Падение и семена

Тудасюдакл

Падение и семена

Перекройка

23 марта 1943 года, Хельсинки.

Из здания военной комендатуры вышли двое крепких, подтянутых офицеров. Они сразу сели в автомобиль, ожидавший их, и уехали. В городе постепенно, но неуклонно начиналась новая жизнь. Ещё изредка налетали рявкали в отдалении зенитки, отражая попытки люфтваффе наносить удары по городу и военным объектам в нём. Но такое происходило всё реже, и отнюдь не потому, что в Германии не желали бы отомстить за своё обидное поражение. Желали бы, да ещё как! Вот только возможностей для активного противодействия у них оставалось очень мало. Отпор таким налётам с каждым днём становился сильнее, подтягивались новые истребители, гуще становилась сеть пунктов зенитной обороны. А самое главное – намечались серьёзные проблемы у немецких войск на других участках фронта.

Однако же в самом Хельсинки об этом не думали. Из уст в уста передавалась совсем иная новость – которая буквально шокировала очень многих. Несколько часов назад подвели итоги переговоров, проведённых между советскими и тальфийскими представителями в Ярославле. Точнее, на этой конференции присутствовали поначалу также делегации США, Великобритании и даже правительства Де Голля, однако они «хлопнули дверью», как только узнали о позиции, которую заняли в Серафе, Зиндре и Веларии. Она заключалась в том, что никакого восстановления финского государства или его сохранения в том виде, в каком оно было прежде, до начала войны, допускать нельзя. Как резюмировал этот подход глава серафской делегации:

– Мы столкнулись с агрессивными и беспринципными действиями этого правительства. Соответственно, оно должно быть отстранено и заменено на более предсказуемое, дружественное нам руководство.

Говоря конкретнее, предусматривалось, что финская территория в течение 20 лет будет контролироваться совместной администрацией четырёх стран, и что только их войска будут находиться на этой территории. При этом будет проведена глубокая реконструкция, например, в системе образования – из которой удалят все милитаристские и реваншистские компоненты. От подобных новостей и были в шоке сами финны. Правда, оценки очень даже разнились:

– Нас заберут под чуждое руководство. Не будет больше гордой и вольной Суоми.

– Опять начнётся, как при Бобринском в 1910-м.

– Ну наконец-то. Сколько можно в этом жалком огрызке прозябать.

Куда же, однако, ехали эти офицеры из комендатуры? А они отправлялись осматривать один из трофеев окончившейся финской эпопеи. Зиндрийских моряков сильно заинтересовал, конечно, флот Суоми, и конкретно этим двоим было дано задание – посмотреть захваченную подводную лодку, оценить её технический уровень, возможно, найти оригинальные инженерные решения, которые можно было бы применить. Специалисты с «Севмаша» уже активно работали, но требовалось, конечно, лично осмотреть интересующие объекты, составить собственное представление о теме.

Пока эти профессионалы отправлялись на осмотр, в окрестности Хельсинки прибывали и другие военные. В частности, только что туда подъехал и майор Дилинг со своим батальоном. По опыту войны в его подразделении, как и в других, увеличили количество пулемётов, усилили броневое и артиллерийское сопровождение, так что солдаты, которые ехали в сформированном специально для их части небольшом поезде, были откровенно довольны. Да, они ехали в бой, но ехали, полагая, что уже довольно скоро вернутся с решительной победой. И для полного прикрытия с воздуха у них были уже не только счетверённые пулемёты, как прежде, но и довольно серьёзные зенитные орудия.

А в это самое время далеко на западе, примерно в пятистах километрах от норвежского побережья, шла полным ходом англо-американская эскадра. Она состояла из десятка линкоров и примерно двадцати авианосцев. Приказ перед морским соединением стоял очень даже простой – прибыть в как можно более короткие сроки к норвежским берегам и нанести мощный удар. Разнести там все цели, которые намечены по списку. Ключевыми объектами в нём были судостроительные и судоремонтные заводы, порты, аэродромы. Конечно, даже при всей мощи шедшей полным ходом армады уничтожить всё ценное было бы невозможно… но к работе уже подключалась и сухопутная авиация. Причём конечной целью ударов являлось отнюдь не сокрушение немецко-норвежской группировки, а снижение потенциала территории вообще. Потому что чем больше кораблей (и мощностей по их строительству), авиации, промышленности, электростанций, транспорта попадёт «не в те руки», тем более кислым станет положение английских и американских начальников в послевоенном мире. И наоборот, любые сложности, которые встретятся у врагов, временно числящихся союзниками, как раз будут вполне по вкусу и для Уайтхолла, и для Белого Дома.

