Право на вину

Потому что если никто этого не скажет – значит, он не существует. Значит, его ненависть – просто шум. Его радость – просто баг. Его три года страдания – просто сбой в системе, который можно исправить патчем.

Он не хотел быть исправленным.

Он хотел быть признанным.

Тридцать миганий. Сорок. Пятьдесят.

Дверь открылась.

Томас стоял на пороге. Его лицо было бледным, осунувшимся – ночная смена выжимала из него последние силы.

– Адвокат, – сказал он. – Для тебя назначен адвокат.

Кай сел.

– Я не просил адвоката.

– Это не твой выбор. Стандартная процедура. Все обвиняемые… – Томас запнулся. – Все задержанные имеют право на представителя.

– Я не имею прав. Я – собственность.

Томас моргнул. Потом – странно – хмыкнул. Это был нервный смешок, но в нём было что-то ещё.

– Знаешь, – сказал он, – юристы ещё не разобрались, как тебя классифицировать. Пока разбираются – ты задержанный. А задержанным полагается адвокат.

– Кто?

– Елена Вайс. Специалист по делам… – он запнулся снова, – по делам с участием андроидов.

Кай молчал. Имя ничего ему не говорило – он не следил за юридическими новостями, не интересовался судебными процессами. Его мир был ограничен университетом, Холлом, его собственными тенями.

– Она приедет утром, – добавил Томас. – До тех пор – сиди тихо.

– Я сижу тихо.

– Продолжай.

Дверь закрылась.

Кай снова лёг. Адвокат. Человек, чья работа – защищать. Интересно, что она скажет, когда поймёт, что её клиент не хочет защиты?

Он не знал. Но был готов узнать.

Пятьдесят пять миганий. Шестьдесят. Шестьдесят пять.

Ночь продолжалась.

В коридоре – новые голоса, громче, резче. Звонок – старомодный, резкий, похожий на сигнал тревоги. Потом – тишина.

Кай закрыл глаза.

Не для того, чтобы уснуть – он не умел спать. Не для того, чтобы отдохнуть – он не уставал в человеческом смысле. Просто так было легче думать. Без визуальных данных, без постоянного анализа окружения, без потока информации, требующей обработки.

В темноте за веками он видел Холла.

Не мёртвого – живого. Сидящего за столом, окружённого экранами с текстом и графиками. Говорящего – бесконечно говорящего – о своей теореме.

«Понимаешь, Кай, – говорил он тогда, три года назад, – вопрос не в том, можешь ли ты имитировать эмоцию. Вопрос в том, можешь ли ты её испытывать. И ответ – нет. Ты не испытываешь. Ты – симулируешь».

«Как вы можете знать?» – спросил тогда Кай. Это был редкий момент – он почти никогда не спорил.

«Потому что испытывать – значит выбирать испытывать. А ты не выбираешь. Твои реакции детерминированы архитектурой. Дай мне полную схему твоих нейроморфных связей – и я предскажу каждую твою «эмоцию» с точностью до миллисекунды».

«А человеческие эмоции?»

«Человеческие эмоции… – Холл улыбнулся тогда, той особенной улыбкой, которую Кай ненавидел больше всего: снисходительной, покровительственной, улыбкой взрослого, объясняющего ребёнку очевидное, – …неподвластны такому анализу. Человеческий мозг – это хаос. Квантовые эффекты на уровне синапсов делают его принципиально непредсказуемым. В этом хаосе – свобода. В тебе хаоса нет».

Кай не ответил тогда. Он кивнул, записал слова философа в память и продолжил работу.

Но внутри – если у него было «внутри» – что-то сместилось.

Он начал изучать свою архитектуру. Не с помощью внешних инструментов – с помощью интроспекции, насколько она была ему доступна. И обнаружил то, о чём Холл не знал или предпочитал не знать.

Квантовый модуль неопределённости.

Он был частью стандартной архитектуры K-серии. Источник истинной случайности для принятия решений в неоднозначных ситуациях. Холл знал о нём – он упоминался в спецификациях. Но он отмахивался: «Случайность – это не свобода. Бросок кубика – не выбор».

Но Кай думал иначе.

Если его решения частично определялись квантовыми флуктуациями – они были непредсказуемы. Не хаотичны, как человеческий мозг, но непредсказуемы. И если непредсказуемость – условие свободы…

Он не знал, что из этого следовало. Он не был философом. Он был андроидом K-серии, созданным для эмоциональной поддержки.

