Инстинкт хамелеона

Вячеслав Гот

Инстинкт хамелеона

Глава 1. Безупречное алиби

Дождь стучал по крыше «Акватики» не как непрошеный гость, а как часть дорогой симфонии – приглушённо, через систему шумоподачи и трёхслойные стёкла. В этом месте даже непогоду делали элементом роскоши. Майя Сомова, шагая по каштановому паркету холла, ловила себя на мысли, что её промокшее за пределами автоматических дверей пальто здесь выглядело так же неуместно, как пятно крови на шёлковом халате.

Тело нашли в хаммаме «Сапфир». Не в номере, не на парковке – именно в хаммаме, в святая святых этого храма безмятежности. Уже это было сообщением. Чьим – Майя пока не понимала.

– Следователь Сомова? – К ней практически бесшумно подкатился менеджер в костюме, с лицом, выточенным из вежливого ужаса. – Я Дмитрий, сопровожу вас. Пожалуйста, сюда.

Он повёл её по коридору, где воздух пах лимоном и имбирём, а на стенах висели абстракции в тон природным камням. Ни криков, ни суеты. Убийство здесь было таким же дурным тоном, как и звонок на весь холл. Его изолировали, загерметизировали, как биологическую угрозу.

Дверь в хаммам была приоткрыта. Оттуда валил тёплый, тяжёлый пар, смешанный с химическим запахом – её коллеги уже работали.

– Жертва – Елена Ветрова, тридцать четыре года, – тихо доложил оперативник Коляшин, встретив её у входа. Лицо его было бледным, но не от вида тела – от бессилия. – Зарегистрировалась на два дня. Приехала одна. Нашли её в семь утра сотрудником, проверяющим температуру в помещениях.

Майя надела бахилы и шагнула внутрь.

Помещение было облицовано тёмно-синей мозаикой, подсвеченной изнутри так, что казалось, будто находишься на донебесной глубине. В центре, на мраморной платформе, лежало тело. Женщина. На ней был белый банный халат, распахнутый. Поза неестественно спокойна, руки сложены на груди. Если не смотреть на синеватый оттенок кожи и закатившиеся белки, можно было подумать, что она спит.

– Удушение? – спросила Майя, приседая рядом. Следов борьбы не было. Ни царапин, ни сломанных ногтей. Только тонкая, едва заметная полоска синяка на шее, больше похожая на след от тонкой верёвки или провода.

– Скорее, да. Точнее скажут. Но вот что странно, – Коляшин кашлянул. – Время смерти ориентировочно – между десятью вечера и полуночью. Система доступа по отпечатку пальца. С одиннадцати вечера до пяти утра хаммам «Сапфир» был забронирован для приватного использования. Бронь на имя… Артема Волкова.

Имя прозвучало в парной тишине как щелчок замка.

– Волков? Психолог? Тот, что по телевизору? – Майя подняла взгляд. Она видела его пару раз – молодой, харизматичный, специализировался на «кризисе смыслов у успешных людей». Говорил мягко, убедительно, с такой эмпатией в голосе, что даже у неё, закоренелого скептика, возникало мимолётное желание ему довериться.

– Он самый. Проживает здесь, в люксовом номере. Проводит трёхдневный ретрит «Тишина внутри» для двадцати участников. Бронь хаммама была частью пакета – сеанс медитации для него одного.

– И где он был в эти часы?

Коляшин сделал паузу, и Майя уже знала, что услышит дальше. По его лицу было видно – он сам не верит.

– Вот в этом вся и загвоздка. В десять вечера он начал прямой двухчасовой эфир на своём YouTube-канале. Из своего номера. На связи было больше тысячи человек. Он отвечал на вопросы в чате, демонстрировал техники дыхания. Эфир закончился в полночь. Запись есть. Его лицо в кадре всё время.

Железное алиби. Не просто «был в баре» или «спал», а на виду у тысячи свидетелей. Слишком идеально. Слишком… сценично.

