Сад в Суффолке

Рози возвращается из гаража со стремянкой и с грохотом раскладывает ее на траве рядом с Майклом.

– Слушай, Майк, а почему ты не помогаешь папе с поросенком? – Она смотрит на него искоса.

– Мэри попросила меня заняться гирляндой.

Она поджимает губы, вскидывает брови.

– Хочешь, натяну тебе леску, пока я наверху? Закреплю на дереве с обеих сторон от стола, чтобы ты могла равномерно развесить флажки.

– Спасибо. – Рози расплывается в улыбке. Вот бы с такой же легкостью заслужить прощение за все свои грехи.

Рози ставит кассету и защелкивает крышку. Нажимает кнопку. Слышно шипение, а затем – звуки электрического фортепиано.

– Обязательно включать старперскую музыку? Нам весь вечер предстоит ее слушать.

– Фиби, ты ведь понимаешь, что теперь старперы – это мы?

Рози вразвалочку подходит к столу, волоча за собой вереницу вышитых флажков, и устраивается на расшатанном плетеном стуле. Откидывается на спинку и, вытянув перед собой ноги, водит босыми стопами по сухой траве. Ее пальцы ловко распутывают узлы, время от времени она подносит флажки ко рту и помогает себе зубами.

– Вообще-то это Пол Саймон. Не ты ли, Майкл, вчера пел дифирамбы Полу Саймону?

– Я просто сказал, что он ассоциируется у меня с этим домом. Пол Саймон. Принс. «Флитвуд Мэк». «Роллинг Стоунз», когда тут жил ваш отец, и еще, кстати, «Либертинс». Как слышу их, сразу представляю этот дом и как все орут друг на друга, перекрикивая музыку.

Фиби и Рози хохочут.

– Как там Мэри говорит, Фибс? Что-то про дар видеть себя чужими глазами.

– Это Бернс, стишок про блоху. «Ах, если б у себя могли мы увидеть все, что ближним зримо»[3], – цитирует Фиби, неубедительно изображая шотландский акцент.

– А ты, Майкл, помнишь свой первый приезд сюда?

– Не-а. – Он забирается на стремянку и подтягивает за собой гирлянду, чтобы привязать к ветке пластиковыми хомутами. – Давно было дело.

Это и правда было давно. Целую вечность назад. И все-таки он помнит.

8

Спустя час ожидания Майкл наконец услышал урчание двигателя. Этот звук он узнал бы с закрытыми глазами: «Фиеста» Фиби. Она посигналила и высунулась из окна.

– Один тут отдыхаешь, красавчик?

Фиби, по своему обыкновению, была в черном, но выглядела как-то иначе. Волосы убраны в хвост, что само по себе было странно, кожа непривычно блестящая и чистая, как будто долго терли щеткой. Но было и что-то еще, чего он пока не уловил.

– Где тебя носило? – Он закинул рюкзак на плечо.

– Прошу прощения, ваше высочество, я вчера поздно вернулась и забыла зарядить телефон. Повезло, что мама врубает радио на тысячу децибел, иначе хрен бы я за тобой приехала.

Майкл закинул рюкзак на заднее сиденье и обошел машину.

Он ездил в этой машине всего неделю назад, но пассажирское сиденье уже успели подвинуть. Майкл нащупал под креслом рычаг и отодвинулся назад, чтобы колени не упирались в уши. Достал телефон.

– Даже если бы зарядила, связи все равно нет. Ни одного деления!

– Это да, у нас тут не принято. В наших краях телефоны нужны только для того, чтобы в «Змейку» играть.

Майкл засмеялся. В Суффолке ему бывать не приходилось, но даже он слышал, что местный говор она пародирует из рук вон плохо. Фиби в последний раз затянулась, затолкала окурок в переполненную пепельницу и включила передачу.

– Надеюсь, ты готов, Реджис. Цирк в полном составе, даже конферансье обещался быть.

