Привести себя из прошлой жизни

Кто он – внутренний ребёнок? Какой он? Чего он хочет? Мне кажется, что этими вопросами я создаю почву, чтобы его проконтролировать, когда и если он покажется. Как в детстве, когда я ждала какого-то животного – кота или мышку, чтобы с ним поиграть, или я ловила птиц, и мне радостно было от того, что я поймала птичку. Это было для меня самой большой гордостью, которую, казалось, никто не понимает.

– Я поймала жизнь! – считала и чувствовала я.

– Я поймала себе жизнь – живую и игривую, посмотрите! —Она у меня! Она у меня в руках!

Я хотела, вероятно, показать её своим близким и ощутить радость от жизни вместе с ними, и наглядно им показать это. Невозможно будет никак опровергнуть то, что я говорю, если они будут видеть, что я держу в руках птицу. Весь ажиотаж, который образовывался снаружи, был прикрытием для моего тёплого внутреннего чувства: «Жизнь меня принимает и доверяет мне. Я хорошая.»

Таким образом, глубоко внутри у меня был маленький секрет о том, что мне разрешили жить, мне разрешила жить сама жизнь, даже если родители считали иначе и показывали мне своё видение ремнём за малейшие неточности в поведении. Я становилась очень точной в своих действиях и стратегиях. Мне хотелось бы увидеть, на что именно направлены эти стратегии.

Размышляя, я вижу, что мне хотелось заполучить искру, заполучить импульс к действию, заполучить новую попытку – пройти через опасности и препятствия и дойти до счастья и свободы.

Когда я проходила этот путь в первый раз, я старалась не чувствовать того, что больно, полагая, что после трудного периода наступит тот, в котором то, что я буду чувствовать, будет приятно. Оказалось для меня, что когда я привыкла не чувствовать и оказалась в незнакомой среде, я продолжила не чувствовать, потому что этот способ хорошо себя зарекомендовал моему мозгу, а другого способа у меня просто не было. Поэтому первым делом у меня идёт стратегия не чувствовать и подыгрывать. А для того, чтобы верно подыгрывать, нужно изучить правила, по которым все играют. Это было очень трудоёмко. Я учусь чувствовать и проживать свои чувства, я учусь следовать своему чувствованию. Я учусь доверять себе в первую очередь для того, чтобы затем безопасно для себя соединяться в отношениях с другими людьми.

Я чувствую постоянный саботаж своих желаний, упадок сил как реакцию на то, что хорошо бы мне было сделать прямо сейчас. Об этом напоминает мне вновь и вновь прожитый опыт насилия над мной. Ещё одна ситуация, ещё одно намерение, заново найденное желание жить и моё привычное ожидание телесного наказания.

Когда мне было 8 лет, и я пошла к мальчику просто так, потому что мне было скучно и хотелось что-то делать, и я почти автоматически нашла того, кто мне симпатичен и с кем я могу создать эту связь и занять своё времяпрепровождение. Мне кажется, уже тогда у меня была мысль: «А захочет ли он меня видеть, а захочет ли он со мной играть?»

Я помню, как приходила к нему домой, а у него была собака, и её было довольно сложно обойти. В мою голову приходили мысли о том, что я недостаточно хорошая, чтобы меня встречать или звать в гости. Я приходила, пробиралась через собаку к нему домой, находила его. У него были какие-то игрушки, у него был поезд. Мне это было очень интересно, и я боялась того, что он, наверное, не хочет, чтобы я играла в его игрушки, потому что я с ним ничем не могу поделиться. У меня совершенно ничего нет. А когда я пришла к нему в этот раз, кажется, его бабушка и дедушка были дома. Его дед был сильным алкоголиком, и я боялась его. Он говорил грозным тоном, он мог нас просто так выгнать, при этом он не особенно делал вид, что замечал нас, скорее смахивал нас, как надоедливых и нагоняющих разочарование в жизни крошки со стола. Мы с мальчиком пошли в «полусадник», так называлась площадь земли перед большим огородом. Там были сложены тыквы, и мы разместились в этих огромных тыквах, как в сказке про Алису из страны чудес. Казалось, что мы просто нашли место, которое нас чем-то заинтересовало и чем-то было нам привлекательным, чтобы играть там. Это действительно так и было, это было тем местом, где взрослые могли нас не заметить, где мы думали, что сливаемся с тыквами и можно просто так пропустить нас из виду. Бывало, мы играли с телефоном. Мы просто набирали какой-то номер телефона и говорили всё, что приходит в голову, желательно, чтобы это было смешно, и бросали трубку. Это было забавно, но после было ощущение того, что вот-вот неминуемо с какой-нибудь стороны нам обязательно достанется. Либо от его деда, либо от мира, которому мы постоянно звоним, либо от кого-либо ещё. И всегда не было известно, откуда будет эта опасность. Мы, раскиданные среди тыкв, уже словно смирились со своей участью и просто лежали в подавленном настроении, как вдруг свершилось то, чего я интуитивно ждала, но не знала как оно будет выглядеть сегодня. Принеслась моя мама, крича на всё подряд везде вокруг истеричным недовольным голосом о том, как это я посмела быть здесь, в гостях у другого мальчика. Как это мы – мелкие подлецы – совершили такой подлый заговор и спрятали себя в тыквах. Его бабушку записали в соучастники и прикрыватели сего беспредела. А меня волокли по всему огороду, причитая о том, какая я нелепая мразь, что ушла без спроса, без разрешения туда, где почувствовала, что могу на какое-то время спастись. Мне выдрали волосы, пока тащили за них домой. Меня высекли с полным истеричным звуковым сопровождением. Мне было больно и злостно. И мне нельзя было обижаться, так как они навешивали на меня кучу ярлыков, когда я сидела и проживала свои уязвлённые чувства.