– Осмотр номера? – спросила Майя, вставая. Глаза её уже выискивали детали, нестыковки. Хамам был идеален, стерилен. На мокрой мозаике у тела – ни одного отпечатка, кроме следов ботинок первой бригады. Пол вымыт.

– Идём, – кивнул Коляшин.

Номер Артема Волкова был не просто люксом. Это была двухуровневая квартира с панорамным видом на ночной, подёрнутый дождём лес. Всё было в оттенках сланцево-серого и древесного. Ничего лишнего. На огромном столе – открытый макбук, микрофон, кольцевая лампа, выключенная. Рядом лежала стопка книг по нейропсихологии и восточной философии. Порядок.

Сам Волков ждал их в гостиной, сидя в глубоком кресле у окна. Он был в простых тёмных штанах и сером джемпере, босиком. В его позе не было ни напряжения, ни раздражения, только сосредоточенная внимательность. Когда Майя вошла, он поднял на неё глаза – тёмные, очень живые.

– Следователь Сомова, – представилась она, показывая удостоверение. – Мне нужно задать вам несколько вопросов.

– Конечно, – его голос был таким же, как в эфире: тёплым, бархатистым, с лёгкой хрипотцой. Он жестом пригласил её сесть в кресло напротив. – Ужасное происшествие. Я до сих пор не могу прийти в себя. Елена… она была участницей моего ретрита. Очень светлый, чуткий человек.

– Вы знали её лично? – Майя достала блокнот. Камеру включать не стала. Пока.

– Нет, не скажу, что знал. Мы обменивались парой фраз после групповой сессии. Она говорила, что ищет покоя. Что шум города не даёт ей слышать себя. – Он посмотрел в окно, его лицо отразилось в тёмном стекле – черты слегка расплылись, стали призрачными. – Ирония судьбы, не правда ли? Находит тишину в таком месте…

– Вы забронировали хаммам «Сапфир» с одиннадцати вечера до пяти утра. Зачем, если у вас был эфир?

Волков мягко улыбнулся, как взрослый, объясняющий ребёнку очевидное.

– После живого общения с людьми, даже онлайн, я всегда очень истощён. Эмпатия – это мышечное усилие. Мне нужна была полная тишина и тепло, чтобы восстановиться. Я планировал пойти туда сразу после эфира, около половины первого. Но, как выяснилось, заснул прямо здесь, в кресле. Проснулся уже от стука ваших коллег.

Он говорил спокойно, логично. Каждое слово ложилось ровно, как кирпичик в стену его невиновности.

– Можете подтвердить, что не выходили из номера с десяти вечера до утра?

– Камера в коридоре, я полагаю, это подтвердит. И, как вам наверняка уже сказали, тысяча человек в интернете. – Он слегка наклонил голову. – Вы думаете, я мог бы быть в двух местах одновременно, Майя? Можно я буду так вас называть? «Следователь Сомова» звучит так… отстранённо.

Он переходил на личное. Мастерски. Не нагло, а как будто предлагая союз, понимание. Майя почувствовала лёгкий щелчок внутри – профессиональная настороженность.

– Пока что – нет. Вы не пользовались хаммамом, но ваша бронь заблокировала доступ для других. Кто, кроме вас, знал код от двери?

– Никто. Его генерирует система и присылает в мессенджер. Уборщицы заходят днём по своим картам доступа.

– А Елена Ветрова могла его узнать? Угадать?

– Нет. Это случайный шестизначный цифробуквенный набор. – Он вздохнул, провёл рукой по волосам. Усталый жест, очень человечный. – Вы ищете логику там, где её, возможно, нет. Может, это был несчастный случай? Или… она пустила кого-то вслед за собой? Сердце сломленная женщина, в дорогом отеле… Мотивы могут быть банальными.

