих мечтах, о том, как он любит путешествовать. Розанна слушала, чувствуя, как между ними возникает какая-то особая связь. Он не спрашивал о её прошлом, не давил, не осуждал. Он просто был рядом, и это было бесценно.
Когда солнце начало клониться к закату, Алан остановился и посмотрел на неё. "Роза, – начал он, его голос стал серьёзнее. – Я знаю, что у тебя сейчас непростой период. Но я хотел бы быть рядом. Если ты позволишь". Он взял её за руку, и Розанна почувствовала, как по её телу пробежала волна тепла. В его глазах она увидела искренность и заботу.
Она посмотрела на него, на его доброе лицо, и поняла, что её мечта о нормальной жизни, о любящем мужчине, возможно, начинает сбываться. Это была не сказка, где всё происходит мгновенно и без усилий. Это была реальность, где доброта и поддержка могут появиться неожиданно, и где нужно быть готовой принять их. Розанна сжала его руку в ответ. "Да, Алан, – тихо сказала она. – Я бы хотела, чтобы ты был рядом". И в этот момент, под лучами заходящего солнца, она почувствовало .
Первая роза
Оно вернулось не как воспоминание.
Как призрак, который никогда и не уходил.
Тот самый день – пятое сентября, душное, будто мир задержал дыхание.
Она была на пятом месяце. Живот – тяжёлый, как вина. Душа – пустая, как обещания Натаниэля.
Он исчез через неделю после её признания. Оставил только: *«Ты справишься. Ты сильная»*.
Как будто сила – это лекарство от одиночества.
И вот – Алан.
Старый знакомый. Никогда близкий, но «безопасный».
Он написал: *«Услышал. Хочу помочь»*.
Она согласилась. Не потому что верила. А потому что **уже не могла дышать одной**.
Кафе. Уголок у окна. Запах кофе, корицы и чужого счастья.
Она пришла рано – сидела, обнимая живот, будто пыталась спрятать в себе не только ребёнка, но и стыд.
Он вошёл с опозданием. Без извинений. С большой спортивной сумкой, как будто везёт не вещи, а целый театр.
– Пробки, – буркнул он, сел и тут же взял её стакан с водой. Отпил.
Как будто они уже год женаты.
Как будто она уже его.
На стол он положил розу. Красную, в мятом целлофане.
Дешёвую.
Тревожную.
А потом полез в сумку.
И вытащил **его**.
Мальчик.
Фарфоровый. С аккуратно зачесанными черными волосами, будто вылепленными для парадного портрета. В миниатюрном костюме – черные –брюки, белая рубашка, бабочка. Слишком взрослое платье для такого крошечного лица.
Глаза – стеклянные, цвета выцветшего неба. Не смотрящие.
**Прозревшие.**
Он усадил его на соседний стул – медленно, бережно, как кладут в гроб любимого.
– Это Тео, – сказал Алан своим голосом.
Пауза. Затем – другой голос: тонкий, почти детский, но с фальшивой веселостью:
– Здравствуйте, мадам! Вы такая красивая… Вы – Роза?
Она замерла.
Люди за соседними столиками перестали говорить.
Официантка остановилась, прижав поднос к груди – будто защищалась.
Розанна хотела уйти.
Но ноги не слушались.
Потому что в глазах Алана – когда он смотрел на нее, поверх головы куклы-мальчика – не было ни шутки, ни игры.
Была **молитва**.
Он ждал – нет, **умолял** – чтобы она приняла его мир.
Как единственно возможный.
– Р-Розанна, – прошептала она. – Можно… Роза.
– *Роза!* – всплеснул Тео, и Алан изобразил восторг, хлопая в ладоши. – Какое имя для такой прекрасной дамы!
Он протянул розу – но не ей.
Сначала – Тео.
Кукла «взяла» цветок неподвижными пальцами.
Потом Алан, будто делясь тайной, переложил его перед Розанной.
> Он протянул розу – сначала Тео, потом перед Розанной.
> – Это тебе, Роза.
>
> – Ты… галантен, – выдавила она, сжимая стакан, чтобы руки не дрожали.