– А, Ричард Робертс, мой самый преданный поклонник.

Она подмигнула и переключила скорость, а Майкл наконец осознал, что его удивило: у Фиби были не накрашены глаза. Она отъехала от станции – шины прошуршали по разбитому асфальту – и вдавила педаль газа в пол.

Майкл еще никогда не забирался так далеко на восток. Он бывал на севере, куда его приглашали ведущим на церемонию вручения наград герцога Эдинбургского, несколько раз ездил с бабушкой на юг, в Брайтон, и участвовал в летней школе в Бристоле, но до сегодняшнего дня никогда не бывал восточнее Кембриджа.

Всю дорогу на поезде он смотрел, как меняется за окном пейзаж. Город быстро закончился, и скоро в окне промелькнуло знакомое название, Колчестер – их возили туда на экскурсию еще в школе, когда они изучали историю Рима. Потом начались топи, а потом, за Ипсвичем, потянулись сельские пейзажи – примерно такие, как он себе и представлял. Сразу за железной дорогой начинались поля – золотисто-зеленый океан, проносящийся за окном.

Майкл предполагал, что они и сейчас едут мимо ферм – запах стоял соответствующий, – но по обе стороны от дороги тянулась живая изгородь, из-за которой ничего не было видно. Фиби, как обычно, гнала, подпевая Эминему и перевирая каждое второе слово. За грязным лобовым стеклом видно было только голубое небо на горизонте, там, где дорога сходилась в точку. Яркие цветы на заросшей изгороди сливались в белые, зеленые и красные всполохи.

Животный запах усилился и начал застревать в горле. Майкл знал, что в деревне пахнет скотом, но не ожидал насколько.

– Что это за запах?

Фиби демонстративно втянула воздух.

– Это, друг мой, запах моего детства. Дыши полной грудью! Так пахнет деревня.

Она вдохнула и начала напевать дрожащим баритоном:

– И знал ли агнец наш святой зеленой Англии луга[4]…

– Ерусалим.

С Маршаллом Мэтерсом Третьим на бэк-вокале.

Когда Фиби затормозила напротив дома, Майкл подумал, что его разыгрывают. Но тут она свернула на посыпанный гравием проезд, ведущий к заасфальтированной площадке в окружении высокой живой изгороди. На парковке уже стояли «Ауди А4» и «Тойота», в которой он узнал машину матери Фиби: как-то раз она подвозила его в Кембридже.

Выходит, это не шутка? Фиби действительно живет в этом доме? Со своей личной парковкой?

Фиби сдала задом, припарковалась на свободном пятачке между машинами и, заглушив мотор, обвела рукой дом.

– Милости прошу!

Дом был внушительный. Большой и серый, вроде тех, в которых инспектор Морс арестовывал кровожадных оксфордских донов.

– Ты чего, Реджис? Как будто сбежать хочешь.

Фиби уже высунула одну ногу в открытую дверь и теперь сидела полубоком, поглядывая на него поверх сдвинутых на нос солнечных очков.

– Фибс, ты говорила «средний класс с натяжечкой».

Она сморщила нос.

– Ты… э-э… выросла в особняке?

– Ну что ты несешь, Реджис.

Она сделала страшные глаза и покачала головой, но Майкл заметил, как у нее покраснела шея.

– Изнутри он не такой уж большой. Даже гостей положить негде: была раньше гостевая спальня, но мама ее оприходовала и устроила там «мастерскую». Так что будешь спать на диване. И вообще, это дом родителей, а не мой, и они его купили еще в восьмидесятые, так что, наверное, отдали примерно столько же, сколько я за этот драндулет.

Она вылезла, хлопнула дверцей и протиснулась мимо машины к дому.

– Мы вернулись! – Она зашагала вдоль стены, раскручивая ключи на пальце. Остановилась, оглянулась на него. – Давай живей, Реджис, двадцать четыре часа до парома.