Он подсказывал ей направление. Аккуратно, ненавязчиво отводил подозрения от себя, да ещё и делал вид, что помогает следствию. Слишком умно. Слишком гладко.

– Мы проверим все варианты, – сухо сказала Майя, закрывая блокнот. – Вам придётся оставаться в отеле. Возможно, потребуется повторная беседа.

– Я никуда не собираюсь, – он поднялся с кресла. Ростом он был чуть выше её, но не давил. Его присутствие было не физическим, а каким-то атмосферным, как запах дождя в комнате. – И, Майя? – Он снова перешёл на «ты», но так естественно, будто они старые знакомые. – Будьте осторожны. Иногда, погружаясь в чужую тьму, можно принять её за свою. Ваша работа… она требует невероятных душевных затрат. Выглядите вы уставшей.

Это был не комплимент и не заигрывание. Это была констатация, обёрнутая в сочувствие. И от этого стало ещё неприятнее. Он смотрел на неё не как на следователя, а как на пациента. Видел её.

– Моё душевное состояние не входит в рамки этого расследования, господин Волков. Спокойной ночи. Хотя какая уж тут ночь, – она кивнула и вышла в коридор, чувствуя его взгляд у себя в спине.

Коляшин ждал её у лифта.

– Ну что? Как он?

– Как телеведущий на аудиенции у королевы, – буркнула Майя, нажимая кнопку. – Слишком хорош, чтобы быть правдой. Проверь всё: камеры в коридорах, логи доступа к хаммаму, нет ли какого-нибудь технического глюка, дублирования карт. И разберись с этим эфиром. Всю запись, до кадра. Мог ли он её заранее записать и симулировать живое общение?

– Ты думаешь, он мог это провернуть?

Лифт поехал вниз. В зеркальной стенке Майя увидела своё отражение – осунувшееся лицо, тени под глазами. «Выглядите вы уставшей».

– Не знаю, Коляшин. Но если он и правда не выходил из номера…, то либо у нас гениальный убийца с фантастическим алиби, либо мы что-то упускаем. Что-то очень важное.

В холле её догнал менеджер Дмитрий.

– Следователь Сомова, ещё один момент… Это, наверное, ерунда…

– Говорите.

– Вчера вечером, около девяти, я видел господина Волкова у винного погреба. Он разговаривал с кем-то по телефону. И… я слышал, как он сказал: «Всё будет чисто. Как всегда». Мне показалось, он говорил о вине. Но сейчас… Может, это имеет значение?

Майя остановилась и посмотрела на него.

– Почему «как всегда»?

Дмитрий пожал плечами, смущённый.

– Не знаю. Просто фраза. Он часто здесь бывает, проводит ретриты. Все его обожают. Он всегда такой… безупречный.

Слово повисло в воздухе, тяжёлое и глянцевое, как капля ртути.

Безупречный.

Майя вышла на улицу. Дождь уже стих, оставив после себя влажную, пронизывающую сырость. Она закурила, глядя на освещённые окна «Акватики». В одном из них, на верхнем этаже, угадывался силуэт человека у стекла. Стоял и смотрел в темноту. Или наблюдал за ней.

Она бросила окурок в лужу, где он погас с коротким шипением. В голове крутилась одна мысль, навязчивая, как зубная боль: самое страшное в хамелеоне – не его умение сливаться с окружением. А то, что ты никогда не знаешь, какой его цвет настоящий. И есть ли у него вообще свой цвет.

Расследование только началось, а она уже чувствовала, как почва уходит из-под ног. Потому что ловить того, кто не оставляет следов, – всё равно что пытаться удержать воду в решете. А ловить того, кого все считают святым… это уже игра на территории, где правила пишет он.

Она села в машину, но не завела мотор. Просто сидела, глядя в темноту. Где-то там, в идеальной тишине своего номера, сидел человек с безупречным алиби. И, возможно, улыбался.

