За фасадом профессионализма. Когда психолог становится врагом

За фасадом профессионализма

Когда психолог становится врагом

Ирина Николаевна Кормачёва

© Ирина Николаевна Кормачёва, 2025

ISBN 978-5-0068-8455-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

2025-й год, год завершения данной книги, прошёл для психологов под знаком серьёзных переживаний: повсеместно обсуждались проекты законов о регулировании психологической помощи. Умнейшие люди страны предлагали свои варианты решения вопроса, но предлагаемые проекты были слишком дорогими для государства, сложными для вузов, страшными для практикующих психологов, а главное – с трудом решали те проблемы, которые давно назрели.

В данной книге я достаточно остро, на свой собственный взгляд, критикую психологов, которые отступают от норм этики, являются недостаточно грамотными или попросту обманывают людей, выдавая себя за профессионалов. Хотя данная книга представляет собой сугубо субъективное видение обсуждаемых проблем и ни в коем случае не претендует на истинность в последней инстанции, мы вынуждены признать, что вопрос о компетентности специалистов нашей сферы стоит достаточно остро. Оказание психологических услуг не регулируется ни со стороны государства, ни со стороны общества, ни со стороны профессиональных объединений. Нет специального закона, который устанавливал бы границы дозволенного, нет общественного осуждения психологов, читающих вашу судьбу по ладони, нет возможности влиять на ситуацию у экспертов. Всё это приводит к тому, что профессиональные психологи вынуждены оправдываться за действия экстрасенсов и гадалок, а люди, нуждающиеся в помощи, не могут отличить компетентного специалиста от самозванца.

Что касается государственной защиты клиентов, всю глубину проблемы можно проиллюстрировать очень простым примером. Уходя из вуза в частную практику, я, как гражданин и честный человек, отправилась регистрировать ИП1, чтобы затем начать строить свой психологический центр. При регистрации документов от меня потребовали указать ОКВЭД2. Другими словами, я должна была объяснить государству, чем именно я намерена заниматься. Я внимательно читала все имеющиеся варианты и не верила своим глазам: ОКВЭДа для психологов не было в списке. Особенно меня впечатлил ОКВЭД 96 – Деятельность по предоставлению прочих персональных услуг. В него входили многие услуги, в том числе стирка, похороны, эскорт и – внимание – деятельность астрологов и медиумов. Получается, государственная система понимает, как регулировать деятельность разнообразных ясновидящих, но не может контролировать психологов, хотя тысячи, если не сотни тысяч людей ежегодно получают психологическое образование по всей стране. Помню, я тогда подумала, что, если государство допускает существование экстрасенсов, оно должно также учитывать вероятность, что указанные индивидуальные предприниматели предскажут скорое появление налоговой на пороге и сменят место дислокации. Поторговавшись с совестью, я выбрала ОКВЭД 88 – Предоставление социальных услуг без обеспечения проживания, но осталась под неизгладимым впечатлением от происходящего.

Вторая проблема, которую невозможно игнорировать – наличие огромного количества тех, кто выдаёт себя за психологов, не являясь таковыми.

Гадалки, экстрасенсы, астрологи и прочие медиумы считают возможным писать на своих визитках слово «психолог» и остаются абсолютно безнаказанными. А люди, пользующиеся услугами работников невидимого мира, говорят: «Не знаю, какая она гадалка, но психолог она отличный». Получается, как эзотерики, так и люди, далёкие от этих вещей, согласны в том, что всё это близкие к психологии понятия. Это больно слышать, это вызывает возмущение у настоящих профессионалов, но ответить практически нечего. Нам изнутри профессии совершенно ясно, почему ни один адекватный психолог не скажет «а ещё я гадалка в третьем поколении», так даже думать стыдно. Почему же гадалкам не стыдно записываться в психологи? Я не знаю. Но фактически они пользуются нашим названием, размывая границу между научной психологией и мистикой, дискредитируют нашу профессию, а мы молча проглатываем беспомощность и продолжаем работать, совершенно иначе, чем это делают они.