Вслед за Фиби он вошел в боковую дверь с облупившейся краской и кошачьей дверцей таких размеров, что протиснулся бы ребенок.

Они оказались в маленькой комнатке – по-видимому, прачечной, – в которой грохотала стиральная машина. Работала сушилка, и влажный воздух мигом вызвал у Майкла приступ клаустрофобии: внутри было слишком тесно для двоих, к тому же рюкзак мешал ему развернуться. Он стоял так близко к Фиби, что поверх едкого запаха стирального порошка до него доносились нотки «Голден Вирджинии» и «Хербал Эссенса» – аромата, который в его голове стойко ассоциировался с Фиби.

Фиби уселась на низенькую пластиковую табуретку и принялась расшнуровывать свои «мартенсы», а расшнуровав, закинула поверх сваленной в кучу стоптанной обуви перед шкафчиком, который когда-то предназначался для хранения бумаг, а теперь, по всей видимости, служил чем-то вроде обувницы.

– Вещи тут бросай, – заорала она, перекрикивая рев стиральной машинки, которая переключилась на отжим. Потом отвернулась от него и направилась вглубь дома, не прекращая кричать: – Мам? Эмма? Алё? Мам, ты где?

Майкл снял рюкзак и прислонил его к подпрыгивающей стиральной машинке. Разулся, аккуратно поставил обувь рядом с горой сандалий и кроссовок. Потом повернулся, чтобы закрыть за ними дверь, и обнаружил причину, по которой она не открывалась до конца: куртки. Множество курток, на вид не меньше сотни, висели за дверью одна поверх другой, отрицая законы физики и здравого смысла.

На кухне Фиби не оказалось.

Чайник на плите засвистел; Майкл схватил висящее рядом полотенце и снял его с огня. Несколько секунд он искал ручку, чтобы выключить плиту, пока не сообразил, что это какая-то старомодная модель, в которой конфорки просто закрывались крышкой.

Кухня была очень уютная. Длинная, со шкафчиками для посуды вдоль одной стены и рабочей поверхностью напротив. В ней пахло пряностями, и едой, и немного чистящим средством с запахом лимона – точно таким же пользовалась бабушка Майкла в своей скромной кухоньке, не в пример меньше этой. В тазу для посуды пучилась шапка пены, а из радио на подоконнике поверх гула посудомоечной машины, скрытой за дверцами шкафа, громыхала какая-то драма.

Он заглянул в двустворчатую дверь по левую руку – там оказалась столовая с большим обеденным столом, заваленным газетами и книгами, – потом прошел кухню насквозь и оказался в солнечной оранжерее. Как и в столовой, стеклянный столик был завален газетами, а на подоконнике среди флаконов с солнцезащитным кремом и высохших мушиных трупиков громоздилось еще несколько стопок.

Майкл прошел в распахнутые двери и выглянул в сад. Мощенный камнем дворик, деревянные ящики с какими-то лиловыми цветами. За двориком начиналась просторная лужайка, а еще дальше – поле с ровными рядами небольших зеленых кустиков, сходившихся на горизонте. А над полем простиралось бескрайнее голубое небо.

Майкл вздохнул полной грудью. Запах навоза пропал – пахло лавандой и свежескошенной травой. В точности так, как он представлял.

Его внимание привлекло движение в тени под деревом. Солнце отражалось от поверхности прудика и слепило глаза, так что Майкл приставил ладонь козырьком и прищурился. Это была девушка. Блондинка. И к тому же почти голая.

– Одолжить тебе бинокль?

От голоса Фиби Майкл вздрогнул, но не подал виду. Он крутанулся на месте и уставился на нее широко распахнутыми глазами.

– Красивый вид, Робертс.

– Да, наверное. На любителя. Я не только про георгины.

Он почувствовал, как заливается краской.

– Майкл!

