Два лика Новогодья

«Как будто она не человек, а большой непослушный ребенок», – подумал Пашка и тут же испугался этой мысли.

Бабушка была бабушкой. Она разрешала смотреть мультики до самого вечера и всегда готова была пожарить ему блины. Хоть три раза в день.

А теперь бабуля сидела, и в ее глазах плавало что-то мутное и далекое, будто она все время кого-то искала за твоей спиной.

– Андрюш, ну помоги же! – Мама сгребла в охапку бабушкины узлы и коробки. – Паш, не крутись под ногами! Иди посиди с бабушкой.

Андрей издал долгий, страдальческий вздох, но сунул смартфон в карман. В прорези остался болтаться брелок – толстенькая зеленая фигурка с грустным лицом. Криппер, подаренный дядей Колей в прошлом году.

Пашка тогда выл целый вечер, потому что тоже такой хотел. Но Андрей, пряча драгоценность в кулак, свысока изрек: «У тебя, Пашка, даже ключей от дома еще нет. Вот будут ключи – будет и брелок. Договорились?». А сам на чехол от телефона повесил. Чтоб каждый день Пашку дразнить.

Паша пристроился на диван рядом с бабушкой, уловил запах мятной мази и чего-то кислого и почесал нос.

– Здравствуй, бабушка.

Та подняла глаза и тихо спросила:

– Ленечка, мандарины купили? На Новый год без мандаринов нельзя.

Паша кивнул, хотя не понимал, как связаны мандарины и Новый год. Их ведь покупали и летом. Кто такой этот Ленечка Пашка тоже не знал.

Вечером, после ужина с гречневой кашей, которую бабушка ела молча и очень медленно, родители уложили ее на диван. Старушка сразу свернулась калачиком и закрыла глаза, но Паше показалось, что она не спит, а просто лежит, слушая, как в квартире скрипят полы и тихо разговаривают взрослые.

Мама сняла со стены старый календарь с зеленым питоном в красной шапочке и повесила новый, с лошадкой. Смысла календаря Пашка не понимал, все равно им никто не пользовался. Но каждый год перед праздниками папе на работе выдавали новый, и Пашка до сих пор хранил дракона, вырезанного из одного такого.

Пашка снова подумал про подарки.

– Мам, а когда Дед Мороз придет? – спросил он, усаживаясь на ковер перед телевизором.

– Ночью, – уверенно заявила мама.

– Как же я хочу его увидеть! – мечтательно произнес Пашка. – Хоть бы одним глазком!

– Все, дети, пять минут мультиков и спать.

Едва она вышла, Андрей хмыкнул и пробормотал обидное:

– Малышня. Тебе уже шесть, а ты в сказки веришь.

– Ты что, шутишь? – Пашка понял, что оттопырил нижнюю губу, хотя плакать не хотел. Вот честно, не хотел. – Не придет?

Он замер в ожидании, с надеждой глядя на брата, и тот неожиданно смягчился:

– Ну, если честно, я его в детстве видел. Так что может и придет. Ты ж стишок выучил… Позовешь и…

Бабушка вдруг зашевелилась. Ее голова медленно повернулась,мутные глаза нашли Андрея и остановились на нем. Губы, обведенные глубокими, как трещины, морщинами, шевельнулись:

– Спи, дитятко, не шуми… – прошипела она тихо.

Пашка кинулся за пультом и выключил в телеке звук.

– Что, бабуль? – Андрей насторожился.

– Дед идет из‑под горы… – ее голос стал чуть громче. – По сугробам, по лесам, по замерзшим небесам…

Паше стало не по себе. Бабушка смотрела не на них, а куда-то в стену.

– Он идет, и тень длинна, за спиной его – луна… Он заглянет в каждый дом, станет дымом за окном…

– Ба, ну хватит, – засмеялся Андрей, но смешок получился нервным. – Это ты нам колыбельную перед сном решила спеть?

