Русский берег. Литературный журнал №1, январь, 2026

– Часа четыре, – ответил Игорь. – Доедем до моста – передохнём, а там поищем брод.

Часа через полтора наша кавалькада выехала к мосту. Брод искать не пришлось – по оставшимся доскам машина бы не прошла, а пешком с велосипедом пройти было не сложно. За речкой дорога пошла с уклоном в нужную нам сторону. Усталости пока не было, педали крутились легко. Вскоре лес поредел, и дорога пошла по краю луга. Широкое пространство запестрело белым, голубым, жёлтым. Но наслаждаться луговым разнообразием пришлось недолго – дорога подошла к оврагу. Тут пришлось спешиться. Внизу было сумрачно и сыро. Разбитая колея в овраге уже давно заросла бурьяном. Потом дорога поползла вверх и вошла в лес. Подъём сбил дыхание, пришлось сделать привал. Перекусили печеньем, попили воды и снова оседлали велосипеды. Солнце мелькало между деревьев огромным красным диском. Это придавало лесу некую таинственность, тревожность, может быть, даже торжественность. Друзья понимали, что скоро наступит вечер и нужно искать пристанище на ночь. Лес вдруг закончился, пространство вокруг людей раздалось вширь. Даже дышать стало легче. И тут дорога стала раздваиваться.

– Доставай карту, – скомандовал Игорю Крыжанов, – будем определяться.

– На карте развилка не показана, – Игорь озадаченно потёр затылок.

– Надо разделиться по двое и проехать вперёд с километр, какая дорога будет более наезженной, ту и выберем, – с уверенностью предложил Крыжанов.

– Нам не стоит разделяться, – высказала опасение Татьяна.

– А может они пойдут почти параллельно и мы будем друг от друга в зоне прямой видимости, – продолжал гнуть Крыжанов.

– Вряд ли это что-то нам даст, – засомневался я, – зона, скорей всего, не очень посещаемое место, к тому же, как я понял, у местных пользуется дурной славой.

– Можешь, когда хочешь, – оскалился Крыжанов. – Вот нам и писатель пригодился, а то думал, что они только бумагу переводят.

– Да пошёл ты! – вяло огрызнулся я.

– Хорошо, – посерьёзнел Крыжанов, – ставим на голосование. Цель уже где-то рядом. Знать бы – где? Высказывайтесь, господа.

– А карта больше ничего не может нам сказать? – спросила Татьяна.

– Дело в том, что зона не означает точечную цель, – высказал я догадку, – и, кстати, она может проявлять свои свойства только периодически. Этой периодичности мы не знаем.

– Плохо дело, – согласился Игорь, – так можно искать до бесконечности. Таня, а твои письмена могут дать хоть какой-то намёк в нашей ситуации?

– Я уже думала об этом, но порадовать вас нечем.

– Прямо хоть монету бросай, – обречённо предложил Крыжанов. – Надо посидеть, молча, сосредоточиться и послушать внутренний голос. А?

– Прямо как в ковбойском анекдоте, – усмехнулся я.

В молодости я занимался аутотренингом, поэтому постарался вспомнить старые навыки: сел на землю, закрыл глаза, отключил слух, настроился на нейтрализацию кожных ощущений и запахов. Вскоре я стал проваливаться в какое-то пространство, где не было ни верха, ни низа. Сознанием я пытался дотянуться до карты. Постепенно плоскость карты стала переходить в трёхмерное изображение, а потом и вовсе в нечто, чему не было объяснения.

Очнулся я о того, что меня кто-то энергично тряс за плечи. Потом долго не мог понять, где я нахожусь. На меня с удивлением смотрели три пары глаз. Выражение лиц у друзей было такое, словно я вернулся с того света.

– Где был, чего видел? – съехидничал Крыжанов.

– Твой самый страшный сон, – парировал я, ко мне возвращалось обычное состояние.

– Давайте решать, – напомнил Игорь, – пока ещё не стемнело.

