Конец времени. Полная Сага

Эльдриан обошёл хрустальный стол, его тень скользила по полу, как живое существо. Когда он остановился рядом с Фраяной, в воздухе между ними пробежала невидимая искра понимания.

Сестра Ночи провела ладонями по лицу – медленным, почти ритуальным жестом. И началось преображение. Её образ замерцал, переливаясь, словно чешуя дракона, купающаяся в лунном свете.

Грязь и кровь растворились, как кошмар на рассвете. Растрёпанные волосы стали вновь чистыми, огненно-рыжими, рассыпавшись по плечам мягкими волнами.

Разорванные доспехи исчезли, уступив место белоснежному платью, облегающему стройный стан, с широким поясом, перехватывающим талию. Ткань струилась до самого пола, будто сотканная из лунного света.

Лишь рана на плече осталась – кровавая метка, напоминание о битве.

Эльдриан наблюдал молча, его тёмные глаза, глубокие как сама ночь, не выражали ни удивления, ни одобрения – только ожидание.

– Выйдем на воздух, – его голос был мягким и спокойным.

Они направились к массивному проёму, ведущему на балкон, высеченный прямо в скале. Шаги их были беззвучны, будто они не касались земли.

Балкон висел над дикими садами. Низкие перила, доходившие до пояса, были вырезаны из того же камня, что и сам дворец.

Фраяна оперлась о холодный камень, её пальцы слегка сжали край.

– Что слышно от Детей Света?

Эльдриан стоял рядом, его профиль чётко вырисовывался на фоне неба.

– Их потери не меньше наших.

Пауза. Ветер донёс до них сладкий запах диких цветов.

– Аврора прислала гонца. Требует встречи. Предлагает объединить армии…

Фраяна закрыла глаза на мгновение, будто взвешивая каждое слово.

– Они знают, как победить?

Эльдриан покачал головой, и в этом жесте была вся горечь неизвестности.

– Я не знаю…

Фраяна резко повернулась к нему, её платье колыхнулось, как волна.

– Нужно встретиться с Авророй.

Её голос был твёрдым, как скала, на которой они стояли.

– Одним нам не справиться. А если умирать – то лучше вместе!

Глаза её горели.

– И не важно, каким было наше прошлое. Сейчас мы все – дети этой земли.

Эльдриан тоже повернулся, их взгляды столкнулись.

– Я отправлю ей ответ сейчас же.

В его словах не было сомнений. Только решимость. И признание того, что пришло время забыть старые недомолвки и распри. Ибо тьма не спрашивает, к какому народу ты принадлежишь, когда приходит за твоей душой.

***

Тени удлинялись в свете закатного солнца, когда первые изгнанники переступили ворота города Света. Аврора стояла у высокого окна тронного зала, её золотые глаза, обычно сияющие холодным величием, теперь отражали лишь пепельную горечь.

По улицам тянулась вереница живых призраков: воины, чьи доспехи потеряли блеск, покрытые слоем чёрной золы и запёкшейся крови; женщины, прижимающие к груди детей с пустыми, недетскими глазами; старики, опирающиеся на посохи, вырезанные из деревьев, которых больше не существовало. Их шаги были медленные и тяжёлые, будто сама земля сопротивлялась каждому движению.

За живыми шли повозки.

Телеги, некогда предназначенные для урожая и товаров, теперь везли иной груз – тела, завёрнутые в серые ткани, под которыми угадывались очертания того, что когда-то было Детьми Света. Ткань местами пропиталась тёмными пятнами, и ветер доносил сладковато-гнилостный запах.

Аврора не моргнула, когда её взгляд скользнул по этому скорбному шествию. Её пальцы слегка сжали ткань мантии. Она знала – это лишь начало.

Где-то за горизонтом, в священном Еремоде, вода обратилась в прах. Она почувствовала этот момент – как будто кто-то вырвал страницу из самой Книги Жизни. Сила, что таилась в водах Священного озера, угасла. Город не просто пал, он погиб. Был больше непригоден для жизни, как его собрат, чьи жители сейчас ступали по мостовым города Света.

