Предел. Книга I

Когда она закончила говорить, Даг какое-то время молчал, а потом задумчиво произнес:

– Я готов был убить Хаша за то, что он допустил гибель… Беб, – он с трудом выговорил имя своей любимой женщины. Эви лишь крепко обняла кузена, не произнеся ни слова в ответ. – Эви, что же нам теперь делать? – спросил неуверенно Даг. – Как же теперь жить?

Затем он решительно поднялся, сильно покачнувшись («А ведь он ужасно устал, наверно, плыл весь день» – мелькнула у Эви мысль), и заявил:

– Я должен увидеть ее.

Эви вспомнила растерзанное тело Бебель, которое сейчас находилось в ледниках Этервиля, и поспешно воскликнула:

– Это невозможно! Она… – внезапно голос ее осекся. Даг удивленно посмотрел на нее. Эви же, не отрываясь, глядела на бесшумно вошедшую в комнату девочку. Даг тоже взглянул на ребенка. Это была маленькая копия Бебель, только волосы у нее были не светлые, а медно-рыжие, как у отца. Огромными черными глазами девочка смотрела на Дага. Казалось, слезы, отпущенные на весь жизненный срок, этот ребенок уже выплакал. Глаза были сухими, но от этого еще более страшными. Смотреть в них было невыносимо.

Эви подошла к девочке и мягко спросила:

– Кьяра, детка, почему ты не спишь?

– Я услышала голоса и подумала… мне показалось… – договорить фразу девочка не смогла.

– Сейчас мы с тобой пойдем и ляжем в кроватку, – спокойно и убедительно произнесла Эви. – Я побуду с тобой, пока ты не уснешь. И ночью я тоже буду рядом, моя девочка! – с этими словами она развернула ребенка и мягко, но решительно подтолкнула к двери в соседнюю комнату. Затем оглянулась на Дага, который не отрываясь смотрел на дочь Беб, хотела что-то сказать, но только вздохнула и вышла из комнаты вслед за девочкой.

Когда спустя какое-то время Эви, убаюкав ребенка, вернулась в комнату, Дага в ней уже не было. И лишь на плетеном кресле лежал скомканный влажный халат.

Глава 4. Мануэль Прекрасный

Когда пришел Зов, Мануэль еще спал. И даже после того, как где-то в глубинах подсознания Зов был им принят и отмечен, он продолжал нежиться в постели, пытаясь досмотреть свой приятный утренний сон. Нет таких срочных дел, которые могли бы помешать ему в этом. Дела в любимой его Поднебесной шли замечательно, даже после массовой миграции с материка. Пришлось лишь немножко напрячься, чтобы урегулировать ситуацию с большим потоком переселенцев, хлынувших на его летающие острова. Людей, конечно, безумно жалко, но есть предел, ниже которого опускаться не следует, перенаселение воздушных островов грозило обрушением оных на материк, с которого все стремились уйти. Поэтому ненадолго пришлось ввести жесткие меры, и в этом ему, как ни странно, весьма помог избравший Поднебесную своей резиденцией Эдмунд Винер, Император, глава Совета, Рыцарь рыцарей и Верховный маг.

При воспоминании об Эде сон как рукой сняло. Мэни недовольно поморщился, но так как приятная утренняя нега исчезла безвозвратно, пришлось открыть глаза. Однако вставать он не спешил. Медленным томным жестом протянул руку к шелковому шнуру, висящему у изголовья кровати, потянул за него и услышал, как в соседнем помещении так же томно один раз звякнул колокольчик.

Незамедлительно распахнулись двери, и торжественно вплывший камердинер, пожелав ему доброго утра, принялся раздвигать тяжелые портьеры на окнах. В комнату хлынул яркий свет уже давно взошедшего солнца. Спустя какое-то время, в покоях появилась служанка с подносом, на котором был красиво сервирован его неизменный завтрак: каша из нескольких видов злаков на воде (их состав постоянно варьировался) и стакан фруктового сока (соки тоже всегда менялись). Мануэль очень ценил и заботился о своем самочувствии, отсюда полезные завтраки и длительный сон, способствующий как телесному, так и духовному здоровью. Последнее у Мануэля было на высоте (собственно, как и первое), поэтому даже некстати пришедшее воспоминание об Эде не лишило его аппетита.

