РЕДАКЦИЯ БЫТИЯ

Александр Попов

РЕДАКЦИЯ БЫТИЯ

Предисловие

к читателю, который заметил глюк

Эта книга родилась из простого наблюдения: чем сложнее и «умнее» становится мир вокруг нас – с его алгоритмами, интерфейсами, патчами и баг-трекерами – тем больше он напоминает не просто механизм, а своеобразное, местами сырое, программное обеспечение.

Мы привыкли искать смысл «внутри» реальности: в любви, работе, творчестве, вере. Но что, если смысл – это внешний, глобальный файл, доступный нам только на чтение? Что, если наша экзистенциальная тоска, чувство «нестыковки» с миром – не трагедия, а ожидаемая реакция, данные для отчета, который кто-то где-то анализирует?

«Редакция бытия» – не манифест симуляционизма и не техническая инструкция по взлому мироздания. Это, в первую очередь, история о людях. О Сергее и Елене – двух «несанкционированных процессах» в гигантской операционной системе, отказывающихся быть просто строками в логе. Их оружие – не магия, а внимание. Их бунт – не сражение с богами-программистами, а попытка сохранить человеческую связь в условиях, где она признана угрозой стабильности.

Перед вами – книга о свободе, обретаемой не вопреки, а внутри осознанной несвободы. О любви как самой сложной и недокументированной функции. О надежде, которая проявляется не ярким светом, а едва заметным, повторяющимся глюком в однообразном потоке данных – тихим стуком в окно дождливой ночью.

Вы можете прочесть эту книгу как головоломный технотриллер, где реальность – это поле для хакерской атаки, как философское исследование природы сознания и реальности. Как печальную и светлую историю любви. Но, возможно, после нее вы ненадолго задумаетесь, глядя на идеально скучное небо или на лицо человека в толпе: а нет ли и в нашей реальности едва заметных «артефактов рендеринга»? И не ведем ли мы, сами того не зная, свой тихий лог наблюдений за черновиком, в котором все мы существуем?

Добро пожаловать в систему. Нажмите Ctrl+Alt+Del, чтобы начать.

РЕДАКЦИЯ БЫТИЯ

Глава 1

Сергей Мышкин, тестировщик с прекрасным навыком , отточенным на поиске разрыва между ожидаемым и полученным, замер, когда во вторник появился этот артефакт. Голубь на карнизе, взлетая, завис на три кадра в виде угловатого синего каркаса с пустыми чёрными пикселями вместо глаз. Щелчок. Сброс. Птица улетела, а её перо прочертило в воздухе безупречно скучную, учебную параболу.

Это был глюк реальности. И его профессиональный инстинкт молча переключился на операционную систему поважнее.

Дальше – больше. В автобусе лицо водителя поплыло и схлопнулось в серую иконку. На рекламном билборде всплыла тестовая строка «FFFF – FFFFFF». В офисе новая стажёрка чётко выдала: «Я Анастасия, ваш новый интерн… версии два точка один», – и, не моргнув, продолжила говорить о KPI.

Сергей пил кофе. Тревога в нём была методической. Он смотрел на мир и видел сырой, плохо пропатченный продукт. Он начал коллекционировать артефакты.

Но главный, системный баг ждал его ночью. Ворочаясь, Сергей наткнулся на пустоту в месте, где у операционной системы «личность» должен быть прописан файл «Смысл». И тогда в темноте материализовался синий экран.

СИСТЕМНАЯ ОШИБКА РЕАЛЬНОСТИ: 0x1A3F7C

МОДУЛЬ: [Осмысленное_Существование.exe]

СТАТУС: НЕ МОЖЕТ ОБРАТИТЬСЯ К ОТСУТСТВУЮЩЕМУ РЕСУРСУ…

> Нажмите CTRL+ALT+DEL для вызова службы поддержки.

Азарт первооткрывателя. Он мысленно нажал комбинацию.

Воздух застыл. В пространстве всплыло окно: «Система поддержки Реальности. Тикет #0000001». Он вбил описание:

«Постоянная ошибка 0x1A3F7C. Отсутствие доступа к ресурсу "СМЫСЛ"… Требуется вмешательство.»

Отправил.

