Падение и семена

Наконец, обсуждение завершилось, и оба дипломата с чувством выполненного долга разошлись. Правда, оценивали они результаты переговоров по-разному. Харгривс был скорее рад: «Пусть и не удалось обеспечить твёрдую гарантию нашим интересам и исключить в дальнейшем новые выступления Германии против нас, но – всё-таки там боятся влияния с востока больше, чем британского. И уже даже в принципе не против позволить нам вернуть Францию и Бельгию под своё крыло по-тихому. Повоевать всё-таки придётся, да и коммерческие интересы немецких фирм, будь они неладны… Но лучше самая жестокая конкуренция, чем грозящее нам варварское рабство».

Майснер же думал несколько иначе: «Вот же ж судьба у нашей Германии… Сколько лет стараемся доказать, что мы – настоящие западные европейцы, и имеем законное право, наряду с французами, англичанами и прочими, решать судьбы мира. Но нет, нас не пускают в этот почтенный клуб даже на порог. Мы доказывали свою полноценность в 1870 году, в 1914, доказываем и сейчас – но нет, всё равно не хотят считать себе равными. Даже каких-нибудь итальянцев или испанцев выше котируют на самом деле, чем нас. Такое ощущение, что «настоящая Европа» это только те, кто когда-то были в составе Рима, а все остальные третий сорт. Вот и теперь… не желают вместе с нами, плечом к плечу, противостоять общей опасности, хотя и осознают её. Всё надеются выторговать для себя наилучшие условия. А между тем, обстановка-то всё более грозная… Пользуются милорды тем, что мы не имеем ни времени, ни сил на самостоятельную внешнюю политику теперь, что вынуждены соглашаться на их уговоры и посулы.

Как получается-то? Мы открываем дорогу англичанам и американцам на западе, не слишком сильно им сопротивляемся. Более того, они в итоге смогут занять максимально большую часть нашей коренной страны – столько, сколько вообще успеют взять под контроль. И вот там-то и будет основа типа нашей свободы экономической и возрождения страны… уже под тенью британского и американского флагов, правда. Все труды, все жертвы почти целого века борьбы – спущены в канализацию».

15 апреля 1943 года по улице Бремена шёл очередной военный отряд. Пехота перебрасывалась активно на север Германии, поскольку именно оттуда, как уже сказано, ожидалась основная внешняя угроза. Конечно, основную часть пути солдаты проделывали по железной дороге, но путь с одного вокзала на другой можно было пройти и пешим маршем. Даже нравилось это многим, ведь возможность размяться после тесного вагона когда ещё предоставится… а в конце пути ждут не менее тесные окопы.

Марширующих бодрых военных провожали взглядами все встреченные прохожие, посматривали на них и из окон. Неудивительно, ведь на этой тихой улице, где даже автомобили проезжали нечасто, топот множества сапог звучал удивительно и необычно. Но скоро громкий звук растаял вдали.

А в это самое время в Киле зенитчики разбирали на части ахт-ахт. Пушку следовало поднять на самое высокое здание в городе, чтобы оттуда вести огонь по налетающим самолётам. В последние дни количество налётов существенно выросло, и командование озаботилось безопасностью и самого города, и Кильского канала, перерезание которого могло запечатать кригсмарине в Балтийском море или же рассечь морские силы Германии на две несвязанные неравные части.

В штабах же анализировали опыт недавних боёв в Норвегии и Финляндии, особенности вражеских вооружённых сил. Обсуждали всё это, конечно, и среди самих немецких солдат. Прибывавшие из глубины страны подкрепления и недавно мобилизованные новобранцы живо интересовались тем, насколько силён противник, чего от него можно ждать. Те, кто дрался недавно в Скандинавии, охотно делились своим опытом и впечатлениями.

– Артиллерия? Так себе. Разве что у зиндрийцев получше стала недавно, да и то совсем не для современной войны.

– Авиация? У всех хороша, пусть не самая мощная, но самолёты сравнительно неплохие. И лётчики тоже умелые да настойчивые. Если хотят тебя разбомбить, то непременно разбомбят в итоге. Вопрос только в том, сколько сил и времени потратят на борьбу с истребительным и зенитным прикрытием.

– Танки? Тальфийские танки этот смех один. С трудом до уровня панцер-3 дотягивали в самом начале. Сейчас вроде новые поступают, получше. Но это только на других фронтах, мы же их вовсе не видели ещё.

– Винтовки и пулемёты? Да средненько, как у всех почти. Ничего особенного нет, но и не самое плохое оружие.

