Полная версия
Альтер М.
Темный ритуал
Глава первая: Тень над Глуховом
Последний луч осеннего солнца, жидкий и холодный, угас за зубчатым гребнем Уральских гор. Длинные синие тени поползли по улицам Глухова, поглощая одноэтажные домики с резными ставнями, покосившиеся заборы и безымянный памятник на центральной площади. Городок засыпал быстро, как будто боялся ночи. Фонари зажигались нехотя, их тусклые островки света лишь подчеркивали непроглядную тьму в переулках.
Артём Волков стоял у окна своего кабинета в отделе полиции, глядя, как темнеет небо. Он ненавидел этот час. Час, когда дневная суета окончательно стихала, и наступало время тишины. А тишина в Глухове за последний месяц стала зловещей. Она была густой, тягучей, полной невысказанного ужаса.
Три недели назад пропала Лиза Соколова, семи лет, пошла в соседний двор за мячиком и не вернулась. Через десять дней исчез Витя Королев, девяти лет, отправился в школу и до нее не дошел. А вчера… вчера пропала Маша Игнатьева. Ей было всего шесть. Ее нашли. Вернее, нашли ее окровавленное платье, порванное в клочья, на старой лесной тропе, ведущей к Черному озеру. Саму Машу – нет.
Трое детей. Три несвязанных, на первый взгляд, дела, которые сводили с ума своей бессмысленной жестокостью. Артём провел рукой по лицу, ощущая шершавую кожу и жесткую щетину. Он не спал вторые сутки. Запах старого кофе и пыли висел в кабинете неподвижной пеленой.
Он был здесь чужаком. Прибыл из Екатеринбурга полгода назад, после того как его карьера в городском управлении разбилась вдребезги о дело маньяка, которого он так и не смог поймать. Глухов должен был стать тихой гаванью, местом, где можно зализать раны и забыть. Но тишина оказалась обманчивой.
Дверь скрипнула.
– Артём Викторович? – в проеме стояла молодая сержант, Ирина Семенова. Ее обычно румяное лицо было бледным, в глазах – застывший шок. – Приехала мать Игнатьевой. Анна Викторовна. Говорит, что… что ей что-то показалось.
– Показалось? – Артём резко обернулся. – После того как мы нашли платье ее дочери в лесу, ей «показалось»? Ведите.
Анна Игнатьева сидела на жестком стуле в коридоре, вся сжавшись в комок. Женщина лет тридцати, с красивым, но истерзанным горем лицом. Она сжимала в руках скомканный носовой платок и не поднимала глаз.
– Анна Викторовна, – Артём присел напротив нее, стараясь говорить мягко. – Что вам показалось? Любая мелочь может быть важна.
Женщина медленно подняла на него взгляд. Глаза были пустыми, выжженными.
– Я… я не спала всю ночь. Сидела у окна в ее комнате. Смотрела на улицу. И перед рассветом… перед рассветом я увидела…
Она замолчала, сглотнув комок в горле.
– Кого вы увидели?
– Тень. – Она прошептала это слово так тихо, что Артём едва расслышал. – Большую черную тень. Она шла по нашей улице. Не человек. Формы… формы были нечеловеческие. Длинные-длинные руки, голова… голова слишком большая. И она плыла, а не шла. И она… она остановилась прямо напротив нашего дома. И повернулась. Я почувствовала, что она смотрит на меня. Прямо в окно. А потом… потом она просто растаяла. Как дым.
Артём слушал, стараясь сохранять невозмутимость. Шок, галлюцинации – обычное дело для родственников жертв. Но что-то в ее рассказе, в абсолютной, животной искренности ужаса, заставило его кожу покрыться мурашками.
– Вы уверены, что это не было игрой света? Усталостью? – спросил он.
– Я не сумасшедшая! – в ее голосе прорвалась отчаянная сила. – Я ее почувствовала! От нее шел… холод. Такой холод, что стекло на окне покрылось инеем. Посмотрите! Я сфотографировала!
Она лихорадочно стала рыться в сумке и достала смартфон. Дрожащими пальками она открыла галерею и протянула телефон Артёму.
На экране был снимок, сделанный через окно в предрассветных сумерках. Кадр был смазанным, зашумленным. На нем была видна пустынная улица, заборы, спящие дома. И прямо напротив окна, на дороге, – темное пятно. Нечеткое, размытое, но его очертания и впрямь казались неестественными: слишком высокая, слишком худая фигура с непропорционально длинными конечностями. И на том месте, где должно было быть лицо – лишь сгусток более глубокой тьмы. А на самом стекле, в нижнем углу кадра, явственно проступал узор из мельчайших ледяных кристаллов.