Третья проблема – огромное количество неквалифицированных специалистов, то есть тех, кто не прошёл собственную терапию, не любит психологию, не читает профессиональную литературу, не развивается в своем направлении, получил диплом психолога не самым честным путём. Кроме того, подобные специалисты обычно не стесняются назначать высокую цену за время приёма, хотя им, по большому счёту, вообще не место среди психологов. Такие психологи уверены, что психология – это просто. Дал упражнение, посмотрел на результаты и выписал человеку рекомендации, как ему жить дальше. Любопытно, что эти же люди готовы признать, что книги, например, Л. Н. Толстого или Ф. М. Достоевского, великих знатоков душ человеческих, сложны и не сразу понятны. Как же может быть, что работа психолога, прямая ежедневная обязанность которого разобраться в страданиях конкретного человека, – это легко, достаточно две книжки прочитать?

Четвёртая проблема – множество людей, побывавших в руках псевдопсихологов и плохих психологов, психологически пострадали: ушли в депрессивные состояния, получили дополнительные психотравмы и т. д. Но эти люди не имеют возможности не только получить компенсацию за причиненный им ущерб, но даже доказать, что само это страдание действительно создано руками псевдопсихолога.

Все эти проблемы мог бы решить закон о регулировании психологических услуг, если бы он был сделан правильно, умно и достойно. Психологи могли бы гордо вписывать подходящий ОКВЭД в документы о частной практике; они легко доказывали бы, что эзотерики – не «наши», и не стоит верить шарлатанам и аферистам; психологи были бы вынуждены непрерывно учиться и уважать профессиональный рост; а главное – психологи гораздо реже причиняли бы вред людям, обратившимся к ним за помощью. Мы могли бы решить и массу других проблем, не затронутых выше. Но мы, психологи, пока не можем договориться, что именно должно быть в этом законе и как конкретно нужно за нами следить, чтобы мы остались довольными.

Проблемы, связанные с отсутствием какой-либо регуляции работы психологов, сегодня настолько велики, что нет никакой возможности рассказать о них коротко и понятно. Эта книга – крик души практикующего психолога, который постоянно имеет дело с трагедиями и работает над тем, чтобы облегчить страдания своих клиентов.

Когда я слышу или вижу истории о плохих психологах, о том, как они калечат судьбы людей, я не могу оставаться спокойной. Я злюсь, стыжусь и чувствую беспомощность. Видимо, чтобы справиться со всеми этими неприятными чувствами, я время от времени писала заметки, которые в конечном итоге составили основное содержание этой книги.

В книге присутствуют персонажи, вылепленные почти под копирку с реальных людей и созданные благодаря смешению нескольких похожих историй моих клиентов или просто знакомых людей.

Некоторые имена героев настоящие – это те персонажи, знакомством с которыми я горжусь, чьи имена мне не стыдно называть.

Некоторые имена я просто умолчала. Это те люди, которые нейтральны, но у меня нет желания «рекламировать» их, даже при условии, что читатели не смогут идентифицировать их в реальности из-за отсутствия фамилий и отчеств.

Некоторые имена и обстоятельства я изменила. Одни – в интересах самих персонажей, если это были клиенты или те, кто давал мне интервью. Другие – ради соблюдения профессиональной этики. Это те персонажи, которых я знаю лично или со слов других людей, считаю их действия недопустимыми, но не считаю возможным открыто их критиковать. Профессиональная этика запрещает говорить нелицеприятные вещи о коллегах, какими бы они ни были (хотя моя душа переворачивается, даже когда я употребляю в отношении этих людей слово «коллеги»). Что ж, в конечном итоге каждый сам отвечает за свои поступки, поэтому, я изменила их имена, выбрав в такой соблазнительной ситуации, как разоблачение «клятвопреступников», выполнять этические требования. К тому же, я уверена – мои персонажи не единственные в своём роде, поэтому пусть «разоблачение» будет касаться не конкретных личностей, а целых групп людей, объединённых под вымышленным именем.

Впрочем, кто я такая, чтобы их судить? Я обыкновенный человек, психолог, который устал молчать и обеими руками голосует за то, чтобы навести порядок в нашей сложной сфере. Жаль, что я не знаю, какой именно порядок и как его навести, но я уверена, что есть гораздо более умные люди, способные разобраться с этим вопросом. Моя книга – своего рода призыв, который мог бы звучать следующим образом: пора, Господа Светила Психологии, действуйте, так дальше жить просто невыносимо!