Выслушивая всё это, солдаты из числа пополнений и подкреплений успокаивались. Ведь казалось, что победа на севере одержана исключительно вследствие внезапности и неготовности к такой борьбе. Здесь же, в самой Германии, никакой опасности почти нет. Тут они, немцы, на своей земле, даже подвозить боеприпасы на позиции прямо с оружейных заводов можно. Врагу же придётся всё тащить по морю и по воздуху, а уж там асы люфтваффе и подводники кригсмарине устроят ему «весёлый праздник». Вместе с тем, готовиться к отражению предстоящей атаки немцы не переставали. Каждый день тысячи человек, в том числе военнопленные, выходили на рытьё траншей и обустройство укреплений. Организация Тодта продолжала колупаться с атлантическим валом, но самые новые и самые жирные подряды сейчас получала на североморском побережье. Так прошли ещё несколько дней, и вдруг…

Около полудня 19 апреля 1943 года в штабе сил, которые стянули для обороны Гамбурга и окрестностей, зазвонил телефон – прямой, для связи с главным командованием в Берлине. Вскоре новое, потрясающее известие пронеслось по всем частям. Его повторяли водители и стрелки, связисты и повара, денщики и сапёры, моряки и лётчики.

– Нас перехитрили. Пока мы готовились тут напряжённо отбивать нападение, ударили там, где мы и не могли предположить. Что ж, посмотрим, поможет ли это врагу. Внезапность скоро пройдёт, и тогда ему придётся иметь дело со всей нашей мощью. Посмотрим, что же он тогда запоёт и сможет ли далее хвастаться новыми успехами.

Спустя короткое время поступил и ожидаемый приказ: отправляться на новый фронт. С ворчанием солдаты стали укладывать свои вещи и потянулись потом вереницей рассаживаться в грузовики. Предполагалось, что небольшое расстояние они преодолеют на одной, максимум на двух заправках баков, поэтому торопились как можно скорее выдвинуться в путь. Негоже солдату вермахта оставаться в стороне, пока в другом месте кто-то дерётся за фатерланд и лебенсраум…

Но дорога продолжалась дольше, чем кто-либо мог рассчитывать. Уже на подъезде к «старой» границе, которая была до входа немецких войск в Голландию, на колонну, в которой ехал один из батальонов, налетела серафская эскадрилья. Большого ущерба не причинила, хотя один из грузовиков разнесло взрывом фугасной бомбы сразу же – никто даже не успел выпрыгнуть наружу и укрыться в канаве.

– И где же эти чёртовы авиаторы? Они первые только когда надо в пивной пену слизывать с чаши, а чуть доходит до драки, так сразу их не видно и не слышно…

Однако долго ворчать и предаваться унынию было невозможно: вскоре подъехал мотоциклист с указанием продолжать движение: в штабе, видите ли, получено известие, что путь свободен и воздух расчищен. В самом деле, на следующих полутора сотнях километров пути никто более их не атаковал. Правда, встретились ещё 3 грузовика, разорванных в клочья при таких же налётах, поэтому никто, даже самые разбитные весельчаки, не наигрывали романтические мелодии на губных гармониках, а руки крепче сжимали приклады «Маузеров 98». Но вот, наконец, пришло время стоянки…

Остановились они на лесной дороге, там, где были вырублены стволы на большое расстояние слева и справа. Однако открытым это место не было, и заметить его с высоты было бы максимально сложно. Всюду натянули маскировочные сети, под которыми скрывались даже зенитные орудия. Но в случае необходимости приготовиться к бою – хоть против налетающей авиации, хоть против пытающихся приблизиться диверсантов – оказалось бы несложно. И даже окажись рядом крупный отряд неприятельских сил – прорваться и причинить большой ущерб он вряд ли бы сумел так уж просто. Ведь и на подходах к лагерю выставили сильные охранения, плюс местность была насыщена агентами полиции – явной и тайной. Конечно, люди с револьверами в руках не остановили бы противника, но зато успели бы сообщить об его продвижении, а это как раз являлось самым главным и ценным для бойцов вермахта сейчас. Они чувствовали себя в полной безопасности, несмотря на то, что фронт находился в каких-нибудь двухстах километров отсюда, и даже грозил за ночное время придвинуться ещё ближе. Во всяком случае, такой прогноз высказал один из группы артиллеристов, которая со своими пушками ехала прямо по той же дороге на передовые позиции.