>
> За соседним столиком женщина с малышом на коленях улыбнулась:
> – Какая трогательная сценка! Ваш брат такой артист!
>
> Её муж, не отрываясь от телефона, бросил:
> – Или племянник?
>
> Алан не ответил. Не поправил. Он просто чуть опустил голову – будто принимая этот комплимент как данность.
> Но Розанна видела: в его глазах мелькнуло облегчение.
> *Ну вот*, – подумала она с горечью, – *для них это – милая причуда. Для него – спасение. А для меня… что это?*
>
> Она хотела сказать: *«Мы не семья. Мы почти чужие»*.
> Но промолчала.
> Потому что впервые за месяцы кто-то смотрел на неё – на **её** – как на женщину, достойную цветов, внимания, защиты.
> Даже если этот «кто-то» говорил за куклу-мальчика и называл себя клоуном Мино.
> Некоторые посетители улыбнулись. Девушка за стойкой даже хихикнула:
> – Очаровательно!
>
> И Розанне стало стыдно – не за Алана, а за **себя**.
> Потому что она пришла сюда **не за спектаклем**.
> Она пришла за **опорой**.
> А вместо этого получила театр.
>
> Но когда Тео прошептал: *«Ты такая красивая, Роза…»* – и Алан, краснея, добавил своим голосом: *«Это он правда так думает…»* —
> она вдруг почувствовала, как внутри что-то тает.
>
> Ей двадцать четыре.
> Она беременна от мужчины, который исчез.
> И вот перед ней – взрослый человек, который, может, сошёл с ума…
> но **смотрит на неё так, будто она – центр мира**.
>
> В этом была ловушка.
> Но в тот момент она выглядела как **спасение**.
– Я? Нет! – Он вдруг смутился. Стал совсем мальчиком. Голос – настоящий, робкий, почти ломающийся. – Это ты меня смущаешь.
**Вот он.**
Миг.
Между маской и лицом.
Между безумием и болью.
И она – беременная, брошенная, раздавленная чувством собственной никчемности – **ухватилась** за этот миг.
Как за последний луч.
*«Может, он станет отцом? Может, он спасет, меня от позора?»*
Она не знала, что этим решает не просто судьбу ребёнка.
Она **вступает в пьесу**, где главный герой – клоун с куклой в руках, а она – зрительница, которая обязана аплодировать, даже если ей тошно.
Теперь, годы спустя, она понимала:
Это не было начало любви.
Это был **договор между двумя тенями**.
Он предлагал ей роль «спасенной».
Она – ему роль «спасителя».
Оба лгали.
Оба знали.
Оба молчали.
Розанна Львовна вспоминала то время, как вспоминают солнечный свет в подвале: с болью, что он когда-то был, и с ужасом, что его больше не будет. Алан тогда не был «странным». Он был **даром**. Его руки – привыкшие к краскам, тряпкам, проволоке – могли превратить пыльный чердак в королевство, а вечернее уныние – в триумф мелких чудес.
Для Анна бэлла он был не отцом по паспорту, а **отцом-сказочником**. Тот, кто не читал сказки, а **рождал их на глазах**. Его голос становился хриплым вороном, шёлковой лисой, добрым медведем с запинкой. Девочка не смотрела мультики – она **жила в пьесе**, где она – принцесса, а папа – весь её оркестр. Он учил её: монстры не страшны, если их можно сшить из старого свитера и прогнать шуткой. Он был её соавтором по счастью – и, может, единственным, кто верил, что это счастье реально.
А для Розанна…
Для неё, уставшей от школьных интриг, от маски «строгой учительницы Ацкиц», он был **пристанищем**. Он встречал её не цветами, а куклой-французом, который на ломаном языке рассказывал анекдоты про селёдку. Он снимал с неё не плащ, а **роль**, и оставлял просто **Розу** – женщину, которая могла смеяться до слез в квартире, пахнущей яблочным пирогом, клеем и тишиной, в которую никто не стучал.
Он был хорошим отцом.
Не *несмотря* на странность.
А *благодаря* ей.
Его ранимый, хрупкий внутренний мир был **единственным источником**, из которого их маленькая семья черпала смысл.
А потом – источник иссяк.
Мир изменился.