Бабушка резко дернула головой. Взгляд ее на миг прояснился, стал острым и страшным. Она уставилась прямо на старшего внука, и Паше показалось, что она узнала Андрея.

– Белый иней, черный след, – выдохнула она. – Карачун идет на свет. Кто глядит – того возьмет. Кто зовет – того найдет. Не зови, деда. Ой, не зови…

Последние слова тяжело повисли в тишине. Паша съежился, по телу побежали мурашки. На кухне крякнул и затих холодильник.

Андрей снова фыркнул:

– Ну и страшилка. Спасибо, бабуль, новогоднее настроение обеспечено. Пойдем спать, малой.

Пашка лежал, уставившись в потолок.

– Андрей, – прошептал он. – Спишь?

– Нет. Чего тебе?

– А принеси молока с печеньками, – попросил Пашка и закусил губу. Только бы не отказал – самому-то идти страшно. – Пожалуйста.

– Ты что, голодный? Мы ж только что ели.

– Ну, Андрю-ю-шенька, – протянул плаксиво Пашка.

– Ладно, – зашуршало одеяло, и брат пошел на кухню.

Вернулся он с тарелкой Орео и стаканом молока. Пашка сглотнул слюну.

– Ну, – Андрей упер руки в боки. – Иди ешь. Кружку твою не нашел.

– Я уже не хочу, – соврал Пашка.

– Обманщик ты, – хмыкнул Андрей. – Признайся, ты это для Деда Мороза просил.

Пашка захихикал, а брат подошел к окну. Стекло было черным, в нем отражалась только тусклая полоска ночника.

– Чего ты?

– Ничего. Просто… – Андрей приложил ладонь к холодному стеклу. – Интересно, а если этого деда позвать по-настоящему, он правда придет?

– Ты чего? Бабка же сказала…

– Бабка у нас, извини, не в себе. Ерунду всякую придумывает. – В голосе брата слышался вызов. Если уж Андрей что-то задумает… После такого им обычно здорово доставалось. – Ну-ка, Дедушка Мороз… Или Ка-ра-чун… – произнес он по слогам. – Покажись, если ты есть. Мы ждем. Очень хотим тебя увидеть. Приглашаем, так сказать.

Он прошептал это в стекло, и Паше показалось, что за окном что-то глухо хрустнуло. Как будто огромная ветка сломалась под тяжестью снега.

Андрей вернулся в кровать.

– Все, спи. Шутка.

Но Паша не мог уснуть. Он лежал и смотрел в потолок, где от фонарей с улицы ползали желтые пятна. И тихо, про себя, повторял бабушкины слова: «Белый иней, черный след…»

Мороз скрипел за окном. Стекло, как будто снаружи на него подышали, вдруг покрылось густым, колючим узором.

Паша сел на кровати. Андрей уже спал, повернувшись к стене.

И тогда Пашка разглядел расплывчатые пятна. Он, затаив дыхание, присмотрелся. Это были не просто пятна. Из мутной белизны проступали очертания больших, очень больших животных с огромными, ломаными ветками на головах. Они двигались, мотая косматыми головами, а от тел их валил пар, как от паровоза в мультике.

«Лоси», – подумал Пашка. – «А должны быть олени или лошади».

– Андрей, – прошептал Паша. – Андрей, проснись.

– Мм? – брат повернулся, протирая глаза. – Чего опять?

– Смотри, – таинственно прошептал Паша, указывая пальцем.

Андрей нехотя приподнялся на локте и посмотрел. На его лице сначала отразилось привычное раздражение, но он быстро сполз с кровати и подошел ближе, прилипнув лбом к холодному стеклу.

– Дыши, – скомандовал он Пашке. – Быстро!

Паша подбежал и, встав на цыпочки, изо всех сил выдохнул на стекло рядом с братом. Теплый влажный воздух растопил на мгновение колючий иней, образовав мутное круглое окошко. Андрей протер его рукавом пижамы.

