Заберу твою жену

Марья Коваленко

Заберу твою жену

Глава 1

– Делайте, что хотите, но девка должна забеременеть! Мужика потом в расход. За его папашей мы отправимся, когда будет наследник.

– С первого раза может не получиться, – мнется тучная тетка в белом халате. – Возможно, нам придется повторять процедуру. И не раз.

– Мне пофиг! Я дал этой дуре три месяца на то, чтобы залететь. Если она за такой срок не смогла попасть к нему в кровать, то пусть теперь терпит.

Мой тюремщик бросает холодный взгляд на девушку в углу комнаты.

Я тоже пытаюсь посмотреть в ее сторону, но вижу лишь силуэт. Похоже, укол, который сделала врачиха, уже подействовал. Я превращаюсь в беспомощный кусок мяса. С браслетами на руках, с веревкой на ногах и с долбанным катетером в вене.

– Пожалуйста, можно, я хотя бы дам ему воды?

Этот голос я знаю. Девчонка. Ее взяли вместе со мной. Вытянули из дома сразу после свадьбы брата.

– Детка, ты дашь ему гораздо больше, – надсадно смеется тюремщик. – А потом мы будем жить с тобой долго и счастливо.

Урод подходит к девушке. Поправляет повязку на ее ладони. И осторожно гладит по лицу.

– Прошу вас, не надо… – женский голос похож на звон бьющегося стекла.

Я дергаюсь от него. Последний раз пытаюсь освободиться. А уже в следующую секунду перед глазами темнеет, и я отключаюсь.

Пять лет спустя

Конференц-зал благотворительного фонда «Содействие»

Катя

Микрофон обжигает пальцы.

Я с детства боюсь выступать на публике. И как назло уже четвертый год вынуждена почти каждый месяц брать в руки это орудие пыток.

– Новый спонсор вообще собирается приходить?

Пытаюсь взглядом прожечь дыру в конверте на стойке.

У некоторых богачей странные причуды. Кто-то любит, чтобы о нем объявляли как о новом миссии – с детским хором и оркестром. Кто-то посылает вместо себя какую-нибудь знаменитость. А есть такие, как сегодняшний Конверт.

Он готов явиться лично. Обещал собственными ногами взойти на эту сцену. Но до последнего мгновения хранит инкогнито.

Все что у нас есть – запечатанный конверт с суммой и фамилией. Однако вскрыть его можно лишь, когда мистер Щедрость возьмет в руки этот проклятый микрофон.

– С минуты на минуту будет. Об отмене визита никто не сообщал, – жмет плечами Аня, моя помощница.

– О своей непунктуальности он тоже не предупредил.

– Загадочный очень.

– Да. Яйцо в утке. Утка в зайце. Заяц в конверте…

Цокая каблуками, я переминаюсь с ноги на ногу. Дико хочется поскорее закончить с официальной частью и сбежать к сыну. Самой забрать его из садика. Отвезти домой. И устроить ужин на двоих.

Мелочь! Но для меня эта мелочь намного приятнее, чем стоять сейчас перед толпой богачей, сверкая бриллиантами, которые стоят намного больше, чем весь бюджет нашего фонда.

– Все. Больше не могу. Развлеки их чем-нибудь. – Так и не дождавшись почетного гостя, я вручаю Ане микрофон.

– Куда ты?

– Пойду, встречу. Вдруг Конверт заблудился и слоняется сейчас где-нибудь по коридорам.

– Хорошо. Ты это… Катя, в приемную лучше не заглядывай. – Помощница стыдливо опускает глаза в пол.

Это даже смешно. Похоже, все знают, что мой пятидесятилетний муж прямо сейчас трахает в приемной очередную молодую ассистентку, мою сверстницу. И сочувствуют.

– Не буду заглядывать, – успокаиваю ее. – Только найду нам спонсора и закончу представление.

Уверенная, что так и будет, я забираю конверт и сбегаю со сцены. Не оборачиваясь, ныряю за занавес. Несусь в сторону лестницы.

Маршрут привычный настолько, что могу пройти его с закрытыми глазами.

Вначале поворот налево.

Потом спуск на первый этаж.

Затем десять шагов прямо и…

Дальше должен быть поворот направо, но я со всей скорости врезаюсь в каменную мужскую грудь и замираю.

– Извините… – Смотрю на ботинки. Дорогие. Из тонкой кожи. Размер, наверное, сорок пятый.

– Ничего.

От низкого хрипловатого голоса по телу бежит холодок.