Глава 2. Узор на стекле

Утро ворвалось в кабинет Майи Сомовой не солнечным лучом, а унылым серым светом, заливавшим разложенные по столу фотографии. Снимки с места происшествия лежали перед ней в строгом порядке: общий план хаммама, тело крупнее, снимки шеи, кистей рук, ног. Стерильная, почти медитативная картина насилия.

Коляшин, стоя у окна с бумажным стаканчиком кофе, устало потирал переносицу.

– Предварительное заключение: смерть от механической асфиксии. Что-то вроде тонкого троса или гибкой струны. Никаких следов под ногтями, никаких защитных повреждений. Как будто она даже не поняла, что происходит. Или не сопротивлялась.

– Не сопротивлялась, – повторила Майя, не отрывая взгляда от снимка синеватого лица Елены Ветровой. Пустые глаза, приоткрытый рот. Ни ужаса, ни даже удивления. Какое-то пустое изумление. – Значит, либо её оглушили, либо она знала убийцу и доверяла ему настолько, что подпустила вплотную.

– Или он был профессионалом. Молниеносный захват сзади. Но тогда хоть какой-то след на спине, на халате… а нет. Мягкая ткань, и ничего.

Майя отложила фотографии и потянулась к стопке распечаток – расшифровка логинов доступа в хаммам за последние три дня. Единственное имя после одиннадцати вечера – Артем Волков. Код был использован ровно в 23:02 – за минуту до начала его эфира.

– Он активировал код дистанционно? – спросила она, хотя уже знала ответ.

– Нет. Датчик сработал на физический ввод цифр на панели у двери. Значит, он или кто-то другой был там в 23:02.

– И ушёл, не пользуясь помещением? Или… остался.

– И провёл там больше часа, убил Ветрову, вышел, не попав в поле зрения камер, и успел к началу эфира в 22:00? – Коляшин фыркнул. – Не сходится. Разве что у него есть двойник. Или он научился телепортироваться.

Майя закрыла глаза, пытаясь представить. Тёмный хаммам, подсвеченный синим. Тишина, нарушаемая только журчанием воды. Женщина приходит сюда одна… или её кто-то ждёт? Она раздевается, надевает халат, расслабляется. И тут из пара появляется он. Нет, не так. Он уже здесь. Он часть этой тишины. Подходит сзади, тонкая струна в руках…

Она встряхнула головой, гоня прочь образ. Нужны факты. А факты упрямо твердили: Волков не мог этого сделать. Запись эфира уже просмотрели технари. Никаких монтажных склеек, никаких признаков записи. Он реально отвечал на вопросы из чата, которые невозможно было предугадать. Он шутил, поправлял волосы, пил воду из своей фирменной стеклянной бутылки. И всё это время – с 22:00 до 00:00 – его лицо было в кадре. На фоне книжной полки его номера в «Акватике». Полка была узнаваема, на ней стояла странная статуэтка – японский нэцкэ в виде обезьяны, закрывающей глаза.

– Камеры в коридоре? – спросила Майя, уже зная, что услышит.

– Чистые. Волков вошёл в номер в 21:45 с сумкой (вероятно, с оборудованием для эфира) и не выходил до самого утра, когда мы к нему постучали. Никаких технических люков, потайных ходов в номере нет. Стены – монолит.

Тупик. Классический детективный тупик. Убийца-призрак.

– Покажи мне ещё раз фото интерьера хаммама, – сказала Майя. – Все. Даже те, что делали для обстановки.

Коляшин протянул ей планшет. Она начала листать. Синяя мозаика, мрамор, пар, конденсат на стенах… Она увеличила снимок дальней стены, противоположной двери. Там было большое, во всю стену, зеркало, слегка подёрнутое испариной. Обычная деталь для бани. На зеркале – разводы, случайные узоры, которые оставляет конденсат.

