За фасадом профессионализма. Когда психолог становится врагом

Более 40% психологов из историй студентов жесточайшим образом нарушали личные границы клиентов: переписывались с клиентами вне встреч на сторонние темы, ходили в кафе и на общие тусовки с друзьями, пропускали сессии, выясняли личные данные клиентов (адрес проживания, домашний телефон, соц. сети) и т. д.

Около 15% рассказывали о своих проблемах вместо того, чтобы слушать истории клиентов.

Около 20% нарушали элементарные правила работы: один психолог мог индивидуально в одно и то же время консультировать мужа и жену или мать и дочь; психолог принимал семейную пару после длительных индивидуальных консультаций с кем-то из партнёров, или, наоборот, во время работы с семьёй параллельно начинал работать с одним из супругов.

Около 25% историй включали в себя упоминание о том, что психологи работали непрофессиональными методами – обсуждали ценность женской энергии, важность женской литературы и пользу эзотерики.

Более 30% историй содержали аспект распространения психологом личной информации о клиенте его знакомым и близким.

Но больше всего меня изумило, что чуть менее 15% историй были о том, что психологи закручивали романы со своими клиентами, уводили их из семей, намеренно разрушали браки…

Да, знаю, выборка крайне ненадёжная. Студенты могли все эти истории взять из десятых рук, из фильмов и сериалов, просто придумать. Да, конечно, мы говорили только о «плохих» психологах, и какова доля «плохих» психологов в общей «массе» профессионалов, неизвестно. Да, вероятно, настоящее исследование показало бы совсем другие результаты. Но! Представим на минуту, что хотя бы некоторые студенты честно выполнили задание. И тогда мы наблюдаем настоящую скрытую катастрофу.

За этими цифрами стоит боль реальных людей, которые в состоянии смятения и беспомощности получили дополнительный удар от специалиста, задача которого – помогать и оберегать. А главное – настоящие цифры мы не узнаем. Потому что сами психологи не признаются в том, что они используют клиентов, предавая важнейшие ценности нашей профессии. А клиенты чаще всего молча отворачиваются от представителей нашей профессии, потому что изменить ничего нельзя, а думать об этом и пробовать искать другого профессионала слишком больно.

Мысль о том, что среди психологов встречаются такие отвратительные специалисты, застряла у меня в голове, как заноза. Я невольно начала обращать внимание на похожие истории, и жизнь, словно отвечая на немой вопрос, начала постепенно снимать пелену с моих глаз в отношении реальной жизни…

Глава 2. Эзотерический конфликт

Мы встретились с Настей в кафе. Она была моей подругой уже много лет. Лёгкая, смешливая, говорливая, она готова была поддержать любую тему разговора. Не то, чтобы у неё на всё имелось своё мнение, скорее, у неё на всё была припасена своя история.

Мы болтали о работе, и я рассказала ей о том, как читала работы студентов, и что нахожусь в экзистенциальном ужасе от происходящего.

Настя рассмеялась.

– Идеалистка ты, Ира. Это ж нормально, в каждой профессии полно тех, кто не умеет работать, а потому делает дело как попало. Среди строителей полно тех, кто не умеет строить, среди ремонтников – делать ремонт, среди врачей полно тех, кто ставит диагноз по Интернету, а среди учителей полно тех, кто терпеть не может детей. Почему ты решила, что среди психологов что-то иначе?

– Не знаю. Может, я и правда идеалистка. Хочется, чтобы в психологию шли по большой любви к людям, чтобы старались помогать, а не навредить. И ещё хочется, чтобы эзотерики не прикидывались психологами.

– Ну, ты махнула! А кем им прикидываться?

– Никем им не прикидываться! Это философское, духовное, в некотором смысле религиозное (хотя точнее сказать мистическое) учение, вот пусть в своей нише и сидят.

– Да кто ж им денежки понесёт, если они скажут, что они философы? А они, хоть и высокодуховные мистики, а тоже кушать хотят!

Настя была права. Всё это звучало смешно, но меня накрыла волна тоски и беспомощности. Естественно, это сразу отразилось на моём лице.

– Да ладно, что ты воспечалилась? – встрепенулась Настя. – А хочешь, я тебе расскажу страшную историю об одном эзотерике? В коллекцию?