– Вы…

Хочу сказать «на презентацию», но мой взгляд поднимается выше – скользит по дорогому костюму, белоснежному воротнику рубашки, по квадратному подбородку с небольшой эротичной ямочкой…

Слова застревают в горле.

– Герман? – Сердце падает в пятки.

Я отшатываюсь к стене как от призрака.

– Вы ошиблись. – Зеленые глаза прошивают меня насквозь.

– Это ты?

Мне, наверное, нужно к врачам. К психиатру и к окулисту. Мужчина лишь отдаленно похож на Германа Боровского. Такой же мощный, высокий, красивый. Такой же породистый – с волевым профилем, четко очерченными губами и морщинками в уголках глаз.

Он подобие, но не Герман.

– Я… – Незнакомец забирает из моих рук конверт. Не спрашивая разрешения, вскрывает его. И передает мне карточку.

На ней имя, фамилия и цифры.

– Глеб Аристархов, – читаю я вслух.

Однако глупая штука за ребрами упрямо утверждает, что это ложь.

Глава 2

Всю презентацию я не свожу взгляда с нашего нового спонсора. Пытаюсь найти хоть какую-нибудь зацепку, объясняющую мою безумную веру в то, что это Герман.

Я подмечаю то, как он хмурится – сдержанно, будто ничто не способно его удивить.

Ловлю редкие улыбки. В своей радости он тоже скуп – улыбается лишь губами, а глаза при этом остаются холодными.

Слушаю голос – с бархатной хрипотцой, словно простуженный.

Пристально слежу за жестами.

Мой Герман был экономным и в чувствах, и в движениях. Он был равнодушен к рукопожатиям. Никогда никого не обнимал. Наш единственный поцелуй больше напоминал прикосновение к иконе – такой же целомудренный и короткий.

Германа невозможно было прочесть, а все эмоции держались под железным замком.

Не мужчина, а тайник.

К сожалению, Аристархов другой даже в этом. Все его мысли закрыты, но при этом он позволяет себе редкие прикосновения к другим людям – жмет руку организатору сегодняшней встречи, целует морщинистую ладонь его жены, хлопает по плечу одного из первых наших спонсоров – отошедшего от дел пожилого банкира.

Он будто специально ломает мой мозг своей схожестью и разницей.

Вынуждает нарушить заведенный протокол – приковывает к себе все мое внимание на бесконечно долгий час до окончания вечера.

– А он хорош. Кобель высшего класса. Поджарый, высокий, мордастый, – мечтательно ахает Аня.

Она трижды была замужем. Все три раза по большой любви, так что считает себя заслуженным экспертом в мужчинах.

– Ничего особенного, – сама не знаю, зачем вру. – Просто умудрился не отрастить к сорока спасательный круг вокруг талии.

Я насильно заставляю себя отвернуться от Аристархова. Скоро можно ехать домой. Лучше подумать о сыне и ужине.

– А вот в штанах он наверняка отрастил что надо, – тихонько присвистывает моя помощница. – Не удивлюсь, если там настоящий питон.

– Кхм… Аня, он вообще-то здесь не ширинкой торгует, а деньги жертвует. На больных детей!

– Ну и что? Если мужик богатый и щедрый, это не значит, что он монах. Этот точно трахается как демон. Помяни мое слово!

– Вряд ли мне нужна эта информация.

– Тебе да… – сникает Аня. – Твой Мансуров хуже цербера. Сам на презентацию не пришел, зато соглядатая своего отправил.

Она взглядом указывает в дальний угол на неприметного мужчину в сером костюме. Насколько я помню, его зовут Вадим. Это мой новый «хвост» или, как говорит муж – «нянька».

– Бухгалтерия тебе случайно не рассказывала ничего об этом Аристархове? – О муже и его шестерках я даже думать не хочу.

– А как же?! – Круглое лицо Ани расплывается в улыбке.

– И?

– Сорок один год. Не женат. Много лет прожил в Англии. Вернулся на родину месяц назад.

– Негусто.

– Про любовниц, к сожалению, пока узнать не удалось, – жмет узкими плечами помощница.

– Я уже сказала, – обхватываю себя руками. – Не актуально.

– Тебе само собой. А я и четвертый раз замуж сходить не откажусь. Правда… Этот не позовет. У такого, небось, планка выше звезд. Ему только такая, как ты, молодая, тощая и блондинистая, сгодится.

Я пропускаю между ушей весь треп про планку.