Итак, Эд. В его присутствии тоже были определенные плюсы, хотя, лучше бы его все-таки не было в Поднебесной. Однако Император, пользуясь своим исключительным правом находиться там, где он пожелает, выбрал его, Мануэля, вотчину для своего постоянного местожительства после отбытия с материка. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь Поднебесная, которая когда-то задумывалась, как прибежище осужденных преступников и душевнобольных, то есть попросту как тюрьма и психушка, обретет такую популярность среди населения Империи. Однако теперь это был цветущий уголок, место, жить в котором находили приятным все, кто стремился к красоте и покою, и не был при этом привязан к промышленно развитым Альмирам, аграрным Восточным Землям, морским Этервилю и Островам, либо центру художественных ремесел – Гайдвилю, не говоря уже об обширных равнинах и непроходимых лесах Тании. Да уж, в Поднебесной было тесновато, но Мануэль, проводя умелую миграционную политику, неплохо контролировал ситуацию. А уж в том, что этот уголок Империи был теперь сродни цветущему саду, была его непосредственная личная заслуга. Ибо многие правители до него вкладывали свои силы и любовь в эту землю, некогда вознесенную великими магами древности в небеса, но никто из них не отличался такой тягой к прекрасному, как нынешний правитель. К тому же Поднебесной он правил уже долго. «Слишком долго», – любил он говаривать в обществе. Лукавил. Этот процесс не надоедал ему никогда, потому что не был столь уж утомителен.

Ни промышленности, ни сельского хозяйства тут никогда не было. Торговля тоже велась на материке, на Небо же завозились лишь жизненно необходимые товары, за всем остальным жители Поднебесной спускались на землю. Заключенные и психи… да, они остались. Но благодаря стараниям милосердной Сольвейг Дабар (да приблизит к себе Двуликий ее душу в Запредельном мире), все было организованно самым безупречным образом. При воспоминании о безвременно ушедшей Возлюбленной Доне Двуликого, Мэни тяжело вздохнул, однако долго предаваться печали не стал. Ее дочь Эвиаль весьма удачно сменила мать на посту созданной Сольвейг Имперской Благотворительной Миссии и успешно справлялась со всеми ее текущими делами. А за душу Сольвейг можно было не беспокоиться: достойное место в Запределье она, несомненно, получила, проявляя неустанную заботу о несчастных умалишенных и преступниках.

Тут Мэни снова поморщился. Самый именитый псих Империи тоже проживал в его Поднебесной, да к тому же приходился родственником Эду. Причем, жил в Императорском дворце, на самом верху одной из башен, куда не допускались ни люди Мэни, ни служители Благотворительной миссии. Эд окружил себя и свою семью завесой тайны, что не мешало ему постоянно попадаться Мануэлю на глаза, вмешиваться в дела управления Поднебесной, и даже (как сейчас) лезть в его сны, что было уж совсем недопустимо!

При этой мысли Мануэль даже поперхнулся соком и закашлялся; моментально подоспевший к нему на выручку камердинер принялся услужливо похлопывать его по спине, а подскочившая с полотенцем служанка – судорожно вытирать с прикроватного столика пролившийся сок. Мануэль замахал руками, прогоняя их обоих, и они ретировались за двери, успев при этом удостовериться, что с их любимым сюзереном все в порядке, и забрав поднос с недоеденным завтраком. Из-за закрывшихся за ними дверей послышались возбужденные встревоженные голоса. Мануэль расстроился. Он любил своих подданных не меньше, чем они любили его, и старался не доставлять им излишних хлопот и переживаний.

Правитель Поднебесной встал с кровати. Чтобы как-то компенсировать слугам причиненные неудобства, решил одеться сам. Однако, оглядев покои в поисках одежды, ничего похожего на нее не обнаружил. Пришлось снова подходить к кровати и дергать за шнур, что он постарался сделать по возможности более деликатно.

В покои тут же вошел, сияя счастливой улыбкой, камердинер, а за ним несколько слуг, благоговейно несущих на вытянутых руках все необходимые атрибуты мужского гардероба. В проем незакрывшихся за ними дверей заглядывала давешняя прислужница, а с ней и еще парочка служанок. Мэни обреченно вздохнул и скинул с плеч ночную сорочку тончайшего шелка. С легким шелестом она упала к его ногам. Со стороны двери послышался нежный женский вздох. Вот так всегда. И он к этому уже давно привык. Где бы он ни находился, вокруг него всегда крутились представительницы прекрасной половины человечества, готовые воспользоваться своим приближенным положением, дабы бросить на него хотя бы один восхищенный взгляд. И в этом не было ничего удивительного: если тебя угораздило родиться таким красавцем, приходится жертвовать приватностью. И не только ею.