– Поедем влево. Или у кого-то есть другое мнение? – моя уверенность как-то успокаивающе подействовала на остальных.

Через час впереди замаячили среди деревьев какие-то постройки. Чем ближе мы подъезжали к ним, тем тревожней становилось на душе. Мы въехали в посёлок, так условно окрестили это место, где стояли четыре одноэтажных дома барачного типа и ещё одно здание в два этажа. Побросав на земле велосипеды и рюкзаки. Мы обошли все строения снаружи, громко объявляя о своём приходе. Но тишину, кроме нас, больше ничто не нарушало.

– Надо обследовать все дома, – предложил Крыжанов, – выбрать место для ночлега и… – он красноречиво похлопал себя по животу.

– Тогда расходимся, – Игорь испытывал зуд деятельности, – только поосторожней – постройки старые, давно брошенные, здесь могут полы проваливаться или ещё что-нибудь.

Вооружившись фонарями, мы разошлись в разные стороны. Один небольшой дом имел явно медицинское назначение, потому что там валялись почти истлевшие медицинские сумки с красными крестами. В одной комнате стояли медицинские шкафы с разбитыми стёклами, на стенах висели выцветшие плакаты 50-х годов. Остальные комнаты были пусты. Я направился к двухэтажному зданию.

Дом, доставшийся Игорю, состоял из кабинетов. Узнать их назначение было нельзя, потому что на дверях остались только блёклые следы от табличек. В комнатах не было ни сломанных стульев, ни старых газет, ни брошенных ненужных бумаг.

Крыжанов своё здание обошёл за десять минут и не нашёл там ничего, кроме одной сломанной кровати с панцирной сеткой. С разочарованным видом он покинул дом.

Татьяна обходила свой объект, который напоминал склад. Там во многих помещениях стояли пустые пыльные стеллажи. Все стёкла в доме были закрашены когда-то белой краской, которая местами отшелушилась и отлетела.

В двухэтажном здании были два входа, я направился в ближайший. Войдя в холл первого этажа, мне сразу же бросились в глаза заложенные красным кирпичом дверные проёмы. Кладка была небрежной, выполненной на скорую руку. Я сделал попытку разрушить её ударом ноги, но кладка устояла. Применять больше приёмы карате я не стал – ноги могли понадобиться, когда их придётся быстро уносить. На втором этаже все комнаты были пусты. Странно, но во всех зданиях не было ни одного разбитого стекла. Второй вход в доме ничего не добавил к увиденному. На первом этаже также были заложены дверные проёмы.

Когда друзья сошлись вместе после осмотра, по их лицам было заметно, что энтузиазма значительно поубавилось.

– Что-то здесь не так, – сказал Крыжанов. – Или карта врёт, или мы чего-то недодумали. Татьяна, ну скажи хоть что-то. Что ещё могут открыть нам твои письмена?

– Трудно объяснить, но я попробую. Символ на карте имеет несколько значений: безвозвратность или новый путь. Возможны и другие значения, которых я не знаю.

– И что сие означает? – я вдруг почувствовал в висках сильную боль.

– А то и означает, – пожала плечами Татьяна. – Значит нужно искать то, что может это объяснить. Что именно – не знаю.

– Уже темнеет, – напомнил Игорь, – сегодня мы уже точно ничего не раскопаем.

– Сергей, ты говорил, что в твоей двухэтажке заложены дверные проёмы на первом этаже, – вспомнил Крыжанов. – С чего это вдруг в заброшенном доме проёмы закладывают кирпичом? А может там каморка какого-нибудь папы Карло. Надо бы ещё раз взглянуть, а то вправду становится темно.

Все четверо направились к дому. Крыжанов критически осмотрел кладку, попробовал её плечом, потом ногой, но стена стояла крепко.

– Стоп! У тебя же есть топор, – вспомнил Крыжанов.

– Не дам! – воспротивился я. – Это раритетный топор из немецкой стали. Он только для дерева. Ты хоть раз точил топор по-настоящему.

