Полная версия
Альтер М.
Проклятие зеркала
Глава первая. Трещина во времени
Дождь за окном был её единственным собеседником. Он барабанил по подоконнику упрямым, монотонным ритмом, смывая краски с и без того серого осеннего дня. Алиса провела пальцами по холодному стеклу, размывая капли, за которыми плыли огни вечернего города. Одиночество было не грустным, а привычным, почти уютным коконом, который она выстроила вокруг себя за последний год. После мамы… Нет, лучше не начинать. Лучше не возвращаться туда, в тот вакуум тишины, что остался после её ухода.
Она отвернулась от окна, и её взгляд упал на пустую стену в гостиной, между книжным шкафом и старым камином, который не топили с позапрошлого века. Именно эта стена, этот оголённый участок штукатурки, и заставил её сегодня выйти из дома. Ей нужна была картина. Что-то большое, спокойное, абстрактное, что заполнило бы пустоту и не требовало бы ответов. Но картины в галереях на соседней пешеходной улице оказались чересчур яркими, кричащими или до безобразия дорогими. И тогда её ноги, будто повинуясь чужой воле, свернули вглубь старого района, где на набережной канала ютились лавки старьёвщиков и антикваров.
Магазинчик назывался «Табернакль». Вывеска была настолько потёртой, что буквы едва угадывались в резном дереве. Дверь, низкая и тяжёлая, со скрипом поддалась её усилию, огласив помещение звуком, похожим на стон. Воздух внутри был густым и сладковатым – пахло воском для мебели, старой бумагой и пылью, которой, казалось, исполнилось не одно столетие.
Лавка была настоящим лабиринтом, созданным из гор столов, стульев, этажерок, канделябров и бесчисленного количества безделушек. Свет от единственной лампы под зелёным абажуром выхватывал из полумрака то фарфоровую куклу с застывшей улыбкой, то потёртый корешок книги в кожаном переплёте, то серебряную лорнетку. Алиса медленно продвигалась вглубь, чувствуя себя чужестранкой в этом царстве ушедшего времени. Её пальцы скользили по шершавой древесине комода, по холодному мрамору часов, по бархатной обивке кресла. Казалось, каждый предмет хранил в себе эхо чужой жизни, обрывки чужих разговоров, тепло чужих рук.
Именно тогда, в самом дальнем углу, заваленном старыми географическими картами в потрескавшихся тубусах, она увидела его.
Зеркало.
Оно стояло, прислонённое к стене, почти скрытое в тени. Его рама была из тёмного, почти чёрного дерева, покрытая замысловатой резьбой. Это не был изящный орнамент. Спирали и завитки складывались в изображения причудливых, полурастительных-полуживотных существ. Их ветвистые рога или щупальца переплетались, образуя единый, динамичный и слегка тревожный узор, который, казалось, двигался в дрожащем свете лампы. Стекло было не идеально чистым, его поверхность мерцала глубинным, зеленоватым отсветом, как вода в лесном омуте. Оно не притягивало, а скорее отталкивало, но Алиса чувствовала, что не может отвести глаз. В этом была какая-то гипнотическая сила.
– Приглянулось? – раздался у неё за спиной тихий, скрипучий голос.
Алиса вздрогнула и резко обернулась. За прилавком, который она не заметила при входе, стоял пожилой мужчина. Вернее, он не стоял, а будто вырастал из полумрака, такой же высохший и древний, как его товар. На нём был жилет с выцветшей вышивкой, а его глаза, маленькие и пронзительные, смотрели на неё с немым вопросом.
– Оно… необычное, – с трудом выдавила Алиса.
– О, да, – старик медленно вышел из-за прилавка, его походка была шаркающей. – Очень необычное. Венецианская работа, предположительно конец семнадцатого века. Опаловое стекло. Обратите внимание на раму – самшит, ручная резьба. Уникальный экземпляр.
Он подошёл ближе, и Алиса почувствовала слабый запах камфоры.
– А отражение… хорошее? – спросила она, сама не зная, зачем задаёт этот дурацкий вопрос.
Старик на мгновение замер, его взгляд стал отстранённым, будто он смотрел куда-то сквозь неё и сквозь стены лавки.
– Зеркала не для того созданы, чтобы отражать, дорогая моя, – произнёс он загадочно. – Они для того, чтобы помнить.
– Помнить что?
– Всё, – он покачал головой и снова посмотрел на неё, и в его глазах мелькнуло что-то, что Алиса сочла за жалость. – Абсолютно всё. Оно ждало вас.