Когда он, будучи еще зеленым юнцом, одержал победу в главном турнире поколения, завоевав себе звание Первого рыцаря, злые языки шептали, что победа досталась ему исключительно благодаря тому, что он затмил соперникам очи своей красотой. И вдобавок к завоеванному званию тогда же он получил прозвище Мануэль Прекрасный. Что, собственно, его никогда особо не тяготило. Мэни удовлетворенно прищурился, вспоминая те давние времена. Он никогда не ставил свою красоту в главу угла. Однако всегда ценил прекрасное. А самым прекрасным, что у него когда-либо было, помимо себя, любимого, являлась его первая жена, Бэлла Эпранед.

Женщины! В них у Мануэля никогда не было недостатка, но она была особенной, единственной, кто не пожелал находиться с ним рядом, и он так и не понял, почему. А спросить уже поздно: слишком много лет прошло с тех пор, как его первая супруга погибла в результате того, что впоследствии прозвали Черным террором.

Тем временем слуги закончили с его облачением, Мануэль сел в кресло, и проскользнувший в покои куафер принялся колдовать над его прической, а сопровождающая его помощница занялась ногтями на длинных изящных пальцах правителя Поднебесной. После этого его лицо было гладко выбрито и опрыскано ароматной водой, и он смог, наконец, подойти к зеркалу. Оттуда на него глянуло Совершенство: черные завитые локоны до плеч, бездонные глаза цвета морской волны, в которых легко можно было утонуть, матово-белая кожа, красиво очерченный рот с в меру полными губами, богатый костюм его любимого жемчужно-серого оттенка с бордово-сиреневыми полосами, сшитый по последней моде и идеально сидящий на его стройной фигуре. Довершал образ неизменный бутон алой розы в петлице – правитель Поднебесной с некоторых пор не признавал оружие и считал, что спасти мир сможет только красота.

Процесс утреннего туалета занял у Мануэля около полутора часов. Правда, в тех редких случаях, когда где-либо необходимо было его срочное присутствие, он вполне обходился часом, но был неизменно недоволен получившимся результатом. Однако сегодня причин для недовольства не было, и, насвистывая веселый мотивчик, Мануэль прошествовал в покои жены. Которой, увы, на месте не оказалось: будучи особой весьма решительной и активной, Ларина давно уже была на ногах, верша государственные дела, не требующие личного участия мужа. И это его тоже вполне устраивало. Ведь благодаря ее стремлению вести дела, которые он почитал нудными и неинтересными, он мог больше времени посвящать тому, что его действительно занимало: высокому искусству – живописи, музыке, театру, балету, опере, поэзии. Двор правителя поднебесной кишмя кишел различной степени дарования мастерами означенных жанров.

Государственные дела вершились в тронном зале; музыканты, поэты и прочие артисты обитали в галерее, окружающей по периметру внутренний дворцовый дворик – любимый уголок правителя Поднебесной. Туда же выходили двери отведенных им жилых помещений. Поэтому, выйдя из покоев жены, Мануэль, минуя тронный зал, кратчайшим путем направился в этот дворик.

Пройдя длинный темный коридор, увешанный портретами царственных предков, Мануэль завернул за угол, где нос к носу столкнулся с Эдом. Отступил на шаг назад и отвесил ему неглубокий, но полный старомодной галантности поклон. Привычкой, выработанной за последнее время, заставил себя ни о чем не думать: про Императора шептались, что он умеет читать мысли на близком расстоянии. Поэтому было немного желающих находиться с ним в непосредственной близости: мало ли что?

Эд слегка кивнул на приветствие, неотрывно глядя на Мануэля своими холодными сиреневыми глазами. Мэни в ответ послал ему свой безмятежный сине-зеленый взгляд. Наконец, раздумав играть в гляделки, Император развернулся и, не говоря ни слова, неторопливо побрел в сторону внутреннего дворика. Мэни, вежливо соблюдая субординацию, то бишь находясь на полшага позади, двинулся следом.

– Думаю, ты получил вызов на Совет? – наконец, спросил его Эдмунд.

Все формальности были соблюдены, начало беседе положено без излишних витиеватых двусмысленностей насчет погоды и самочувствия, поэтому Мануэль, сделав решительный шаг вперед и поравнявшись с Эдом, пошел с ним рядом.