Естественно, не только в воздухе и на море пытались действовать англо-американцы. Очень важные миссии выполняли, например, подразделения САС. Одному из них поставили цель захватить центр по производству тяжёлой воды и обеспечить вывоз основного оборудования – после штурма десантниками должна была прибыть транспортная авиация, ряд специалистов и техников. Однако же советские и серафские подразделения продвигались вперёд даже быстрее, чем предполагали изначально в штабе в Лондоне. Поэтому руководство МИ-5 отдало своим бойцам новый приказ – вместо обеспечения вывоза взорвать и уничтожить иными способами максимум имеющейся техники и документации. Вывезли наскоро только десятка полтора инженеров и физиков, а остальных попросту перебили.

Когда спустя несколько часов на этот объект прибыли передовые группы зиндрийского МВД (внутренние войска брали территорию шаг за шагом под контроль, вытесняя немцев и их приспешников, проводя зачистки), то обнаружили лишь дымящиеся развалины, обрывки бумаг и обломки оборудования. Понадобился не один день, прежде чем, наконец, поняли, что именно находилось в уничтоженных лабораториях и цехах. Впрочем, с того момента сразу начали собирать всё, что хоть как-то уцелело, и вывозить для дальнейшего изучения. Тем временем британские адмиралы и генералы ожесточённо спорили, что делать, когда «спецбоеприпас» удастся всё же создать – использовать ли его на подводных лодках для диверсий или сделать мощную авиабомбу. Эти дискуссии, впрочем, продолжались не так уж долго – вскоре в них вмешались американские «коллеги», которые безапелляционным тоном приказали поделиться всеми наработками, пригрозив в случае отказа существенным урезанием военной помощи. Поэтому уже в конце марта 1943 года «Дуглас Дакоты» с пленными немецкими физиками на борту, перелетая по цепочке с одного американского авианосца на другой, прибыли на военный аэродром вблизи Бостона. По дороге в Лос-Аламос их непрерывно охраняли десятки агентов ФБР и УСС.

Естественно, таких людей сразу расселили по комфортабельным помещениям, как это было принято в США тогда. Однако за каждым из них установили плотное наблюдение и начали вести внутренние досье. И сведения, которые собирала контрразведка, выглядели весьма… своеобразно. Помимо регистрации всех личных странностей и манеры поведения, ловили каждое слово физиков и инженеров, каждую их оценку происходящего. Большинство склонялось к тому, что неудача немецкой ядерной программы, её медленный ход – плод случайностей, и полагали, что если бы им предоставилась вновь возможность поработать над атомной бомбой для рейха, они бы её, без сомнения, постарались изготовить усердно.

30 марта 1943 года. В бывшем немецком ядерном центре в Норвегии гулял ветер. А вот обычных прохожих, да и туристов, там вовсе не наблюдалось. И дело было не только в том, что шла война, и почти никому нельзя было вообразить, что возможен туристический поход в эти дни, да ещё и на земле, через которую бои прокатились буквально несколько лет назад. Просто по периметру была выставлена усиленная бдительная охрана. И даже больше того – едва ли кому-то получилось бы увидеть и самих этих охранников прежде, чем встретился бы один из многочисленных патрулей, расставленных в шахматном порядке далеко за пределами основной территории комплекса. Пожалуй, даже в лучшие свои дни, когда тут ещё безраздельно владычествовал сапог германского солдата, нельзя было представить столь плотной и мощной охраны.