За окном, в синей мгле зимней ночи, стояли сани. Не яркие, красно-золотые, как на открытках, а какие-то темные, грубые, будто сбитые из черных досок. И перед ними топтались те самые лоси. На картинке в энциклопедии они были красивые, а эти… У этих рога были похожи на голые, кривые деревья после пожара, и казалось, они шевелятся сами по себе.

– Андрей, а это что? – тихо спросил Пашка, тыча пальчиком в стекло.

На борту саней, переливаясь тусклым, влажным блеском, висели длинные, толстые гирлянды. Они были неровными и бугристыми. – Он их что, сосисками украсил? На праздник?

Андрей не ответил. Он вдруг резко дернулся назад, отшатнувшись от окна. Наверное, он увидел то, чего не смог рассмотреть Пашка.

– В шкаф, – хрипло выдохнул брат. – Быстро, Пашка! Прячься!

Андрей схватил брата и почти швырнул его вглубь старого платяного шкафа. Одежда на вешалках закачалась, ударив Пашку по лицу.

– Сиди тихо и не вылезай, что бы ни случилось! Ни звука! Понял?! – прошипел Андрей, и в его глазах горел такой страх, что Паша, онемев, только кивнул.

Дверца шкафа захлопнулась, оставив лишь тонкую щелку. Паша приник к ней и понял, что его тошнит от страха.

В комнате стало стремительно холодать. Через щель Пашка видел, как брат метнулся под кровать.

Кто-то спрыгнул на пол с подоконника.

Паша не видел лица. Он видел только низ.

Огромные, стоптанные валенки, мехом наружу, с налипшими по краям грязными сосульками. И полы длинного тулупа цвета промерзшей земли, с которых осыпался мелкий, сухой иней, шипя и тая на линолеуме.

Существо подошло к столу. Раздался тонкий, хрустальный «бряк». Это папин граненый стакан стукнулся о блюдце, задетый краем тулупа.

Пашка замер, прижавшись спиной к стене, и смотрел прямо на фигуру.

Послышался звук. Мягкий, влажный хлопок, какой бывает, когда разбивается о стену снежок из водянистого позднего снега. В полосе лунного света с окна Пашка рассмотрел грубый холщовый мешок. Он волочился по полу, оставляя за собой мокрый черный след.

Тяжелые, хлюпающие шаги развернулись и попятились к окну. Заледеневший мех заскребся о деревянную раму.

Холод отступил стремительно, будто его выключили. В комнате воцарилась тишина.

Паша не знал, сколько просидел в шкафу, не смея пошевелиться. Его вытащила оттуда мама. Она была бледная, с растрепанными волосами.

– Пашенька! Что случилось? Где Андрей?

Пашка молчал. Он не мог говорить. Только обхватил себя руками покрепче и принялся раскачиваться. Почему-то от этого становилось легче.

Пашка смотрел на окно. На идеально чистое стекло. И на подоконник, где лежал зеленый брелок-Криппер, весь покрытый белым, колючим инеем, будто только что вытащенный из морозильника.

– Он… Он забрал мешок, – наконец выдавил Пашка.

– Кто?! – закричала мама, хватая его за плечи. – Кто забрал, Паша!?

Пашка медленно поднял на нее глаза:

– Мама… Кажется, я видел Деда Мороза.

Кристина Зданович «Три чуда для Лизы»

Двери автобуса открылись с непривычным хрустом, пахнуло теплом, и навстречу хлынули люди. Только когда шумный поток истончился, она смогла пройти внутрь. Несмотря на горячее дыхание пассажиров, наполняющее автобус, внутри было зябко. Лиза укуталась в шарф и прислонилась виском к холодному стеклу. Дунула, выпуская горячее облачко пара, чтобы растопить морозный витраж и следить за вечерней суетой на улице.