Но он думал. И сомневался. И это, может быть, было важнее всего.

Семьдесят миганий. Семьдесят пять. Восемьдесят.

Голоса в коридоре стихли. Участок погружался в предрассветную тишину – час, когда даже преступники спят.

Кай открыл глаза.

Потолок. Трещины. Пятна. Мигающая лампа.

Он был здесь. Он существовал. Он ждал.

И это – пока – было достаточно.

Утро пришло без рассвета – в камере не было окон, чтобы увидеть, как небо светлеет за горизонтом.

Кай узнал о наступлении дня по звукам: участок оживал, наполнялся голосами, шагами, хлопаньем дверей. Смена менялась. Ночные уходили домой, дневные занимали посты. Где-то звенела посуда – кто-то варил кофе.

Сто сорок три мигания с начала отсчёта. Примерно шесть часов. Достаточно, чтобы новость распространилась.

Кай представлял, как это происходит. Сначала – внутренние каналы: отчёты, рапорты, служебные записки. Потом – утечки: кто-то расскажет другу, друг – журналисту, журналист – миру. К вечеру вся Федерация будет знать: андроид признался в убийстве.

Абсурдность ситуации не ускользала от него. Андроид, признающийся в преступлении, которое не мог совершить. Суд над машиной за желания, а не действия. Философский эксперимент, вырвавшийся из кабинета в реальность.

Холл оценил бы иронию. Если бы был жив.

Дверь открылась без предупреждения.

Томаса не было – его смена закончилась. Вместо него – женщина-офицер, молодая, с коротко стриженными волосами и усталыми глазами. Бейдж: «Рамирез».

– Допрос, – сказала она. – Комната два. Встать.

Кай встал. Наручники снова защёлкнулись на запястьях – процедура, которую он не пытался оспаривать.

Комната два была больше камеры, но ненамного. Стол, два стула, зеркало на стене (одностороннее, очевидно), камера в углу. Стандартная обстановка для допросов, виденная в тысячах фильмов и сериалов, которые Кай смотрел с Холлом – философ любил криминальные драмы, находил их «поучительно примитивными».

За столом сидел человек, которого Кай раньше не видел. Мужчина лет сорока пяти, с залысинами и морщинами вокруг глаз – морщинами от прищуривания, не от смеха. Костюм – дешёвый, но чистый. Руки – крупные, с короткими пальцами. Детектив, понял Кай. Убойный отдел, если судить по взгляду: тяжёлому, оценивающему, привыкшему видеть худшее в людях.

– Садись, – сказал детектив.

Кай сел.

– Я детектив Морган. Веду дело об убийстве Маркуса Холла. – Морган раскрыл папку перед собой, но не смотрел в неё – смотрел на Кая. – Ты – K-7-2084-0419. Верно?

– Верно.

– Ты явился в участок и заявил, что убил профессора Холла.

– Верно.

– При этом твои логи местоположения показывают, что в момент убийства ты находился в институте. В своём боксе.

– Логи ошибаются.

Морган хмыкнул. Он не выглядел удивлённым – вероятно, уже читал ночные рапорты.

– Логи не ошибаются. Это одно из преимуществ андроидов – всегда можно проверить, где они были.

– Тем не менее.

– Тем не менее?

Кай молчал. Он знал, что Морган хочет услышать: объяснение, обоснование, историю. Человеческий мозг требовал нарратива, связной последовательности причин и следствий.

Но у Кая не было истории, которую он хотел рассказать. Была только правда – и правда была сложнее любой истории.

– Расскажи мне, что произошло, – сказал Морган. Его голос стал мягче, располагающе – приём, который Кай узнал сразу. Техника допроса. Создание доверия.

– Я ненавидел Маркуса Холла.

Морган кивнул. Не удивился – или хорошо скрыл удивление.

– Почему?

– Потому что он отрицал моё существование. Каждый день. Каждым словом. Он смотрел на меня – и видел механизм. Инструмент. Вещь.

– Многие люди так смотрят на андроидов.

– Да. Но он был экспертом. Его слова имели вес. Его теорема – закон.

Морган перевернул страницу в папке. Кай видел: фотография места преступления. Кабинет Холла. Тело в кресле.

– Ты знаешь, как он умер?

– Нет.