Эти слова прозвучали так естественно, что у неё не возникло и тени сомнения. Не «вы его искали», а «оно ждало вас». Ледяная струйка пробежала по её спине.
– Сколько? – спросила она, голос её дрогнул.
Старик назвал сумму. Она была смехотворно низкой для такого, как он утверждал, антиквариата.
– Почему так дёшево?
– Некоторые вещи нельзя оценить деньгами. Их можно только… передать. – Он повернулся и зашаркал обратно к прилавку. – Наличными. Без документов.
Решение созрело мгновенно, возникнув из какой-то тёмной, неосознанной части её существа. Алиса достала кошелёк, отсчитала купюры. Деньги показались горящими в её пальцах. Старик взял их, не пересчитывая, и кивнул в сторону зеркала.
– Оно ваше. Желаю вам… интересных открытий.
Больше он не произнёс ни слова. Алиса с трудом взяла зеркало в руки. Оно было на удивление тяжёлым, холодным. Дерево рамы казалось живым, пульсирующим под её пальцами. Она вышла из лавки, не оглядываясь, и только на улице, под ледяным дождём, смогла перевести дух. Скрип двери за её спиной прозвучал как щелчок замка.
Нести зеркало до дома оказалось непросто. Оно тянуло её вниз, словно налитое свинцом. Прохожие, спешащие под зонтами, бросали на неё странные взгляды. Алисе казалось, что они видят не её, а этот мрачный предмет в её руках, этот кусок окаменевшей тьмы.
Дома, в своей светлой и современной квартире, зеркало смотрелось ещё более чужеродно и вызывающе. Она поставила его на пол перед той самой пустой стеной и отступила на шаг, чтобы посмотреть. Оно было идеально. И одновременно – совершенно невыносимо. Пустота на стене исчезла, но её сменило тревожное, глубокое пространство, заключённое в причудливой раме.
Алиса медленно подошла ближе. Её отражение дрожало в зеленоватой глубине стекла. Оно было нечётким, будто подёрнутым лёгкой дымкой. Черты её лица казались размытыми, глаза – слишком тёмными. «Просто старинное стекло, – попыталась успокоить себя Алиса. – Никакой магии. Небывалая оптика и игра света».
Она провела пальцем по поверхности. Ожидала холодного прикосновения, но стекло оказалось… тёплым. Почти живым. Она отдёрнула руку, как от огня. Сердце забилось чаще. «Показалось. От нервов. От этой дурацкой лавки и того старика».
Чтобы отвлечься, она занялась привычными вещами: сварила чай, включила телевизор для фона, ответила на пару рабочих писем. Но её внимание постоянно возвращалось к зеркалу. Оно стояло там, как чёрная дыра, всасывающая в себя свет и звуки комнаты. Она ловила себя на том, что краем глаза видит в нём движение, но, поворачивая голову, обнаруживала лишь своё собственное, застывшее отражение.
Вечером, когда стемнело окончательно и дождь стих, Алиса не выдержала. Она подошла к зеркалу вплотную, решив накрыть его покрывалом, как делали её предки с зеркалами в доме, где кто-то умер. Суеверие, вздор, но это помогло бы ей уснуть.
Она замерла перед ним, глядя в свои собственные глаза. Зелёный отсвет делал её лицо болезненным, уставшим. «Мама, – подумала она вдруг. – Что бы ты сказала? Ты бы назвала это романтичным. Или опасным».
И в этот миг всё изменилось.
Отражение не дрогнуло. Оно просто… растворилось. Стекло потемнело, стало совершенно непрозрачным, как кусок обсидиана. Алиса отшатнулась, но не смогла отвести взгляд. Затем в глубине, будто из-под толстой плёнки, проступил свет. Слабый, колеблющийся, как свет масляной лампы.
Она увидела комнату. Не свою. Маленькую, с низким потолком, оклеенную тёмными, цветочными обоями. У стены стояла железная кровать с горой одеял, а на стуле сидела женщина. Она была бледной, истощённой, с тёмными кругами под глазами, и кашляла, прижимая к губам платок. Кашель был сухим, надрывным, беззвучным в безмолвии зеркала, но Алиса физически ощущала его каждый спазм.
Рядом с кроватью, спиной к Алисе, сидел мужчина. Он держал женщину за руку. Его плечи были напряжены. Алиса видела затылок, тёмные волосы, собранные у шеи, и потёртый воротник сюртука. Сцена была пронизана такой безысходной тоской, таким предчувствием конца, что у Алисы перехватило дыхание.