– Я знал, что у писателей с головой не всё в порядке, – ответил Крыжанов, – но чтоб настолько… Обухом нужно, обухом, голова садовая.

Наконец я понял, чего добивается Крыжанов. Пришлось достать свой ценный топор. Игорь пожертвовал большую кованную ударную отвёртку. При свете фонарей мы по очереди стали долбить кладку. Через какое-то время Игорю удалось выбить первый кирпич, а дальше пошло легче. Через час пролом расширили настолько, что в него можно было протиснуться, но только не Крыжанову. Он и довершил разборку проёма настолько, что мог пролезть сам. Мы сложили свои рюкзаки рядом с проходом и, вооружившись фонарями, полезли внутрь. Мы не ожидали, что столкнёмся с непонятным так скоро: лучи фонарей терялись в пространстве, хотя, по логике, до противоположной стены от проёма должно быть не более двадцати метров.

– Стоп, ребята! – опомнился я. – Дальше не идём. Тут чертовщина какая-то. Вылезаем обратно и устраиваемся на ночлег. Полезем сюда на рассвете.

– Сергей прав, – поддержал меня Игорь, – соваться ночью в эту непонятную дыру – верх беспечности. Лучше всё-таки дождаться утра.

– Тогда какого рожна мы сюда припёрлись! – восстал Крыжанов. – Сидели бы дома спокойненько – диван, телевизор, компьютер, тапочки…

– Я тоже против, – призналась Татьяна, – не очень хочется сейчас лезть в эту темень. Надо бы поесть и лечь спать.

– Подчиняюсь большинству, – сдался Крыжанов. – Но учтите – подыму всех рано.

Мы достали из рюкзаков бутерброды и бутылки с водой. Кое-как поужинали при свете фонарей и, забрав рюкзаки, поднялись на второй этаж. Решили переночевать там, чтобы с рассветом солнце послужило нам будильником. Спальных мешков у нас не было, ведь наша поездка была ознакомительной, разведкой. Спать на пыльном полу в брошенном давно доме было неуютно и противно. Но выбора не было.

Даже сквозь запылённые стёкла солнце больно било по глазам. Поэтому все проснулись почти одновременно. У Крыжанова во рту была такая сухость, словно он неделю пробирался по пустыне. Сказывались недавние запои. Он полез в рюкзак за водой и с жадностью опорожнил литровую бутылку.

– Тебе этого не понять, – бросил Крыжанов, поймав мой пристальный взгляд. – Ты ведь всегда свою норму знаешь.

– Знаю, – согласился я. – У меня дядька помер от запоев в сорок с хвостиком. Глядя на него, я и установил себе норму. Хотя, знаешь, завидую людям, которые могут напиться и забыть хоть на время свои проблемы, то есть совсем отключиться.

– Мужчины, может хватит психоаналитики, – подала голос Татьяна.

– Правильно, – поддержал её Игорь, – надо поесть, а потом лезть в преисподнюю. Надеюсь, там не будет очень жарко.

– Как знать, – буркнул Крыжанов, с сожалением поглядывая на пустую пластиковую бутылку.

Наспех позавтракав, мы собрали рюкзаки и двинулись к пролому. На душе было тревожно и неуютно. Мы проверили фонари, перекурили и полезли внутрь. Обухом топора я забил в кладку крюк и привязал к нему крепким узлом верёвку. Внутренне пространство за проломом казалось более объёмным, чем само здание. Нужно было как-то определить границы пространства, поэтому я предложил сначала двигаться вдоль левой стены. Лучи фонарей выхватывали из тьмы какие-то нагромождения кирпичей и досок. Было непонятно, почему строители побросали стройматериалы, которые в советские времена всегда были в дефиците. Продвигались мы медленно – нужно было разматывать шнур, к тому же, опасались наличия колодцев или других препятствий. По всем расчётам стена должна была закончиться давно, судя по внешнему периметру здания, но это не произошло. Когда я отпустил последние метры шнура, мы остановились.