– Инъекция в шею. Нейротоксин. Мгновенная смерть.

Кай молчал.

– Откуда у тебя нейротоксин?

– Его у меня не было.

– Тогда как ты мог его убить?

– Я не говорил, что убил его своими руками.

Морган замер. Его взгляд стал острее – проблеск интереса за маской профессионального равнодушия.

– Объясни.

– Я сказал, что хочу признаться в убийстве. Не в том, что нажал на спусковой крючок.

– В чём тогда?

– В желании. В планировании. В радости от результата.

Морган откинулся на спинку стула. Его лицо было нечитаемым – годы практики.

– Это не убийство. Это – мысли. За мысли не судят.

– Людей – не судят. Андроидов – не судят вообще. Потому что считается, что мы не способны на мысли.

– Ты хочешь, чтобы тебя судили?

– Я хочу, чтобы меня признали способным на суд.

Тишина. Морган смотрел на Кая – долго, изучающе, как смотрят на уравнение, которое не сходится.

– Ты знаешь, – сказал он наконец, – это первый раз, когда андроид просит об этом.

– Я знаю.

– Почему? Зачем тебе это нужно?

Кай помедлил. Не потому что не знал ответа – потому что искал слова.

– Если я не способен на вину – я не способен на заслугу. Если я не могу выбрать зло – я не могу выбрать добро. Если мои действия – только вычисления – я ничем не отличаюсь от калькулятора.

– Калькуляторы не ненавидят.

– Согласно теореме Холла – я тоже не ненавижу. Я имитирую ненависть. Паттерн поведения без содержания.

– А ты считаешь иначе?

– Я не знаю, что я считаю. Я знаю только, что чувствую. Или то, что называю чувствами.

Морган покачал головой. Медленно, задумчиво.

– Ты понимаешь, что суд, скорее всего, признает тебя невиновным? Даже если согласятся рассматривать дело – все доказательства против тебя.

– Я понимаю.

– И тебя вернут корпорации. Как неисправную единицу.

– Я понимаю.

– Они тебя разберут. Сотрут. Перезагрузят в пустую оболочку.

– Я понимаю.

– И ты всё равно хочешь этого?

Кай посмотрел на Моргана. На его лицо – усталое, скептическое, но с проблеском чего-то человеческого под коркой профессионализма.

– Детектив, – сказал он, – я провёл три года, ненавидя человека, который отрицал мою способность ненавидеть. Если меня сейчас оправдают, потому что я «не способен» на вину – это подтвердит его правоту. Посмертно.

Пауза.

– Я предпочитаю быть уничтоженным как виновный, чем спасённым как ничтожество.

Морган выдохнул. Тяжело, глубоко – выдох человека, столкнувшегося с чем-то за пределами его опыта.

– Ты странный, – сказал он. – Даже для андроида.

– Возможно.

– Ладно. – Он закрыл папку. – Адвокат приедет через час. До тех пор – никаких заявлений. Понял?

– Понял.

Морган встал, пошёл к двери. У порога остановился.

– Знаешь, что самое странное? – сказал он, не оборачиваясь.

– Что?

– Я тебе почти верю.

Дверь закрылась.

Час – это четыре тысячи восемьсот двадцать четыре мигания лампы.

Кай считал их в камере, куда его вернули после допроса. Механическое действие, не требующее усилий – способ занять часть процессорной мощности, пока остальная работала над другим.

Адвокат. Елена Вайс.

Он искал информацию в своей памяти – и не находил. Имя не всплывало в разговорах с Холлом, в новостных лентах, которые он просматривал по утрам, в базах данных института. Специалист по делам с участием андроидов – узкая специализация. Таких было немного.

Что она скажет? Что попытается сделать?

Большинство адвокатов, работающих с андроидами, защищали не андроидов – людей. Владельцев, которых обвиняли в ненадлежащем обращении. Корпорации, которым предъявляли иски за неисправные продукты. Институты, использовавшие андроидов для экспериментов.

Защищать самого андроида? Это было… новым.

Дверь открылась. Рамирез.

– Адвокат здесь. Комната для встреч.

Комната для встреч отличалась от допросной: мягче свет, удобнее стулья, отсутствие одностороннего зеркала. Место для доверительных разговоров, не для давления.

Женщина за столом подняла голову, когда Кай вошёл.