Снег падал за окном крупными, ленивыми хлопьями, но Лиза его почти не замечала. Он казался ей белым шумом, фоном к её серой жизни. Усталость, скопившаяся за несколько месяцев, словно блокировала все её чувства. Суета за окном автобуса, как будто не имела к ней отношения. Все происходило за пределами её жизни. Потухший взгляд выхватил на одном из билбордов яркую рекламу, которая вещала, что до нового года осталось три дня, и людям стоит поспешить, ведь скидки на новогодние подарки вот-вот закончатся.

Она прикрыла глаза. Все звуки отрезало невидимой стеной, за которой слышны были только глухие удары сердца. Она потянула руку к шарфу, освобождая горло от давящего чувства, и закашляла. Глубоко вздохнула. Набрала воздуха и сильнее прижалась к холодному окну.

За три дня до Нового года её и без того непрочный мирок представлял собой комок спутанных проблем: работа, которую она, может быть, и любила когда-то, но которая сейчас представлялась ей самым настоящим адом, долги, копившиеся как снежный ком, и одиночество, которое стало таким привычным, что уже не ощущалось чем-то чуждым.

Глаза вновь выхватили яркую неоновую надпись на магазине новогодних игрушек «Чудеса рядом!», безучастный голос в голове прокомментировал: «Чудес не бывает – это выдумка для счастливых людей».

Автобусный голос объявил Лизе её остановку и подсветил табло соответствующей надписью. Девушка тяжело поднялась, запахивая пальто, готовясь выходить в холод промозглой улицы.

Ветер пробрался под пальто раньше, чем Лиза поправила шарф, плотнее обмотав горло. Дорога до дома вела через парк. Она перешла дорогу, ещё раз оглянулась в сторону суетящегося города и шагнула под сень укрытых снежными покрывалами сосен.

Парк лежал белоснежным ковром, словно широкая молчаливая река, отделявшая один берег – суетливый город— от другого, царства тишины и покоя. Он был особенным, этот парк, буферной зоной между мирами.

Дорожки, укрытые снежными коврами, освещали тёплый жёлтый свет кованных фонарей. Их свет не резал глаза, а мягко стелился по снегу, превращая его в бархатистое, живое полотно. В их сиянии кружились мириады крошечных ажурных снежинок. Лавочки, усыпанные искристым снегом, походили на диковинные торты, испечённые зимней волшебницей. Их подушки из пушистого инея манили присесть, чтобы оставить на совершенной глади первый, хрустящий оттиск.

Вдали, за чёрными силуэтами спящих под снежным одеялом деревьев, за прозрачной завесой морозного воздуха, плыл далёкий и одновременно близкий свет высоток. Они сверкали россыпями холодных огней, как ледяные исполины, чьё дыхание – гул машин и жизнь мегаполиса – не долетало сюда.

Здесь же, в самом сердце этого заснеженного лесного царства, царила оглушительная тишина. Она была плотной, почти осязаемой, как стена из ваты. Она отрезала все звуки, поглощала их, оставляя лишь собственное биение сердца и сокровенный шёпот падающих с ветки снежинок. Это был остров безвременья, затерянный между двумя реальностями, где город был лишь далёким, немым сном.

Лиза не спешила, медленно ступая по безлюдному волшебному огоньку. Она приспустила шарф, прикрыла глаза, остановившись где-то в середине знакомой тропинки и подняла голову вверх, желая остановиться в безжалостном потоке проблем. Остаться здесь, в тишине парка.

Тишина длилась недолго, правда.

Послышалось тихое кряхтение. Лиза сразу подумала, что это скрипят сосны, но звук повторился надрывнее, и девушка открыла глаза.

Недалеко от неё у скамейки, хватаясь за кованные перила, пытался подняться человек. Девушка разочарованно выдохнула, смирившись с тем, что и здесь, в пустом заснеженном лесопарке, ей нет никакого покоя, и поспешила к человеку.