И скоро – очень скоро – в эти же ворота войдёт другая процессия. С другими повозками. С другими мёртвыми.

Аврора глубоко вдохнула, ловя последние лучи солнца на своём лице. Она знала – это ещё не конец. Это только предвестие той бури, что надвигается на их мир. Страх перед неизвестность охватывал её. Но всё естество гордой души всячески старалось приуменьшить опасность. Голос в голове твердил Авроре, что они достаточно сильны, чтобы отстоять свои земли. И не важно было это правдой или ложью, в которую она старалась поверить.

***

Изабелла стояла в саду, словно видение, сотканное из лунного света и забытых снов. Её фигура, изящная и почти невесомая, опиралась на ствол дерева с нежными голубыми цветами, чьи лепестки, казалось, впитали в себя всю лазурь вечернего неба. Бледно-зелёные листья шептались над её головой, отбрасывая кружевные тени на её лицо, делая её черты ещё более загадочными.

Её волосы, белоснежные с серебристым отливом, словно припорошенные инеем, были заплетены в две толстые косы, которые, переплетаясь на уровне лопаток, сливались в одну длинную, доходящую до колен. Кончик этой косы был перехвачен лентой бледно-жёлтого цвета – неяркой, словно первый луч утреннего солнца, едва коснувшийся горизонта.

Платье, свободное и струящееся, обволакивало её стан, лишь слегка подчёркивая линию талии, но не сковывая движений. Светло-жёлтый, как отблеск заката на песчаных дюнах, его оттенок не резал глаза, а мягко мерцал в лунном свете, словно сотканный из самого воздуха. Ткань ниспадала до самой земли, скрывая босые ноги, будто Изабелла и не касалась её вовсе, а лишь парила над ней.

Неглубокий круглый вырез платья открывал хрупкие ключицы, а отсутствующие рукавов, добавляли образу лёгкой, почти эфирной невесомости.

На её правой руке сверкал тонкий обруч, переливающийся перламутром – то розоватым, как утренняя заря, то бежевым с лёгким золотом, словно отблеск солнца на морской пене. Этот браслет был не просто украшением, а частью её самой, отголоском древней Силы, скрытой в её крови.

В свете луны её образ казался призрачным, почти нереальным – как мимолётное видение, готовое раствориться в ночном ветре. Даже тени, падающие от листьев, словно боялись коснуться её, скользя по платью и волосам, не оставляя следов.

Она была похожа на саму луну – холодную, прекрасную и недосягаемую, но в то же время несущую в себе тихую, невысказанную грусть.

Тишину сада разрезал голос, глубокий и бархатистый, словно тёплый ветер, несущий аромат спелых плодов. В нём звучала мягкая хрипотца, придающая словам ноту задушевной искренности:

– Могу я нарушить твой покой, Советник?

Изабелла обернулась, прислонившись спиной к стволу дерева, и перед ней возник Ранор – воплощение благородной элегантности.

Его лицо было словно высечено из тёплого камня – смуглая кожа отливала золотисто-бежевым тоном, будто впитавшим лучи закатного солнца. Большие глаза, томные и выразительные, напоминали глубокие озёра, в которых отражалось само небо. Ровный нос и аккуратный подбородок придавали его чертам аристократическую чёткость, а скулы, высокие и благородные, словно созданные для того, чтобы отбрасывать тени при свете дворцовых факелов, завершали образ мужчины, в чьей внешности сочетались сила и утончённость.

Его волосы – цвета воронова крыла, густые и слегка вьющиеся, – были уложены с небрежной элегантностью. Они ниспадали мягкими волнами, едва касаясь верхних краёв ушей, создавая впечатление лёгкости, за которой скрывалась продуманная точность.