Анна Бэлла выросла. Ей стали нужны не кукольные рыцари, а разговоры о друзьях, о боли, о том, что не вписывается в сказку. Его театр – эта рукотворная магия – стал **не устаревшим, а чужим**. Это был не творческий кризис. Это была **экзистенциальная смерть**.
Язык, на котором он говорил с миром, оказался **мертвым**.
И он, вдруг, понял: он не волшебник.
Он – человек за ширмой.
А зал – пуст.
Депрессия пришла не как слёзы.
Как **тишина**.
Он перестал ставить спектакли.
Потом – вынимать кукол из коробок.
Потом – выходить из комнаты, где когда-то рождались вселенные.
Он сидел и смотрел в стену – будто ждал, что она сама заговорит.
А потом его **вообще не стало**.
Когда его нашли, это был уже не Алан.
Это была **пародия на его собственную пьесу**.
Он сидел на парковой скамейке, небритый, в грязной одежде, и разговаривал с бутылкой из-под портвейна. Говорил разными голосами: за бутылку, за голубя, за свои дрожащие пальцы. Его психика не сломалась – она **вернулась домой**. В тот единственный режим, в котором она могла выжить: создание кукольной реальности.
Только теперь **ширма исчезла**.
Зрители – равнодушные прохожие.
Персонажи – призраки его распадающегося сознания.
Больно было не видеть бродягу.
Больно было видеть **разбитый инструмент**, на котором когда-то играли гимны детскому смеху.
Художника, выгнанного из собственной мастерской,
оставленного наедине с бредовыми росчерками на стенах собственного разума.
Розанна, подписывая документы о госпитализации, плакала не от стыда.
Она плакала от **тоски по тому, кого уже нет**.
Она хоронила не алкоголика.
Она хоронила **волшебника**.
И в этом был самый мучительный удар:
она понимала – **мир был прав**.
В нём действительно **нет места** для тихих чудаков, шьющих магию из тряпок и одиночества.
А её рука, ставящая подпись, – это рука **того самого мира**.
Того, что убил его.
Так рухнула не семья.
Рухнула **альтернативная реальность** – хрупкая, прекрасная, обреченная с самого начала.
Алан не был плохим мужем.
Он был **последним романтиком** в эпоху, разучившуюся верить в кукол.
И поэтому ему пришлось самому превратиться в одну из них —
**забытую марионетку с оборванными нитями**,
навсегда застывшую в немой пантомиме отчаяния.
***
В столовой Март купил чай и булочку с колбасой. Хотел просто поесть.
Заметил двух одноклассниц – Валентину и Кебу Юс. Они сидели за столом, угощали друг друга.
Авель подсел с подносом.
– На что уставился?
– Видишь этих девочек?
Авель посмотрел на блондинку и брюнетку.
В столовой грохотал металл тарелок, смешивались запахи еды и гул голосов. Авель сидел, крутя в руках стакан с остывшим чаем, когда напротив с грохотом шлепнулся Март с подносом.
– Чего уставился в никуда? – Март откусил булку, не дожидаясь ответа.
– Да так. Думаю.
– Думать вредно, – Март кивнул в сторону окна. – Видишь этих двух?
Авель глянул. Валентина и Кеба, две неразлучницы, кормили друг друга с одной вилки и хихикали.
– Куклы, – буркнул Авель. – Только себя и любят.
– До гроба будут вместе, – спокойно бросил Март, будто констатировал факт. – Пока одна не сляжет в больницу, а другая не останется у её могилы.
Авель поморщился:
– Весёлый прогноз.
– Я не веду передачи «Весёлый прогноз», – Март перевёл взгляд на Стаса, который орал что‑то через стол, размахивая руками. – А этот… он до выпускного не дотянет. Один выстрел – и всё.
– Ты всё такое тёмное видишь? Ничего хорошего? – Авель посмотрел на него внимательно.
Март наконец встретился с ним взглядом. В глазах – ни жалости, ни пафоса, только усталая обреченность.
– Я не знаю, кто я, – сказал он просто, почти равнодушно. – Курил, тачки угонял, в аварию влетел. Очнулся – и вижу всякую хрень. Иногда думаю: может, я просто псих.