– А дети? – почему-то сейчас это кажется важнее. – У него есть дети?

– Никого! Совсем! Бездетный сирота. Хоть бирку вешай «Не бит, не крашен».

Аня в целом не говорит ничего особого, но ее последняя фраза заставляет вздрогнуть.

В памяти, как жуткий кошмар, всплывает момент из прошлого: серый подвальный свет, звуки ударов и глухой хрип.

Как тогда я чувствую беспомощность и цепенящий ужас. Мне страшно за мужчину, которого люблю больше жизни. Страшно за себя, умудрившуюся в девятнадцать лет потерять все на свете.

– Катя, ты что-то побелела, – вырывает меня из воспоминаний Аня. – Может, водички или шампанского?

– Нет… – Я пошатываюсь.

Кажется, пора заканчивать с дурацкой ностальгией и охотой за призраками.

– Давай, я сейчас быстренько сбегаю в бар! Организаторы где-то итальянское игристое раздобыли. Франчакорта! Никакое просекко и рядом не стояло. Тончайшие пузырьки. Аромат – космос. А вкус…

– Спасибо, Аня. Я правда не хочу. Лучше домой поеду. Надо еще сына по дороге забрать. И ужин приготовить.

– Так у вас свой повар. Француз вроде.

Аня добрая и совершенно независтливая, но сейчас слышу в голосе досаду.

– Роберт не любит его высокую кухню. Так что мы с сыном готовим и кушаем сами. А француз кормит мужа.

– Хорошо твой Михаил устроился! – вздыхает Аня.

– Хорошо… – тяну губы в улыбке. – «Только он не мой», – добавляю мысленно и, как примагниченная, снова оборачиваюсь в сторону Аристархова.

– Ого! Вот это взгляд. Он на тебя так смотрит, словно собирается съесть.

Последнюю Анину фразу слышу краем уха. Потом она вроде бы произносит что-то еще. О породе, питоне и подгибающихся коленях. Сует в руки холодный бокал.

Но я даже замечаю.

Все мое внимание приковано к зеленым глазам, смотрящего на меня мужчины. А память опять мучает… однако теперь уже не кошмаром, а кое-чем погорячее и похлеще. Той самой близостью, стоившей мне свободы и подарившей сына.

Глава 3

Пять лет назад

Тучная докторша с удовольствием сделала бы все по-своему. Она несколько раз просила сразу перейти к процедуре искусственного оплодотворения и поместить меня в ее клинику.

Зная, что свободы мне не видать, я тоже надеялась на ЭКО. Умоляя отпустить в клинику, я стояла на коленях перед Мансуровым. Но мой нынешний муж был непреклонен. Он хотел наследника империи Боровских «зачатого естественным путем».

– Ты же любишь его, – Мансуров смеется мне в лицо. – Не ври только! Я знаю, что течешь от одного вида этого мудака. Вот потрахаетесь хорошенько. Исполнишь мечту. А потом я пущу его в расход.

– Он… Герман любит другую. Он не станет со мной…

Путаясь в словах, я пытаюсь переубедить нашего тюремщика. Однако, кажется, это доставляет ему еще больше удовольствия.

– После коктейля, который подготовила ему наша чудесная Валентина Петровна, Боровский не слезет с тебя до самого утра. – Мансуров сам забирает со стола докторши наполненный шприц и подходит к избитому до бессознательного состояния Герману.

– Молю… он живой человек. Вы не можете с ним так.

Несмотря на весь ужас, я в состоянии волноваться лишь о Германе. Наивная девятнадцатилетняя девчонка, я пока и представить не могу, на что способен пусть и избитый, но все еще сильный мужчина.

– Не хочу, чтобы потом какая-нибудь шестерка совала мне в руки бумажки из клиники или утверждала, что мой сын не настоящий наследник, а донорский материал.

– Об этом никто не узнает. Не будет никаких бумаг, – я с ужасом кошусь на врачиху.

К счастью, та понимает и тут же начинает кивать.

– Нельзя никому доверять! Правда, как дерьмо. Она всегда всплывает.

Мансуров даже не смотрит на меня, делая Герману укол в плечо.

– Прошу. Ведь это ненадежно. А вдруг я не смогу сразу… – слово «забеременеть» застревает где-то в районе ключицы.

– Залетишь, как миленькая. Он тебя сейчас так выдерет, что никогда не забудешь свой первый раз.

Ублюдок шлепает Германа по щекам. Ловит его взгляд. И поворачивается ко мне.

– Нет… – Мне страшно за нас.