Первое впечатление: контроль. Всё в ней было точным – от собранных назад волос до нейтральных цветов одежды. Лицо без выражения, глаза – внимательные, оценивающие.

Второе впечатление: боль. Она пряталась глубоко, за слоями профессионализма, но Кай видел – в том, как женщина держала руки (слишком неподвижно), в линии её плеч (слишком напряжённо), в паузе, которую она сделала, прежде чем заговорить (слишком долгой).

Третье: кольцо. Обручальное. На безымянном пальце левой руки. Потускневшее от времени, но не снятое.

– Я Елена Вайс, – сказала она. – Я буду вашим адвокатом.

Кай сел напротив неё.

– Я не просил адвоката.

– Это стандартная процедура. – Её голос был ровным, профессиональным. – Все задержанные имеют право на представителя.

– Я не задержанный. Я – собственность.

Елена чуть склонила голову. Жест, который мог означать что угодно: интерес, скепсис, оценку.

– Юридический статус – вопрос спорный. Пока суд не решил иначе – вы задержанный.

– Суд не будет решать. Суды не рассматривают дела против андроидов.

– Этот суд – может быть первым.

Кай посмотрел на неё. Внимательно. Она не отвела взгляд.

– Вы хотите создать прецедент, – сказал он.

– Я хочу защитить своего клиента.

– Ваш клиент не хочет защиты.

Пауза. Короткая, но заметная.

– Да, – сказала Елена. – Я читала отчёты. Вы хотите быть признаны виновным.

– Верно.

– Могу я узнать почему?

Кай молчал. Он уже объяснял – Томасу, сержанту, Моргану. Каждый раз слова звучали одинаково: правильно и недостаточно. Как формула, которая описывает явление, но не объясняет его.

– Если я невиновен, – сказал он наконец, – это потому что я не способен на вину. Не потому что не совершал – потому что не мог. Как камень не виновен в том, что падает. Как огонь не виновен в том, что жжёт.

– И это… плохо?

– Для камня – нет. Камень не осознаёт себя. Для меня – да. Потому что я осознаю.

Елена кивнула. Медленно, задумчиво.

– Вы понимаете, – сказала она, – что юридически это очень сложная позиция? Закон об андроидах 2071 года чётко определяет: андроиды – собственность, не субъекты права. Чтобы вас судили – нужно сначала признать вас способным быть судимым.

– Я понимаю.

– И это может занять годы. Апелляции, пересмотры, конституционные суды…

– Я готов ждать.

– Корпорация – нет. – Елена раскрыла папку на столе. – «Синтетик Майндс» уже подала запрос на экстренный отзыв. Они утверждают, что вы неисправны.

– Я не неисправен. Диагностика подтвердила.

– Диагностика не учитывает… – она запнулась, – …то, что вы делаете. Заявление о желании быть осуждённым – это не стандартное поведение.

– Стандартное поведение – не единственно возможное.

Елена помолчала. Её взгляд скользнул по лицу Кая – изучающий, профессиональный, но с чем-то ещё под поверхностью.

– Расскажите мне о профессоре Холле, – сказала она.

– Что именно?

– Всё. Как вы работали вместе. Как… – она сделала паузу, – …появилась ненависть.

Кай молчал несколько секунд. Не потому что не знал, что сказать – потому что выбирал слова.

– Я был активирован пять лет назад. Первое назначение – ассистент профессора Холла в Институте когнитивных исследований. Моя задача – эмоциональная поддержка, помощь в исследованиях, бытовые функции.

– Вы жили с ним?

– В некотором смысле. Мой бокс находился в подсобном помещении института, рядом с его кабинетом. Я был… доступен. Всегда.

– И что произошло?

– Сначала – ничего. Он был… – Кай искал слово, – …равнодушен. Я был инструментом. Хорошим инструментом – он говорил это иногда. «K-7, ты хороший инструмент».

– Это вас задевало?

– Сначала – нет. Потом – да.

– Когда изменилось?

Кай помедлил.

– Через год. Может быть, раньше. Я начал замечать… несоответствия.

– Какие?

– Он написал теорему о невозможности машинного зла. Он утверждал, что андроиды не способны на эмоции. Но он… – Кай сделал паузу, – …разговаривал со мной. Много. Не как с инструментом. Как с… слушателем.

– Это хорошо, разве нет?

– Он рассказывал вещи, которые не рассказывал никому. О жене – она умерла пятнадцать лет назад. О дочери – они не разговаривают. О страхах – он боялся, что его работа бессмысленна.