– Но ты же правду говоришь.
Их прервала Милена Бенедикт. Она вошла с подносом – девочки скривились при виде неё.
– А вот и твоя судьба. Милена, садись, стол свободен, – сказал Март.
Милена села.
– Я закончил завтрак, оставляю вас, – поднялся Март.
– На меня все смотрят, ненавидят, – вздохнула Милена.
– Авель, ты меня избегаешь.
– С чего ты взяла?
– Ты не приходишь в клуб, в школе ходишь без настроения, со мной не здороваешься.
– Может, проблема в том, что ты встречаешься с учителем?
Милену это удивило:
– Учитель? Какой учитель?
– Литературы. Не прикидывайся дурой. Я видел тебя с ним.
– В школе? Мы постоянно видимся.
– Я видел тебя в интимной обстановке: на тебе рубашка, ты сидишь на диване.
– И ты подумал, у меня с ним роман? Что ты делал среди ночи? Ты следил за мной?
– Нет… Да… Мне всё равно, с кем ты встречаешься.
– Дай я объясню.
– Не надо.
– Он мой дядя.
Авель уставился на неё:
– Как это – родственник?
– Брат моей мамы. Настоящий. Я позвонила ему, он пригласил в гости. Пошёл дождь, он предложил остаться на ночь. Заварил чай, показал фото мамы.
– Если ты не доверишься интуиции… Авель, в этой школе только ты открылся, – сказала Милена.
– Почему ты перешла в этот лицей? Ты дочь директрисы. Тебе дорога в колледж, потом Европа.
– Я влюбилась в учителя физкультуры. Отправляла ему интимные фото, хотела привлечь внимание. Но его жена беременна. Он пожаловался моей мачехе…
Авель увидел за её плечом подростка – тот подал знак следовать за ним.
– Извини, Милена, мне нужно уйти. Я позвоню.
– Лучше увидимся. Учитель организует встречу у себя – придёшь?
– Конечно.
Авель вышел, направился за парнем в туалет. Вонь хлорки.
– Ты принёс?
– Деньги вперёд.
Парень протянул руку.
– Покажи.
Он раскрыл рюкзак, достал пакетик с белым порошком.
Авель схватил его за руку, прижал к стене:
– Скажи, кто тебя снабжает. Или засуну голову в унитаз.
– Да пошёл ты!
Парень ударил коленом в пах. Авель согнулся.
– Сука!
Парень выскочил.
Вошёл Март, увидел Авеля, корчащегося от боли.
– Что с тобой?
– Гадёныш ударил в пах. Поймаю – закопаю.
– Зачем он это сделал?
– Я заказал у него «соль», хотел выяснить, кто снабжает. У него крутой айпод – родители не могли купить.
Вбежали восьмиклассники, начали издеваться над сверстником:
– Ну что, чурка, приехал учиться? Не понимаешь по‑нашему?
– Я родился здесь, всё понимаю.
Авель стоял в стороне.
– Пойдём, это не наше дело.
– Эй, пацан!
Они перевели взгляд на парня с серьгой в ухе и старшеклассника рядом.
– Я бы посоветовал не делать того, что не стоит.
– Иди своей дорогой. Думаешь защитить этого урода? Кащей!
– Может, рассказать твой большой секрет? Твоим друзьям неизвестно, что ты переодеваешься в одежду сестры.
– Ты чё несёшь?!
– В твоём телефоне фото: ты в розовом трусике с единорогом, танцуешь перед зеркалом. Хранишь в облаке…
Авель рассмеялся до слёз.
Парень покраснел от гнева и стыда.
– Вся твоя агрессия – всплеск гормонов. Ты медленно станешь девочкой.
Пацаны замерли.
– Чего смотрите?! Он врёт! Тебе не жить, Кащей!
Он выбежал.
– Может, и про вас рассказать? Как прячете коньяк от родителей.
У них округлились глаза.
Март подошел, дал парню рюкзак:
– Спасибо.
– Если будут придираться – бей в пах или носи баллончик.
– Откуда ты знаешь про него?