– Да, детка! Может потом, будешь сговорчивее, если я решу прийти в твою спальню и воспользоваться своей будущей женой по назначению.

***

О том, что означают его намеки, я узнаю через несколько минут.

Уходя из этой жуткой бетонной комнаты, Мансуров снимает с Германа наручники, освобождает от веревок его ноги и швыряет на пол зеленое стеганое одеяло.

Не представляя, зачем оно, я тут же бросаюсь укрывать одеялом Германа. Но жуткий коктейль врачихи уже начинает свое действие.

– Спрячься от меня! – шепчет он разбитыми в кровь губами.

– Это подвал. Здесь нет окон. Только дверь. Одна. – Я бережно стираю грязь с красивого мужского лица и, не удержавшись, целую в колючую щеку.

– Значит, беги за дверь! – стискивая челюсти, хрипит Герман.

– Она… заперта.

Стараясь не смотреть, как напрягаются мышцы на сильном теле, я поправляю одеяло и тянусь за пластиковой бутылкой с водой.

– Проклятие. Вот урод. – Знакомого мне холодного и сдержанного Боровского как подменили. – Да что б его…

За спиной раздается целая тирада из матерных слов.

Я никогда не слышала, чтобы Герман ругался, однако сейчас он матерится как последний сапожник. С бешеной яростью и каким-то непонятным отчаянием.

– Попей. – Я ставлю бутылку рядом с ногами. – Вода чистая. Мансуров открывал ее при мне.

– Вода мне сейчас не поможет. – Герман ударяет кулаками о пол.

Как заколдованная я пялюсь на кровавые отпечатки от его костяшек. Нервно вздрагиваю.

– А я?.. Я могу помочь?

Наверное, и правда нужно бежать. Биться о дверь. Требовать выпустить. Умолять об ЭКО или выполнить любой другой приказ, какой только потребует Мансуров.

Будь на моем месте другая, она, наверное, так бы и поступила.

А я…

– Тебе плохо? – Подсаживаюсь ближе.

– Мне… – Герман набирает полную грудь воздуха и поднимает голову. – Девочка, я не хочу… – Тяжело сглатывает. – Не хочу делать тебе больно.

– Если тебе станет легче…

Я сама дрожащими руками расстегиваю свою блузку. Сама, поднявшись с пола, снимаю удобные поношенные джинсы.

– Лучше бы ты сбежала. – Трясет головой Герман. – Лучше бы вообще никогда не попадалась на моем пути.

Он косится на хлипкую койку в углу комнаты и, чертыхнувшись, бросает на пол одеяло.

В тусклом свете лампы я успеваю рассмотреть на зеленом полотне маленькие желтые цветочки и каких-то птичек. На миг представляю, что это залитая солнцем поляна, а вокруг не серый бетон, а голубое небо.

А потом Герман притягивает меня к себе.

Всего на секунду прикасается губами к губам. Опаляет дыханием. И, дрожа всем телом, сразу же тянет вниз мои простенькие хлопковые трусы.

– Постараюсь осторожно. Если смогу, – хрипит он, укладывая меня на нашу «поляну».

Уже в следующее мгновение я чувствую, как к моим нежным складкам прикасается что-то горячее и большое.

– Я потерплю. – Надеясь на еще один поцелуй, я тянусь к его губам. И в этот же миг Герман двигает бедрами вперед.

Врывается в меня горячим тараном. Насаживает на свой член, так быстро, что я задыхаюсь от боли.

– А… – коротко вскрикнув, до крови закусываю губу.

К этому невозможно подготовиться.

Это совсем не то, что я представляла в своих наивных девичьих мечтах.

Не спасают ни желание, ни влага.

– Черт, какая же ты тугая.

Герман заставляет меня раздвинуть ноги еще шире. Подхватывает под ягодицы и снова резким толчком натягивает, как перчатку, на каменный член.

– Пожалуйста, не так… – Надеясь выбраться из-под тяжелого мужского тела, я бью ладонями в твердую грудь. – Это слишком…

Пытаюсь свести ноги.

Но Германа уже себя не контролирует.

– Тесная. Потрясающая, – шепчет он, вбиваясь в меня все глубже и глубже. – Прости. Прости. Прости… – хрипит, растягивая широкой головкой мою плоть, и обжигая голодными поцелуями шею, ключицы и грудь.