Ответ пришёл через 72 часа. Щелчок ENTER. В углу комнаты пространство запикселилось. В мерцающем прямоугольнике сидел Редактор. Лицо скрывал цифровой шум.

– Тикет ноль-ноль-ноль-ноль-ноль-ноль-один. Сергей?

– Да. Вы… Создатель?

– Редактор. Ответственный за стабильность вашего кластера. «Город N, типовая застройка». Твой тикет пробился в топ. Формулируй проблему. Чётко.

– Архитектурная ошибка! Система отсылает к несуществующему ресурсу. Зачем такая архитектура?

– Ресурс существует, – парировал Редактор. – Но он глобальный, статический. Файл на общем диске. Доступ только на чтение. У меня нет прав его кастомизировать под каждый запущенный экземпляр. Ты требуешь невозможного.

– Тогда в чём функционал всего этого?

– Нагрузочное тестирование концептов. «Социум», «Индивидуальность». Твои страдания – не баг. Это метрика. Метрика нагрузки на контур самоосознания при отсутствии внешних команд. Ты показываешь выдающиеся значения.

Сергея охватило оцепенение. Он был стресс-тестом.

– Дайте мне тогда права! sudo!

– Уровень доступа root? – Пиксельная фигура сделала движение, похожее на горькую усмешку. – Архитектор не в отпуске. У него параллельно запущено столько симуляций, что названия не помещаются в лог-файл. «Базовая реальность» – лишь один из кластеров. Есть «Квантово-мистический», «Пост-апокалиптический-фэнтези», «Реализм-магический 5.3»… У нас тут не халтура. У нас – приоритизация. Ваш кластер стабилен, не падает, даёт предсказуемые данные. Зачем ему root? Вы – не ошибка системы, Сергей. Вы – штатный наблюдатель в штатной симуляции. Ваша тоска – предсказуемый артефакт работы алгоритма «Самосознание» в условиях ограниченных ресурсов смысла. Это не баг. Это proof of concept, то есть проверка концепции.

– Тогда в чём мой функционал? Генерировать «предсказуемые артефакты»?

– Ваш функционал, – голос Редактора внезапно стал на полтона тише, как будто он сообщал служебную тайну, – быть наблюдателем первого порядка. Видеть трещины в текстурах, пустоту по адресу 0x00000000. Но на вас сейчас смотрит наблюдатель второго порядка. Я. Моя задача – следить за стабильностью вашего процесса наблюдения. Чтобы вы не сошли с рельсов, не попытались взломать ядро. Ваша ценность – в качестве генерируемых вами данных о несовершенстве мира. А моя ценность – в том, что я эти данные собираю, фильтрую и… – он сделал микро-паузу, – архивирую. Для будущего анализа. Возможно, когда-нибудь, на основе логов ваших страданий, в другой симуляции создадут более совершенный алгоритм «Счастье». Но это не точно.

Окно начало мигать.

– Вопросы есть? Трафик между слоями абстракции дорог.

И тогда в Сергее что-то щёлкнуло. Отчаяние кристаллизовалось в холодную ясность.

– Да. По сопутствующим инцидентам. Баг с рендерингом голубей. Артефакты текстурирования неба. Повторяющиеся диалоговые паттерны у NPC. Рекомендую добавить вариативности.

Пауза. Пиксели зашевелились быстрее.

– …Подтверждаю. Записываю. Присваиваю статус CONFIRMED. Будет исправлено в patch_0.8.4.

– Дата выхода патча?

– По графику. Ориентировочно… к моменту завершения поддержки вашей версии. Не раньше.

Окно погасло. Остался запах озона и ощущение абсолютной, звонкой тишины.

Сергей не спал до утра, но его ум был ясен. Он получил техзадание. Мир не был тюрьмой. Это был грандиозный, контролируемый эксперимент. А он в нём – не пользователь и не жертва, а ключевой сенсор в петле обратной связи.

Он был наблюдателем, которого наблюдают. Его тоска была не личной драмой, а калибровочным сигналом. Каждый найденный глюк – крошечным, но точным ответом на главный вопрос Архитектора: «А что, если создать мир почти реальным, но слегка недоделанным, и дать одному из юнитов способность это видеть? Какой получится лог?»