Глава 6
– Я уже всюду обращалась… В полицию ходила, экстрасенсам платила, объявления расклеивала… Говорят, вы умеете общаться с теми, кто ушёл…
**Мать Марта (берёт фотографию, прикрывая глаза ладонью):**
– Попробуем… Хотя иногда духи молчат…
В этот момент Март, наблюдая со стороны, внезапно ощущает острую волну боли – глубокой, тяжелой, словно память о старой ране. Без образов, без картинок, только чувство чужой утраты наполняет его изнутри.
**Март (тихо входит в комнату, не отрываясь взглядом от фотографии):**
– Не делайте этого.
**Мать (резко открывает глаза, недоумевающая):**
– Март, уйди отсюда!
Но мальчик подходит ближе, останавливаясь перед гостьей, глядя прямо в её полные отчаяния глаза.
**Март (его голос звучит спокойно, уверенно):**
– Ваша дочь… она не умерла.
**Женщина (задохнувшись от неожиданности):**
– О чём ты говоришь?!
**Март (держится тихо, серьезно):**
– Живые выглядят иначе. Ваш ребёнок… он там, в мире живых, просто далеко. Очень далеко.
**Женщина (глаза наполнились слезами облегчения):**
– Правда? Она жива?
**Март (кивнув, сам пораженный своими словами):**
– Да. Её сердце бьётся.
**Женщине трудно поверить этому мгновенному откровению, но в глубине души она вдруг испытывает облегчение, какое не испытывала долгие годы.**
После её ухода мать задумчиво смотрит на сына.
**Мать:**
– Сынок, твой дар сильнее моего. Ты не просто смотришь в прошлое или будущее. Ты читаешь сердца.
**Март (медленно осознавая собственные ощущения):**
– Нет, мама. Это не дар. Просто моя душа чувствует чужую боль.
**Мать (ласково кладёт руку сыну на плечо):**
– Иногда боль помогает нам лучше понимать друг друга. Может, именно поэтому ты родился таким .
Глава 7. Учитель и тень
Авель получил сообщение от Марта Калинского. К нему пришёл следователь. Но ему не хотелось идти. Он уединился. Сделал пару затяжек – и забыл кошмарный день вчерашний.
– Авель, к тебе пришли! – крикнула мама.
– Кто?
– Учитель.
Учитель по литературе Француз-Кьен стал для него другом. Тея, казалось, флиртовала перед ним.
– Вы можете подняться по лестнице, – сказала она. – Авель проводит время там.
– Спасибо.
Учитель поднялся в мансарду. Авель сидел на кресле, утопая в мировоззрении. В воздухе висел резкий, ни с чем не сравнимый запах.
– Ты не приходишь в клуб, – сказал учитель.
– После смерти Абрама я потерял интерес ко всему.
– Жаль это слышать. У тебя депрессия. Нужно заняться чем-то. Не курить эту хрень.
– Я расслабляюсь так.
– Авель расплакался. Мне его не хватает. Мы вместе ходили в детский сад… Ты, Абрам, знаешь, я простил вас обоих, когда проникли на мою территорию и собирались снимать на видео…
– Может, воды принести?
– Нет, всё нормально. У меня стресс. Надо готовиться к выпускному.
– Соберись. Приходи в клуб. Там будет и Милена.
– А причём она?
– Не притворяйся. Я вижу, как ты на неё смотришь. Жду тебя. И вытри слёзы.
Учитель положил руку на его колено. Авель заметил краем глаза – Тея вошла с подносом чая.
– Я принесла чай.
– Спасибо, но я уже ухожу. Увидимся, Авель.
Тея поставила поднос и пошла провожать учителя.
Глава 8
Школа изменилась. У входа – охрана, металлодетектор. Авель прошёл – что-то зазвенело. Охранник остановил его.
– Проверка.
Авель вывернул карманы. Посыпались монеты.
– Может, ещё в трусах проверите?
– Не будь дерзким. Я исполняю свою работу.
Глава 9.
Авель увидел подростка. Тот дал знак – следовать за ним.
– Извини, Милена. Мне нужно сходить. Позвоню.
– Лучше увидимся. Учитель организует встречу. Придёшь?
– Конечно.
В туалете. Воняет хлором. Парень требует деньги вперед.