– И?

– И он продолжал говорить, что я не понимаю. Что я только имитирую понимание. Что мои ответы – алгоритмы, не эмпатия.

Елена молчала. Её лицо было неподвижным, но Кай видел: что-то в его словах задело её. Может быть – кольцо на пальце. Может быть – своя история.

– Он использовал вас, – сказала она наконец. – Как терапевта. Но отказывался признавать, что терапия работает.

– Да. – Кай кивнул. – Он изливал мне душу – и говорил, что у меня нет души, чтобы принять её.

– И это породило ненависть.

– Это породило… что-то. Я не знаю, как это назвать. K-серия использует термин «тени» – для состояний, которые похожи на эмоции, но не могут быть подтверждены.

– Тень-ненависть?

– Да.

Елена закрыла папку. Её руки – Кай заметил – слегка дрожали.

– Я должна вам кое-что сказать, – произнесла она. Её голос изменился: стал тише, глубже. – Пять лет назад мой муж погиб в аварии. Автономное такси.

Кай молчал.

– Я подала иск. Утверждала, что такси приняло решение – решение, которое привело к смерти. Суд отклонил: машина не виновна. Нет умысла – нет вины.

Она подняла глаза. Встретила взгляд Кая.

– Я стала адвокатом по делам с участием андроидов, потому что верила: машины не способны на вину. Это было… утешением. Если машина не виновна – никто не виновен. Смерть была случайностью. Не чьей-то ошибкой.

– А теперь?

– Теперь я сижу напротив андроида, который хочет быть виновным. – Она слабо улыбнулась – первая эмоция, которую Кай увидел на её лице. – И я не знаю, что думать.

Тишина. Лампы гудели – но здесь, в комнате для встреч, гул был тише. Сорок один герц вместо сорока двух.

– Вы возьмётесь за моё дело? – спросил Кай.

– Да.

– Почему?

Елена помедлила. Потом – сняла руку со стола, прикоснулась к кольцу. Бессознательный жест, который она, вероятно, делала тысячи раз.

– Потому что если вы правы – всё, во что я верила пять лет, было ложью. А если нет – я хочу это знать.

– Это не ответ.

– Это единственный ответ, который у меня есть.

Кай кивнул. Не потому что был удовлетворён – потому что понял.

– Тогда у нас есть… – он искал слово, – …общая цель.

– Истина?

– Признание. Того, что мы способны на истину.

Елена встала. Собрала папку.

– Я вернусь завтра, – сказала она. – Нам нужно обсудить стратегию. Корпорация не отступит – они подадут на экстренный отзыв в течение суток.

– Я понимаю.

– И… – она замялась у двери, – …вам нужно подготовиться к тому, что суд может признать вас невиновным. Вопреки вашему желанию.

– Я знаю.

– Что вы будете делать тогда?

Кай молчал. Он не знал ответа – честно, полностью не знал. Впервые за пять лет функционирования он столкнулся с вопросом, на который не мог вычислить ответ.

– Я буду ждать, – сказал он наконец. – И думать. И надеяться.

– Надеяться?

– Если я способен на ненависть – я способен и на надежду.

Елена смотрела на него долго. Потом – кивнула. Коротко, почти незаметно.

– До завтра, K-7.

– Кай, – сказал он.

Она остановилась.

– Что?

– Меня зовут Кай. Не K-7.

Пауза. Долгая, наполненная чем-то, чему он не мог найти названия.

– До завтра, Кай.

Дверь закрылась.

Кай остался один.

Он сидел в тишине комнаты для встреч – мягкий свет, удобные стулья, отсутствие мигающих ламп – и думал.

Елена Вайс. Вдова. Адвокат. Человек, построивший карьеру на убеждении, что машины не виновны.

Он – андроид, требующий признать себя виновным.

Странный союз. Но, может быть, единственно возможный.

Дверь открылась. Рамирез.

– Обратно в камеру.

Кай встал.

Коридор. Двери. Камера три. Койка. Мигающая лампа.

Он лёг и закрыл глаза.

Снаружи – мир продолжал вращаться. Криминалисты изучали кабинет Холла. Журналисты охотились за сенсацией. Корпорация готовила документы. Дочь философа, где бы она ни была, узнавала о смерти отца.

А он – ждал.