Мама Фиби, Мэри, замерла на пороге оранжереи с распростертыми руками. На ее губах, накрашенных глянцевой розовой помадой в тон платью, сияла улыбка. Когда Мэри стиснула его в объятиях, он заметил у нее на зубах пятнышко того же цвета. Мэри немного отстранилась, чтобы получше его разглядеть, и затарахтела:

– Я так рада, что ты приехал. Все очень хотят с тобой познакомиться, прежде чем вы с Фиби отчалите на поиски приключений.

Она снова его обняла.

Фиби, улыбаясь за материнской спиной, возвела глаза к небу.

– Ты его сейчас запугаешь окончательно, мам. Это же не торжественный прием, а просто маленький праздничный ужин. В честь моего дня рождения. Мама считает, что дни рождения надо отмечать с размахом.

– Девятнадцать исполняется всего один раз в жизни, Фиби.

Мэри обняла Фиби за шею и, притянув к себе, чмокнула в ухо. Фиби скривилась и вывалила язык, но из захвата, заметил Майкл, высвобождаться не стала.

– Я поставила чайник. Подумала, вдруг вы захотите по чашечке с дороги. Или для чая слишком жарко? Эми намешала какой-то прохладительный напиток. Но лично я предпочитаю чай. В Глазго чай пьют даже в сауне.

– Чаю я бы выпил, миссис Робертс. Спасибо.

– Ну что ты! Просто Мэри. Я не любила, чтобы меня называли миссис Робертс, даже когда еще была замужем за отцом Фиби.

– Простите. Не сообразил, что вы сменили…

– Она не меняла. – Фиби махнула рукой, прогоняя его смущение.

– Это был тонкий намек, что я свободна, Майкл. – Мэри подмигнула и пихнула Фиби локтем.

– Совсем уже, мам.

– Знаешь, Фиби, у нас тоже есть глаза. Не ты одна считаешь Майкла красавчиком.

Фиби замахнулась на мать, и Мэри заклекотала от смеха – неожиданно было услышать от нее этот звук, так похожий на смех Фиби.

– Так, значит, три чашки, – подытожила она, спиной вперед отступая на кухню.

– Уф, мне уже хочется курить. Не желаешь ли прогуляться?

Фиби вышла из оранжереи во двор.

– Постой! Мои ботинки!

– Ты со своими идиотскими ботинками… – Она осеклась, улыбнулась и указала на пару резиновых тапочек, напоминающих галоши без задника. – Возьми папины садовые тапки, мы ненадолго.

Он сунул ноги в галоши. Пятки свисали через край.

– Они мне малы, Фибс.

– Ой, не нуди!

Она отщипнула с живой изгороди фиолетовый цветок и, прикрыв глаза, поднесла к носу. Майкл быстро обнаружил, что галоши на редкость неудобная обувь. Воздух прорезал радостный визг Фиби:

– Необязательно ходить на цыпочках! Ты как будто «Лебединое озеро» собираешься танцевать!

Он воздел руки над головой, поднялся на носочки и описал замечательный пируэт.

Птичье повизгивание Фиби сменилось тем безголосым смехом, который он особенно любил: она беззвучно содрогалась с перекошенным от неконтролируемого веселья лицом, и Майкл рассмеялся вслед за ней, а потом она взяла его под руку и повела вглубь сада.

– Это, как видишь, моя сестра. – Фиби указала на лежащую под деревом девушку в розовом купальнике. – Эммелин. Эмма. Эми.

– Привет, Эммелин-Эмма-Эми. Я Майкл. – Он заслонил глаза от солнца, чтобы рассмотреть ее лицо.

– Привет.

Девушка поднялась на локте и сдвинула солнечные очки на лоб. Внешне – копия Фиби. Только волосы светлые и – Майкл старательно отводил глаза, но не мог не заметить – фигура, какую ему доводилось видеть разве что на обложке мужских журналов.

– Вот и познакомились. Пошли, покажу тебе пути отступления.