И тут её взгляд зацепился за что-то. В правом нижнем углу зеркала, почти у самой рамы. Не просто развод. Чёткий, почти геометрический отпечаток. Она увеличила ещё сильнее, пока пиксели не поплыли.

– Что это? – прошептала она.

Коляшин наклонился.

– Конденсат. Рукой, наверное, кто-то облокотился.

– Нет. Смотри. Это не ладонь.

Отпечаток был двойным, симметричным. Два мягких, плавных полуовала, разделённой в центре едва заметной вертикальной линией. И над ними – ещё одна, более размытая дуга.

– Это губы, – вдруг осенило Майю. – Кто-то прислонился к зеркалу губами. Смотри – верхняя губа, вот ямочка под носом, нижняя губа… И эта дуга сверху – может, кончик носа?

Коляшин присвистнул.

– Может быть. Но это могло появиться в любое время. Уборщицы протирают зеркала, но не насухо. Потом помещение наполняется паром, и старые отпечатки проявляются, как невидимые чернила.

– А ты не находишь, что это слишком… ровно? – Майя провела пальцем по экрану. – Это не размазанный след. Это аккуратный отпечаток. Как будто кто-то намеренно приложился к зеркалу. И посмотри на его положение. Он не на уровне лица стоящего человека. Он ниже. Значит…

– Значит, человек сидел на полу. Или наклонился. И смотрел в зеркало. Но что он мог там видеть? Своё отражение?

Майя медленно подняла глаза на Коляшина.

– Он видел отражение комнаты. И тела, которое лежало на платформе как раз в зоне видимости этого зеркала. Кто-то сидел здесь, на полу, смотрел в зеркало на труп. И приложился губами к стеклу.

В кабинете повисла тишина, нарушаемая только гулом системного блока.

– Это бред, – наконец выдавил Коляшин. – Садистский бред.

– Или послание, – возразила Майя. Она уже чувствовала холодок вдоль позвоночника. Этот отпечаток не был следствием борьбы или неосторожности. Он был намеренным. Ритуальным. Как поцелуй через стекло. Прощальный? Торжествующий? – Криминалисты на месте это заметили?

– Не сказали. Но они фокусировались на теле и непосредственной области вокруг. Зеркало в трёх метрах.

– Нам нужно туда. Сейчас.

Дорога до «Акватики» заняла сорок минут. По пути Майя молчала, глядя на проплывающие за окном серые дачи. В голове крутилась одна мысль: «Всё будет чисто. Как всегда». Чисто. Без следов. А этот отпечаток… он был не следом. Он был подписью. Художник, оставляющий автограф на готовой работе.

Хаммам «Сапфир» был уже открыт, его не стали опечатывать насовсем – отель давил. Но охрану у двери оставили. Внутри было прохладно и пусто. Воду отключили, пар не шёл. Мозаика тускло блестела в свете фонариков. Призрачная, стерильная тишина.

Майя прошла прямо к зеркалу. Теперь, без пара, оно было идеально чистым. Следов не было видно.

– Конденсат сошёл, – констатировал Коляшин. – Отпечаток исчез.

– Но его можно восстановить, – сказала Майя. – Если обработать поверхность парами цианоакрилата. Любой потожировой след проявится.

Она вызвала эксперта-криминалиста, который, кряхтя, разложил свой чемоданчик. Процедура заняла время. В маленьком помещении запахло суперклеем. Майя стояла в стороне, наблюдая, как на зеркале постепенно, как призраки из ничего, начали проявляться узоры – случайные отпечатки пальцев, размазанные полосы от протирки… И вот, в правом нижнем углу, чётко и ясно, проступил тот самый отпечаток.

Эксперт присвистнул.

– Да, это губы. И часть носа. Хорошо сохранились. Видите – даже мелкие морщинки, характерный рельеф. Это не случайность.

– Можно снять на плёнку? «Сделать слепок?» —спросила Майя, сердце её учащённо забилось.