Они звучали надменно и высокомерно: «О, царевна, губы надула», «Царевна Несмеяна». Бабушка любила говорить: «Ты гляди, лопнешь от своей вредности».

–Конечно, лопну. Какое это было огромное насилие – сначала бить, потом обесценивать чувства, а потом из чувства вины за свои чувства я делала то, что они затем приказывали делать. И это было автоматически, потому что я уже не могла вернуться к себе. Я знала, что там позади меня гнев и жестокость, там насилие. Нужно не подавать виду о том, что я вообще видела, что там было насилие, нужно не вспоминать о том, что мне было больно, нужно не разговаривать с ними о своих чувствах и о том важном, что меня беспокоило. Нужно сохранять свою эмоциональную оцепенённость, чтобы продолжить жить.

И, чувствуя свою усталость сейчас, я словно падаю именно в тот момент бессилия, когда потеряла концентрацию и бдительность в поиске безопасного угла для себя и понимаю, что ничего из того, что я нашла за это время, не избавляет меня от постоянной, беспричинно настигающей меня жестокости. Когда-то я думала: «Но ведь мои поступки не соответствуют такой жестокости, которая достаётся мне, это совершенно не равноценно».

Моя правда и бессилие перед ней. И как бы я ни пыталась себе помочь, реальность не поддаётся моему влиянию. Я думала о том, что когда я закончу школу, я смогу уехать. А до тех пор я нахожусь в тюрьме, потому что мир меня дальше не пропустит.

Я проживаю траур – заботливый и любящий, принимающий – похоронный шум ветра, поднимающий и уносящий то, что привыкло быть плотно прижатым к Земле. И сейчас, наконец, совершенно без сожалений долгожданный ветер уносит лишнее. Я понимаю, что когда-то я очень испугалась, что не спасу того, что у меня есть – моего тела. Я испугалась и напрягла его в попытке «не отдать». «Оно моё!» – кричал мой внутренний ребёнок: «моё!» И отчаивался, понимая, что никто, пожалуй, его волю не увидит, ведь самый близкий человек жестоко забирает у него всё то, что, как мне казалось, помогал оберегать. Потому, вероятно, мне так сложно вновь поверить в то, что внутри себя возможно вырастить крепкую структуру любящего родителя. Я боюсь его предательства в трудной ситуации, я боюсь того, что внутри меня он бросит меня умирать, оставив на «съедение» нападкам внутреннего тирана.

Я хотела стать «не такими, как они» любыми способами, убегая от них, сохраняя свои действия зависимыми от поступков моих родителей, сохраняя свои действия зависимыми от моих чувств глубокой печали, боясь её и убегая туда, где «никто не может меня достать» – в изоляцию. Я пробежала так далеко, не замечая ничего другого, кроме того, от чего пыталась убежать, и, остановившись и обернувшись, я увидела, как далеко от себя оставила свои чувства. «Мне нужно вернуться», – с грустью подумала я. И с тяжестью на сердце и в теле я каждый день «плетусь» обратно, учась брать себя с собой в каждый свой день и, разжимая своё тело обратно, надеясь, что никто не заметит, что оно дорого мне, и я снова ищу для него лучшее место.