Лед в конце сентября.
Артём почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он передал телефон Семеновой. Та взглянула и широко раскрыла глаза.
– Распечатайте снимок, – тихо приказал Артём. – И увезите Анну Викторовну домой. Приставьте к ней дежурного.
Когда женщину увели, он вернулся в кабинет и подошел к карте Глухова, висящей на стене. Три булавки с черными головками отмечали места исчезновений. Лиза Соколова – центр города, двор между хрущевками. Витя Королев – улица Мира, недалеко от школы. Маша Игнатьева – окраина, частный сектор у самого леса. Никакой географической логики.
Он взял четвертую булавку, с красной головкой, и воткнул ее в то место, где стоял дом Игнатьевых. Место, где видели тень.
А потом его взгляд упал на старую, пожелтевшую карту, висевшую рядом. Это был план Глухова столетней давности, еще до революции. Названия улиц были другими, но контуры узнавались. И Артём заметил кое-что. Три булавки с местами исчезновений и красная булавка с тенью… если мысленно соединить их линиими, они образовывали почти правильный четырехугольник. А в его центре оказывалось Черное озеро. То самое, у которого нашли окровавленное платье Маши.
Сердце Артёма учащенно забилось. Совпадение? Возможно. Но в его деле совпадений не бывало.
– Семенова! – крикнул он.
Дверь тут же приоткрылась.
– Собирай группу. Едем на озеро. Не туда, где нашли платье, а на противоположный берег. В центр этого… четырехугольника.
Лес поглощал их мгновенно. Колеса служебного уазика с трудом цеплялись за размытую дождями грунтовку. Вскоре дорога закончилась, и дальше пришлось идти пешком. Было холодно. Влажный, пронизывающий ветер гулял между стволами сосен и елей. Артём шел впереди, освещая путь мощным фонарем. За ним – Семенова и двое оперативников, Михалыч и Королев, местные парни, молчаливые и угрюмые.
Они шли молча, прислушиваясь к ночным звукам. Но звуков почти не было. Ни треска сучьев, ни уханья совы, ни даже шелеста листьев. Лес был мертв. Эта неестественная тишина давила на уши сильнее любого шума.
Через полчаса ходьбы сквозь чащу блеснула вода. Черное озеро. Оно и впрямь оправдывало свое название. Вода была темной, почти черной, маслянистой, и она не отражала ни луны, ни звезд – лишь поглощала свет, словно бездонная пустота.
Артём повел группу вдоль берега. Земля была мягкой, топкой. Фонарь выхватывал из тьмы корявые корни, валежник, причудливые камни, покрытые мхом.
– Смотрите, – внезапно прошептала Семенова, хватая Артёма за рукав.
Он направил луч туда, куда она показывала. На одном из крупных валунов, у самой кромки воды, был выцарапан странный символ. Треугольник, внутри него перевернутая буква «Т», а от основания треугольника расходились три изогнутые линии, похожие на щупальца или крылья.
– Что это? – спросил Михалыч, перекрестившись. – Нечисть какая-то.
– Граффити, – буркнул Королев, но в его голосе слышалась неуверенность.
Артём подошел ближе, провел пальцем по вырезам в камне. Края были острыми, символ был нанесен недавно. Он достал телефон, чтобы сфотографировать, но экран погас, и фонарик на трубке мигнул и потух.
– Странно, – пробормотал он, стряхивая аппарат. – Только что заряжал.
– У меня тоже сел, – сказала Семенова, смотря на свой полностью разряженный телефон.
Все обменялись тревожными взглядами. Электроника часто капризничала в аномальных зонах. Артём никогда не верил в эту чушь, но сейчас, в этом мертвом лесу, у черной воды, ему стало не по себе.
– Идем дальше, – скомандовал он, возвращая в карман бесполезный телефон.
Они двинулись вдоль берега, и вскоре фонарь выхватил из тьмы еще один камень с таким же символом. Потом еще один. Символы, казалось, выстраивались в некую цепь, ведущую куда-то вглубь леса, в сторону от озера.
– Похоже на указатели, – заметил Артём.
Они свернули с берега и углубились в чащу. Воздух стал еще холоднее, запах гнили и влажной земли усилился. Ветви деревьев сплелись над их головами, образуя темный туннель.