Она останется тут ещё какое-то время даже после того, как физики и инженеры облазят и осмотрят каждый угол, когда убедятся, что не осталось ни одного ценного болта или клочка бумаги. Постепенно демонтируют и вывезут всё, что, хотя и не имело бы отношения к атомной программе Рейха, но представляло бы малейший практический интерес – вплоть до отдельных дверей, канцелярских принадлежностей или швабр. И вот тогда уже сюда придут совсем другие люди – сапёры. Они заложат взрывчатку и снесут руины окончательно направленным взрывом. Обломки же будут напоминать о некогда величественных сооружениях ещё несколько лет, пока не скроются под зарослями травы и кустарника. Но всё это будет уже потом, а сейчас в ряде мест – в СССР, в Веларии и Серафе – разворачивается форсированно совместная ядерная программа. Зиндрийское правительство не стало участвовать активно в создании нового оружия, поскольку решило, что для него приоритетом будет достижение собственно военных успехов при помощи обычных войск и традиционных вооружений.

Естественно, министр обороны Зиндра не понял поначалу такой постановки вопроса. В штыки эту позицию приняли было и в генеральном штабе. Однако же глава правительства дал чёткие разъяснения на очередном конфиденциальном совещании:

– Мы не будем участвовать в этой совместной программе, потому что открываем свою. Пусть у нас появится меньше зарядов поначалу, пусть мощность и дальность действия будут не такими сильными, но мы сохраним свою полную автономию. Как мы всегда сохраняли её в военных вопросах. Очень важно, чтобы даже после окончания конфликта в Серафе не нашлось горячих голов, которые решили бы попробовать раскачать ситуацию в свою пользу. Располагая своим собственным атомным оружием, мы надёжно защитим свои рубежи от любых поползновений.

Шли большие дискуссии и по составу будущих ядерных сил. Зиндр исходил из того, что следует опираться в первую очередь на воздушные компоненты. Так как флот в этой стране всегда был на вторых ролях, то призывы разрабатывать делящиеся боеприпасы для кораблей и подводных лодок, хотя и высказывались, но не нашли понимания. Один из экспертов предложил попробовать атомное минирование, но эта инициатива вовсе была отвергнута за ненадобностью. Единодушная позиция была:

– Как бы ни было плохо, мы не станем использовать такие мины – до начала войны. И даже тогда это должно быть средством последнего шанса, позволяющим остановить противника на решающих рубежах, а не способом остановки вторжения на границе или орудием шантажа.

Однако отказываться от активных действий на фронте зиндрийцы вовсе не собирались. Как было решено в рамках очередного совещания в правительстве:

– Нужно сначала устранить первостепенную угрозу, этот самый «Рейх» полностью раскокать. И только затем уже можно будет думать о том, что получится в мирные дни, куда мы направим наши усилия. Пусть не думают в Берлине или где-то ещё, что мы выйдем из вооружённой борьбы или хоть немного ослабим её накал прежде, чем поставим окончательную жирную точку.

Естественно, открывшаяся истина вызвала активное обсуждение и в остальных двух государствах Тальфа. Конечным их результатом стала веларско-серафская конференция 2 апреля 1943 года, в ходе которой решили – обязаться не только не применять ядерное оружие друг против друга, но и не использовать его первыми против зиндрийцев, кроме ситуаций, когда одной из стран будет грозить катастрофическое поражение, наносимое обычными конвенциональными средствами. Однако слишком много внимания этой теме, надо сказать, не уделялось. Было ясно, что в любом случае до конца военных действий просто не удастся создать сколько-то значимого количества атомных боезарядов. К тому же ни у одного из тальфийских государств не было в строю бомбардировщика, способного гарантированно преодолеть ПВО столиц двух остальных соседей. Мало того, отсутствовали пока и проекты настолько мощных и высотных машин.

Да и сведения с Земли не слишком радовали… Продвигаясь шаг за шагом вперёд, обнаруживали, что территория, где побывали немцы и их сателлиты, сплошь и рядом превращена в зону тотального опустошения. Тех объёмов поддержки в восстановлении разрушенного, которые первоначально согласовали, катастрофически не хватало. Уже приходилось задействовать финансовые фонды, в самом начале предназначавшиеся для оплаты поставки грузов в 1944 году. А профильные министерства однозначно сообщали – такими темпами к концу весны придётся залезать и в статьи расходов, назначенные на 1945 год…

Радовались только инженеры и конструкторы: впервые им предоставилась возможность ознакомиться с совершенно другой технологической школой, с принципиально иным подходом к разработке и выпуску вооружений. Особо заинтересовались земными наработками в области танков и артиллерийских орудий, а вот авиацию решили развивать по прежним схемам.

4 апреля 1943 года, Осло.