Одежда его была воплощением изысканной простоты. Жилет из тонкой шерсти платинового оттенка, облегающий торс, подчёркивал стройность его фигуры. Под ним – туника из тончайшего льна, на тон светлее, с короткими рукавами, лишь слегка прикрывавшими широкие плечи, достойные воина, но изящные, как у художника. V-образный вырез ненавязчиво открывал крепкую грудь, намекая на силу, скрытую под благородной внешностью.

Свободные штаны того же платинового оттенка, что и жилет, мягко ниспадали до кожаных сандалий, подчёркивавших его естественную грацию.

На его правом предплечье, чуть ниже локтя, сверкал узкий браслет – тончайшее изделие, оттенок которого был чуть светлее его кожи, а вкрапления платины мерцали, как звёзды на вечернем небе.

Он был строен, но не хрупок – в его осанке читалась лёгкость кошки, готовой в любой момент к прыжку, но предпочитающей неспешную грацию.

Его красота была многогранной. В мягкости его улыбки угадывалась нежность, способная утешить. В твёрдости взгляда – непоколебимость человека, знающего цену своему слову.

Ранор был главным распорядителем дворца – тем, кто превращал хаос в порядок, кто следил за тем, чтобы жизнь в этих стенах текла, как идеально отлаженный механизм. От поставок провизии до расстановки стражей, от организации приёмов до поддержания безупречной чистоты – всё подчинялось его воле. Не успевал обитатель или гость дворца, будь то Командующая или посол Детей Ночи, вступить в город Света, как Ранар уже отдавал распоряжения приготовить покои и всё необходимое для приёма во дворце.

Он был вельможей, чья родословная отделялась от правящей династии всего двумя линиями Силы – достаточно близко, чтобы внушать уважение, но всё же далеко от первородного величия трёх сестёр.

Изабелла улыбнулась, но в уголках её губ дрогнула тень грусти, словно даже её радость была омрачена невысказанными мыслями.

– Я всегда рада видеть тебя, Ранор.

Её голос прозвучал мягко, но в нём звенела лёгкая нота печали, будто даже его присутствие не могло развеять туман, окутавший её сердце.

Ранор сделал шаг вперёд, сокращая расстояние между ними до предела, где уже не оставалось места для притворства. Его глаза, глубокие как ночные озёра, поймали её взгляд и не отпускали, словно пытаясь прочесть в них то, что она так тщательно скрывала. Изабелла протянула руку – её пальцы, тонкие и изящные, как стебли лунных лилий, дрогнули в воздухе, прежде чем он заключил их в свои ладони. Его прикосновение было тёплым, словно солнечный свет, пробивающийся сквозь утренний туман.

– Могу я забрать хотя бы часть твоей боли, Изабелла? – его голос прозвучал мягко, как шелест листьев в безветренную ночь, но в каждом слове слышалась неподдельная тревога.

Она покачала головой, и её улыбка, нежная и печальная, была подобна последнему лучу заката перед наступлением тьмы.

– Я ни за что не позволю испытать тебе, хотя бы каплю той боли, что теперь поселилась внутри меня, Ранор.

Он сделал ещё шаг, нарушая все границы приличия, но в этот момент они казались такими неважными.

– Могу я хоть что-то сделать для тебя? – спросил он, и в его голосе звучало столько участия, что даже холодный лунный свет, казалось, стал теплее.

В ответ она подняла вторую руку, обвивая его шею, её пальцы слегка впились в его волосы, как будто она боялась, что он исчезнет, если ослабит хватку.

– Ты можешь обнять меня так сильно, как только способен, – прошептала она, и её голос, тихий и хрупкий, был похож на звон разбитого хрусталя.

Он не заставил себя ждать. Его руки, сильные и в то же время изящные, обняли её с такой нежностью, будто она была самой драгоценной вещью в этом мире. Она прижалась к нему, чувствуя, как его дыхание смешивается с её собственным, как ровный стук его сердца отдается в её груди, словно метроном – постоянный, надежный, как биение самого мира.