И вдруг они вышли на поляну.
Это была круглая площадка диаметром метров двадцать. Земля на ней была утоптана до состояния асфальта, ни травинки. По краям поляны стояли пять огромных, почерневших от времени камней, расположенных в форме пентаграммы. В центре, на невысоком каменном алтаре, тускло поблескивали огарки черных свечей. Воздух вибрировал. Здесь было тихо, но тишина эта была иной – напряженной, густой, словно перед грозой. И пахло не просто гнилью, а чем-то металлическим, озоном и… медью. Запах крови.
– Господи, – выдохнул Михалыч. – Что это за место?
Артём медленно обошел поляну. Его фонарь выхватывал жуткие детали: темные пятна на алтаре, которые не могли быть ничем иным, как запекшейся кровью. Обрывки черной ткани. И на каждом из пяти камней – тот самый символ, треугольник с щупальцами.
– Это место собраний, – тихо сказала Семенова. – Секты.
Артём кивнул. Все сходилось. Ритуальный алтарь, символы, свечи. Но масштаб… это было не просто собрание фанатиков. Это было нечто большее. Это место дышало древностью и злом. Ощущение было таким, словно они стояли не просто на поляне, а на тонкой пленке, отделяющей их мир от чего-то чудовищного.
Он подошел к алтарю и наклонился, разглядывая пятна. Их было много, наслоениями, разного цвета – от почти черного до ржаво-коричневого. Кровь. Много крови. Разной свежести.
Внезапно фонарь в его руке мигнул и погас. Одновременно погасли фонари у всех остальных.
– Черт! – выругался Королев, стуча по корпусу своего фонаря.
Но тьма не была абсолютной. Свет шел от алтаря. От свечей. Черные огарки сами по себе вспыхнули холодным, синеватым пламенем. Пламя не колыхалось, оно было неподвижным, как застывший лед.
И тут раздался звук.
Сначала тихий, едва различимый. Шепот. Он доносился со всех сторон, из самой темноты, окружавшей поляну. Невнятный, многоголосый, полный шипящих и щелкающих звуков. Он нарастал, заполняя собой пространство, проникая в самое сознание.
– Кто здесь? – крикнул Артём, выхватывая табельный пистолет.
Шепот стих. Воцарилась мертвая тишина. И тогда из-за одного из камней, с края поляны, выплыла тень.
Та самая. Высокая, худая, с непропорционально длинными руками. Ее очертания плыли в воздухе, не касаясь земли. Там, где должно было быть лицо, зияла пустота, поглощающая даже скудный свет от свечей. От нее исходил волнами пронизывающий холод.
Михалыч вскрикнул и отшатнулся. Королев замер, не в силах пошевелиться. Семенова, дрожа, подняла свой пистолет.
Тень медленно поплыла к центру поляны. Она не обращала на них внимания, словно они были невидимы. Она скользнула к алтарю и на мгновение замерла над ним. Синие свечи вспыхнули ярче, и в их свете Артём увидел, что тень – не совсем бесплотна. Внутри сгустка тьмы шевелилось, переливается нечто вязкое, слизистое, усеянное бледными, похожими на глаза, точками.
Затем тень протянула одну из своих длинных, костлявых конечностей и коснулась алтаря. На черном камне, прямо из ниоткуда, проступила капля свежей, алой крови. Она медленно потекла по старому, запекшемуся пятну.
Шепот возобновился, но теперь в нем можно было различить слова. Они были на неизвестном, гортанном языке, полном неприятных звуков, но их смысл, их интонация были ясны – это была молитва. Обращение. Призыв.
– Стреляй! – закричал Артём Семеновой.
Раздались два глухих выстрела. Пули прошли сквозь тень, не причинив ей никакого вреда, и с глухим стуком впились в камень позади. Тень даже не дрогнула. Она медленно повернула в их сторону свою безликую «голову». И Артём почувствовал на себе ее взгляд. Взгляд абсолютной, бездонной пустоты, полной древнего, нечеловеческого голода.
Холод обрушился на них физической волной. Дыхание застыло в легких, веки примерзли к глазным яблокам. Артём почувствовал, как его разум начал затуманиваться, в голову полезли черные, липкие мысли – отчаяние, страх, желание все прекратить, лечь на землю и позволить тьме поглотить себя.
Тень сделала шаг в их сторону.