Настя была мастером рассказывать истории. А у меня поднялось странное мазохистически окрашенное желание «повариться» в этой теме ещё некоторое время.

– Жги! – ответила я.

Настя глубоко вдохнула и начала свой рассказ.

– Ты же помнишь, у меня был сосед, Борис, с которым мы некоторое время вместе гуляли с собаками? Симпатичный такой?

– Помню. Гуляли? Уже не гуляете?

– Нет. И, как оказалось, надо было раньше начинать ходить другими дорожками, но давай по порядку.

Ты знаешь, что я крайне либеральный к чужим верованиям человек. Я очень давно научилась держать рот закрытым в отношении убеждений других людей. Поэтому, когда он торжественно объявил, что он занимается духовной психологией и антропософией с опорой на труды великого Рудольфа Штейнера, я кивнула и промолчала.

И, надо сказать, ошибочно думать, что, если ты не знаешь каких-то фамилий или направлений психологии, а человек, их исповедующий, кажется адекватным, то, наверное, это и само направление вполне адекватное. Это теперь я понимаю, что нужно было бежать в другую сторону, параллельно читая в Интернете об этом Штейнере, но я же просто гуляла с собакой, и ничего не предвещало беды…

Второй раз я должна была бежать, когда он объяснял мне, почему сексуальные связи до брака с точки зрения Библии – это «мерзость в глазах Господа». А сам идёт весь такой, «глаза гордые», прям как из притчи Соломона, где описаны эти самые глаза, представляющие собой одно из семи, чего ненавидит Господь. Но я иду, молчу, ты меня знаешь: я женщина скромная, бегаю медленно, спорить с Библией не собираюсь.

Потом стало ещё веселей. Он начал мне рассказывать, что люди скоро перестанут делиться по половому признаку и рожать детей. Мужчины и женщины уйдут в прошлое.

– А откуда новые люди возьмутся?

– А это – главная интрига! Внимание! Люди будут выговаривать потомство голосом!

Я открыла рот и ошарашенно замерла в ожидании продолжения рассказа.

– Тут-то я, конечно, этого Штейнера загуглила.

– И что нашла?

– Погоди, интригу сломаешь!

– Там ещё интрига есть?

– Ага, имеется. Наконец, состоялся наш последний, четвёртый разговор. Боря тогда в ходе своей длинной проповеди сказал, что великий Штейнер, с опорой на религиозные трактаты, доказал, что люди всегда были на Земле, ещё до динозавров и даже до первых микроорганизмов. Людей вместе с планетой создал Бог, просто изначально они были газообразной формы.

– Какой формы? – я поперхнулась.

– Га-зо-об-раз-ной! – торжественно по слогам произнесла Настя.

Меня сразил приступ гогота. Я немного перевела дух и уточнила:

– На какие трактаты, говоришь, он опирался?

– На все доступные, говорю же! – Настя и сама вытирала слезы от смеха.

– А ты ему что ответила? – Настя была глубоко убеждённым историком, обожала свою профессию и, наверняка, знала, что ответить.

– Я, конечно, не выдержала, вспылила. Я ему сказала: «Знаешь, я, обучаясь на историческом факультете, прочитала все основные религиозные трактаты – Библию, Коран, Веды, Трипитаку и Авесту. Нет в них ничего подобного!» Он мне: «Есть!» А я ему: «Если ты найдёшь хоть в одном из них указание на то, что люди изначально были газообразны, я клянусь, что прочитаю все 800 томов твоего Штейнера! Но ты не найдёшь, потому что Штейнер просто шизофреник!»

– 800 томов? Серьёзно?

– Да! Ты же помнишь, я его уже к тому моменту загуглила. Оказалось – очень плодовитый мыслитель!

– А Боря тебе что ответил?

– Он парировал весьма красиво: «А твой Сталин – психопат!»

Я снова закатилась:

– Настя, это «туше»! А Сталин-то почему твоим стал?

– Потому что гладиолус, ясно же! – смеялась Настя.

Мы немного отдышались. Несмотря на то, что мы старались смеяться тихо, люди с соседних столиков косились на нас.

– И что было дальше?

– Ничего, больше мы не виделись.

– А при чем здесь моя коллекция историй?

– Ну как же. Боря всё это считал духовной психологией.