– Ах да, Совет… – протянул Мэни, – что-то такое припоминаю… во сне.

Эд скосил на него слегка удивленный глаз.

– Потрясающая выдержка, – проворчал он. – Неужели тебе ничуть не интересно, в какой связи он созывается.

– Надеюсь, вы мне это расскажете, Ваше императорское величество, – с легким оттенком равнодушия в голосе произнес Мэни. – Ведь вызов исходил от вас?

Эд снова кинул на собеседника недоуменный взгляд.

– Вовсе нет, с чего ты это взял? – буркнул он.

Вот тут в глазах Мануэля загорелся легкий интерес. «Если не ты, то кто?» – подумал он. И, спохватившись, проговорил вслух:

– Кто же тогда его послал? – и, не удержавшись, добавил – Сол?

При упоминании этого имени Эд слегка хмыкнул, но не более того. Некоторое время шел молча. Мэни тоже молчал: свой вопрос он уже задал.

– Зов послал мой… сын, – наконец произнес Эд. Последнее слово явно далось ему с трудом.

От неожиданности Мануэль позабыл, что велел себе не думать, и вспомнил историю двух влюбленных, Вольфа и Эвиаль, воспетую менестрелями; влюбленных, не побоявшихся кинуть вызов своим семьям, находящимся в состоянии клановой вражды, и счастливо соединившихся не смотря на все трудности и препятствия на своем пути. Историю любви со счастливым концом. Его, Мануэля, симпатии всегда были на стороне этих двоих, он даже предлагал им свое покровительство и защиту, не опасаясь тем самым навлечь на себя гнев их родителей. Защиту, которую они, тем не менее, вежливо отвергли: вступив в Орден Песчаных Тигров, Вольф тем самым обеспечил себе и своей семье защиту, о которой можно только мечтать, и оба оскорбленных в своих лучших чувствах отца смирились с потерей, вычеркнув детей из фамильных регистров. Все это с молниеносной скоростью пронеслось в голове Мануэля, прежде чем он заметил, что идущий рядом Эд внимательно его рассматривает.

– Вероятно, Вольф послал Зов не от себя лично, а от имени Ордена? – сделал предположение Мэни.

– Почему же в таком случае это не сделал Харальд? – резонно заметил Эд.

Мэни и самому было интересно. Хаш был одной из немногих бесспорных персон высшего общества, поэтому, когда дело касалось таких щекотливых вопросов, как организация собрания людей, которые предпочли бы впиться друг другу в глотку, а не решать сообща какие-то проблемы, лучше него с этим не мог справиться никто. Не являясь дипломатом, более того, будучи начисто лишенным каких бы то ни было дипломатических качеств, никогда не скрывающий своих истинных мыслей и чувств, Хаш, тем не менее, неизменно добивался успеха в таких делах, где любой другой непременно потерпел бы поражение. Поэтому его неучастие в данном деле действительно было удивительным.

– Значит, дело с Орденом не связано… – неуверенно проговорил Мэни, то ли спрашивая, то ли констатируя факт.

Эд промолчал.

Тем временем они вышли во внутренний дворик, который по праву считался красивейшим уголком всей Поднебесной, а возможно – и всей Империи, и подошли к журчащему в самом его центре фонтану. Не обращая никакого внимания на наполнявшую дворик артистическую братию, которая при появлении Императора, непрерывно отвешивая ему низкие поклоны (с Мануэлем отношения были более вольными), ретировалась в окружающую двор крытую галерею, Эд с задумчивым видом присел на ажурную скамейку, являющуюся несомненным шедевром ковки по металлу. Просидев так какое-то время, вдруг спохватился и сделал приглашающий жест оставшемуся стоять Мануэлю. Тот аккуратно присел рядом, вынул из петлицы и поднес к лицу уже начавший увядать розовый бутон, вдохнул его пьянящий аромат, и небрежно кинул в фонтан. Испуганные золотые рыбки бросились от него врассыпную. «Прямо как мои друзья-художники от Эдмунда, – невольно подумал Мэни, с трудом сдержав улыбку. – Только вот на бутон розы он вряд ли потянет! Скорее, на старый гриб».

– Да, Зов послал мой сын, – наконец проговорил Эд, – и, должен признаться, мне это не нравится.

Мэни, весьма удивившись такой откровенности Эда, все же решил высказать следующее:

– Совет надо было собрать давно, видимо, Орден не дождался ваших действий в этом вопросе и взял инициативу на себя.