И в этот момент где-то вдали, в лесу, прокричала птица. Резкий, пронзительный звук, полный жизни.
Тень вздрогнула. Ее очертания поплыли, стали нечеткими. Синие свечи на алтаре погасли. Давящий холод отступил так же внезапно, как и навалился.
Когда Артём смог снова пошевелиться и включить фонарь (который, к удивлению, снова работал), на поляне никого не было. Лишь алтарь с почерневшими огарками и темные пятна крови.
Михалыч сидел на земле, всхлипывая. Королев, бледный как полотно, опирался на дерево. Семенова дрожала мелкой дрожью.
– Что это было, Артём Викторович? – прошептала она. – Ради всего святого, что это было?
Артём не ответил. Он подошел к алтарю. Там, где тень оставила каплю свежей крови, он увидел кое-что еще. Маленький, истлевший клочок ткани. Он поднял его. Это был лоскуток от детской кофточки. Розовый, в мелкий белый горошек. Такую кофточку, по описанию матери, была одета Маша Игнатьева в день исчезновения.
Он сжал лоскуток в кулаке, чувствуя, как холодная ярость подступает к горлу, вытесняя страх. Это была не галлюцинация. Не игра света. Это было нечто реальное. Древнее. И оно охотилось на детей.
Он посмотрел на своих подчиненных.
– Ни слова об этом. Никто. Понятно? Это не просто секта. Это нечто большее.
Они молча кивнули, в их глазах читался животный ужас.
– Возвращаемся в город, – приказал Артём. – И начинаем все с начала. Но теперь мы знаем, что ищем.
Он бросил последний взгляд на зловещую поляну. Теперь он понимал. Пропавшие дети были не просто жертвами. Они были частью ритуала. Ключом. И тень, которую видела мать Маши, была стражем. Вестником. Или, возможно, тем, кого призывали.
«Тёмный ритуал» только начинался. И Артём Волков, сломленный когда-то городской сыщик, стоял на пороге войны с силами, само существование которых он всегда отрицал. Войны, которую он не мог проиграть. Потому что цена поражения была уже не просто жизнью одного ребенка. Ценой был весь мир.
Он вышел из леса, неся в кармане окровавленный лоскуток и тяжесть нового знания. Ночь в Глухове только начиналась.
Глава вторая: Шепот в стенах
Возвращение в город было похоже на выход из ледяной воды в густой, насыщенный ядовитыми испарениями туман. Явное, осязаемое зло поляны сменилось тихим, повседневным ужасом Глухова. Ужасом, который прятался за занавесками, в перешептываниях на рынке, в быстром отводе глаз при виде полицейской машины.
Артём приказал Михалычу и Королеву отправиться домой, отсыпаться и молчать. Приказ был отдан сквозь зубы, и в его глазах стояла такая сталь, что даже бывалый Михалыч, прошедший Чечню, не посмел возразить. Семенова осталась с ним. Она была бледна, но держалась, сжимая в кармане китель православный складень – подарок бабушки.
Первым делом Артём заперся в своем кабинете с лоскутом розовой кофточки и распечаткой того злополучного снимка – тени на улице Игнатьевых. Он положил их перед собой на стол, как улики с места преступления. Что они доказывали? Суду – ничего. Ему – все.
Он включил компьютер и начал искать. Символ. Треугольник с перевернутой «Т» и щупальцами. Он пробил его через все доступные базы данных: оккультные символы, сатанинские культы, масонская символика, даже древние петроглифы Урала. Ничего. Символ был уникальным, ни на что не похожим. Или настолько древним и тайным, что его не было в общих доступах.
Отчаяние начало подступать комом к горлу. Он откинулся на спинку стула, закрыл глаза, и перед ним снова встала та тень. Холод, исходивший от нее, был не физическим явлением. Он был метафизическим. Он выжигал волю, разъедал душу. Как бороться с тем, во что ты не верил до вчерашнего дня?
В дверь постучали. Робко, почти неслышно.
– Войдите.
В кабинет заглянула Ирина Семенова. На подносе в ее дрожащих руках дымились две кружки с чаем.
– Я думала, вам нужно… подкрепиться.
– Спасибо, Ирина, – Артём кивком показал на стол. Она поставила кружки, ее взгляд упал на лоскуток ткани. Она сглотнула.
– Это… это с той поляны?
– Да.
Она молча перекрестилась.
– Артём Викторович, что мы будем делать? Я… я до сих пор чувствую тот холод. Он внутри.