Командир пехотного отряда пробовал было высказать пушкарю своё недовольство и даже намекнул тому на возможность крупных неприятностей с контрразведкой. Однако в ответ услышал лишь:

– Вот только не надо меня гестаповцами пугать! Я Варшаву брал, Минск брал, под Москвой был, на Дону сражался, теперь вот опять в бой еду. А вам бы лучше подумать о том, как с врагом встретитесь, и что тогда делать будете. Небось ещё и пострашнее покажется, чем в кабинете на допросе.

Возразить этим словам было нечего, и потому артиллериста с холодностью отпустили дальше. За ночь мимо прогрохотало ещё около двух десятков грузовиков, но это слышали только часовые и командиры. Все остальные поспешили погрузиться в глубокий сон, потому что прекрасно знали, какой роскошью он станет на передовой.

Утром путь к цели продолжился довольно быстро. Оказалось, в штаб дивизии поступила радиограмма – вражеский десант не только основательно закрепился на плацдарме, но и пробует успешно продвигаться вперёд. Несколько населённых пунктов он уже взял, причём попытки немецких контратак отражает весьма успешно. Командир полка, который вскоре вызвал Бёме, чтобы ввести того в курс дела, не мог скрыть своего глубокого раздражения:

– Голландцы ненадёжны. Никто не надёжен! Везде фронты грозят осыпаться и обвалиться, лишь чуть-чуть на них нажмут. И куда только делись доблестные воины, которыми всегда славилась наша страна. Что теперь будет с нынешними слюнтяями, которые дрожат, словно куропатки, при звуке выстрела?

Бёме с лёгкой иронией посмотрел на полковника – явно умудрённого многолетним опытом служаку, начинавшего карьеру ещё до Великой войны. И про себя подумал:

«Может, когда-то, во времена славы Людендорфа, ты и был умелым командиром. Но что сейчас смыслишь в современной войне, со своими старомодными лощёными понятиями? Фюреру виднее, куда вести страну. А такие, как ты, довели её до того, что был нанесён удар в спину. Небось затем ещё радовался, когда «система» восторжествовала, и позорный мир в компьенском вагоне подписали».

Вслух, естественно, ничего не сказал – всё-таки начальству было виднее, куда его приткнуть. Если под командование этой персоны, значит, точно так и нужно для пользы рейха. Впрочем, собственных забот у Эриха Бёме оказалось более чем достаточно, и он уже скоро позабыл о своих переживаниях, переключившись на хлопоты о своей роте. Как оказалось, прибывшие ранее армейцы успели занять самые лучшие помещения, и теперь ему приходилось вести переписку с вышестоящим руководством, требуя, чтобы то всё-таки воздействовало на армейские штабы и помогло выгнать зарвавшихся вояк, не дающих бойцам СС то, что принадлежит им по праву.

Впрочем, долго заниматься бумажной волокитой им не дали. Уже 16 апреля рано утром в распоряжение части на своём Опель-адмирале прикатил командующий фронтом. В выражениях он не стеснялся и прозрачно напомнил спешно собравшимся – и эсэсовским, и армейским командирам:

– Тут вообще-то фронт, мерзавцы! А если кто не понимает и думает, что здесь позволено играть в те же игры, которыми вы привыкли заниматься в мирные дни, то сильно ошибается. Таких буду жёстко наказывать, и не гауптвахтой, а сразу штрафным батальоном. Нечего объедать бюргеров без дела, настало время идти и показать врагу всё, на что вы способны.

Огненная встреча

И вот, около 14 часов дня 18 апреля 1943 года рота Бёме впервые увидела наступающих с северо-запада. Оттуда проламывался батальон на тяжёлых танках, часть из которых выглядела потрёпанными. Однако обороняющимся всё равно пришлось несладко, хотя их активно поддерживали даже и с воздуха. Бомбардировщики люфтваффе сумели нанести некоторый урон атакующим, но оказались довольно быстро отжаты в сторону истребительным прикрытием, появившимся словно из ниоткуда. Естественно, дело было не в новом портале, а в том, что пара истребительных эскадрилий вовремя оказалась пододвинута ближе к линии фронта – и сумела оперативно взлететь на поддержку своих войск. Тем не менее, прорвать с ходу позиции обороняющихся немецких сил советско-веларский корпус не смог: из тыла своевременно успело подойти крупное подкрепление, стабилизировавшее ситуацию.