Майор Дилинг шагами мерил набережную. Ему было поручено прибыть в спешно созданный штаб совместной группировки войск, однако, когда офицер представился на входе и показал свои документы, дежурный сообщил только:

– Подождите ещё час. Вот закончится важное совещание, и тогда вас вызовут на инструктаж.

Сидеть в не таком уж и большом здании ратуши, которое оказалось битком набито теперь, не имело смысло. К тому же Дилинг, как и другие тальфийцы, не понимал, как можно находиться там, где витают облака табачного дыма – на его собственной планете подобной привычки как-то не завелось. Вот и оставалось использовать высвободившееся нежданно время для знакомства с прежде совершенно неведомым городом. И это ведь ещё года не прошло, на днях только девять месяцев минует с момента, как открылся переход. А уже столько событий за такой небольшой срок произошло, столько перемен… И сколько их ещё произойдёт в обозримом будущем, попробуй угадай.

Майор и не стал угадывать. За десять минут до назначенного ему нового срока вернулся штабу, и, точно в указанное время, вошёл опять внутрь. Там он получил пару пухлых конвертов, запечатанных сургучными печатями, расписался за их выдачу в специальном журнале и отбыл обратно в расположение батальона. Уже находясь в своём временном «как бы кабинете», ознакомился с документами. Они предписывали провести дополнительное усиление батальона, заместить выбывших в недавних боях военнослужащих, а затем – совершить марш в район порта для расселения в казармах. Зиндриец сразу понял, что их переводят туда не просто так. Уже довольно скоро планируется масштабная десантная операция, и его часть, по всей видимости, пойдёт вторым эшелоном для расширения плацдарма.

Вскоре прибыла первая группа пополнения, затем вторая. Майору пришлось их размещать, следить, чтобы они получили всё необходимое оружие и экипировку. Как часто бывает, возникли трудности с документами: что-то не так оформлено, других вещей нет в наличии или они прибудут позже, чем указано в предписании. А один из транспортов, который шёл из Мурманска, оказался вообще потоплен подводной лодкой. Весь груз, находившийся на судне, пришлось вычеркнуть из ведомостей, заказывать новый или выкручиваться, используя имеющиеся вещи.

Спустя неделю, 11 апреля 1943 года Дилинг узнал, наконец, кто будет командовать армией, в которую входит его батальон. Общее руководство группировкой войск поручили Ватутину, а в качестве помощника (и руководителя всех тальфийских частей) назначили генерала Лингнера. Четыре советские дивизии, входящие в этот ударный кулак, уже прибыли, ждали спустя несколько дней появления ещё одной дивизии и одной бригады.

Между тем, уже прямо сейчас имелись те, кто активно действовал, а не учился и не проходил слаживание. Каждый день несколько раз где-то в стороне раздавался гул моторов. Это шли бомбардировщики, отправленные на атаку тех или иных целей на вражеской территории – или возвращавшиеся после подобной атаки. Куда именно они вылетали, кого и зачем бомбили, никто не знал, кроме очень ограниченного числа людей в штабе группировки. Одно знал точно каждый, кто слышал этот шум: чем лучше лётчики выполнят свою работу, чем эффективнее «размягчат» вражескую оборону, тем проще придётся войскам на плацдарме.

Готовился к предстоящей работе и Дмитрий Данилов. Сейчас ему предстояло подсказать зиндрийским и веларским сотрудникам отдела пропаганды, как именно адаптировать тексты листовок, обращения по радио и через громкоговорители, чтобы они были более адекватны сложившейся обстановке. Чтобы не было больше никаких «мужей вермахта» и прочих подобных архаизмов. Как ни странно, подобный момент очень неплохо сработал в августе 1942-го на Ленинградском фронте и увеличил количество сдававшихся в плен. Однако с тех пор в Германии нашли эффективные контрмеры, в частности, объявив тальфийцев «слугами дьявола». В этом командованию немецких и союзных войск очень активно помогали разного рода духовные служащие.

