Хроники памяти

Всегда – всего на секунду.

Всегда – ярче, чем должно быть.

И он каждый раз объяснял себе, что это следствие работы с травмой, контаминация чужих историй, необходимость отдыха…

Но сегодня в этом выпадении памяти была другая плотность. Слишком уверенная. Слишком живая.

Он выключил лампу и остался сидеть в темноте. Юнг дышал рядом ровно, глубоко.

И в то же мгновение голову пронзила резкая боль – словно кто-то ударил изнутри. Слёзы выступили сами, не от эмоции, а от спазма.

Он схватился за виски.

– Ладно… ладно. Завтра. Разберёмся завтра, —прошептал он сквозь зубы.

Юнг тихо зарычал – тревожно, коротко. Словно почувствовал, что хозяин на мгновение ушёл куда-то слишком далеко.

Дмитрий лег, выключив остатки света.

Новгород за окном был влажным, тихим, настоящим. Ночь ещё не успела осесть, а мысли уже шевелились, как тихие, настойчивые животные. Дмитрий лежал на спине, глаза открыты, но видел он всё равно только внутренний экран – не цифровой, а тот, что возникает, когда человек пытается понять собственный страх.

Юнг сопел рядом, ровно и тепло, и это живое присутствие удерживало его в настоящем. Но мысли всё равно скользнули туда, куда он обычно не позволял им идти.

К имплантам. К этой новой моде. К искусственной памяти, которую навязывали как обязательный элемент нормальной жизни.

Он видел таких людей каждый день – с гладкими серебристыми полосками под кожей висков или с едва заметными световыми точками возле ушных раковин. Светящиеся точки означали, что устройство активно: они могли в любой момент открыть глаза – и увидеть перед собой галерею любимых моментов двадцатилетней давности, лица умерших родственников, запись собственного детства в идеальном качестве, реальность без потерь.

Каждый момент – повторим.

Каждая эмоция – архивируема.

Каждое лицо – закреплено в вечности.

И чем больше он об этом думал, тем сильнее ощущал холод.

«Если воспоминание не исчезает, остаётся ли оно воспоминанием? Или становится файлом, который можно нажать, перемотать, стереть, переоформить?»

В человеческой памяти важно не только то, что мы помним, но и то, что мы забываем. Забывание создаёт пустоты, в которые растёт жизнь.

Если лишить человека способности забывать – не убьёт ли это способность жить?

Некоторые моменты прекрасны именно скоротечностью: солнце на ресницах утром, запах хлеба в незнакомом городе, улыбка случайного прохожего, от которой внутри что-то дрогнуло.

Если их можно пересматривать бесконечно, как запись на репите – останется ли в них смысл?

Он знал людей, которые смотрели на свои импланты так, как смотрели раньше на зеркало: с уверенностью, что в их нейросетях живёт всё, кем они были. Но Дмитрий видел и другое – потерю вкуса к настоящему.

Как будто вечно сохранённое прошлое засасывало их, делало зависимыми.

Приклеенными к собственным теням.

Если ты можешь прожить момент заново в любой секунде – перестаёшь ли ты жить сейчас?

Дмитрий провёл ладонью по лицу. Некоторое время слушал тишину.

Тишина была честная.

Живая.

Он не хотел имплант не потому, что боялся технологий – а потому, что боялся потерять человеческое.

То, что отличает воспоминание от записи.

То, что делает боль пережитой, любовь – временной, а жизнь – конечной и потому ценной.

Юнг поднял голову и мягко ткнулся в его руку – так, будто почувствовал, что хозяина снова увела внутренняя яма.