– Можно. Но для идентификации… губы – не отпечатки пальцев. Хотя индивидуальные особенности есть. Но базы данных такой нет.

– Мне не нужна идентификация, – тихо сказала Майя. – Мне нужно понять форму. Улыбался он или нет?

Они все втроём наклонились над зеркалом. Отпечаток был странно спокойным. Верхняя губа была ровной, почти горизонтальной. Нижняя – чуть полнее, но тоже без напряжения.

– Уголки губ не приподняты, – заметил эксперт. – Скорее, нейтральное выражение. Но есть одна деталь… Видите, как нижняя губа чуть оттопырена в центре? Как будто человек слегка выпятил её, дул на стекло или… целовал его. Но без сильного давления.

Майя представила это снова. Человек сидит на холодном мраморном полу, в парной тишине, рядом – охладевающее тело. Он смотрит в зеркало, наблюдает за отражением своей работы. И подносит губы к стеклу. Не в порыве страсти, а с холодным, расчётливым любопытством. Или с удовлетворением. «Смотрите», —словно говорил этот след. Я был здесь. Я видел это. И мне понравилось.

– Снимите всё, что можно, – приказала Майя. – И проверьте всю поверхность зеркала. Может, есть ещё что-то.

Пока эксперт работал, она обошла хаммам, стараясь увидеть то, что не увидела в первый раз. Убийство здесь было актом глубокого интимного насилия, но без признаков обычной ярости. Это был холодный, методичный акт. Как хирургическая операция. Или художественное высказывание.

Её телефон вибрировал. Незнакомый номер.

– Сомова, – ответила она, отойдя в угол.

– Майя. Это Артем Волков. – Голос был таким же тёплым, каким она его запомнила, но с лёгкой ноткой озабоченности. – Я не хотел вас беспокоить, но… мне стало не по себе от нашей вчерашней беседы.

– В каком смысле? – Майя насторожилась.

– В том, что я, возможно, показался вам чересчур отстранённым. Эта трагедия… она меня потрясла. Но я привык справляться с чужими эмоциями, пропуская их через профессиональный фильтр. Иногда это выглядит как равнодушие. Я хотел извиниться, если произвёл такое впечатление.

Он читал её. Читал на расстоянии. Как будто знал, что она только что разглядывала след поцелуя на зеркале и думала о его холодности.

– Впечатления – не доказательства, господин Волков. Меня интересуют факты. Кстати, вопрос: вы вчера, активируя код в 23:02, заходили в хаммам?

Короткая пауза. Настолько короткая, что можно было принять за помехи в связи.

– Нет. Я сгенерировал код и… признаюсь, я хотел зайти, чтобы проверить обстановку перед медитацией. Подошёл к двери, ввёл цифры. Но потом вспомнил, что забыл в номере специальное полотенце. И решил, что вернусь позже. Так и не зашёл. Это было глупо с моей стороны, я создал ненужную запись в логе.

Объяснение было гладким, как зеркало после полировки. Слишком удобным.

– И вы никого не видели у хаммама в тот момент?

– Ни души. Было очень тихо. Вы же понимаете, в такое время гости либо в номерах, либо на процедурах, которые заканчиваются к десяти.

– Поняла. Спасибо. У меня работа, – она собиралась положить трубку.

– Майя, – он произнёс её имя так, словно осторожно брал хрупкую вещь. – Будьте осторожнее с тенями. Иногда, пытаясь разглядеть в них чудовище, можно не заметить, как сам становишься его частью.

Он положил трубку. Майя медленно опустила телефон, чувствуя, как неприятный холодок пополз по коже. Это была не забота. Это был намёк. Или предупреждение.

– Сомова! Иди сюда! – позвал её Коляшин у зеркала. Голос его был взволнованным.

Она подошла. Эксперт указывал фонариком на участок зеркала выше отпечатка губ.

– Смотри. Мы обработали ещё раз, с другим углом освещения.