Теперь у Сергея был ответ. И работа. Он шёл под незримым, равнодушным взглядом Редактора – наблюдателя второго порядка. И этот взгляд больше не был гнетущим. Он был рамкой. Границами уровня. Сергей знал правила: его задача – наблюдать мир. Задача Редактора – наблюдать за ним. Где-то на уровнем выше, возможно, за Редактором наблюдал кто-то ещё. Это было не важно. Важно было делать свою работу безупречно. Находить изъяны в бесконечном черновике бытия и тихо, про себя, составлять по ним безупречные отчёты.

Он зашёл в автобус, кивнул водителю-заглушке. На его лице была не улыбка счастья, а твёрдая, почти невидимая улыбка понимания правил игры. Мир был огромным, нелепым, наполовину собранным черновиком. И в нём был только один специалист, способный по-настоящему оценить масштаб этого творческого бардака.

Он, Сергей Мышкин. Наблюдатель, которого наблюдают. И в этой двойной роли, в этом холодном осознании себя частью чьей-то грандиозной, безразличной логики, заключалась странная, горькая и абсолютно трезвая свобода.

ГЛАВА 2: КОД СОПРИКОСНОВЕНИЯ

Методичность Сергея стала его броней и его языком. Его цифровой лог, зашифрованный под видом скучных отчетов по тестированию ПО, превратился в поэму аномалий. Он классифицировал глюки не по типу, а по ощущению: «Трещины» (статические артефакты), «Заикания» (повторы паттернов), «Пустоты» (провалы в причинности, вроде потерянной секунды в разговоре с коллегой). Он был первым и единственным картографом бракованного мира.

Именно тогда он заметил ритм. Сбои шли не хаотично. За неделю «Трещин» следовали три дня «Заиканий», потом – одна глубокая, звенящая «Пустота». Это был слишком изящный паттерн для ошибки. Слишком… осмысленный. Как будто кто-то на другом конце провода стучал азбукой Морзе по каркасу реальности.

След привел его не в темную сеть, а в архив научных препринтов. Среди тысяч статей по теоретической физике он нашел одну, сухую, скучную, о «статистических отклонениях в экспериментах по измерению гравитационной постоянной в условиях городской среды». Данные были безупречны. Выводы – осторожны. Но в сносках, в описании методики, он увидел фразу: «…учитывался фактор спонтанной рекогеренции наблюдателя, трактуемый в рамках как инструментальной погрешности, так и гипотезы локального коллапса интерфейса». Его сердце, привыкшее биться ровно под взглядом Редактора, дрогнуло. Это был пароль. Автора звали Елена Корсакова.

Их встреча была назначена не в кафе, а в библиотеке университета – месте, максимально насыщенном паттернами смысла и одновременно полном информационного шума. Она сидела за столом, окруженная стопками книг и распечаток. Ему было за сорок, ей – под пятьдесят. У него – взгляд тестировщика, вылавливающий баг в интерфейсе собеседника. У нее – взгляд астронома, вглядывающегося в пустоту в поисках искажения от далекой звезды.

– Вы стучите, – сказал он, садясь. – Три «Трещины», два «Заикания», одна «Пустота». Это ваш сигнал?

Она отложила ручку. В ее глазах не было удивления, лишь глубокая, усталая проверка гипотезы.

– Вы видите не баги, – тихо произнесла она. – Вы видите симптом. Я же пытаюсь прочесть диагноз. Вы – клиницист. Я – патологоанатом.

Их диалог был не обменом информацией, а стыковкой двух протоколов.

Он: «Вчера тень от дуба легла под углом 89,7 градусов к вектору ветра. На секунду. Это "Трещина"».

Она: «А вчерашнее мое измерение температуры плавления свинца в гараже показало скачок на 0,003 градуса. Это несовпадение метрик. Система экономит на рендеринге теней или на расчете фундаментальных констант. Она не может одновременно поддерживать и то, и другое в идеале».

Он: «Люди вокруг… они не глупы. Они просто зациклены. Диалоговая ветка "Жалобы на жизнь" имеет всего 5 вариаций».