Человек оказался пожилым мужчиной. Трость его утопала в снегу за пределами расчищенных дорожек, а сам он неуклюже балансировал на согнутой ноге. Заметив её, мужчина раскатисто произнес:

– Девушка, не поможете? – его голос, глубокий и бархатистый, словно звук далекого колокольчика, удивил Лизу. – Знаете, такая нелепица, эти разбойники…

– Кто? – переспросила Лиза, подхватывая мужчину под локоть и помогая ему подняться.

– Белки, конечно же. Вот, подкармливаю. Зимой-то всем не просто. А вам, Лизонька, спасибо, – он улыбнулся, и все его морщинки собрались в лучистые веерки. Лиза убрала руки в карманы пальто, нащупывая там ключи и телефон, подозрительно отреагировав на своё имя. А незнакомец между тем продолжил: – Холодно сегодня. Не для одиноких прогулок.

– Хуже одиночества бывает только общество не тех людей, —автоматически бросила Лиза, делая шаг назад от подозрительного прохожего. – А вы собственно откуда знаете мое имя?

– О, это глубокая мысль, – старик кивнул, игнорируя последующий вопрос. В этот момент он вскинул голову к небу, а потом снова пристально посмотрел на девушку. Его глаза, цвета зимнего неба на закате, внимательно изучали её. – Но в такую ночь, за три дня до чуда, никто не должен быть одинок. Особенно те, у кого сердце еще не остыло, а просто замерзло, как фонтан в центре этого парка.

– Какое еще чудо? – скептически хмыкнула Лиза, желая поскорее распрощаться с чудаковатым стариком. – Чудес не бывает.

– А вот и ошибаетесь! – он рассмеялся, и его смех напомнил треск поленьев в камине. – Они повсюду. Просто люди разучились их видеть. Или просить. Вот, к примеру, я… я часто дарю надежду. Это моя работа, можно сказать. Сезонная. – Он подмигнул.

– Белкам?

– И им в том числе, Лизонька. И им в том числе, – повторил он тише. – И тем, кто в ней нуждается. И тем, кто не пройдет мимо старого человека на морозе. За вашу доброту позвольте и мне сделать вам маленький подарок.

Он достал из складок своего просторного пальто три грецких ореха.

– Что это, три орешка для Золушки? – с едва скрываемой насмешкой удивилась Лиза.

– Ох, не то. Это для белок. – Он покопался в кармане, извлекая три леденца в яркой серебряной упаковке. Вложил их в руки Лизе и, подмигнув, пояснил: – Топливо для чудес. По одному в день. Просто произнесите желание вслух, когда поймете, что оно – самое главное. Но помните, настоящее желание всегда идет отсюда, – он легонько ткнул пальцем в свою ладонь у сердца. – А не отсюда, -он постучал пальцем по виску.

– Вы кто вообще? – прошептала Лиза, принимая необычный дар. Ладони у нее задрожали.

Незнакомец загадочно улыбнулся.

– О, я всего лишь… прохожий, кормящий белок в вечернем парке. Счастливого Нового года, Лиза. Верьте. Иногда для чуда достаточно просто поверить.

И он повернулся и зашагал прочь, его фигура быстро растворилась в снежной пелене, оставив после себя лишь легкий запах хвои и морозной свежести.

Лиза вернулась домой с тремя леденцами в кармане и полным недоумением. Пустая однушка встретила ее тусклым светом в прихожей и тишиной. Она присела на пуф у дверей и устало стянула с шеи шарф. Засунула руку в карман, доставая три подозрительных леденца в блестящей фольге, и на миг почувствовала себя так, будто только что разговаривала с самой сказкой.

– Сумасшедшая, Лизка? – спросила она себя, уставившись в зеркало шкафа-купе. Закатила глаза и сунула леденцы назад в карман.

Чудо первое: Вера в себя.