Эд быстро и недобро взглянул на Мануэля. Только сейчас последний отметил на лице Императора печать невыносимой усталости. И был несколько обескуражен этим. Даже после Черного террора Император так не сдавал. Ну, еще бы! Тогда он оказался на пике своей значимости и популярности – с блеском вывел Сола и Дага на чистую воду! Мануэль хорошо помнил его блистательную обвинительную речь. Но, несмотря на осуждение Совета, достаточно улик против преступников не нашлось и наказаны они так и не были. Хуже всего для Мануэля было то, что из-за этих злополучных взрывов погибла его первая жена, Бэлла. Они к тому времени давно уже расстались, да и недолго были вместе, но…такие потери всегда невосполнимы. Взгляд Мануэля затуманился. Как он переживал! Такая красота должна жить, цвести, радовать окружающих. А столь ужасная смерть в огне – слишком жестокая расплата для человека, каким бы он ни был. Поток его невольных мыслей прервал Эд:

– Да, инициативу…– медленно протянул тот, – взял бы кто-нибудь…

Мануэль изумленно уставился на своего собеседника. Конечно, он понимал, что власть выскользала из рук Эда, как струйки воды из фонтана. Не удержать. И наколдовать он, по всей видимости, ничего нового не может. Совет важен. Но столь явно демонстрировать свою неспособность что-либо изменить? Это было неожиданно и совсем не похоже на человека, изо всех сил пытающегося сохранить остатки своего влияния. Опасные мысли. Даже если Эду недолго осталось быть Императором, первым колдуном Империи и ее сильнейшим воином он все равно останется, а с этим тоже следовало считаться. Поэтому думы Мануэля плавно перетекли в безопасное русло. К чему устраивать Совет в Этервиле? Какой церемониймейстер из Элиз! Мэни внутренне скривился – внешне такие проявления (негативно сказывающиеся на лице) он себе не позволял. Тем более в присутствии Эда. Как она обустроит прием? Какие блюда подаст? Далее устриц ее фантазия не пойдет. Он бы, Мануэль, обставил Большую залу цветами, всюду играла бы легкая музыка (но не во время непосредственно Совета, разумеется), расстелил парадные дорожки, подал изысканные яства… Нет, решительно, Совет просто обязан состояться в Поднебесной, на Главном острове. Он деликатно кашлянул, прерывая затянувшееся молчание:

– А почему бы не перенести Совет в Поднебесную? Это было бы разумнее.

Глаза Эда загорелись недобрым огнем, но так же быстро и погасли, Мэни заметить не успел.

– Этервиль, так Этервиль. Значения не имеет. Речь пойдет не о балах, разумеется, – сказал он, быстро взглянув на Мэни, – Хаш что-то надумал. И ждет от нас помощи и поддержки.

Мануэль расстроился. Вот, бросай свой райский уголок и отправляйся в Древний город! Хорошо, хоть не к террористам Солу и Дагу! Он все-таки поморщился. Хотя ходят упорные слухи, что у Дага роскошно. Так что там бы он побывал хотя бы ради интереса. Надо отдать должное – Даг умел жить на полную катушку. И дочь выгодно пристроил за сынка мерзавца Оскара, пирата из пиратов, но владеющего теперь всеми запасами Жидкого огня, без которого не работает ни один механизм. Так они там все заодно! Не удивишься, если узнаешь, что Ос тоже причастен к Черному террору…

Мэни тихо вздохнул. Эд истолковал этот вздох по-своему:

– Не переживай, следующий Совет обязательно состоится в Поднебесной, обещаю. – И подумал про себя: «Если состоится вообще». Сам же добавил:

– Через три дня нас ждут.

– Как?! Всего три дня?! – вознегодовал Мануэль. Что можно успеть за столь короткий срок? Новый туалет портные сшить явно не успеют, неужели представать перед Советом в старье? Конечно, с Эдом о перемещении можно не беспокоиться, и получаса на дорогу не уйдет, но надо же и отдохнуть после путешествия, чтобы восстановить цвет лица. А как эти переходы через порталы сушат кожу и волосы! Как неприятно! Может, предложить Эду отложить Совет хотя бы на пару деньков? Но, вспомнив, как тот осадил его насчет места проведения Совета, Мэни предлагать ничего не решился. Но осведомился о следующем:

– Явиться с женами?