Глава 4

Как только сажусь в машину, призраки прошлого отступают. Я больше в не сером подвале. Рядом нет ни Германа, ни странного Аристархова. Полная безопасность, если не считать Петра – моего пожилого водителя, телохранителя и еще одной «няньки» по совместительству.

– Давай в детский сад, а потом домой, – прошу Петра.

– Вы что-то рано в этот раз.

В отличие от Вадима и ему подобных Петр не большой фанат моего мужа. Подозреваю, если бы не хорошая зарплата, он ни за что не стал бы работать на Мансурова. Так что и его слова – скорее беспокойство, чем попытка упрекнуть.

– Устала. Терпеть не могу эти шоу. На наряды и шампанское денег уходит больше, чем в итоге поступает на счет детского дома.

– Без нарядов это жлобье не дало бы ни рубля, – хмыкает Петр, выруливая с парковки. – А так и волки довольны, и овцам хоть что-то перепадет.

– Это правда. – Вспоминаю малышей из младшей группы.

Без денег Мансурова и его дружков нам пришлось бы отказаться от трех операций. Для детей это означало бы инвалидность. Но после сегодняшнего вечера и щедрых пожертвований у каждого появится шанс.

– Что-то Вадим отстает, – недовольно ворчит, косясь в зеркало заднего вида, Петр. – Потом опять будет обвинять меня, что якобы мы ушли в отрыв.

– Он уже жаловался? – отвлекаюсь от своих мыслей.

– К нему племянник из Липецка приехал. Работу ищет.

Кажется, я понимаю, на что он намекает.

– Миша ни за что не разрешит, чтобы меня возил кто-то из молодых парней.

– У него такая рожа, что может и разрешить, – невесело тянет Петр. – Мне даже перекреститься захотелось, когда его увидел.

– Проклятие. – Закрываю глаза. – Как же мне все это надоело, – произношу так тихо, чтобы даже водителю не было слышно.

– Ну, может, я и зря вас стращаю. Вряд ли Михаил Петрович решится пугать сына. Захочет меня сменить, посадит за баранку того же Вадима. А племянника оставит в наружке. Будет со стороны приглядывать и хвостом кататься, как сейчас его дядька.

– Я попрошу Мишу, чтобы ничего не менял.

Обещание дается мне с огромным трудом. Мансуров не любит бесплатные просьбы. Когда я о чем-то прошу, то сразу же должна заплатить.

Мелочи вроде задержки в детском доме или внеплановой прогулки с сыном обычно стоят не дороже оральных ласк. Что-то серьезнее приходится отрабатывать в кровати. А помощь для кого-то со стороны… по самой высокой ставке.

От этой мысли из груди вырывается тихий горький стон.

– Не надо, Катерина Васильевна. Вадик вас не обидит. А я найду что-нибудь. Отставных военных любят и в охране, и в гараже. Без работы не останусь.

– Я все же поговорю.

За последние два года Миша как с цепи сорвался. Сменил всех, кто мне хоть немного нравился. Его стараниями наша охрана и прислуга напоминает цирк уродцев, а повар – придворного отравителя.

Это совсем не та обстановка, в какой нужно растить ребенка. К сожалению, ни мне, ни Роберту не приходится выбирать.

– Ну вот, приехали, – объявляет Петр, стоит нам свернуть на парковку детского сада.

Задумавшись, я пропустила почти всю дорогу. Зато сейчас оживаю.

Сбросив ненавистные туфли, надеваю удобные балетки. Накидываю на платье удобный жакет и выбегаю на улицу.

***

Елизавета Игоревна, воспитатель средней группы встречает меня с широкой улыбкой. Учитывая астрономическую стоимость сада, так, наверное, и нужно. Но мне все же кажется, что она искренна.

– Роберт сегодня всех удивил, – гладя сына по голове, объявляет она.

– Ты сосчитал до ста? – присаживаюсь на корточки рядом со своим красивым мальчиком.

– Да. На английском, – важно отвечает Роберт.

– Для четырехлетнего ребенка – это феноменально! – ахает Елизавета Игоревна. – Я, конечно, встречала детей, которым хорошо даются языки или счет, но чтобы в таком раннем возрасте и все вместе… Он поразительно умный мальчик.

В ответ так и хочется сказать, что это гены, однако я сдерживаю себя. Миша к своим пятидесяти хорошо освоил лишь один язык – матерный. А мой айкью и близко не дотягивает до айкью настоящего отца сына.

– Думаю, Роберту очень повезло с садиком. – Такой вариант точно устроит всех и не оставит после себя вопросов.