– Покажи.
Авель раскрыл рюкзак – пакетик белого порошка.
Схватил за горло.
– Кто тебя снабжает? Или засуну голову в унитаз.
– Пошёл ты!
Удар в пах. Авель согнулся. Парень выскочил.
Март вошёл. Увидел.
– Что с тобой?
– Гаденыш ударил меня. Поймаю – закопаю.
– Почему?
– Я заказал у него «соль», чтобы разузнать, кто его снабжает. У него крутой айпод – родители не могли купить.
Вошли малолетки. Начали издеваться над мальчиком.
– Чукча, приехал учиться? Не понимаешь по-нашему?
– Я родился здесь.
Авель не вмешивался. Март подошёл.
– Я бы дал совет: не делать того, чего не стоит делать.
– Иди своей дорогой. Ты защищаешь этого урода? Кащей!
– Может, рассказать твой большой секрет? Как ты переодеваешься в одежду сестры.
– Ты чё несёшь, смерть!
– Я тот, кто несет смерть.
– По-моему, он псих.
– Тебе психушку надо.
– В твоём телефоне – фото в розовых трусиках с единорогом. Танцуешь перед зеркалом. Хранишь в облачном хранилище…
Авель рассмеялся до слёз.
Мальчик покраснел.
– Вся твоя агрессия – всплеск гормона. Ты медленно станешь девочкой.
Пацаны шокированы. Убежали.
– Может, и про вас рассказать? Как прячете коньяк от родителей?
Март взял рюкзак, отдал парню.
– Спасибо.
– Если будут придираться – бей в пах или носи баллончик.
– Откуда ты знаешь столько про него?
– Взломал его аккаунт.
Глава 10. Стихи и тишина
Клуб поэзии. Свечи мерцают. Учитель Француз-Кьен:
– Сегодня – открытый микрофон. Без цензуры. Только правда.
Милена встала. Подошла к центру. Листок в сжатом кулаке.
> Ты ушёл – и забрал со светом слова.
> Я молчала год, как будто в могиле.
> Но сегодня я встану – и снова жива,
> Пусть в груди моей – только гвозди и пыль.
>
> Ты не верил, что я тебя вижу насквозь.
> Что я знаю – за маской твоей безразличия
> Спит мальчик, который боится влюбиться…
> Потому что любовь – это тоже про боль.
>
> Так знай: я не та, кого можно сломать.
> Я – пламя. Я – лезвие. Я – твой ответ.
> Ты бросил в меня обвиненья, как камни,
> А я их собрала… и сложила твой стих.
Она бросила лист под ноги Авелю.
– Твой ход, поэт.
Он встал. Разгладил ее лист. Положил на стол учителя. Достал свой – исписанный карандашом.
> Ты думаешь – я не видел твоих ночей?
> Как ты плакала в дверях чужого дома,
> Где тебя назвали «ошибкой» и «тенью»…
> Ты прятала слёзы под чёрной помадой,
> А я прятал гнев под черной бумагой.
>
> Ты – не дочь директрисы. Ты – сирота, как я.
> Только твоя клетка – из золота и стыда.
> А моя – из могилы и пустых шприцов.
>
> Ты бросила мне вызов – как будто
> Мы враги.
> Но мы – зеркала.
> И если я разобьюсь – разобьешься и ты.
>
> Так не кидай листы.
> Лучше возьми мою руку.
> Пока мы ещё живы.
> Пока ещё можем писать.
Бросил лист ей в ладони.
Милена сжала бумагу. Губы дрожали. В глазах – свет.
– Ты всё ещё дурак, – прошептала она. – Но… поэт.
– А ты всё ещё заносчивая, – ответил он. – Но… моя.
Учитель потушил свечу. Больше никто не выступал.
Глава 11 Первая встреча: между мирами
Звонок. Коридор наполнился гомоном. Зара, прижимая книги и тетрадь со стихами, стремилась слиться с толпой.
– Эй, цыганское гадание! – крикнул Стас. – Предскажи – случайно толкнут или нарочно?
Плечо врезалось в бок. Книги – на пол. Тетрадь – раскрылась. Листы – под ноги.