Глава 1. Глазами начинающих

Я открыла свой психологический центр в 2018 году. Ушла из вуза, открыла ИП и начала работать. У меня не было начального капитала, было всего два единомышленника, которых точнее было бы назвать «такие же отчаявшиеся бедолаги, как и я». Мне легко перечислять, чего у меня тогда не было: денег, имени, коллег, опыта работы в коммерции, управленческого опыта, толковых идей, минимального понимания концепции работы. Мне сложно сказать, что у меня тогда было. Наверное, трудоголизм, отчаяние и надежда. В общем, оглядываясь назад, я думаю, что это было очень странное решение, основанное по большей части на безосновательной вере в светлое будущее и нежелание смотреть правде в глаза. Если бы я тогда решилась подумать о частном центре как о месте получения доходов, если бы я детально разобралась, что такое бизнес модель, я бы поняла: у меня не получится.

Но меня захватила волна удали молодецкой (правильнее сказать – слабоумия и отваги), я засучила рукава и начала делать дела, одно за другим. Многие из тех дел я не помню совершенно. Помню, что иногда холодильник был пуст, а денег на еду не было. Помню, что иногда плакала, потому что не понимала, что мне делать. Помню, что сама рисовала логотип три дня, а потом все, кто его видел, сказали, что это рисунок ребёнка из детского сада, а не логотип. Я тогда ужасно обиделась на весь мир и отдала последние деньги дизайнеру, который нарисовал нам достойный логотип. Впрочем, мы, по мере роста и развития, переделывали его ещё дважды, пока не нарисовали настолько красивый, что больше переделывать не планируем.

Отдельным приключением было выбрать название центра. Все три сотрудника центра, а также их друзья и родственники усиленно думали, как мы будем называться. Ведь как назовёшь корабль…

Мы пытались пойти от целевой аудитории, писали списки ассоциаций, перекапывали интернет в поисках идей. Мы пытались посмотреть различные сферы: герои мифов, сказок и фильмов, растения, животные, камни, психологические термины и т. д. Но как только мы находили что-то интересное, вроде «анима» (душа), «психея» (богиня) или «феникс», как тут же выяснялось, что какие-то психологи уже забрали это название себе.

Однажды, во время разговора с мамой, я долго жаловалась ей, что все нормальные слова уже разобрали, что красиво назвать центр невозможно и жизнь моя грустна и беспросветна. Мама выслушала меня и весело сказала:

– А ты назови в честь себя!

– Центр имени Ирины Кормачёвой что ли? Как-то длинно… – уныло протянула я.

– Нет. Ты же у меня Ириска, вот и назови центр в честь себя – «Ирис».

Мама в детстве звала меня Ириска. Но как-то в 40 с хвостиком лет не хотелось бы возвращаться к этому милому прозвищу. Я тяжко вздохнула и сменила тему разговора. Кроме прочего, мамина идея показалась мне слишком нарциссичной. Центр имени меня – как-то совсем ни в какие ворота…

Помучившись ещё пару дней, я подумала: «Если подумать, ирис – красивый цветок. Ну и пусть название центра будет в честь меня, мой же центр, в конце концов. Да и нет пока ни одной интересной альтернативы. Посмотрю хотя бы, что этот цветок значит, а там уже и решать буду».

Я начала искать легенды о цветке и нашла множество очень красивых сказаний. Одни народы говорили, что ирисы – это осколки разбившейся радуги. Другие верили, что ирис, листья которого похожи на мечи и копья, – это цветок мужества и силы. Третьи утверждали, что ирисы – это цветы-обереги, которые защищают детей и взрослых от разных бед.

Но наши предки говорили, что ирис – это цветок утешения и возвращения веры в любовь…

«В одной деревне жили старик со старухой. Жили они складно да ладно, в любви и заботе, но не было у них детей. Оба они любили цветы и разводили множество самых разных вокруг своего дома. Цветы им детей заменяли. Наработаются старики за день, сядут на лавочке и любуются на свой цветник. А мимо проходящие люди остановятся, поболтают со стариками через забор, тоже цветами полюбуются да добра старикам пожелают.