Артём взглянул на нее. Молодая, еще не успевшая зачерстветь, не разменявшая свою совесть на сигареты и взятки. И сейчас в ее глазах был не просто страх, а надлом. Столкновение с запредельным ломало людей. Он сам это проходил.
– Мы будем работать, – сказал он твердо. – Как обычные следователи. Только наш подозреваемый… не совсем обычный. Сядь.
Она послушно опустилась на стул напротив.
– Исключим все сверхъестественное. Предположим, что тень – это галлюцинация, массовый психоз, вызванный газами с болот или чем-то еще. Но пропавшие дети – реальны. Кровь на алтаре – реальна. Секта – реальна. Значит, ищем секту.
– С чего начнем? – в ее голосе послышалась слабая надежда. Работа, рутина – это был якорь в бушующем море безумия.
– С городского архива. И со старожилов. Нам нужно найти хоть какие-то упоминания об этом символе, о Черном озере, о ритуалах. Этот алтарь… он старый. Очень старый. Такое не строится за один день.
Он отпил глоток горячего чая. Жидкость обожгла горло, вернув ощущение реальности.
– Иди в архив. Листай все, что можно, особенно дореволюционные метрики, газеты, отчеты земских начальников. Ищи любые аномалии. Необъяснимые смерти, исчезновения, упоминания о колдунах или сектантах.
– А вы?
– Я поговорю с Анной Игнатьевой еще раз. И с родителями других пропавших. Может, мы что-то упустили. Какую-то общую деталь.
Дом Игнатьевых стоял на отшибе, в том самом частном секторе, что упирался в стену леса. Небольшой, некогда уютный, с резными наличниками и колодцем во дворе. Теперь он выглядел осиротевшим. Занавески были плотно задёрнуты, на крыльце не мели, у калитки – венок из увядших цветов.
Артёма встретила та же женщина-соседка, что дежурила в день исчезновения. Ее лицо было замкнутым и недобрым.
– Анна не принимает. Доктора укол сделали, спит.
– Мне нужно всего пять минут, – настаивал Артём.
– Говорю же, спит! Оставьте вы ее в покое, несчастную! – женщина чуть не захлопала дверь.
В этот момент из глубины дома донесся слабый голос:
– Кто там?.. Пустите, тетя Катя.
Дверь приоткрылась, и в щели показалось лицо Анны. Оно было серым, исхудавшим, но в глазах горела лихорадочная искра.
– Я… я помню еще кое-что. В тот день, когда Маша пропала…
Артём вошел в дом. В воздухе пахло лекарствами и затхлостью. В гостиной, на комоде, стояла большая фотография улыбающейся Маши в белом платье.
– Она играла во дворе, – начала Анна, усаживаясь на диван и кутая себя в плед. – А я… я готовила на кухне. И мне почудился странный звук. Как будто… как будто кто шепчет. Непонятно. Я подумала – ветер в трубе. Но сейчас… сейчас я вспомнила. Это был не ветер.
Она замолчала, смотря в одну точку.
– Что это было, Анна Викторовна?
– Слова. Всего два слова. Но таких странных. Гортанных. «Кт'алл гхурн». – Она с трудом выговорила эти звуки. – Они были такими… влажными. Липкими. Как будто их произносил кто-то с полным ртом воды. И шепот этот доносился не с улицы. Он был… в стенах.
Артём почувствовал, как по спине побежали мурашки. «В стенах».
– Вы уверены?
– Абсолютно. Сначала из стены на кухне. Потом… потом из стены в ее комнате. Я тогда подумала, что это мне показалось. Сейчас же всякое бывает. А теперь… теперь я понимаю. Это ОНО звало ее. Шептало в стенах, а потом вышло на улицу и забрало.
Она снова уставилась на фотографию дочери, и по ее щекам беззвучно потекли слезы.
– Оно забрало ее, потому что я не послушала. Не поверила шепоту.
Артём поблагодарил ее и вышел, чувствуя тяжесть в ногах. «Шепот в стенах». Это уже нельзя было списать на галлюцинации. Слишком конкретно. Слишком похоже на правду.
Он поехал к родителям Лизы Соколовой. Они жили в центре, в пятиэтажке. Квартира была полна родственников, стоял гул голосов, пахло пирогами. Горе здесь было другим – шумным, почти истеричным.
Отец Лизы, Алексей, был на грани срыва.