– Но духовная психология вообще же не про это! Не про газообразных людей, размножающихся голосом!

– Это у тебя «не про это». Ибо далека ты, Ира, от народа!

Настя легко разряжала мои дурные настроения. Я шла домой пешком, с приятным послевкусием от встречи, но довольно грустными мыслями в голове.

Я ничего не имею против эзотерики, каждому своё. Я не люблю смешение жанров и слепую веру во что бы то ни было. Я бы и слепой веры в психологию не одобрила: переломы, например, лечатся гипсом, а не самовнушением, вот и весь разговор. Мы можем очень верить в психологию и силу психического самовосстановления, но гипс тоже наложите, пожалуйста, если перелом уже имеется.

Тем не менее, мне стало любопытно, что это за великий представитель духовной психологии, Штейнер. Я залезла в Интернет и честно прочитала какую-то статью Штейнера.

Он пишет наукообразно, упоминает всех, кого можно и нельзя, от Аристотеля до Канта, от Кришны до Иисуса. И каждая (каждая!!!) его ссылка – ложь. Да, я не поленилась проверить их всё – сплошное враньё. Ни Кант, ни Аристотель, ни Иисус, ни Кришна ничего не говорили из того, на что ссылается великий духовный учитель. От этого мне стало ещё грустнее: люди годами читают его труды, вероятно, кто-то прочёл все 800 штук, но они не находят времени проверить ссылки Штейнера на подлинность.

Почему об эзотерике говорят много, а оспаривают её мало? Наверное, потому что у антропософии Штейнера тысячи поклонников. Вероятно, каждый, кто будет говорить о его фальшивости, наживёт множество врагов.

Но мне трудно промолчать. Я слишком уверена в том, что раз уж нам выдали мозг, им нужно пользоваться. Хотя бы проверять ссылки, когда увлекаешься чем-то, и ориентироваться на реалистичность рассказов.

Поднимаясь по лестнице своего подъезда, я думала о том, что в моём психологическом центре будут только настоящие психологи, с приличным образованием, вооружённые научными теориями и методами, склонные размышлять над происходящим, а не придумывать псевдонаучные объяснения. Мой маленький центр, открытый полгода назад, сегодня готов к новым лицам. Что ж, я буду тщательнейшим образом выбирать каждого специалиста и добьюсь того, чтобы я могла с гордостью говорить о том, что в моём центре работают только отличные профессионалы!

Глава 3. Испытание собеседованиями

Я сидела в ожидании двух соискателей на вакансии взрослого и детского психологов. Я была напряжена и насторожена. Я поклялась себе, что эти двое – последние, с кем я проведу собеседования в текущей жизни. Я больше не могла. Оставалось 10 минут до прихода первого человека из «последних» двоих, и воспоминания об ужасных диалогах последних месяцев накатывали друг за другом…

Около полугода назад я приняла решение, что мой центр уже готов принять в свои тёплые ручки новых специалистов. Я очень ждала этой возможности. Почему ждала? Потому что я была уверена, что набрать специалистов не трудно. Ежегодно только в Новосибирске несколько вузов выпускает более 500 психологов. Среди них определённо должны быть те, кому интересна профессия (иначе, зачем они доучились?), должны быть умные (иначе, как они написали диплом?), а также должны быть те, которые любят людей (иначе, зачем они пошли в помогающую профессию?).

Когда я открывала центр, я, «наивная чукотская девочка», боялась, что меня ждут проблемы с набором клиентов – центр молодой, неизвестный; я тоже не знаменитость; денег на большую рекламную компанию нет (на маленькую, впрочем, тоже); рынок переполнен как хорошими психологами, так и «инфоцыганами»… Но клиенты шли: нас находили, читали наши соцсети, определялись, к кому хотят попасть, ждали очереди, рекомендовали нас своим знакомым. Центр креп и разрастался…

«А с набором специалистов, – думала я тогда, – проблем не будет. Вон их сколько – ещё выбирать придётся». Поэтому, когда, наконец, появилась возможность принять новых коллег в наш центр (клиентов стало достаточно, чтобы обеспечить хотя бы небольшим количеством работы нескольких специалистов), я жизнерадостно начала искать психологов. Я раскинула пару объявлений, написала у себя в соцсетях о вакансии, рассказала всем знакомым психологам, что появилась возможность работать в центре, и понеслось… Если бы я знала, что меня ждёт, я бы ни за какие коврижки не начинала данные мероприятия…