– Что дальше? – спросил Игорь. – Тут что-то странное происходит.

– Да, уж… вляпались… по самое некуда, – подвёл итог Крыжанов.

– И чего вы разудивлялись? – во мне вдруг вспыхнула непонятная злость, – ведь это же аномальная зона. Иллюзия прогулки уже закончилась. Есть два варианта: мы возвращаемся и забываем о своём путешествии или продолжаем обследовать зону.

– Сергей прав, – вмешалась Татьяна. – Мы все здесь добровольно. Лишние дебаты – лишнее время. А продуктов у нас в обрез.

– Тогда нам стоит вернуться назад и попробовать движение по правой стене. Должно же здесь что-то быть кроме темноты.

Моя уверенность подействовала на остальных. Смотав шнур, мы передохнули и стали продвигаться вправо. Высвечивая фонарями пространство, мы обратили внимание, что в этой части дома почти нет стройматериалов. Стена, вдоль которой мы двигались, стала изгибаться. В конце концов, стена стала искривляться, шнур закончился, а результатов так и не было.

– И тут пустышка, – вздохнул Крыжанов, когда все присели отдохнуть и посовещаться. – По-моему мы идём неправильно. Что толку ходить по верёвке вдоль стены. Это как пьяный всю ночь ходил вокруг большой бочки, приняв её за забор, идущий к дому.

– А что ты предлагаешь? – спросил Игорь.

– Мне кажется, – Крыжанов на мгновенье задумался, – что нужно перестать бегать, как собака на привязи. Надо вернуться к пролому, собрать как можно больше досок и устроить костёр. Оставить одного человека поддерживать огонь, а остальным пойти цепью вглубь.

– Но мы не знаем, как долго идти, – засомневалась Татьяна. – Мы можем потеряться поодиночке в этом мраке.

– Лёша, пожалуй, дело говорит – поддержал я Крыжанова. – Идти надо на расстояние видимости огня за спиной. А чтобы не потеряться, надо идти цепью, и чтобы видеть фонарики друг друга. Если и это не даст результата, то можно вернуться и как следует подготовиться к следующей экспедиции. Согласны?

Все решили, что такой вариант имеет смысл. И снова мы вернулись к пролому. В течение часа мы натаскали много досок. Осталось выбрать кострового. Никто не хотел оставаться, поэтому решили использовать старый проверенный способ – тянуть на спичках. Увы, мне досталась короткая. Конечно, мне не очень хотелось оставаться у костра, но пришлось подчиниться жребию.

Запалить костёр мне не составило труда, так как на такой случай у меня была припасена небольшая пластиковая бутылочка с бензином. Странно, но пламя, взметнувшееся метра на три, показало, что здесь нет потолка. Но самым странным было то, что меня это уже нисколько не удивляло. Метаморфозы человеческого сознания трудно объяснить рациональным путём. Неужели человеческая приспособляемость не имеет границ. Подкладывая доски в костёр, я перебирал в памяти все известные случаи в истории и из своего опыта, когда человек выбирался из таких невероятных ситуаций, что это никак не поддавалось логике. Временами я вглядывался в темноту, куда ушли мои друзья. Иногда мне что-то мерещилось, глаза слезились то ли от дыма, то ли от напряжения. Неизвестность мучила, как жажда. Не знаю почему, но я боялся смотреть на часы. Поэтому ощущение времени стало размытым.

Костёр прогорал быстро, потому что за многие годы доски высохли до звенящего состояния. Я прикинул запас дров и решил ещё натаскать досок. Такая работа давала хоть и небольшую, но всё-таки иллюзию какой-то деятельности. Бездействие вообще было противно моей натуре. Отдыхать я не умел, курорты презирал. Через три дня пассивного отдыха у меня начинался непонятный зуд, и я начинал доставать своих близких. Именно поэтому мы с женой отдыхали в разное время и в разных местах. Она не разделяла моих стремлений полезть в горы, забраться в тайгу, пробираться по узким тропам сквозь заросли кустарников, чтобы посмотреть развалины древнего монастыря или замка. Романтика костров и палаток не привлекала её. Меня же раздражали тучные тела загорающих на пляже людей, скованных ленью и нелюбопытством, тающих под южным солнцем с банкой пива.