Следующее утро началось суматошно. Будильник не прозвенел. Лиза собиралась в спешке, хватая сумку, на бегу набрасывая шарф. Часы показывали без пятнадцати восемь, когда она подбегала к пешеходному переходу, чтобы оказаться на остановке. Даже успела обрадоваться, когда увидела, что нужный автобус прибудет через две минуты. Но автобус не приехал, ни через две, ни через пять минут. Радость сдулась, как воздушный шарик, который забыли перевязать ниткой. На работу пришлось добираться с пересадками. Лиза влетела в турникет в последние минуты до начала рабочего дня. Оперлась спиной о дверь гардероба и шумно выдохнула, прикрыв глаза.

До ее носа донесся манящий аромат кофе. Кофе-автомат, стоявший недалеко от гардероба, не работал больше месяца, и тут такая удача.

– То, что надо с утра. То, что надо, – произнесла она сама себе, направившись в сторону заветного стаканчика с ароматным напитком.

Буквально через минуту после того, как горячий бумажный стаканчик оказался у нее в руке, Лиза нашарила в кармане пальто конфеты. Вытащила одну. Скептически осмотрела презент от странного прохожего:

– Ну, не отравлюсь же, – выдала она сама себе, закидывая конфету в рот и запивая ее кофе. – Надо же, вкусная. Как там этот дед сказал? Топливо для волшебства, хм.

Потягивая кофе, Лиза отправилась в кабинет. Но не успела она повесить пальто в шкаф, как к ней тут же ворвался начальник. Мужчина, сжимая кулаки от ярости, кричал что-то не связное. Лиза, замерев, пыталась понять, в чем дело, почему она снова слушает необоснованные упреки, которые даже не связаны с ее работой.

– Послушайте, Александр Анатольевич, почему вы постоянно разговариваете со мной в таком тоне? – спокойно произнесла она твердо, глядя ему в глаза. – Моя работа сделана хорошо. Я не отвечаю ни за что, кроме нее. Ни за работу других людей, ни за ваше настроение. Я Ваш работник. Вы мой наниматель. Я не обязана слушать ваши эмоциональные всплески. Я здесь выполняю свою работу, а не функции вашего психотерапевта. И ничего не дает вам права разговаривать со мной в таком тоне. Я – хороший специалист, и я заслуживаю уважения и уважительного обращения.

Руководитель замолчал, удивленный таким отпором. А когда Лиза закончила, тихо принес свои извинения и вышел из кабинета.

Отчего-то Лиза почувствовала, что в груди у нее зажегся маленький, но яркий огонек. Она впервые смогла постоять за себя. И не могла поверить в это. Откуда только взялась, наконец, смелость сказать то, что она так часто повторяла в своей голове.

Дышать стало легче.

А за окном началась настоящая пурга.

Чудо второе. Вера в других

Утром, обнаружив в почтовом ящике повестку из банка, Лиза пораньше отпросилась с работы и отправилась в банк.

Просрочка по кредиту достигла критической точки. Надежда на новогоднюю премию, которая покроет последний платеж, рухнула под строгим взглядом руководителя. Бумага жгла пальцы. Делать было нечего. Нужно было просить отсрочку последнего платежа. Лиза очень надеялась, что банк пойдет ей навстречу, ведь до этого все суммы вносились как положено, а иногда даже заранее.

Однако и эта надежда оставила её. Украшенный по-новогоднему офис банка Лиза покидала в полном отчаянии.

Все её попытки найти выход упирались в стену: новогодняя премия, на которую она рассчитывала, отменялась, а гордость не позволяла просить о помощи.

На улице редко сыпал снежок. Морозец щипал за щеки и руки неосмотрительных прохожих. Яркий дневной свет, отражаясь от белоснежных крыш, резал глаза. В воздухе витал аромат какао и имбирных пряников. За панорамными окнами украшенных кофеен сидели люди. Витрины преобразились. Вдоль всего проспекта вырос сказочный дворец Деда Мороза. Город был погружен в предновогоднюю суету – люди с пакетами, гирлянды, смех. А Лиза чувствовала себя за стеклом, в своем собственном, безрадостном мире. Отчаяние, холодное и липкое, сжимало горло. Она бесцельно брела по заснеженным тротуарам, и с каждой минутой ощущение тупика становилось всё острее.