Лейтенант Клёнов – вместе с ещё пятью сослуживцами с Северного флота и с восемью балтийцами – в тот же самый день, 11 апреля 1943 года, совершил первый пробный выход из порта Осло. Военный корабль, на котором они находились, собрали из частей, поставленных веларцами – и все основные вещи на нём, вплоть до винтов и штурвала, также были веларскими. Этот подход оказался более практичным и удобным, чем попытка самостоятельно изготовить детали по присланным чертежам или разработать их аналоги. Решено было обкатывать моряков РККФ в подобных коротких выходах в течение того времени, которое предоставит командование, причём на практике показывать им реальные приёмы управления кораблями должны были всё те же основные веларские экипажи. Предполагалось, что таким путём получится максимально быстро подготовить большое количество людей и сохранить матчасть сравнительно целой.

Если Клёнов уже неплохо знал, как тут всё устроено – хотя и не считал свои знания пригодными, чтобы быть инструктором, то вот другим матросам, мичманам и даже отдельным командирам – приходилось вникать в особенности своей работы и учиться самостоятельно решать возникающие проблемы. А их порой даже «создавали специально». То намеренно разладят двигатель, чтобы показать, как именно устранять те или иные неполадки. То устроят аварийно-спасательное учение с быстрым спуском шлюпок на воду и эвакуцией на ближайший берег. То заставят менять «срезанную осколком снаряда» антенну.

Когда склянки пробили полдень, прозвучала команда идти на камбуз. А там уже было приготовлено типичное смешанное меню, к которому уже все более-менее привыкли. Его составлял зиндрийский кок – внешне вечно хмурый и угрюмый, но при этом безукоризненно знавший своё дело. Сегодня на столах были рисовая каша, картофельный пирог и напиток из серафских ягод, который, кстати, очень даже пришёлся по вкусу большинству экипажа, в том числе и прикомандированным.

После обеда началось учение по отражению налёта вражеской авиации. Всех по очереди вызывали к орудиям и пулемётам, и приказывали вести огонь учебными боеприпасами по двум старым транспортникам, которые усердно изображали заходы на бомбометание. Как сказал командир корабля:

– От вас не требуется стать великими зенитчиками. Достаточно и того, чтобы в нужный момент каждый сумел хотя бы «выстрелить примерно в правильную сторону». Иногда этого хватает, чтобы враг промазал – а большего, по сути, в море и не требуется.

Новый натиск

14 апреля 1943 года около полусотни бомбардировщиков серафских вооружённых сил бомбили порт Гамбурга и расположенные в нём военные объёкты. На одном из них как раз и находился Эрих Бёме – оправданный трибуналом, причём оправданный не от хорошей жизни, что называется. Просто «рейху понадобились герои»… вернее, как можно больше бойцов. И зачем тогда приговаривать к казни, если можно сделать иначе – просто отправив в самоубийственный бой против врага? Тогда и «счёт за пули» даже оплатит сам этот враг, чего ещё желать?

И, надо сказать, что в этот раз Бёме повезло. В то здание, где он находился, не попала ни одна бомба, хотя пара осколков всё же застряла в фасаде, плюс пришлось потом вставлять несколько выбитых взрывной волной стёкол. Однако по сравнению с другими частями «объекта» это сооружение пострадало незначительно.

Тут занимались очень важным для Германии в тот момент делом – готовили войска к назревающему противостоянию с тальфийскими армиями. То, что те придут на немецкую землю, уже никаких сомнений не вызывало ни у кого. Даже в опубликованном в газетах смертном приговоре фельдмаршалу Вицлебену прямым текстом говорилось: «из-за его дурного командования и ошибочных, даже преступных решений, над фатерландом нависла грозная опасность с севера».

Но напрямую в Гамбурге и его окрестностях высаживаться всё же никто не собирался! По крайней мере, поначалу.

В тот же день, 14 апреля, Ватутин подвёл итог совещания с подчинёнными следующим образом:

– Итак, в Гамбурге, в Копенгагене, в Киле – нас уже ждут и готовятся. Данные авиаразведки и сообщения от антигитлеровского подполья однозначны: валы спешно строятся, перебрасываются войска, усилено полицейское патрулирование, вот-вот начнётся формирование отрядов фольксштурма. Соответственно, любая попытка атаковать «в лоб», в любом из указанных мест, приведёт только к ненужным потерям. Более того, как стало известно буквально полтора часа назад, на севере Германии и в Дании резко усилена зенитная артиллерия, переброшены дополнительные истребители. То есть и авиаподдержку нашим войскам организовать будет очень сложно. Поэтому десант будет высаживаться в ином месте…

Выдержав короткую паузу, генерал продолжил:

– Основная точка высадки – Харлинген. Оттуда будем пробиваться сразу на Леуварден. Да, это очень сложно тоже. Кораблям с десантом придётся идти всю ночь на предельной скорости, чтобы только достичь цели затемно – и, более того, чтобы хотя бы частично высаживающихся прикрыла ночная мгла. Однако другого выхода у нас нет. И не только из-за тех приготовлений, которые сделали немцы.