На одно из первых собеседований пришла женщина, приятно одетая, с симпатичным резюме и вполне добрым лицом. Я выслушала её рассказ о себе и попросила представить любой успешный случай из ее практики. Она начала: «Ко мне обратилась женщина, потому что у нее были различные сложности в жизни. Она пережила развод, была трудоголиком и чувствовала себя очень уставшей. Мне удалось помочь ей за одну сессию. Всё». Я ошалело уставилась на психолога. Во-первых, в её описании клиента не было ни капли человеческого. К формулировке «трудоголик, переживший развод» подойдёт, наверное, половина трудоспособного человечества. Где личность человека? Что именно болит? Почему развелась? Каковы отношения клиента с миром и самой собой? Почему трудоголит, в конце концов?

Немного поразмыслив, я спросила:

– А как именно вы ей помогли? – Я надеялась, что в её подходе к работе найду ответы на все свои вопросы. Может же быть, что человек растерялся на собеседовании, ушёл в абстракцию, чтобы было не так страшно, поэтому не говорит, что и как делал.

– Я с ней поговорила, – оживилась психолог. – Я объяснила ей, что её поведение невротично и истерично, что она должна собрать волю в кулак, взять себя в руки, прекратить ныть и начать радоваться жизни. Она спросила меня, как ей это сделать, и я ей поясняла: ты сама всё это организовала, сама и исправишь, нужно просто отстать от себя и начать радоваться жизни.

Я медленно подняла свою челюсть с груди и вкатила в орбиты оба глаза.

– Больше она не пришла? – почему-то спросила я.

– Да, больше не пришла, я помогла ей за одну сессию, – гордо подтвердила психолог.

«Как замечательно, что больше она не пришла, – подумала я, наполняясь сочувствием и уважением к разумности клиентки. – Видимо, быстро поняла, что с этим специалистом каши не сваришь». Я глубоко вздохнула, попросила саму себя: «Ира, пожалуйста, будь вежлива». Через пару секунд размышлений я заключила вслух: «К сожалению, ваш подход к работе принципиально отличается от того, что мы делаем в центре. Думаю, вам нужно искать сообщество, с которым вы будете говорить на одном языке. В нашем коллективе вам будет сложно».

Другая психолог на собеседовании привела несколько случаев. Когда я спрашивала, в чем проблема у данного конкретного клиента, она неизменно отвечала, глядя на меня честными глазами: «У этого клиента проблема в его маме».

«Бедная твоя мама, – подумала я после нескольких попыток разнообразить наш диалог, – тебе бы самой с ней разобраться, а не психологом устраиваться». Я спросила её о собственной терапии, которой, конечно, не оказалось.

«Скажи то, что ты хочешь сказать, только в социально приемлемой форме», – напомнила я сама себе. Я отправила её со словами: «В нашем центре все психологи обязаны пройти собственную терапию. Приходите после её окончания, поговорим ещё раз».

Ещё одна женщина на собеседовании, совершенно не стесняясь, призналась:

– Я обычно работаю с клиентами на личном примере.

– Это как? – не поняла я.

– Это значит, что я рассказываю примеры из своей личной и профессиональной жизни, чтобы у клиента был пример, как надо действовать. Клиенты живут неправильно, потому что их родители не дали им нужного образца. А я его даю.

Сглотнув поток нецензурной лексики, я довольно язвительно спросила:

– А что по поводу вашего подхода говорит ваш супервизор?

– У меня нет супервизора, – отрезала эта звезда. – Супервизия – это форма выкачивания денег более опытными психологами из тех, кто ещё ничего не понимает. Я не хочу и не буду на них ходить. И уж тем более я не собираюсь тратить время на выслушивание других бездарных психологов, возомнивших себя суперпрофессионалами!

«Ира, помни, другие делают что хотят, а ты должна делать то, за что тебе потом не будет стыдно», – напутствовала я себя. Пожевав собственные щёки, я заключила:

– Знаете, у нас в центре для всех психологов обязательны супервизии. Но раз вы имеете принципиальную позицию по данному вопросу, вам не стоит к нам приходить.