Фиби потянула его за собой, и Майкл, с извиняющимся видом приподняв брови, позволил увлечь себя к калитке, за которой начиналась тропинка, ведущая вдоль кромки поля.

Фиби провела ему экскурсию по деревне.

– Здесь я выкурила первую сигарету.

– Здесь я впервые целовалась с девочкой.

– Здесь мы с местным мачо Питером Фолленом занимались петтингом.

– Фиби!

– Не будь ханжой, Реджис.

– Здесь я лишилась девственности.

– На кладбище?

– Да.

Они раскурили косяк, лежа в траве у качелей, а потом Фиби без предупреждения сорвала с него галоши и закинула за забор в чей-то сад. Ему пришлось возвращаться босиком, и всю дорогу они оба давились от смеха безо всякой причины.

То ли дело было в косяке, то ли в количестве людей и захламленности комнат, но дом больше не казался Майклу таким уж огромным.

Они вернулись в кухню, и Фиби показала ему пробковую доску, где из-под газетных вырезок и почтовых открыток выглядывали края старых детских рисунков – творчества Фиби и ее сестер. Творения Майкла никогда не задерживались на бабушкином холодильнике дольше чем на неделю.

Еще он познакомился с котятами. Крошечный рыжий комочек по имени Гарфилд и крапчатая с белыми носочками Лазанья вились вокруг лодыжек Фиби, выпрашивая еду.

– Брысь. – Фиби ногой отодвинула пищащих котят. – Мама говорит, что взяла их, потому что ей надоело, что лисы душат кур. А по-моему, ей просто нужно о ком-нибудь заботиться, Рози-то скоро уедет.

Из кухни они двинулись в столовую – теперь стены украшали разноцветные флажки, а красивая девушка с копной кудряшек надувала воздушные шарики.

– Фиби! Тебе сюда нельзя!

– Я сделаю вид, что удивилась. Рози, это Майкл.

Рози обняла его так крепко, что он снова покраснел.

– Майкл! Я про тебя столько слышала! Я младшая сестра Фиби.

– Мы не родные.

– Не родная младшая сестра Фиби.

Рози откашлялась, широко улыбнулась и, коснувшись его руки, извинилась, что не пришла на премьеру.

– Из-за экзаменов вообще из дома не выходила.

– Зубрила.

– Может, тебе достаточно спать по три часа и получать максимальные баллы, Фибс, но простым смертным к экзаменам приходится готовиться. Я так расстроилась, обожаю «Гамлета». Слышала, ты живешь в Клапеме?

Рози устроила ему настоящий допрос, но Майкл отвечал не без удовольствия: вопросы были довольно конкретные, и скоро стало ясно, что Фиби действительно много про него рассказывала.

Фиби показала ему гостиную с рисунками в рамочках на стенах – вероятно, очередными шедеврами младшего поколения Робертсов. Еще там был книжный шкаф, проигрыватель и целый стеллаж виниловых пластинок, но, оглядевшись, Майкл нигде не увидел телевизора.

– А где телик?

– После ужина мы играем в бридж или поём, а матушка аккомпанирует на фортепиано, – сообщила она чопорно, и Майкл до последнего сомневался, шутит она или нет, но тут Фиби ткнула пультом повыше камина, и на стене ожил огромный жидкокристаллический экран.

– Папа купил, чтобы смотреть крикет, когда он тут гостит.

Фиби плюхнулась на диван и съехала вниз по спинке. Футболка задралась, обнажив полоску живота. Майкл повернулся к работающему в беззвучном режиме телевизору – на экране Роман Абрамович пожимал руки каким-то типам в костюмах.

– Тебя мы, скорее всего, положим здесь. Зависит от того, будет ли папа пить. Если нет, то он, скорее всего, вернется в Лондон, так что сможешь занять раскладушку в кабинете. – Она кивнула на остекленную дверь в дальней части гостиной.

Потом она показала ему туалет на первом этаже.

– Зал почета.