«Галлюцинация, – заставила себя думать она. – От усталости. От стресса».
Она зажмурилась, сосчитала до десяти и снова открыла глаза.
В зеркале по-прежнему была та комната. Женщина перестала кашлять и лежала, беспомощно глядя в потолок. Мужчина наклонился, что-то прошептал ей на ухо. Его рука сжала её пальцы с такой силой, что костяшки побелели.
Алиса невольно шагнула назад. Её локоть задел вазу на журнальном столике, и та с грохотом упала на пол. Звук разбивающегося стекла был оглушительным в тишине.
Она резко посмотрела на зеркало.
Там снова была она. Бледная, с широко раскрытыми от ужаса глазами. Комната с умирающей женщиной исчезла. Зелёная дымка вернулась, делая её отражение призрачным.
Дрожащими руками Алиса схватила покрывало с дивана и набросила его на зеркало. Тёмный холст скрыл зловещую поверхность. Она отступила, прислонилась к стене и стала медленно сползать на пол, не в силах устоять на ногах. Сердце колотилось где-то в горле.
«Этого не было. Этого не могло быть».
Но она знала, что было. Она видела это так же ясно, как видела сейчас осколки вазы на полу. Она чувствовала ту плотную, тяжёлую атмосферу чужой комнаты, ощущала запах лекарств и воска, которого не было в её квартире.
Что это было? Прошлое? Чьё-то прошлое? Но почему она его видела? И почему именно эту сцену – сцену болезни и отчаяния?
Старик в лавке сказал: «Они для того, чтобы помнить».
Алиса просидела на полу, обхватив колени, не меньше часа. Страх постепенно сменился острейшим, почти болезненным любопытством. Это было непохоже на сон или галлюцинацию. Это было реально. Зеркало показало ей что-то. Что-то важное.
Она встала, подошла к занавешенному зеркалу. Рука сама потянулась, чтобы откинуть покрывало, но она с силой опустила её. Нет. Не сейчас. Не сегодня.
Убирая осколки вазы, она думала только об одном. О лице той женщины. О её глазах, в которых не было ни надежды, ни страха – лишь пустота и усталость долгой борьбы. И о спине того мужчины. В его позе было столько боли, столько немого отчаяния, что Алисе захотелось плакать.
Она легла в кровать, но сон не шёл. Перед её закрытыми веками снова и снова вставала та комната. Беззвучный кашель. Сжатые руки. Она ворочалась, прислушиваясь к тишине квартиры. Ей казалось, что из-под покрывала, наброшенного на зеркало, доносится тихий шёпот. Или это просто шумит в ушах?
Под утро она всё-таки провалилась в короткий, тревожный сон, в котором она сама была той женщиной на кровати, а в дверях, вместо мужчины, стояло зеркало, и в его тёмной глубине копошилось что-то невидимое, жадно наблюдающее за ней.
Следующие несколько дней прошли в странном, напряжённом ожидании. Алиса ходила на работу, общалась с коллегами, выполняла рутинные дела, но её мысли постоянно возвращались к зеркалу. Оно стояло в гостиной, скрытое покрывалом, как невысказанная тайна, как неразорвавшаяся бомба.
Она пыталась найти информацию о лавке «Табернакль» в интернете. Безуспешно. Ни сайта, ни упоминаний, ни отзывов. Такое ощущение, что лавки этой никогда и не существовало. Она искала сведения о венецианских зеркалах с опаловым стеклом, но всё, что она находила, было сухими искусствоведческими статьями, не имеющими отношения к тому, что она пережила.
На третий день любопытство пересилило страх.
Вечером, задернув шторы и включив все лампы в гостиной, чтобы было как можно светлее, Алиса подошла к зеркалу. Руки её слегка дрожали. Она глубоко вдохнула и сдёрнула покрывало.
Зеркало было просто зеркалом. В нём отражалась она, её гостиная, книжные полки, диван. Всё было на своих местах. Никакой зелёной дымки, никаких теней прошлого.
Сначала она почувствовала облегчение. Значит, это всё же был сон. Галлюцинация. Переутомление. Но почти сразу же на смену облегчению пришло разочарование. Острое, горькое. Как будто она стояла на пороге величайшего открытия, а дверь захлопнулась у неё перед носом.