– Да что вы можете?! – кричал он, размахивая руками. – Три недели! Ничего! Вы либо бездарности, либо…
Артём терпеливо выслушал поток оскорблений. Он заслужил его.
– Алексей, я всего с одним вопросом. Перед тем как Лиза пропала, вы не слышали ничего необычного? Шорохов? Шепота?
Мужчина замолк, его разгоряченное лицо побледнело.
– Шепот? – переспросил он тихо. – Жена говорила… наша Катя. Она говорила, что в вентиляции кто-то шепчет. Смеется. Я ее ругал, говорил – крысы. А она… она сказала, что шепот звал Лизу по имени. Мы думали, у нее нервы… после работы…
Третий звонок – родители Вити Королева. Их реакция была иной. Замкнутой, почти враждебной. Они не пустили Артёма дальше порога.
– Оставьте нас, – сказал отец, суровый мужчина с руками, исчерченными глубокими морщинами. – Мы все уже сказали. Ничего мы не слышали. И вам советую не рыскать. Не ваше это дело.
– Ваш сын пропал! – не выдержал Артём. – Я пытаюсь его найти!
– Нашли? – в голосе отца прозвучала ледяная издевка. – Нет? Вот и оставьте все как есть. Некоторые двери лучше не открывать.
И он захлопнул дверь перед носом у Артёма.
Стоя на холодной лестничной клетке, Артём понял: Королевы что-то знают. Или догадываются. И боятся. Боятся настолько, что готовы смириться с потерей сына.
Он вернулся в отдел, где его уже ждала взволнованная Семенова. На столе перед ней лежала стопка пожелтевших бумаг и старых книг.
– Артём Викторович! Я кое-что нашла!
Она протянула ему лист копии из дореволюционной газеты «Глуховский вестник» за 1903 год. В углу столбца с мелким шрифтом, среди объявлений о пропажах скота и сведениях о погоде, было напечатано:
«В ночь на 17 сентября сего года близ Черного озера пропал без вести малолетний отрок Петр, сын мещанина Сидорова. Поиски, предпринятые добровольцами, успеха не имели. Местные старожилы поговаривают о «старом камне» и «шептунах», однако сии суеверия не заслуживают внимания просвещенной публики».
– «Шептуны»… – прошептал Артём.
– И это не все, – Семенова открыла одну из книг. Это был труд этнографа конца XIX века «Предания и поверья уральских народов». – Смотрите.
Она указала на главу, озаглавленную «Древние культы доколониальной эпохи». Там, среди описаний шаманских обрядов, был абзац, который заставил кровь Артёма застыть в жилах:
«…наиболее мрачные легенды связаны с так называемыми «Глубинными», или «Темными Братьями». Считалось, что эти сущности обитают в межмирье, в пространствах между реальностями, и могут проникать в наш мир через «тонкие» места – обычно древние капища или места массовой смерти. Их призывали с помощью кровавых жертв, дабы они даровали силу или открыли врата в иные миры. Жрецов этих культов именовали «Шептунами», ибо они общались с сущностями тихо, на языке, недоступном пониманию простых людей. Символика этих культов разнообразна, но часто включает в себя треугольник – символ троичности мира (наш, их и врата между ними) и изогнутые линии, обозначающие щупальца или крылья «Глубинных», с помощью коих они цепляются за ткань реальности».
Рядом с текстом был схематичный рисунок. Почти точная копия символа с камней на поляне.
– «Глубинные»… «Шептуны»… – Артём откинулся на спинку стула. Теперь у него было название. И враг, и его слуги. – Хорошая работа, Ирина.
Она слабо улыбнулась.
– Что дальше?
– Дальше… – Артём посмотрел в окно, на темнеющие улицы Глухова. – Дальше мы ищем «Шептунов». И я почти уверен, что один из них – отец Вити Королева.
Ночь опустилась на Глухов, черная и беспросветная. Артём отправил Семенову домой – девушка была на грани истощения. Сам же он остался в кабинете, вновь и вновь перечитывая найденные материалы.
Его размышления прервал телефонный звонок. Дежурный по отделу сообщил взволнованным голосом:
– Артём Викторович, тут происшествие. На улице Лесной. Дом пятнадцать. Ребенок… ребенок ведет себя неадекватно.
– Какое отношение это имеет к нам? Вызывайте скорую, участкового.
– Участковый уже там. Он… он говорит, что это не медицинский случай. Он говорит, что мальчик… шепчет. На непонятном языке. И рисует на стенах какие-то знаки.