Эд тонко усмехнулся. Ах, Мэни, Мэни, знал бы ты, что нынешняя твоя жена, Лара, уже и не твоя.

– Совет – не светский прием. Но в Этервиль Ларину можешь взять.

Свои люди нужны в таких ситуациях особенно. Тем более что она может услышать и увидеть то, на что Эд не обратит внимания. И уж можно не сомневаться – эта рыжая бестия Ларина не пропустит ничего. От нее пользы будет поболее, чем от ее красавчика-мужа. Хотя…Мэни, власти никакой на деле не имеющий, усиливает голос Эда в Совете, что уже неплохо. Нет, от Мануэля избавляться пока не имеет смысла.

Тем временем правитель Поднебесной решил откланяться. Он встал со скамьи и произнес:

– Я поспешу с распоряжениями к отбытию. Надо должным образом подготовиться к Совету. И предупредить Лару! – важно добавил он.

Эд не менее важно кивнул. Только Лара уже была обо всем осведомлена, так как утро застало ее в объятиях Императора.

Глава 5. Охота на акул

Сол наконец вонзил гарпун в зазевавшуюся и отбившуюся от стаи акулу. Охота началась! Рыбаки на других суднах тоже закинули (с разной степенью удачливости) свои гарпуны. Начался танец смерти, акулы так просто не сдавались, тем более раздразненные приманкой, запахом крови. Их надо было вымотать и добить, затащить на суда и заговорить кровь. Ее запах раззадорил и Сола, и он принялся изматывать акулу, азартно прищелкивая языком и отдавая резкие команды своим подчиненным. Сегодня с ним охотился его зять, Джоэл. Что ж, пусть развеется после смерти жены, его старшей дочери, умершей в родах. Дети разлетелись кто куда, так что Сол сам рад был встряхнуться и заодно встряхнуть парня. Он удовлетворенно крякнул, отдавая очередной приказ. Было бы, конечно, интереснее поохотиться на китов в Северной крепости, теперь вотчине Джоэла, но разумные гиганты чуяли приближение Принимающих и всегда успевали уйти от преследователей …

Синие воды Океана кипели от крови (хоть и заговоренной) и сопротивления мощных морских хищников. Солнце уже выглядывало из-за собравшихся было туч, так что на бурой от крови воде поигрывали багряные же всполохи. А рыбины бились на этом вспоротом кроваво-буром ковре в своем последнем танце. Все новые и новые лодки подавали клич об удачной охоте. Судна, к сожалению, были не слишком вместительны, так что за раз могли поднять не более трех гигантских рыбин. Поэтому многие уже возвращались к Южному Тану, неся сегодняшний улов. Сол же, стоя на борту своего небольшого корабля, высматривал особенную дичь. Не пристало ему, некогда правителю большей части суши, а теперь двух плавучих крепостей, кучи прибрежных поселений (да и Океана, по большому счету) охотиться на мелочь!

Джоэл окликнул его, увидев достойную добычу, судно тут же легло на другой галс, что-что, а маневренности им было не занимать! Сол, переместившись правее, уже стоял у борта с новым гарпуном. Прицел, точное попадание. Имелась на корабле и гарпунная пушка, но Сол предпочитал сам, собственноручно загарпунить акулу. Пусть другие рыбаки знают, что их владыка не утратил меткости глаза и силы рук. И Джо должен брать с него пример. Никаких соплей! Править Северным Таном твердой рукой. А если они когда-нибудь вернутся на материк, то снова – Восточными Землями, которые ему пришлось покинуть одним из первых…

Сол отогнал мрачные воспоминания, вытравливая с помощниками акулу на борт. Рыбина оказалась действительно гигантской, весьма достойной правителя. Рыбаки на его судне издали победный клич. В сегодняшней охоте, победил Сол, это было несомненно. Но посудина выдержит еще одну рыбину. И вот уж отдан приказ развернуться и искать новую добычу. А гарпун уже в руках у Джоэла, он в первый раз на акульей охоте. Светлые волосы его развеваются, разрушив всегда аккуратную прическу, глаза горят, выискивая цель. Много крови будет сегодня на пиру Принимающих…

Принимающие, помимо бессмертия, обладали недюжинной силой и особой интуицией. Считалось, что они могут читать мысли… хотя бы подобных себе. Может быть, поэтому понимали друг друга без слов? В Деяниях Двуликого Принимающие упоминались лишь вскользь и назывались существами древней крови. А древняя кровь, как гласит известная поговорка, требует крови!