Ещё один случай – психолог на собеседовании рассказывала, что она работает в рамках духовной психологии. Я знаю, что такое духовная психология, отношусь к ней весьма уважительно, но почему-то из уст этого персонажа слова «я практикую духовную психологию» звучали крайне подозрительно.

– Как именно проходят встречи с клиентами? – спросила я.

– Прежде всего, когда клиент приходит, я включаю расслабляющую музыку, укладываю его на диван, накрываю пледом и ставлю ему медитацию. Я обязательно зажигаю свечу у изголовья дивана и ухожу из кабинета. Через 40 минут я возвращаюсь. Если у клиента состоялась встреча с самим собой, мы просто молчим. Если клиент не смог встретиться со своей душой, у него рождаются вопросы, на которые я отвечаю.

Я даже не знала тогда, плакать мне или смеяться.

– А сколько стоит ваша консультация? – невпопад спросила я.

– Пять тысяч рублей, – спокойно ответила она.

Я нервно сглотнула. «Держи лицо», – упрекнула я себя за поднявшуюся эмоцию.

– Вы знаете, вам у нас будет невыгодно работать. Цены определяются мной, и они значительно ниже, поэтому, вам не стоит к нам идти.

Ещё одна психолог впечатлила меня рассуждениями о клиентке, недовольной отношениями с партнёром:

– Я всячески настаивала, чтобы она смирилась и осталась в отношениях.

– Зачем? – удивилась я.

– Затем, что ей уже 32, ей замуж пора, а она выбирает. Пусть уже цепляется хоть за этот вариант, может, это последний ухажёр в её жизни.

Я мгновенно вспомнила недавно выскочившую замуж бабушку моей подружки, помотала головой, отгоняя видение, и заключила:

– Ваш подход очень далёк от того, что я привыкла наблюдать у своих специалистов. К сожалению, вам будет сложно в моём коллективе.

Ещё одна психолог почти проскочила в мой центр, поскольку казалась вполне разумной взрослой женщиной, опытной, спокойной и приятной. Я уже почти поверила, что мне повезло, как вдруг, внезапно для самой себя, я спросила:

– А как вы относитесь к эзотерике?

Ляпнула и осеклась: «Подумает, что у меня эзотерический центр, вот позору-то будет!».

– Очень хорошо отношусь, – радостно ответила психолог.

Я мысленно расслабилась и поставила жирную точку в нашем разговоре, а она продолжила:

– Я считаю, что большинство проблем в этой жизни тянется у нас из прошлых жизней.

Я не удержалась:

– И как работать с проблемами из прошлых жизней?

Она спокойно пояснила:

– Через тело, конечно. Все проблемы остаются в теле.

«Вот так смесь из верований, – почти с восторгом подумала я. – Как говорит одна моя подруга – каша, мёд, дерьмо и пчёлы». Ладно, я могу понять, как отдельную мысль, что все проблемы живут в теле. Я даже могу понять, как локальный тезис, что что-то там тянется из прошлых жизней. Но как проблемы из прошлых жизней оказываются в теле, выданном мне в этой жизни, я не понимаю. Тут моя логика ломается полностью. Ибо если проблемы тянутся из прошлых жизней, они должны цепляться к бессмертной душе, а не к смертному телу. Или как? Ладно, видимо, есть вещи, которые «не моего ума дело». Я вежливо объяснила женщине, что я крайне консервативный, наукоориентированный психолог и набираю такую же консервативную команду, и мы тепло распрощались.

Следующая психолог заключила своё повествование о клиентах такими словами:

– Я работаю уже полгода и поняла, что у большинства клиентов нет никаких проблем. Чаще всего у них надуманные, необоснованные тревоги. Я им это объясняю и отправляю. Зачем позволять людям занимать моё время, если у них нет настоящих проблем.

«Впечатляюще, конечно, – подумала я. – Но будь корректна, Ира, умоляю, будь корректна!»

– У нас в центре психологи ориентированы на долгосрочную помощь людям, – заключила я, – поэтому, боюсь, мы используем слишком разные подходы к работе.

