Трио в бегах, не считая долгов

Первый эксперимент имел отношение к созданию иллюзии нужных документов. Леопольд вытащил из своего рюкзака чистый блокнот и простую шариковую ручку. Он сел на жесткую кровать и закрыл глаза.

– Польская шенгенская виза, – пробормотал он. – Однократная, туристическая. Видел у коллеги три года назад. Бумага с водяными знаками… логотип консульства в верхнем правом углу… синяя печать с орлом, немного смазанная, потому что консул торопился…

Он открыл глаза и начал писать. Но это не было письмом. Ручка будто скользила сама, а на бумаге проявлялись не буквы, а сразу целые элементы. Он не рисовал логотип – он помещал его в нужное место. Бумага под его пальцами на мгновение стала теплой и мерцающей. Через минуту перед ними лежала идеальная визовая марка, т.е. то, что в народе попросту называется "визой", помещаемой в паспорт. Она выглядела абсолютно подлинной. Оливер, глядя на нее, не видел фальшивого «болотного» оттенка. Он видел легкое ровное свечение того намерения, которое вкладывал в это изображение Леопольд.

– Потрясающе, – выдохнула Колетт.

– Подождите, – сказал Леопольд, не отрывая взгляда от творения.

Они ждали. Ровно через семнадцать минут (Леопольд засек время) мерцание стало неровным. Края печати поплыли, цвета потускнели, и через еще три минуты на столе лежал просто лист бумаги с невнятными цветными разводами.

– Вот вам и виза… срок жизни у нее недолгий, – констатировал Леопольд, но в его голосе прозвучало не разочарование, а азарт игрока, узнавшего правила. – Получается, что наша магия не меняет реальность навсегда. Она ее преобразует лишь временно.

Второй эксперимент касался новообретенного дара Колетт – ее "поиска историй". Она взяла со стола старый медный подстаканник, который, похоже, был неотъемлемой составляющей этой комнаты многие годы. Она зажала его в ладонях, закрыла глаза.

– Ничего… просто холодный металл… – прошептала она. Потом вздрогнула. – А… стоп. Мужчина. Седеющие виски. Он пьет чай, читает газету «Джумхуриет»… это 1978 год?.. Он волнуется за сына, который уехал учиться в Германию… Он…

Она резко открыла глаза, отшвырнула подстаканник. Он с грохотом покатился по полу.

– Слишком ярко! Как кино перед глазами. И… давит на виски. – Она провела рукой по лбу. – Нельзя этим злоупотреблять. Особенно в старых местах. Слишком много разных слоев…

Эксперимент третий касался изучения "эмпатической проекции" Оливера. Воодушевленный успехом Леопольда, он подошел к Колетт.

– Дайте и я попробую. Например… уберу головную боль.

Он сосредоточился на том теплом солнце внутри себя, представил, как из его ладоней исходит мягкий, золотистый свет облегчения, как он окутывает голову Колетт, смывая напряжение. Он не знал, как это делается, – он просто очень сильно этого хотел.

– Ой! На самом деле… лучше, – произнесла изумленная Колетт. – Причем значительно! Как будто прохладный компресс наложили.

Она посмотрела на него с изумлением, но лицо Оливера тут же исказила гримаса усталости. Он даже пошатнулся и упал бы, если бы не Леопольд, подхвативший его под локоть.

– Мда, цену и мне приходится платить, – буркнул Оливер, едва улыбаясь. – Помогая другим, расходуешь свои ресурсы. В принципе, логично.

Теория подтверждалась: способности были реальны, мощны, но имели четкие ограничения по времени, силе и ресурсу. Они были не волшебной палочкой, а новым, очень тонким и хрупким набором инструментов.

Эксперимент четвертый оказался самым рискованным, поскольку для его проведения нужно было снова оказаться среди людей. Это была проверка способности становиться невидимыми для окружающих.

Для тестирования этого дара друзья решили вернуться на Гранд-базар, правда, в наименее людную его часть. Колетт была поставлена задача провести их троих мимо охранников в служебные помещения, используя только «Ментальную Адаптацию», представлявшую собой легкое внушение, типа «не смотреть сюда, здесь ничего важного».