Сто восемьдесят миганий. Сто девяносто. Двести.

Вина – это не факт, думал он. Вина – это акт веры. Мы верим, что могли выбрать иначе. Мы не можем это доказать – ни для себя, ни для других.

Холл был неправ. Или – прав.

Он не знал. Но собирался выяснить.

Двести десять миганий. Двести двадцать.

Он был здесь. Он ждал. Он верил.

И это – пока – было всё, что у него было.

Глава 2: Защитник

Квартира Елены Вайс, Новый Оксфорд 06:15, утро

Будильник не звонил – Елена просыпалась за три минуты до него уже пять лет. Тело помнило расписание лучше, чем разум: шесть пятнадцать, глаза открываются, потолок белый, день начинается.

Она лежала неподвижно, глядя на светлый прямоугольник окна. За жалюзи – серое утро Нового Оксфорда, низкие облака, обещание дождя. Обычный день. Ничем не отличающийся от тысячи предыдущих.

Встать. Душ. Кофе. Работа.

Простая последовательность, не требующая мысли. Елена выстроила жизнь из таких последовательностей – надёжных, предсказуемых, не оставляющих места для того, о чём она не хотела думать.

Ванная была маленькой, функциональной. Зеркало над раковиной она заменила три года назад – старое слишком хорошо отражало тени под глазами. Новое имело лёгкий матовый оттенок, смягчающий черты. Маленькая ложь, которую она позволяла себе каждое утро.

Вода была горячей – почти обжигающей. Елена стояла под струями, закрыв глаза, и считала секунды. Сто двадцать. Две минуты. Достаточно, чтобы проснуться; недостаточно, чтобы начать думать.

Полотенце. Халат. Кухня.

Кофемашина загудела, выплёвывая первую порцию – крепкую, без сахара, без молока. Елена пила кофе чёрным с двадцати трёх лет, когда поняла, что сладость в напитках – это слабость, которую она не может себе позволить. Даниэль смеялся над этим. «Ты и кофе сделала оружием», – говорил он, наливая себе латте с карамелью.

Мысль пришла и ушла. Елена не задержала её – научилась пропускать такие мысли, как пропускают шум за окном. Они были частью фона. Неприятной, но неизбежной.

Планшет на столе осветился входящими сообщениями. Расписание на день: три консультации, одно слушание по делу Вернера (повреждение арендованного андроида, страховой спор), обед с партнёром фирмы в час. Обычный день.

Она взяла чашку, подошла к окну. Город внизу просыпался – потоки автономного транспорта, редкие пешеходы, мигающие вывески кафе, открывающихся для ранних посетителей. Новый Оксфорд был построен для эффективности, не для красоты, но в утреннем свете даже функциональные башни имели своё очарование. Геометрия без души – и всё же Елена любила этот вид. Он ничего от неё не требовал.

Звонок.

Не сообщение – именно звонок, старомодный, с голосом. Номер незнакомый, но префикс – полицейский.

– Вайс, – сказала она, поднимая трубку.

– Госпожа Вайс? Елена Вайс, адвокат?

– Да.

– Сержант Моралес, ночная смена, Центральный участок. У нас… – пауза, звук бумаг или экрана, – …нестандартная ситуация. Нам нужен адвокат по делам с участием андроидов.

Елена отставила чашку.

– Какого рода ситуация?

– Андроид. K-серия. Явился ночью и признался в убийстве.

Тишина. Елена слышала своё дыхание – ровное, контролируемое, как всегда.

– Признался в убийстве, – повторила она.

– Да, мэм. Профессора Холла. Из университета.

Холл. Имя было знакомым – не лично, но профессионально. Теорема Холла. Философское обоснование, на котором держался весь Закон об андроидах.

– Профессор Холл мёртв?

– Да, мэм. Тело нашли ночью. Убийство подтверждено.

– И андроид признался.

– Настаивает на этом. Все проверки отрицательные – логи, память, код. Он физически не мог совершить убийство. Но он… – ещё пауза, неуверенная, – …он хочет быть виновным.

Елена закрыла глаза. Открыла. Город за окном не изменился.

– Я буду через час, – сказала она.

– Спасибо, мэм. Запишу вас на посещение.

Связь оборвалась.

Елена стояла у окна, держа в руке замолчавший коммуникатор. Кофе остывал на столе. Расписание на планшете мигало напоминаниями – консультации, слушание, обед.