Через какое-то время я понял, что досок, сколько ни собирай, надолго не хватит. В очередной раз подсобрав запас дров, я решил отправиться вслед за друзьями. Побросав все доски в костёр, я двинулся в темноту. Луч фонаря выхватывал часть пространства на десяток метров. Этого вполне хватала, чтобы не налететь с ходу на препятствие или вовремя заметить яму. Иногда я оглядывался в сторону костра, чтобы не потерять ориентира… По мере продвижения огонь удалялся и удалялся. Я стал опасаться, что последний ориентир скоро исчезнет из поля зрения. Остаться одному в этой кромешной тьме было тоскливо, даже если с тобой фонарь. Подумалось, что в космосе – огромном, бескрайнем всё-таки сверкали звёзды, а тут – чистая преисподняя. Неожиданно луч фонаря выхватил впереди преграду. Это была кирпичная стена. Боже, правый! Неужели я дошёл до какой-то границы в этом непонятном, чёртовом пространстве. Не знаю почему, но выбрал направление вправо вдоль стены. Мне показалось, что где-то впереди замаячил слабый свет. Сначала я подумал, что это луч фонаря отражается от какой-то поверхности, потом решил, что у меня устали глаза – вот и мерещится всякое. Но чем дальше я шёл, тем явственней становился свет. И тут я увидел какой-то пролом в стене, откуда исходил свет. Сначала пришла мысль, что я каким-то непостижимым образом вернулся назад. Но около пролома в стене не было ни наших рюкзаков, ни костра. К тому же проём в стене был другой формы и значительно больший.

И тут я застыл… То, что я увидел в проломе стены, скорее напоминало галлюцинацию, хотя нет – мираж. Я помотал головой, пытаясь избавиться от наваждения, надавил пальцами на глазные яблоки. Но видение не исчезало. Со мной происходило что-то странное: исчезли тревога, усталость, ощущение реальности. Там, за стеной, сквозь пролом в обыкновенной кирпичной стене открывался необычный мир. Не секрет, что мозг работает не как цифровая система, а как аналоговая. Но в данный момент моё сознание не могло найти аналога тому, что видели глаза. А видел я небольшой город с ровными чистыми улицами. Дома там скорее напоминали коттеджи или особняки не выше трёх этажей. Около каждого дома был небольшой ухоженный садик: газоны с клумбами цветов, небольшие деревья, которые не доводилось видеть ни в родном краю, ни за границей, ни в кино, ни в книгах. Архитектура домов была мне совершенно незнакома, хотя в этой области я считал себя в некотором роде знатоком (всё-таки первое моё образование было строительным). Но больше всего меня удивили высокие башни, стоявшие на улице через каждые четыре дома. Башни были круглые в сечении и чем-то ассоциировались с восточными минаретами. Но чем больше я вглядывался в них, тем больше понимал, что сходство с минаретами чисто условное. Просто в памяти не возникало другого аналога. Башни по своим архитектурным деталям не были похожи ни на одно из строений, которые мне доводилось видеть или знать. Даже замысловатая архитектура Гауди в Барселоне не давала сходства. Людей на улицах не было. Могло показаться, что город ими оставлен. Но порядок, царивший на улицах, напрочь отметал такое предположение.