Но годы шли, и однажды старуха умерла. Затосковал дед, запечалился. Так ему горько было, что он и цветы забросил, думал, что без её добрых рук, не управиться ему с цветами. А люди видели заросший цветник да пустую лавочку и проходили мимо, поболтать-то не с кем. Так и прожил старик всю осень и зиму, в одиночестве и тоске.

А весною, когда снег сошёл, увидел старик, что возле дома что-то буйно зазеленело, хоть он ничего и не сажал. А потом начали появляться цветы – жёлтые, сиреневые, фиолетовые, белые, оранжевые, бордовые, синие. Да такие необычные и красивые, что не мог ни один человек мимо пройти. Каждый останавливался, звал старика да расспрашивал, что за цветы, да как он их вырастил. Вернулись в жизнь старика и красота, и люди добрые, и отступило одиночество и тоска. И понял тогда старик, что это жена ему привет посылает, чтоб утешить его да развеселить. Стал он снова с соседями дружить, а заодно и цветами делился.

С тех пор и говорят, что ирисы возвращают в жизнь тепло, любовь, радость и веру в то, что жизнь хороша».

А потом я наткнулась на совершенно покорившее меня старорусское ласковое название ириса – «касатик», и решение больше не обсуждалось.

Это было именно то, что я искала. Я хочу, чтобы люди в моём центре находили утешение, начинали снова верить – жизнь стоит того, чтобы жить. Чтобы они снова верили в любовь и испытывали радость. Я хочу, чтобы они с нежностью думали о любимых и близких. Мой «корабль» нужно назвать именно «Ирис».

Так, шаг за шагом я двигалась в полной темноте, изобретая бесконечные велосипеды…

Какая череда событий привела к тому, что сегодня центр вполне успешен, я не знаю даже приблизительно. Но факт остаётся фактом: на третий год работы центра у меня уже был небольшой коллектив, а центр начал приносить маленький доход. Я могла немного расслабиться и позволить себе не только думать о центре, но и делать то, что люблю. Поэтому, когда меня позвали работать в вуз, из которого я так решительно бежала в 2018 году, я согласилась. Я была целым директором психологического центра «Ирис», потенциальным работодателем, а не просто преподавателем без степени. Поэтому я чувствовала себя вполне уверенно, как в вузовской преподавательской среде, так и со студентами.

Мне нравилось работать со студентами, особенно, если мне давали интересные дисциплины. Конечно, моя бесконечная любовь – это «Введение в психоанализ» и «Детский психоанализ». На этих парах я вдохновлённо рассказывала классические и собственные случаи, щедро иллюстрируя сложную теорию, а студенты слушали, раскрыв рот. Иногда мне казалось, что у них даже слегка капает слюна. Да, читать основы любимого психоанализа – мой звёздный час. Я максимально распушала свой павлиний хвост и завораживала чудесными историями исцеления.

С занятий я выходила довольная, но с привкусом стыда. Я чувствовала, что лекции – это лёгкий обман студентов, по нескольким причинам. Во-первых, то, что на занятии занимает 15 минут (рассказ о том, что клиента мучило и как мы из этого выбрались), на практике может занимать месяцы и годы. Во-вторых, психотерапевтическая работа требует огромных усилий от психолога и клиента, что совершенно неочевидно из короткого весёлого рассказа о победе над той или иной патологией. В-третьих, каждый психолог работает в своём стиле, а значит, студенты не смогут, прослушав лекции, скопировать мою работу, им придётся искать собственный профессиональный путь. А в-четвёртых, далеко не каждый психолог готов прикладывать какие-то усилия, чтобы быть качественным специалистом.

Я утешала себя мыслью, что моя задача – увлечь их профессией, помочь им влюбиться в психологию, зайти в неё с нужным настроем, а дальше, когда они начнут выстраивать свой путь, их будут поддерживать те образы, которые я активно пропагандирую: «клиент избавляется от страданий», «внутренний мир человека прекрасен», «клиент вынужден проявлять мужество в терапии», «работа психолога очень тяжела и безумно интересна».