Ещё одну даму я даже слушать толком не стала. В смысле, я, конечно, сидела, кивала, но занималась исключительно тем, что любовалась её внешним видом: юбка короткая, блузка на одной пуговице, волосы растрепаны. У неё упала ручка, и она подняла её следующим образом: встала со стула, повернулась ко мне спиной, нагнулась, выпятив свою филейную часть, изящно сверкнула нижним бельём и села обратно, раскрасневшись и весело поправляя волосы. «Пожалуй, если бы я была мужиком, я бы её взяла. Но не психологом, а секретаршей, чтобы всё было, как в анекдотах», – подумала я и отправила её на вольные хлеба в связи с недостатком профессионального опыта…

Самым печальным зрелищем была психолог, которая утверждала, что работает исключительно с депрессиями. Даже если закрыть глаза на то, что это территория психиатров и психотерапевтов, и представить, что девушка просто не понимает терминологии, оставалась одна проблема: она сама явно находилась в состоянии «лучше бы я померла ещё вчера». «Боже упаси попасть к тебе в трудный период, – думала я, глядя, как она вяло перечисляет свои заслуги и бесцветно выговаривает описание своих планов на жизнь. – Даже если в целом не собирался, после разговора с тобой точно захочешь суициднуться». Я не стала с ней церемониться. Сказала, что очень сочувствую и надеюсь, что она решится сама обратиться за помощью…

И такого рода приключения длились уже примерно полгода. С момента, как я приступила к поиску специалистов, я провела около 50 собеседований. Я измоталась. Психологи приходят, хотят работать в частной практике, хотят денег и славы, и это понятно. Но: претендуешь – соответствуй! А со вторым у них получается не очень. Результат у меня был нулевой – я не приняла на работу ни одного нового специалиста.

И вот мне предстоят последние две встречи, согласно моему договору с самой собой. В эти последние минуты перед собеседованием крутились унылые мысли: «Какая несправедливость. Пишут сотни текстов на тему, как успешно проходить собеседование, и ни одного толкового ответа на вопрос, что делать, если претендент на должность несёт откровенную чушь. Интуитивно понятно, что употреблять нецензурный словарный запас невежливо. Также ясно, что не матерные, но обидные слова, описывающие состояние интеллекта и совести претендента, использовать приличные люди тоже не должны. Но как же тяжело отказать вежливо, когда в голове пульсирует: „Уходи срочно и быстро из моего центра, а лучше из профессии!“ Спасибо моему предыдущему месту работы, оно научило меня держать доброжелательную мину в любой ситуации (у людей это называется „лицемерить“). Радует, что сегодня этот навык в моей жизни практически не востребован, за исключением собеседований, конечно».

Девушка пришла без опозданий. Добрый знак. Я отогнала мрачные мысли и максимально настроилась на добродушный лад. Вдруг сегодня, наконец, повезёт?

Разговор начался многообещающе – брюнетка, возраст 32 года, образование высшее, училась в приличном вузе. Пока всё отлично. Начала практиковать полгода назад. Ничего, опыт – дело наживное. По традиции спросила её, в какой школе она работает. Она ответила: «гештальт». Замечательно. Даже в школах разбирается.

Как обычно, попросила представить успешный случай из её опыта терапии: с чем человек пришёл, что она делала, чем всё кончилось. Оказалось, случай у неё пока только один, и он ещё не окончен. Странно, за полгода один клиент? Ну, ладно, бывает, не страшно.

– Как у вас проходят встречи? – спросила я, удобнее устраиваясь на кресле.

– Обычно я помогаю моему клиенту сформулировать его боль. Затем, я прошу представить, что его боль сидит на стуле напротив, и предлагаю поговорить с этой болью.

Я удивилась. Приём этот я, конечно, знаю, вполне рабочий. Мне он за десять лет практики раза три пригодился. А она говорит, что использует его регулярно. Зачем? Почему? Ладно, нужно сначала разобраться, потом делать выводы.

– А бывают случаи, когда вы используете другие методы? – уточнила я на всякий случай.

– Пока не было. Этот способ очень нам помогает.

Я подумала: «Может, дело в клиенте? Хорошо откликается на этот подход, вот она и применяет его каждый раз? Надо выяснить».

– А что будете делать, если придёт мама подростка? – спросила я, надеясь понять, как она будет работать с другим человеком, как выяснит, что у человека за вопрос, какие приемы и методы применит.

– Я попрошу её представить, что подросток сидит на стуле напротив, и предложу поговорить с ним.