– А нам с таким малышом, – возвращает комплимент Елизавета Игоревна, и я наконец могу увести своего мальчика переодеваться.

– Мама, а мы сейчас сразу домой или сможем где-то погулять? – надевая ботиночки, с надеждой уточняет Роберт.

– Я сегодня пораньше освободилась, так что поедем в парк.

Помогаю ему надеть курточку и застегиваю молнию.

– И ты купишь мне мороженое?

Для любого другого ребенка такое лакомство, наверное, обыденность. К сожалению, мой малыш не балован даже подобными мелочами.

Михаил на дух не переносит детскую еду. Его воротит от вида сладостей. Он терпеть не может яркие книжки для малышей. А милые детские игрушки кажутся ему слабостью родителей, ерундой, которая может испортить ребенка и сделать его слишком мягким.

– Куплю. Если это останется нашим секретом, – заговорщицки шепчу на ухо.

– Тогда придется купить и дяде Вадиму. Иначе он расскажет обо всем папе.

От того, какую логическую цепочку выстроил мой малыш, волосы становятся дыбом. Это точно не мой мозг и не моя продуманность.

– Хорошо. Сделаем его своим сообщником, – подмигиваю Роберту.

Беру его за руку, чтобы вместе выйти из сада. И вдруг лопатками чувствую чужой пристальный взгляд.

Глава 5

Мои ноги врастают в пол. Я еще не вижу человека, который смотрит на меня, но уже догадываюсь, кто это.

Как такое возможно? У меня нет объяснения. Возможно интуиция, развившаяся за последние пять лет до животного чутья. Возможно, дело в смотрящем. Это тот самый редкий представитель человеческого вида, способный сбивать с ног одной своей аурой.

– Здравствуйте! – мой малыш произносит приветствие так четко и спокойно, будто перед ним знакомый.

– Здравствуйте… – Я разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов.

Во рту пересыхает. За ребрами занавес.

– Мы уже здоровались.

Аристархов смотрит то на меня, то на мальчика. Взгляд нечитаемый. В жестах ни одной зацепки. Утес-великан.

«Ночевала тучка молодая на груди…» – вспоминается классика, и я тут же себя одергиваю.

– Не знала, что у вас тоже есть ребенок.

Даже не верится, что любопытная бухгалтерия фонда могла проморгать такой факт. Обычно они знают все обо всех, как КГБ.

– Нет. Я здесь не за ребенком.

Аристархов поворачивается к двери средней группы. И тут же к нему навстречу выбегает наша воспитательница.

– Глеб, ты уже пришел! – Елизавета Игоревна виснет на широких плечах Аристархова и, лишь заметив нас, стыдливо прячет ладони.

Сцена настолько мощно выбивает меня из колеи, что приходится буквально насильно брать себя в руки.

– Извините… – хриплю я как после удара под дых. – Роберт, пойдем. Не будем мешать.

Тяну сына к выходу. И от шока чуть не впечатываюсь в стену.

На улице думать получается лучше. Стараясь выкинуть из головы дурацкую встречу, я демонстративно медленно веду Роберта мимо машины Вадима. Устраиваю сына на детском сиденье. И прошу Петра отвезти нас в парк.

Это именно то, о чем я мечтала последний час. Но от прежней радости почему-то не осталось и следа. По ощущениям, она словно сжалась в упругий колючий комок и изнутри распирает грудную клетку.

***

Прогулка с сыном как всегда, приводит меня в чувства. Вместе с Павлом мы кушаем ароматное малиновое мороженое. Отпускаем в небо воздушные шарики. И скармливаем местным голубям хрустящий багет из ближайшей пекарни.

Петр смотрит на все это с улыбкой. И даже бегает за вторым багетом.

Вадим наблюдает с равнодушием и частенько отворачивается, словно не хочет быть свидетелем наших шалостей.

Как бы то ни было я благодарна обоим.

Уже по опыту знаю, что никто из них не доложит мужу. Никто не станет трепаться с прислугой о моем «неправильном воспитании наследника». И если кто-то случайно нас заметит, они утрясут этот вопрос, не поднимая шума.

По дороге домой Роберт уже сладко зевает, потому я быстро разогреваю ему приготовленные заранее тефтели с пюре. С удовольствием наблюдаю, как сын съедает все до последнего кусочка. И веду его мыться.

Когда Роберт засыпает, вместе с ним проваливается в лечебную дрему и какая-то часть меня.

Сил хватает только на то, чтобы добраться до кухни и приготовить себе легкий салат.