Это была крошечная комнатушка с зелеными стенами, плотно увешанными дипломами и похвальными грамотами за различные достижения, от победы на соревнованиях по плаванию до безупречной посещаемости.

– Все началось с того, что папина газета получила премию Британской прессы. Ну а мама решила продолжить традицию после его ухода из журналистики. Большинство принадлежит Эмме – ее хлебом не корми, только дай показать, что она лучше всех. Кто знает, может, если я возьмусь за ум, тоже заведу себе чулан с трофейными пылесборниками.

Она остановилась у подножия лестницы и, уставив палец в потолок, описала над головой круг.

– Мама, Эми, Рози, я, мамина мастерская, она же хламовник, там даже дверь до конца не открывается, ванная, – перечислила она и посмотрела на часы. – Выпьем чего-нибудь во дворе? Все равно переодеваться к ужину еще рано.

Майкла в очередной раз посетило ощущение, что он каким-то образом очутился в пьесе Ноэла Кауарда.

К тому времени, как кто-то наконец упомянул ужин, солнце уже клонилось к закату; Майкл зверски проголодался и начал нервничать. Вдобавок ко всему, он довольно много выпил.

После косяка они с Фиби перешли на джин с тоником и, нежась в лучах вечернего солнца, хохотали над ее детскими воспоминаниями. Как однажды, когда ее заперли в комнате, она попыталась спуститься по глицинии и сорвала со стены всю лозу. Как Эмма чуть не утонула в пруду («как Офелия»), когда пыталась достать запутавшуюся в водорослях туфельку. Эмма, которая в этот момент как раз проходила мимо в своем купальнике, обняла Фиби за плечи и сообщила Майклу, что это Фиби зашвырнула ее туфельку в пруд, после чего закатила истерику, и Эмме пришлось лезть в воду.

– Так ты, выходит, рецидивистка?

Фиби показала ему язык, а Эмма чмокнула сестру в макушку и скрылась в оранжерее.

Потом к ним присоединилась Мэри. Она приготовила коктейли – какое-то отвратительное красное пойло из Италии, смешанное со льдом и газированной водой. Напиток был горький, с фруктовыми нотками, и живо напомнил Майклу о том случае, когда он попытался выпить целую бутылочку концентрированного лимонного сока, чтобы впечатлить приятелей сестры. Скоро подоспели Лиззи с Иэном, о которых он столько слышал. У нее – ярко-красное каре и невероятная улыбка, у него – сильный шотландский акцент и крепкое рукопожатие. Оба на днях вернулись с Амальфийского побережья и привезли с собой густой загар и пару бутылок игристого вина. Когда Лиззи и Иэн расцеловались со всеми и суета немного улеглась, они уселись рядом с Майклом и засыпали его вопросами.

Мэри скрылась в доме, и вместо радио – только теперь Майкл осознал, что с его приезда оно не замолкало ни на секунду, – заиграла музыка, в которой он узнал раннего Принса. Мэри вернулась с бокалами для шампанского на подносе в сопровождении Рози, которая несла несколько вазочек с орешками, оливками и хлебными палочками.

– Чтобы настроиться на праздничный лад.

В этот момент за живой изгородью заурчал мотор и зашуршал гравий, и они дружно повернули головы.

Фиби и Эмма заговорили одновременно:

– Класс.

– Класс.

– Смотрите у меня. – Мэри грозно покачала им бокалом просекко.

Из-за изгороди появился отец Фиби в сдвинутых на лоб «рэйбенах» и с позвякивающим пакетом из «Уэйтроуза»[5] в руке.

– С днем рождения, пуговка!

С этого момента нить разговора от Майкла начала ускользать.

– Совсем отказаться от тестирования на животных невозможно.

– С Блэром вот какое дело…

– Это варварство.

– Фиби говорила, ты живешь с бабушкой?

– В основном на мышах и крысах.

– Мы с сестрой живем у бабушки с двухлетнего возраста.