Спокойствие, умиротворение, даже ощущение счастья исходили от неведомого мира. Всё в нём было непонятно, а ещё более непонятным был источник света в этом мире. Солнца не было видно, хотя всё пространство было освещено очень ярко. Казалось, воздух сам светится каким-то золотым светом. Радостное ощущение не покидало меня. Небо было золотого цвета. Такого безудержного эйфорического состояния мне не приходилось испытывать ни с любимыми женщинами, ни во время прыжков с парашютом. Мне даже и сравнить было не с чем. Этот мир был настолько призывный, что я решил познакомиться с ним поближе. Я уже шагнул в сторону пролома, как вдруг ощутил давление в висках. Нет, это не была боль – тупая, изнуряющая или острая, а нечто предупреждающее. Я остановился, пытаясь понять происходящее со мной. Взгляд мой оставался прикованным к видению необычного мира – такого манящего, загадочного, полного неги и спокойствия. Я сделал ещё несколько шагов. И тут внутри себя услышал чей-то голос. Теперь уже трудно объяснить это и передать слово в слово, но общий смысл мне удалось сохранить в памяти. Голос звучал у меня в голове, но это был не внутренний диалог, а общение с некой сущностью. Причём, сущностью высокого порядка. В какое-то мгновенье в мозгу мелькнула быстрая, как молния, мысль, что со мной говорит ангел. Но я почему-то точно знал, что это не ангел. Голос настойчиво призывал меня остановиться и хорошо подумать. Он объяснил мне, что переступив некую границу за силовым экраном, я уже никогда не вернусь в свой мир. Причину он не озвучил. Сущность, говорившая со мной, заставила меня думать настолько интенсивно, что в это даже трудно было поверить. Я много читал, что во время клинической смерти или в особо критические моменты своей жизни люди обозревают всю свою жизнь как ускоренную кинохронику. Но я-то был жив и, похоже, в здравом уме. А мой невидимый собеседник продолжал говорить со мной. Было понятно, что он читает меня, как открытую книгу, выуживая из подсознания даже то, о чём я давно забыл и никогда бы не вспомнил до конца своих дней. У меня где-то промелькнула мысль о рае, но слегка иронично голос отверг её. Я пытался выяснить, как долго живут в их мире. Но ответ был уклончивый. Я только понял, что там срок жизни не ограничен, но и не вечен. Голос сообщил мне, что выбор я должен сделать сам. Такой борьбы с самим собой я не испытывал никогда. Я довольно стойко сопротивлялся искушениям, которые меня подстерегали в жизни, и втайне очень гордился этим. То, что происходило со мной в этот момент, не имело ничего общего с прошлым. Голос объяснил мне, что в их мир уходят люди, которых уже ничего не держит и ничего не связывает в их родном мире, что в новом мире люди начинают новую жизнь, где прошлый опыт может оказаться бесполезным.

На мой вопрос, много ли людей уходит в их мир, голос ответил коротко: только те, кто ищет путь и кто сумел его преодолеть. Количество вопросов, которые вертелись в моей голове, значительно превосходили мою способность их задать. Удивительно, всё происходящее напоминало фантастический сон. Ещё не приняв решения, я снова шагнул к проёму. Загадочный мир был на расстоянии вытянутой руки. И я протянул руку… Тут она наткнулась на упругое препятствие – два мира разделяла прозрачная мембрана, на преодоление которой требовалось некоторое усилие. И снова голос зазвучал во мне. Он предупреждал, что я не готов к переходу, что моя миссия в моём мире ещё не исчерпала себя. Мысли о собственной миссии, о своём предназначении иногда приходили на ум, но также быстро уходили, потому что, не смотря на многие свои недостатки, я всё же не страдал манией величия, не надувался от собственной значительности. Подобные качества в людях вызывали у меня, в лучшем случае, снисходительную улыбку. Мне хотелось задать собеседнику ещё вопросы, хотел что-то узнать о своих друзьях, какое отношение или влияние имеет их мир на нашу цивилизацию, хотел узнать исторические корни землян… Но, похоже, контакт был прерван. Больше я не слышал ничего, кроме гула собственного сердца. Отступив на несколько шагов, я почувствовал, что давление в висках ослабло. В последний раз я взглянул на неведомый мир, словно хотел запомнить как можно больше из того, что довелось увидеть, как можно больше деталей. Там, за пределами привычного мне мира, ничего не изменилось.