Но эта видимая стабилизация продолжалась недолго. Помешать переброске дополнительных сил на плацдарм не удалось, оттуда то и дело предпринимались атаки, прощупывания линии обороны в разных местах. И наконец, в полном соответствии с принципом «вода дырочку найдёт», слабая позиция всё же была обнаружена. Стремительным таранным ударом двух танковых полков и одной стрелковой бригады ослабленный участок фронта оказался прорван. Лихорадочные попытки командования залатать дыру привели лишь к попаданию в окружение сразу двух элитных полков, командирам которых были обещаны железные кресты, если они продержатся хотя бы неделю. Не устояли и двух суток, несмотря даже на спешное перенацеливание авиации, пытавшейся помочь в первую очередь окружённым частям.

15 часов 35 минут 18 апреля 1943 года, в 1,5 километрах западнее города Леуварден.

Наступление экспедиционного корпуса временно остановилось, потому что сопротивление оказалось исключительно сильным и энергичным. Надо сказать, что на этом участке немцам повезло относительно – ими командовали достаточно опытные и энергичные офицеры, которые умело сманеврировали ограниченными силами и создали из них практически непроходимый вроде бы заслон на направлении главного удара. Да, эта защита сработала только на ограниченное время, но сейчас выглядела вполне себе грозной.

Её сила только увеличилась в этот момент – из-за очень важного обстоятельства. Если при высадке в Харлингене и даже при входе во Франекер наступающих могла поддерживать морская артиллерия, то теперь они вышли за пределы её действия. Только самые мощные орудия теоретически могли бить на расстояние 18–20 километров и более, отделявшее Леуварден от моря. Но линкоры не могут подойти к самому берегу на мелководье, то есть стрельба уже если и возможна, то только на предельной или близкой к предельной дистанции и после тщательного согласования. А немецкие лётчики не упустят, конечно, случая всадить пару-тройку бомб в неподвижный почти военный корабль.

Уже знакомый нам зиндрийский сержант Элиас Варно готовился к очередному разведывательному выходу. Он проверил свой пистолет-пулемёт, получил новую маскировочную униформу – точно под условия местности, где предстояло действовать. Группе поставили задание: выяснить, сколько вражеских сил сконцентрировано на левом фланге обороняющихся, у Мантгюма и Редюзюма, а также, более конкретно, выяснить количество вражеских орудий, их типы, уточнить расположение позиций и основные подъездные пути.

А в это же самое время на правом фланге, у Дантюмадила, немецкие позиции утюжил бомбардировочный полк. Утюжил, надо сказать, практически напрасно: вторая линия обороны осталась почти нетронутой. Когда началась атака, она практически сразу же упёрлась в стену огня – и, что самое плохое, основные артиллерийские позиции тоже оказались не затронуты бомбами. Они попросту находились слишком далеко, а возможностей артиллерии экспедиционного корпуса, чтобы вести контрбатарейную борьбу на этом участке, не хватало. Пушки интенсивно работали по центру, между Леуварденом и Гикерком, где вертелся постоянно целый полк на «Пантерах». Он отражал пока атаки – но если пойдёт вперёд, то может натворить немало бед. В море, конечно, не сбросит, плацдарм уже слишком силён, однако сотни людей погибнут на линии удара, придётся бросать сходу все имеющиеся танки в контратаку, а их, как назло, не хватает.

Впрочем, и у немецких сил не всё было ладно. Так задерживалось прибытие двух бронепоездов, срочно вызванных на поддержку (у них что-то разладилось в машинах, и сейчас механики паровозных депо напряжённо работали, чтобы устранить неполадку). А командир одного из пехотных полков перелаивался по полевому телефону со штабом воздушной армии. Бомбардировочная эскадрилья люфтваффе по ошибке сбросила бомбы на его позиции, и теперь полковник с чувством высказывал всё, что думает о тех, кто планировал этот вылет, и о лётчиках заодно.

Впрочем, долго думать о пережитом только что самому полковнику – и его подчинённым – не пришлось. В дело вступила зиндрийская артиллерия, 111-миллиметровые орудия, один из последних артполков ещё не перешедших на новые калибры. Однако даже такие снаряды, пусть и относительно слабые по меркам идущей войны, точно не пришлись по вкусу германским солдатам. Вновь начался перезвон по полевым телефонам, вновь звучали крики в рацию о необходимости прикрытия и огневой поддержки. Примерно через десять минут пушки обоих сторон переключились с работы по фронту на попытки взаимной контрбатарейной борьбы. Этот-то промежуток полковник Романцев и решил использовать для атаки: пусть свои орудия молчат, но и вражеские бездействуют. Если полк быстро преодолеет расстояние, отделяющее от неприятельских позиций, то стрелять по нему побоятся, чтобы не задеть своих же.