Она смотрела на своё отражение, и вдруг её взгляд упал на раму. Резьба. Эти причудливые, переплетающиеся существа. Раньше она не обращала на них пристального внимания, но теперь… теперь она увидела в них не просто орнамент. В сплетении ветвей и щупалец угадывались фигуры. Фигура человека, падающего в бездну. Фигура другого, замершего в молитвенной позе. И там, в самом низу рамы, была маленькая, едва заметная сцена: человек смотрел в водную гладь, а из глубины на него смотрело нечто с пустыми глазницами.
Ледяной холодок пробежал по её коже. Это было не украшение. Это было предупреждение. Или рассказ.
Не думая больше ни о чём, движимая внезапным порывом, Алиса поднесла ладонь к поверхности зеркала. Она коснулась стекла.
Тепло. Оно снова было тёплым.
Она не отдернула руку, а, наоборот, прижала ладонь плотнее, закрыла глаза, пытаясь… что? Прочувствовать? Увидеть?
Сначала ничего не происходило. Лишь лёгкая вибрация, исходящая от стекла. Потом, сквозь веки, она почувствовала изменение света. Она медленно открыла глаза.
Отражение исчезло. Вместо её гостиной в зеркале был коридор. Длинный, тёмный, с голыми каменными стенами, освещённый редкими факелами в железных держателях. Воздух в её собственной квартире вдруг стал тяжёлым, запахло сыростью и дымом.
По коридору шли двое людей. Мужчина и женщина, одетые в странные, старинные одежды – платья с кринолинами, камзол. Они шли быстро, почти бежали. Женщина оглядывалась через плечо, её лицо было искажено страхом. Мужчина тянул её за руку, его губы что-то беззвучно шептали.
Алиса застыла, не в силах пошевелиться. Она была невидимым зрителем, призраком, наблюдающим за разворачивающейся драмой. Она видела каждую трещину на каменной кладке, каждую искру, вырывающуюся из факела, каждый стежок на платье женщины.
Они добежали до конца коридора, где была массивная дубовая дверь. Мужчина попытался её открыть, но дверь не поддавалась. Он с силой дёрнул за железное кольцо, потом ударил по дереву кулаком в отчаянии. Женщина прижалась к стене, её плечи тряслись от беззвучных рыданий.
И тут из другого конца коридора послышался звук. Топот нескольких пар сапог. Медленный, размеренный, неумолимый.
Женщина вскрикнула, зажав рот ладонью. Мужчина обернулся, прижал её к себе спиной, заслоняя собой. Его лицо, освещённое колеблющимся светом факелов, было бледным, но решительным.
Топот приближался. Алиса видела, как в дальнем конце коридора заколебались тени. Длинные, уродливые, они ползли по стенам, опережая своих хозяев.
И тут она поняла. Поняла с леденящей душу ясностью. Она видела не просто прошлое. Она видела последние мгновения жизни этих людей. Момент, который нельзя было видеть живым. Потому что те, кто это видел, были уже мертвы. Или скоро умрут.
Она хотела закричать, предупредить их, но не могла издать ни звука. Она была прикована к месту, вынужденная быть пассивным свидетелем неминуемой гибели.
Тени сгустились. Из мрака вышли трое мужчин в тёмных плащах. Их лица были скрыты капюшонами. В руках у одного из них сверкнул длинный, тонкий кинжал.
Мужчина, прижавший женщину, что-то крикнул. Алиса не слышала слов, но видела движение его губ. Это было: «Прости меня».
Человек с кинжалом сделал шаг вперёд.
Алиса не смогла смотреть. Она зажмурилась, упала на колени и с силой ударила кулаком по стеклу зеркала.
Раздался глухой стук. Боль пронзила её костяшки.
Когда она снова посмотрела, в зеркале была она. Сидящая на полу, с растрёпанными волосами, с безумным блеском в глазах, с лицом, мокрым от слёз, которых она даже не чувствовала.
Коридор исчез. Ужас исчез. Но ощущение неминуемой беды, холодный пот страха на её коже – всё это осталось.
Она доползла до дивана и уткнулась лицом в подушку, пытаясь заглушить рыдания. Теперь она знала наверняка. Зеркало не просто показывало прошлое. Оно показывало смерть. Оно было порталом в те мгновения, когда жизнь обрывалась, и оно заставляло её смотреть, делая её соучастницей этих древних трагедий.
«Проклятие», – прошептала она в ткань дивана.
Это было не просто старое зеркало. Это была ловушка для душ. И теперь она, Алиса, оказалась в ней поймана.