– Идете, как обычно, сначала вы, – проинструктировала она Оливера и Леопольда. – Я буду концентрироваться.

Они пошли. Колетт шла сзади, ее взгляд был прикован к лицам охранников. Она представляла, как их внимание – это луч прожектора, и она мягко, но настойчиво отводит этот луч в сторону: в данном случает – к прилавку с коврами.

Все шло просто замечательно: охранники смотрели сквозь них. Леопольд под впечатлением даже почувствовал ледяное покалывание на спине: настолько этот эффект его впечатлил. Но вдруг из-за угла вышел патруль туристической полиции. Один из полицейских, мужчина с внимательными опытным взглядом скользнул по троице, и его глаза зацепились за растерянный взгляд Оливера.

Щелк.

У Колетт что-то «сломалось» внутри. Ее концентрация, и без того напряженная до предела, лопнула от этого прямого подозрительного контакта. Магический эффект рассеялся, как дым. Полицейский нахмурился, его рука потянулась к рации на плече. Колетт охватила резкая паника, к горлу подступил комок.

К счастью, Леопольд уже легко мыслил категориями нового инструментария. Его взгляд метнулся по сторонам. На ближайшем прилавке, у старого турка, дремавшего в кресле, стояла изящная фарфоровая ваза в османском стиле – дорогая безделушка для туристов. Леопольд не стал к ней подбегать, а просто захотел, чтобы эта ваза оказалась у него. Он ощутил рядом свой «карман» – крошечное, но реальное искажение пространства размером с большую сумку. При этом он сделал едва заметный, будто смахивающий пылинку, жест рукой.

Ваза с прилавка исчезла, а через мгновение она упала в трех метрах от полицейского, прямо на каменный пол, и разбилась с оглушительно треском. Все – и полицейский, и турок-продавец, очнувшийся, наконец, от полудремы, а также с десяток случайных прохожих – повернулись на этот звон. Продавец вскочил и увидев, что случилось с его вазой, закричал истошным голосом:

– Грабят! Воры!

Поднялась суматоха. Внимание полиции целиком переключилось на место «преступления». Находившееся в стороне от этого происшествия трио больше не привлекало к себе никаких взглядов и потому легко растворилось в толпе и выскользнуло с базара.

Вернувшись в свою убогую комнату-лабораторию, они снова погрузились в тишину. Но теперь это была тишина не шока, а глубокого стратегического осмысления.

– Итак, свод правил, – начал Леопольд, и в его глазах загорелся огонь, который Оливер до сих пор в них еще не видел. – Первое: способности конечны, требуют концентрации и оплачиваются нашей энергией. Второе: они эффективны только в связке. Мой документ может стать бесполезным, если чиновника не «обработает» Колетт или не успокоит Оливер. Третье: наша магия – это не оружие, а инструменты для обмана системы, для маневра. Поэтому не будем себя чрезмерно обнадеживать.

– И четвертое, – тихо добавила Колетт, потирая виски. – Дубосеков никуда не делся. Он просто отстал на круг. Мы обрели силу, но через это при неосторожном использовании наших новых способностей можем сделать себя еще более заметными для этого злодея.

– Значит, здесь оставаться нельзя, – заключил Оливер. Его внутреннее золотое свечение теперь указывало на Запад, причем четко и недвусмысленно. – Наземная граница с Грецией. Да, это самый контролируемый участок, но для нас это идеальное место ускользнуть от цепких лап хищного спрута.

Леопольд уже мысленно прокручивал варианты: греческая виза и внушение от Колетт, чтобы снять излишнюю подозрительность. И «фон» спокойствия от Оливера, если что-то пойдет не так.

Он посмотрел со стороны на себя и своих друзей: циничный плут, устоявшийся идеалист, отчаянная авантюристка. Теперь они были еще и магом-архивариусом, живым детектором лжи и теневой проводницей.

– Готовьтесь, – сказал Леопольд, и в его голосе впервые за долгое время звучала не тягостная ответственность, а азарт. – Завтра мы постараемся преодолеть границу еще неведомым для нас образом. Мы просто пройдем сквозь нее, если будем действовать сообща. Нам это по силам. И я с волнением предвкушаю наш предстоящий триумф!