Этот план удался частично: стремительный бросок позволил сходу овладеть первой линией немецкой обороны. Однако вторая уже сразу начала уплотняться, туда не только оттягивались отходящие войска, но и перебрасывалось подкрепление. Смешанный голландско-норвежский коллаборационистский батальон – был лишь первой ласточкой. Уже через пару часов должен был подойти и собственно немецкий штрафбат, а в штабе ещё и думали – какие же дополнительно силы всё-таки можно сосредоточить на этом участке, чтобы гарантированно удержать позиции.

В 17:40 того же дня Йоран Тиссель шёл на взлёт – вместе с десятками других пилотов. Предстояло нанести мощный удар по немецким войскам, которые, несмотря на понесённые потери, продолжали не просто огрызаться, но и пытаться идти вперёд, всё равно. Особенно угрожающей выглядела обстановка на крайнем правом фланге, у Доккюма. Там, пользуясь растянутостью линии высадившихся войск, вермахт сумел вклиниться довольно глубоко – и не просто выкинуть советские части из самого Доккюма, но и оттеснить их на 4 километра на запад. Ещё немного, казалось, и в этом месте германская армия прорвётся к самому побережью, прижмёт к нему отступающих, а затем зайдёт с тыла и ликвидирует плацдарм, запечатав его со стороны берега и изолировав от внешней поддержки. Во всяком случае, этот манёвр напрашивался сам собой – не выжидать же, пока группировка укрепится. На пути у панцерваффе оставался только населённый пункт Холверд, совсем небольшой, где практически не было возможности удержаться и дать сколько-то эффективный отпор.

Поэтому-то и направились туда бомбардировщики… Лететь с юга Норвегии было недалеко, и первые бомбы коснулись земли около 18:45. На фоне темнеющего неба их взрывы смотрелись особенно колоритно, но немецким танкистам было не до того, они отчаянно маневрировали, пытаясь уцелеть и избежать поражения. Конечно, уничтожить всю бронетехнику без остатка авианалёт не смог, а командование настоятельно гнало оставшиеся силы вперёд. Да они и сами понимали, что всё решается именно сейчас – если не удастся одержать победу, если солдаты в фельдграу не выйдут к самой воде, то спустя сутки, двое положение изменится, и придётся отступать.

И битва продолжалась, продолжалась всё равно. Остатки высадившихся не прекращали сражаться даже после того как около 9 часов вечера их всё же вытеснили из крайней части Холверда. Теперь у немцев оставалось лишь несколько танков, один – с повреждённой взрывом связки гранат гусеницей, около полутораста солдат. Прижатые к морю, однако, не испытывали никакого облегчения. У них самих многие были ранены, боеприпасов – хорошо если на минут десять не слишком интенсивного боя. А издалека доносились едва слышные удары немецких пушек. Час, ну два максимум понадобится, чтобы снять пару орудий с позиций, перевезти их на грузовике, и, как в тире, прямой наводкой расстреливать изолированный уже отряд. Затем даже оставшихся тут немецких войск и их голландских приспешников хватит, чтобы решительным ударом подавить тех, кто всё ещё будет сопротивляться.

Рассчитывать на поддержку от остальной части войск на плацдарме не приходится. Только что по радио сообщили – те тоже отражают сейчас вражескую контратаку по всей линии, а позади, с тыла, уже спешат десятки Опелей и Бюссингов, мерно стучат по рельсам колёса вагонов. Завтрашний день вполне может стать последним для группировки, в том числе и потому, что под вечер люфтваффе сумели повредить танкер «Двина», который должен был доставить горючее на плацдарм. Те четыре танка, которые там имелись, теперь просто не дойдут до Холверда – их уже используют как неподвижные огневые точки.

Около одиннадцати часов вечера и в самом деле немецкая артиллерия начала пристрелку по позициям почти разгромленных уже советских частей позади Холверда. Относительно повезло только в том смысле, что снарядов у врага оставалось немного, но и этого хватило, чтобы пехота попробовала совершить тот самый рывок, от которого всё зависело. Правда, у вермахта ничего не получилось в этот раз, атакующие понесли серьёзные потери и вынуждены были отойти. Однако было понятно, что следующую атаку отразить не получится: даже если свершится чудо и она начнётся без артподготовки, без авианалёта, без поддержки танков – спустя пару минут максимум патроны, у кого они ещё остались, иссякнут. Останется только возможность совершить штыковую атаку и… и на этом всё и закончится.