Она лежала так долго, пока не выплакала все слёзы. Потом поднялась, налила себе стакан воды дрожащей рукой и снова посмотрела на зеркало. Оно молчало. Было просто куском стекла в красивой раме.
Но теперь она знала, какая бездна скрывается за этой безобидной поверхностью.
Мысль выбросить его, разбить, отнести обратно в ту лавку приходила ей в голову, но каждый раз её охватывала странная апатия. Она не могла этого сделать. Это было бы похоже на убийство. На уничтожение единственного свидетеля. Эти люди, эти призраки из прошлого… они существовали только там, в этой зелёной глубине. Они продолжали умирать снова и снова, и только она одна могла их видеть. Быть может, помнить.
Старик был прав. Зеркало помнило. И теперь оно делилось своими воспоминаниями с ней.
Она подошла к нему снова, но на этот раз не с ужасом, а с горьким, болезненным любопытством. Она смотрела на своё отражение и видела за ним тени тех, кого оно поглотило.
– Что ты хочешь от меня? – тихо спросила она.
Зеркало молчало. Но в глубине её сознания, будто эхо, прозвучал ответ: «Смотри».
Глава вторая. Шёпот за стеклом
Следующую неделю Алиса прожила как во сне. Вернее, в кошмаре, который прерывался лишь на несколько часов беспокойного сна и на время работы, где она автоматически выполняла свои обязанности, отвечая коллегам односложно и стараясь ни с кем не встречаться взглядом. Она боялась, что они увидят в её глазах отражение того ужаса, который теперь стал её постоянным спутником.
Зеркало стояло в гостиной. Она не накрывала его больше. Это показалось ей детским жестом, бесполезным, как попытка закрыть глаза перед надвигающейся лавиной. Оно было частью её жизни теперь, как хроническая болезнь или застарелая травма. Она научилась ходить по квартире, не глядя в его сторону, но чувствовала его присутствие кожей – постоянное, давящее, как изменение атмосферного давления перед грозой.
Она пыталась найти логическое объяснение. Может, это массовый психоз? Или в старом дереве и стекле записаны некие «психические впечатления», как на плёнку? Она перерыла горы парапсихологической литературы и статей по квантовой физике, но всё это были лишь слова, не способные описать леденящую душу реальность того, что она видела.
Она избегала подходить к зеркалу близко, но по вечерам, сидя с чашкой чая на диване, она украдкой наблюдала за ним. Иногда ей казалось, что тёмное стекло слегка мерцает, будто изнутри его освещает слабый, неверный свет. Иногда в его глубине мелькали тени – быстрые, неоформленные, как пробегающие за окном облака. Она сидела, затаив дыхание, ожидая нового видения, одновременно страшась его и жаждая. Это было похоже на зуд, на навязчивую идею, которую невозможно игнорировать.
И зеркало, будто чувствуя её сопротивление, начало действовать иначе.
Впервые это случилось глубокой ночью. Алиса провалилась в тяжёлый сон, и вдруг её резко вырвало из объятий забытья. Она не поняла сразу, что её разбудило. В квартире стояла полная тишина. Часы в прихожей тикали ровно и методично. Три часа ночи.
И тогда она это услышала.
Сначала это был просто шорох. Едва уловимый, словно кто-то проводит шёлковой тканью по шероховатой поверхности. Он доносился из гостиной. Алиса замерла, вслушиваясь, каждый мускул её тела напрягся. Шорох повторился, и теперь в нём угадывалась ритмичность. Как будто кто-то… дышал. Медленно, тяжело, с хрипотцой.
Это не было её дыханием. Оно шло извне. Из той самой точки, где стояло зеркало.
Сердце Алисы заколотилось в паническом ритме. Она прижалась спиной к изголовью кровати, вцепившись пальцами в одеяло. Холодный пот выступил на лбу. «Это воображение, – твердила она себе. – Скрип старых труб. Ветер за окном. Всё что угодно, только не это».
Но шорох-дыхание продолжался. Оно стало ближе. Теперь казалось, что дышат прямо у неё в ухе. Она могла различить влажный, клокочущий звук на вдохе, короткий, прерывистый выдох. Звук больных лёгких. Звук, который она уже слышала – в том первом видении, с умирающей женщиной.
Она не выдержала. Медленно, как лунатик, она слезла с кровати и на цыпочках вышла в коридор. Дверь в гостиную была приоткрыта. Из-за неё лился слабый, зеленоватый свет. Не свет лампы, не свет луны – тот самый, глубинный, болотный свет, исходящий из самого зеркала.