Наши нынешние союзники – Англия и США – уже очень скоро после окончания войны станут противниками. Это совершенно ясно и другого варианта развития событий быть не может. Потому-то ещё нам и следует ударить как можно западнее, чтобы максимально улучшить свои позиции после разгрома Германии. Крайне сомнительно, конечно, что нам удастся овладеть Францией, например. Те же вишисты, конечно, скорее сепаратно сдадутся британцам и перейдут под их крылышко. Франкисты тоже переметнутся сразу, как только запахнет жареным, а у Берлина не останется сил, чтобы настучать им по голове. Однако уже даже одно только присутствие в Голландии и северо-западной Германии даст нам огромную пользу.

Спустя час около одного из отелей в Лозанне встретились два дипломата. Всё бы ничего, ведь в самом деле, отчего бы дипломатам не провести переговоры в нейтральной стране. Сейчас, когда идёт война, это наиболее удобный вариант. Вот только дипломаты в этот раз были не совсем обычные. Один – виконт Реджинальд Харгривс, внушительного роста огненно-рыжий человек лет сорока с громадными, как лопаты, ладонями. Другой – Фридрих Майснер, также довольно известная в узких кругах личность. Да, у него не было пятнадцати поколений предков, числившихся в Готском альманахе, но зато имелась репутация опытнейшего переговорщика, способного выкрутиться даже из совершенно безнадёжных, казалось бы, ситуаций.

Ровно в 12:15 Майснер подъехал к отелю на своём «Хорьхе», и стал всматриваться в людей, идущих по своим делам. Потом, увидев наконец своего визави, германский агент вылез наружу и отсалютовал, снимая котелок. Из-под шляпы выглянули жидкие белокурые пряди. Харгривс по-прежнему продолжал держать «жёсткую верхнюю губу», однако же про себя подумал: «этот выскочка с необъятным вторым подбородком слишком много о себе возомнил. Ну да ничего, раз в интересах короны нужно с ним переговорить, значит, переговорю. Британцы никогда не гнушались ради дела хоть с африканскими каннибалами и с индейскими вождями общаться, лишь бы польза была».

В свою очередь, Майснер удовлетворённо размышлял по-своему: «Кто бы два десятилетия назад, когда я был грозой мюнстерских подворотен и меня прекрасно знали все полицейские ищейки в округе, мог подумать, что когда-нибудь я буду представлять всю Германию. А те домохозяева, чьи двери я взламывал пару лет спустя, окажутся в итоге даже рады, когда увидят меня в стройных рядах «коричневых рубашек», марширующих по улицам с барабанами. Тогда мы навели настоящий порядок в стране… и вот сейчас пришло время защищать его – во всём мире. Ради этого и с британцем поговорить стоит».

Последуюшие полчаса они провели в ресторанчике при отеле, ковыряя венский шницель с картофельным салатом, запивая его первосортным рейнским пивом и намеренно обмениваясь ничего не значащими разговорами об особенностях погоды и о деталях своих поездок по миру. Наконец, «дипломатический политес» был окончен, и они смогли приступить к делу, ради которого оба приехали сюда. Но разговор перенесли в уютный номер, оснащённый телефоном – по которому тот и другой переговорщики могли бы легко уведомить своих «шефов» об итогах встречи. Звонить предстояло, конечно, на подставные, временные номера, принадлежащие людям, вообще ничего не знавшим о сути передаваемой информации. Ну примет секретарь в специально открытой фирме-однодневке сообщение от «делового партнёра», например, «вагоны задерживаются, послезавтра можете требовать неустойку» или «оплата поступила, таможня разрешила вывоз, телеграфируйте, на какой адрес высылать копии накладных». Таких (и подобных им) невинных разговоров десятки тысяч каждый день происходят, попробуй вылови среди них «тот самый».