Однажды мне дали читать новую дисциплину: «Профессиональная этика и служебный этикет». В принципе, курс несложный: в 2012 году Российское психологическое общество разработало замечательный документ под названием «Этический кодекс психолога», в котором конкретно указано, что стоит, а чего не стоит делать психологу в рамках своей профессии. Но как читать предмет? Как и любой основополагающий документ, кодекс очень нужен и крайне скучен. Вот, к примеру, важнейший пункт: «Психолог признает право Клиента на сохранение максимальной автономии и самоопределения, включая общее право вступать в профессиональные отношения с психологом и прекращать их». Ужасно скучно!

Только по мере погружения в практику становится ясно, какие именно страдания клиентов и начинающих психологов стоят за этим пунктом.

Когда уходить от психолога? С какими чувствами уходить от психолога? Что делать, если мне плохо после посещения психолога? Что делать, если я не хочу идти к психологу и не могу объяснить, почему? Можно ли поменять психолога без объяснения причин?

Когда отпускать клиента? Что я в норме должен чувствовать, чтобы расстаться с клиентом? Что делать, если я не хочу видеть клиента? Что делать, если я не понимаю клиента? Как понять, когда рано отпускать клиента, и как не пропустить момент, когда пора расставаться?

По мере изучения кодекса всё становится понятно: клиент уходит тогда, когда хочет, по любым причинам, даже без объяснения причин, ибо он – свободное существо. Психолог же должен смиренно и с достоинством принимать решение клиента. Конечно, психолог может плакаться своему психологу или супервизору, что у него не получается, но он ни в коем случае не должен пытаться удерживать клиента, уговаривать его остаться.

Чем же тогда руководствуется огромное количество психологов, радостно вписывая в контракт с клиентом приблизительно такой пункт: «Если у вас появилось желание прекратить занятия с психологом, вы обязаны прийти ещё на три сессии»? Они думают о двух вещах:

– Существует сопротивление процессу, которое может возникнуть по мере приближения к особо болевым точкам. Например, если женщина ищет во всех своих партнёрах материнскую фигуру («я хочу, чтобы он заботился обо мне, обнимал, принимал, понимал, был ласков и добр…»), то причина может заключаться в ранней потере матери (не обязательно в этом, но допустим). Тогда, по мере приближения к тому, чтобы окончательно пройти процесс горевания по матери, она будет испытывать всё большее желание сбежать с терапии. Конечно, лучше бы у психолога был шанс обсудить с ней её желание сбежать. И этот шанс появляется, если она, согласно контракту, придёт, несмотря на своё нежелание идти.

– Практикующий психолог живёт на деньги клиентов. Психологи тоже люди. Им важно понимать, сколько у них клиентов, соответственно, сколько они заработают за месяц. Бывает, они уже запланировали купить мандарины и новое кресло, а тут клиент собрался в закат вместе с мечтами психолога. Вот если клиент придёт хотя бы ещё три раза, мандарины точно случатся, а там, глядишь, и с креслом разберёмся.

Но как бы ни были понятны оба рассуждения, они противоречат кодексу, а значит, эти вопросы должны решаться иначе, не через требование ходить против воли. Фактически, они и решаются иначе, если психолог хороший профессионал.

Чтобы иметь возможность обсудить с клиентом его сопротивление, нужно понимать, что сопротивление будет обязательно, и работать на опережение: тщательно выстраивать пространство близости и доверия, когда клиент чувствует, что может сказать что угодно, а психолог это примет. Кроме того, когда у психолога крепкий контакт с клиентом, он может его просто попросить: «Если появится желание закончить нашу работу, сообщи мне о нем, пожалуйста, лично, а не по смс». На такую просьбу клиенты обычно реагируют гораздо мягче, чем на условие контракта, даже в моменты острого сопротивления.

Что же касается стабильных заработков – тут всё просто. Психолог должен снять свои розовые очки, принять, что он не самое главное событие в жизни клиента, а стабильных заработков в частной сфере не существует. Нужно понимать, что не все клиенты готовы прорываться, не со всеми видами страданий получается работать, а клиенты чаще остаются в долгую терапию, когда мы набираемся опыта. Поэтому, мандарины и кресла нужно планировать условно, с пометкой в голове «если всё будет так же, как и сейчас».