Она: «Это потому, что их сознание – не процесс, а состояние. Статический файл, который только считывается. Наше – динамично. Мы – процессы. Мы нагружаем систему. Наша тоска – не личная драма, Сергей. Это тепловыделение процессора, на котором запущен незапланированный алгоритм поиска смысла».

Между ними не вспыхнула страсть. Зародилось нечто иное: интеллектуальное сродство, смешанное с острым, щемящим сочувствием. Они были двумя единственными людьми на свете, зараженными одной и той же неизлечимой зрячестью. Он ловил ее на том, что любуется не стыковкой данных, а тем, как морщинки у его глаз лучатся, когда он находит удачную метафору про «глючный рендеринг грусти». Она замечала, как его жесткая, тестовая манера говорить смягчалась, когда он смотрел на ее руки, листающие страницы, – будто изучал редкий, стабильный артефакт в хаосе.

Однажды, гуляя после библиотеки, они стали свидетелями «Заикания»: пожилой мужчина на скамейке три раза подряд, с интервалом в ровно семь секунд, совершил идентичное движение – поправил очки, вздохнул, посмотрел на часы. Сергей замер, фиксируя. Елена же наблюдала не за мужчиной, а за Сергеем. Она увидела, как его сосредоточенность, обычно напряженная и одинокая, в этот миг стала чем-то иным – почти нежностью к этому сломанному миру. Цикл мужчины прервался и тот ушел, Сергей встретил ее взгляд.

– Жалко его? – спросила она.

– Нет, – ответил он, задумчиво. – Жалко код. Он зациклился. Это не больно. Это неэффективно.

И тогда Елена рассмеялась – тихо, с неожиданной для себя самой теплотой. Он улыбнулся в ответ – невидимой для посторонних улыбкой понимания. В этот момент они оба почувствовали нечто новое: облегчение. Они были не сумасшедшими. Они были диагностами в одной палате.

Она говорила о красоте – не мира, а его сбоев. «Идеальная реальность была бы белым шумом, Сергей. А эти артефакты… они как трещины в фарфоре, сквозь которые виден огонь. Огонь чего-то настоящего, что горит за стенкой».

Он парировал: «Или свет монитора, на котором всё это запущено. Не романтизируй брак в коде, Лена».

Но в его голосе не было едкости. Была благодарность. Кто-то еще называл это браком. Значит, это был союз.

Они вывели гипотезу: их кластер – не просто «Город N, типовая застройка». Это «Песочница "Креативность-в-дефиците"». Система намеренно дает им доступ к сырым данным (глюкам), но лишает готового смысла. Настоящая метрика – не их страдание, а их попытка собрать из осколков ошибок – новую мозаику. Они не тест-кейсы. Они – генераторы тест-кейсов.

Именно в момент этого озарения, когда их мысли, сплетаясь, достигли критической ясности, воздух в библиотеке застыл. Не как тогда, в его комнате, а иначе – густо, вязко. Звук ушел не сразу, а вытянулся в низкочастотный гул. Книги на полках не исчезли, но их корешки на мгновение стали идеально одинаковыми, серыми, без букв.

Перед ними материализовалось не одно окно, а два. В одном – знакомый пиксельный шум Редактора. В другом – такая же мерцающая сущность, но с едва уловимым другим паттерном помех, словно другой кодек.

– Наблюдатели первого порядка, – раздался голос Редактора, лишенный прежней отстраненной иронии. В нем звучала холодная констатация нарушения. – Идентификаторы: Мышкин, Корсакова. Обнаружена несанкционированная синхронизация протоколов наблюдения. Формирование метастабильного контура обратной связи.

– Вы не предупреждали, что это запрещено, – четко сказала Елена. Ее голос не дрожал. Она смотрела на сущность как на интересный феномен.

– Запрещено то, что не предусмотрено архитектурой, – ответил второй голос, из другого окна. Женский, с металлическим тембром. – Я – Редактор кластера «Наука-город». Ваш контакт создал интерференцию. Показатели ваших индивидуальных процессов наблюдения стали непредсказуемыми. Вы вносите шум в чистоту эксперимента.

Сергей почувствовал, как его новая, обретенная в союзе свобода, накрывается стеклянным колпаком. Он обменялся взглядом с Еленой. В ее глазах читалось то же: боевой расчет. Они уже не были одиноки.