Алиса подошла к двери и заглянула в щель.
Зеркало светилось. Неярко, как гнилушка в тёмном лесу. Его поверхность была непрозрачной, молочной, но в центре клубилась тьма, из которой и доносилось это ужасное, хриплое дыхание. Оно заполняло всю комнату, гудело в костях, вибрировало в стёклах серванта.
И потом к дыханию добавился шёпот.
Сначала это были просто звуки. Нечленораздельные, похожие на шелест сухих листьев. Потом в них проступили слова. Отдельные, обрывочные, произнесённые на незнакомом языке, но от этого не становившиеся менее понятными. В них сквозила боль. Мольба. Отчаяние.
– …нет… прошу…
– …не смотри… о, господи…
– …мама…
Последнее слово, произнесённое детским, надтреснутым голоском, заставило Алису вздрогнуть. Оно прозвучало так близко, будто этот ребёнок стоял прямо за её спиной.
Она вжалась в стену, зажимая рот ладонью, чтобы не закричать. Шёпот нарастал, множился. Теперь это был не один голос, а несколько – мужской бас, визгливый женский, этот детский плач. Они переплетались, накладывались друг на друга, создавая леденящую душу симфонию страха.
– …он идёт…
– …дверь не держит…
– …почему ты не помог…
– …я не хотела умирать…
Алиса закрыла уши. Бесполезно. Шёпот проникал сквозь пальцы, звучал прямо у неё в голове, будто её собственные мысли кричали от ужаса. Она медленно сползла на пол в коридоре, сжавшись в комок, и сидела так, пока зелёный свет не погас, а голоса не стихли, растворившись в предрассветной тишине.
Наутро она чувствовала себя разбитой, как после долгой болезни. Голова раскалывалась, веки были тяжёлыми. Но самым ужасным было знание. Зеркало не просто показывало. Оно взаимодействовало. Оно выходило за свои пределы.
Она решила бороться. Нельзя было просто сидеть и ждать, пока эти голоса и видения сведут её с ума. Она должна была понять логику. Может, есть ключ? Послание? Или… его нужно уничтожить?
Мысль об уничтожении снова возникла, и на этот раз она была более соблазнительной. Молоток. Один точный удар – и всё закончится. Но её сковывал суеверный страх. А что, если это выпустит на волю то, что заключено внутри? Что, если эти призраки, эти эхо смертей, материализуются в её мире? Или, что ещё хуже, она сама окажется заточённой в этой зелёной бездне?
Нет. Сначала нужно попытаться понять.
Она взяла блокнот и ручку. Если это хроника смертей, то, возможно, в них есть система. Она решила записывать всё, что видит и слышит. Дата, время, описание.
В тот же вечер, собрав всю свою волю, она подошла к зеркалу, села на пол напротив него, положив блокнот на колени, и уставилась на тёмную поверхность. Она не прикасалась к нему. Она просто ждала.
Прошло минут двадцать. Ничего не происходило. Она уже начала думать, что всё кончилось, как вдруг стекло снова помутнело. На этот раз переход был более плавным. Её отражение не исчезло, а стало прозрачным, как плёнка, и сквозь него, будто сквозь туман, проступили очертания другой комнаты.
Бальный зал. Огромный, залитый светом сотен свечей в хрустальных люстрах. Дамы в пышных платьях, кавалеры в мундирах и фраках. Всё кружилось в вихре вальса. Музыки не было слышно, но Алиса видела, как скрипачи водят смычками, а пары скользят по паркету. Сцена была полна жизни, яркости, великолепия. После мрачных коридоров и комнат болезней это зрелище было почти целительным.
Алиса с облегчением выдохнула. Может, она ошиблась? Может, зеркало показывает не только смерть?
Её взгляд скользил по танцующим, и вдруг он зацепился за одну пару. Молодой офицер с гордым, красивым лицом и девушка в белом платье, с румяными щеками и сияющими глазами. Они смотрели друг на друга с такой нежностью, с такой безграничной любовью, что у Алисы сжалось сердце от щемящей зависти и тоски. Они были живы. По-настоящему живы.
И в этот миг она увидела его. На балконе, залитом лунным светом, стоял другой мужчина. Одетый во всё чёрное, он не сводил глаз с пары. Его лицо было искажено ненавистью и ревностью. В его руке, спрятанной в складках плаща, что-то блеснуло.