Майя присмотрелась. Рядом с отпечатком, чуть левее и выше, проступил ещё один контур. Смутный, размытый. Как будто кто-то провёл по запотевшему стеклу кончиком пальца. Но не просто так. Это были линии. Буквы.

Они наклонились, пытаясь разобрать.

– Это… цифры? – предположил Коляшин.

– Нет, буквы. «Славянские», —прошептал эксперт. – Вроде бы… «Ѣ».

Майя моргнула. Буква, вышедшая из употребления. Ять.

– А рядом? Ещё?

– Ещё одна. «Ѧ». Юс малый.

Они молча смотрели на призрачные, почти мистические символы, проступившие на стекле, как письмо из прошлого.

– Что это значит? – спросил Коляшин, ошеломлённый.

Майя не знала. Но она чувствовала всем нутром, что это – ключ. Ключ не к тому, как совершено убийство, а к тому, почему. К внутреннему миру того, кто сидел здесь на полу, целовал зеркало и выводил на нём древние, забытые буквы.

Это был не просто убийца. Это был человек с посланием. С историей. С какой-то страшной, тщательно скрываемой эрудицией.

И самое пугающее было в том, что эти буквы, этот «поцелуй» – они не были предназначены для следствия. Их не должны были найти. Они были для него самого. Ритуал. Церемония завершения.

«Всё будет чисто. Как всегда».

Но чистота эта была обманчива. Под ней скрывался узор. Сложный, изощрённый и очень, очень опасный узор.

– Консервируйте это, – тихо приказала Майя. – И никому ни слова. Абсолютно никому.

Она вышла из хаммама, чувствуя, что игровое поле только что радикально изменилось. Они больше не искали убийцу. Они пытались прочесть книгу, написанную невидимыми чернилами на стенах морга. И первый символ в этой книге был улыбкой, отлитой в холодном стекле. Улыбкой хамелеона, который уже начал менять окраску, подстраиваясь под новый фон – фон расследования, в которое он, казалось, был втянут против своей воли.

Но Майя всё больше убеждалась: он был здесь не против своей воли. Он был здесь, потому что это была его сцена. А они все – лишь зрители в первом ряду.

Глава 3. Игра в цвета

Решение встретиться с Волковым на его территории было тактическим, но Майя тут же начала его проклинать. Его кабинет находился не в стеклянной высотке, а в старом, реконструированном особнячке в тихом переулке. Это место дышало не деньгами, а вкусом. Сдержанная вывеска, просто «Артем Волков. Психотерапия. Консультирование». Никаких кричащих «Доктор» или «Профессор». Самоуверенная скромность.

Майя нажала кнопку домофона, и дверь бесшумно отъехала в сторону. Внутри пахло старым деревом, воском и чем-то едва уловимым – сандалом, может быть, или сушёной лавандой. Приёмная была пуста. Ни секретаря, ни навязчивой музыки. Только мягкий свет от торшера и глубокая, давящая тишина.

– Майя, я рад. Проходите, пожалуйста.

Он появился в дверях своего кабинета так же бесшумно, как открылась входная дверь. Сегодня на нём был не джемпер, а светло-серая рубашка с открытым воротом и тёмные брюки. Одежда, стирающая социальные сигналы: не строгий костюм врача, но и не расслабленный домашний вид. Золотая середина. Нейтральная территория.

– Спасибо, что нашли время, – сухо сказала Майя, проходя мимо него в кабинет.

Комната была просторной, но не пустой. Книги от пола до потолка, не только по психологии, но и по философии, искусству, даже астрономии. Большой дубовый стол, на котором царил образцовый порядок: ноутбук, блокнот, пара ручек. И два кресла у низкого столика у окна – не напротив друг друга, как в классической терапевтической схеме, а под углом, чтобы сидящие могли смотреть в одном направлении. Техника «мы с тобой против проблемы».