Размышляя о дисциплине «Профессиональная этика», я видела два ограничения: задача-минимум – чтобы студенты не храпели дружно во время моих занудных вещаний; задача-максимум – чтобы студенты прочитали документ и поверили, что нарушение кодекса действительно чревато печальными последствиями.

Самый простой приём, приближающий нас к задаче-максимум, – это драма. Студенты с удовольствием слушают «страшилки» о том, как ужасно обернулось для неких Василия и Марии нарушение законов психологии. Например, Василий отказывал себе в проявлении острых чувств и страшно заболел; Мария не хотела взрослеть – у неё не получались ни карьера, ни отношения; Василий отказывался планировать и контролировать свою жизнь и потому много тревожился, вплоть до панических атак; Мария не хотела заботиться о себе и медленно погружалась в депрессию.

Драму вокруг кодекса разыграть несложно, за каждым его пунктом стоит какая-нибудь трагическая история. Вся психология построена на пробах и ошибках, как Санкт-Петербург построен на костях.

Поэтому лекции мне давались достаточно просто: берём пункт, рассказываем драму, которая его породила, описываем страшные последствия нарушения пункта и вдохновляющие результаты его соблюдения, и всё – интересные лекции готовы.

Проблема была не в лекциях, а в самостоятельной работе студентов. Мне было нужно, чтобы студенты внимательно прочитали и обдумали кодекс, а также принесли мне результаты своих размышлений. Задания вроде «конспект» и «реферат» давно навевают тоску не только на студентов, но и на преподавателей. Очевидно, что выполнение таких заданий порождает бессмысленные копии текстов из Интернета и не требует осмысления и даже восприятия текста. Я же сама люблю шевелить мозгами и жажду показать студентам, что думать – это интересно. Будут ли те, кто найдёт способ сделать задание, не включая мозга? Конечно. Но не они моя «целевая аудитория». Я обычно ставлю им «удовлетворительно» и отпускаю со спокойной душой. Потому что не знаю, что у человека происходит. Может, человек пришёл не туда, ошибся. Может быть, у него несчастная любовь или проблемы в семье, ему не до учёбы. Может, он просто не умный… Зачем наносить лишние психотравмы? Моя работа в вузе нацелена на тех студентов, которые любят психологию или готовы полюбить её, если поймут, что именно в ней так завораживает.

Итак, что же может заставить молодого человека читать скучный документ? Только одна вещь: это касается его лично. В идеале – он хочет доказать, что его несправедливо обидели. Значит, нужно как-то пристроить документ к личной истории. После некоторых размышлений я формулирую задание для самостоятельной работы студентов по дисциплине «Профессиональная этика» следующим образом:

«Написать эссе из двух частей.

Часть 1. Рассказать реальную историю о «плохом» психологе (можно привести собственную историю или историю знакомого, которому вы доверяете).

Часть 2. Проанализировать с опорой на «Этический кодекс психолога», какие пункты кодекса были нарушены».

Чувствуя себя очень умной и красивой, я отправила студентам задание. Я была искренне уверена, что студенты расскажут о том, как психологи дают советы, предлагают рекламные акции типа «приведи друга и получи скидку на консультацию», опаздывают на сессии и выдают оценочные суждения вроде «молодец», «хорошо» и т. д. Это все, конечно, нарушения кодекса, ошибки, если хотите, «ляпы», но обычно они серьёзной угрозы для клиента не несут. Поэтому выполнение задания не должно быть неприятным или травмирующим для студентов.

Как же я ошибалась…

Я вела эту дисциплину только один год, у студентов очной и заочной форм обучения. В общей сложности моё «прекрасное» задание выполнило 86 человек. Думаю, 12 из них списали/купили работы (доказательств у меня нет, но когда стиль изложения домашней работы сильно отличается в лучшую сторону от повседневной «писанины» студента, это наталкивает на определённые подозрения). Остальные 74 студента, скорее всего, выполнили задание честно, и результат меня поразил.