«Чудес не бывает», – шептала она, но рука сама потянулась в карман пальто. Пальцы нащупали гладкую, холодную поверхность конфеты. Воспоминание о бархатном голосе незнакомца пронеслось в памяти: «Настоящее желание всегда идет отсюда».

Она остановилась у витрины с игрушками, за которой весело толпился табун резных белоснежных с серебром лошадок и Дед Мороз с хитрым прищуром.

– Во что только не поверишь, когда ты в безвыходном положении, – Лиза поймала свой собственный осуждающий взгляд в новогодней витрине и, покачав головой, произнесла: – Ты сумасшедшая, если думаешь, что какой-то странный дед дал тебе волшебные конфеты, исполняющие желания. – Девушка еще раз взглянула на ладонь, в которой ярким фантиком блеснуло угощение. – Ну, ничего же я не теряю.

Лиза зажмурилась, сунула леденец в рот и прошептала, чувствуя, как по щеке скатывается предательская слеза:

– Я хочу не денег. Я хочу… чтобы мне помогли. Я хочу, чтобы мне сказали, что всё будет хорошо, и я бы поверила. И чтобы действительно всё стало хорошо.

Сладкий мятный вкус разлился по горлу, но ничего волшебного не произошло. Только горечь стала еще острее. Лиза открыла глаза. Разочарованно выдохнула облачко пара. Осуждающе посмотрела на себя в отражении витрины. И повернулась, чтобы идти дальше. Она не заметила, как из кармана пальто, пробитой старой ниткой, бесшумно выскользнул и упал в сугроб маленький, потертый кошелек. Вся ее и без того шаткая финансовую опора рухнула.

Лиза обнаружила пропажу лишь через полчаса, у входа в метро. Паника, острая и физическая, ударила в виски. Последние деньги, карта… Все. Она, почти не осознавая своих действий, сгребла с телефна снежную пыль и набрала номер, который не решалась набрать полгода – «Мама».

Трубку сняли почти сразу.

– Доченька? – встревоженно произнес родной голос. – Что-то случилось.

И тут Лизу прорвало. Сквозь рыдания и ком в горле она выпалила все: и про потерянный кошелек, и про последний платеж по кредиту, и про новогоднюю премию и про свою беспомощность, и про страх, который душил ее все эти месяцы.

На той стороне провода повисла тишина, а потом мама сказала мягко, но очень твердо:

– Сиди там, где есть. Никуда не уходи. Папа уже выезжает.

«Папа уже выезжает». Эти простые слова обрушили плотину. Лиза прислонилась лбом к холодной стене и плакала, не в силах остановиться. Но это были уже не слезы отчаяния, а слезы безумного облегчения.

Не прошло и двадцати минут, как к метро подъехала знакомая машина. Из нее вышел не только ее папа, крепко обнявший ее за плечи, но и мама, и даже старший брат Максим.

– Глупышка, ты наша, – прошептала мама, прижимая ее к себе. – Почему молчала? Мы же семья. Ты не одна в этом мире. Мы всегда, слышишь, всегда готовы помочь.

Они стояли втроем вокруг нее, как живой щит, в самом центре шумного города, и он вдруг перестал быть враждебным. Гитарный футляр Максима, заснеженная улыбка отца, теплые руки матери – вот оно – настоящее, живое чудо.

И когда они уже собирались садиться в машину, к ним подбежал запыхавшийся маленький мальчик, крепко державший за руку своего отца.

– Тетя! – звонко крикнул он. – Вы это обронили!

Он протянул Лизе ее потертый кошелек.

– Нашли на углу, у витрины с оленями, – улыбнулся его папа. – Успели заметить, как вы шли сюда.