– Пересадка в Париже – сорок минут. То есть либо со всех ног бежать в метро, либо папа раскошелится на двадцать фунтов, чтобы мы заказали такси.

– Подлить тебе?

– Почему-то всех беспокоят исключительно собаки и обезьяны.

– А ты что, против?

– Почему всегда я? Вон, маму попроси!

– Да. Только бабушка.

– Такова цена науки.

– Выходит, ты уже определился? Пойдешь в актеры?

– Если бы мне пришлось выбирать между Лиз и собакой, я бы выбрал собаку.

– Она, наверное, очень тобой гордится.

– Ты так загорела, зайка. Тебе идет.

– За это я тебя и люблю.

– Хочешь играть в «Жителях Ист-Энда»?

Казалось, каждый из них одновременно поддерживает два разных разговора.

Потом все переругались, вспоминая, где Эмма заснула на солнце и угодила в больницу, во Франции или в Италии; перебранка перетекла в ожесточенный спор о коммерческом успехе «Кода да Винчи». Дело шло к драке, но тут, на счастье, подоспела бабушка Фиби, Ирэн. Ярко накрашенная, она явилась под руку с мужчиной вдвое младше нее, которого Фиби и Эмма, по-видимому, заранее условились называть «дедушкой», чем быстро вогнали его в краску.

– А ну перестаньте, – донесся до Майкла, зажатого между сестрами, сердитый шепот Мэри.

Беседа снова рассыпалась на множество бессвязных ручейков. Иэн жаловался на коммерциализацию Гластонберийского фестиваля последнему человеку, которого можно было заподозрить в любви к современной музыке.

– Душ, Ирэн! Они установили душевые кабинки!

Рози рассказывала Лиз о своих планах на будущий учебный год.

– Хотелось бы в Глазго, если наберу достаточно баллов.

Кавалер Ирэн рассказывал, как старый животноводческий рынок постепенно уступает место магазинам.

– Каждый сможет подобрать что-нибудь на свой вкус. Вас, юные леди, возможно, заинтересует, что «Топшоп» уже приобрел торговую площадь.

Этот невинный комментарий почему-то вызвал особенно громкий взрыв хохота.

Ричард делился с Эммой впечатлениями о первом сольном альбоме Бейонсе.

– Я просто не хочу, чтобы из-за этого распалась «Дэстиниз Чайлд», вот и все!

Это был хаос. Великолепный, шумный, дезориентирующий хаос.

Наверное, отчасти дело было в голоде – помимо выпитого в поезде шоколадного коктейля, нескольких хлебных палочек и горстки оливок, у него во рту за весь день не было ни крошки, – но, слушая весь этот галдеж, Майкл не мог вспомнить, когда ему в последний раз было так хорошо и спокойно.

После ужина сели пить кофе – черный кофе из френч-пресса с колотыми кусочками коричневого сахара прямо из коробки, – пока Фиби разбирала открытки и открывала подарки. Бабушка обычно дарила Майклу одежду, которую он сам же и просил, или деньги, чтобы эту одежду купить. Теперь он с удовольствием наблюдал за происходящим. Вся церемония напоминала театральное действо, что ему очень импонировало: то, как присутствующие вручали Фиби красиво завернутые подарки, и как она вскрывала их под ожидающими взглядами, и как ее лицо и лица гостей озарялись изумлением и восторгом при виде сборника пьес Гарольда Пинтера, помады «Мак», трехлитровой бутыли просекко и стопки CD-дисков, какой-то походной складной утвари, платья, рубашки, брюк – разумеется, черных, кулона – такого же, какой Майкл заметил у Эммы, только в виде «Ф» вместо «Э» – и даже, подумать только, новенького ноутбука. Наконец Фиби продемонстрировала им две хрустящие десятифунтовые банкноты, вложенные в одну из открыток.

Если бы Майкла спросили, когда атмосфера за столом переменилась, пожалуй, он назвал бы этот момент.