Фатализм без фанатизма есть судьба – 3

И, конечно, сперва всех сидящих людей за этим своим, между прочим, столиком вогнало в умственный и физический ступор это проникновение за свой внутренний и личный занавес некоего мурла, где он (Барбер по идентификационной модели Витька) и она в своей потерянности и бледности переглядываются между собой, и возможно из-за препятствия на этом их пути друг другу, длинного носа этого мурла, не могут для себя решить вопрос понимания происходящего с этим вмешательством в своё личное пространство мурла (уже то, что насчёт мурла у них был полный консенсус, большое для них было достижение).

И тогда Барберу, а кому же ещё, приходится брать на себя функции мужика и решалы за этим столом, если он, конечно, не трус и не хочет потерять свою спутницу до сего момента, появления этого мурла за их столом. У кого есть явные намерения завоевать интерес и внимание у спутницы Барбера (что отчасти уже получилось; она со всем вниманием и заинтересованностью, во все глаза смотрит на это мурло) и при удачном стечении обстоятельств, это если Барбер не проявит мужества, а одну лишь свою либеральную суть – каждый человек, в том числе и такое мурло, имеет право заявить о себе и претендовать на внимание моей девушки; мы с ней ещё не обручились, и судя по всему, никогда этого не будет, раз на неё падучи вот такие мурло (они будут мешать моему перемещению по жизни) – то можно и отхватить самый лакомый кусок от этого пирога (это так это мурло фигурально выражается, не сводя своего взгляда с местного пирога, спутницы Барбера).

– Ты кто? – задаётся претенциозно вопросом Барбер, только на это и решившись в своей демонстрации решимости.

А этот спрашиваемый Барбером кто (Витёк, если забыли, а за этим столом его никак не знали) и ухом не ведёт в сторону Барбера, ему интересней смотреть на его спутницу, так в себе интересно теряющуюся под его пристальным взглядом.

И Барбер оказывается в крайне сложной и неприятной для себя ситуации, когда его вот так открыто игнорируют, тьфу на тебя, и ему нужно немедленно что-то предпринять, чтобы быть услышанным и не оказаться на обочине дороги, куда его начал постепенно вытеснять этот наглец с длинным и до чего же настырным носом.

– Я вас спросил! – с нотками истеричности повышает голос Барбер, на этот раз вынуждая Витька проявить к нему сочувствие и значит, обратить на него внимание как на надоедливую муху. И Витёк с такого рода выражением лица поворачивается к Барберу, в упор в его сторону смотрит, пытаясь рассмотреть в этом пустом месте что-то подобное на человека, и раз тот об этом заявляет, то он так уж и быть, даст тому возможность быть им.

– И что? – с пронизывающим равнодушием и мне по фигу, вопросом на вопрос отвечает Витёк. И Барбер ещё сильнее растерян и расстроен от непонимания того, что дальше делать и как ему быть.

А Витёк не бесчувственная скотина, а он может и снизойди до человека, пусть и амёбу. И раз Барбер сам не может для себя объяснить ситуацию с собой, то он ему придёт на помощь.

– Вы мне решили отказать вправе подумать над этим, не самым простым, а с философским подтекстом вопросом: «Кто я?». – Во куда загнул Витёк в своём искреннем непонимании людей, кто задаёт глубинные вопросы этики, а сам при этом требует немедленного на них ответа. И Барберу, если он человек этически и культурно утончённый, а не какое-то мурло (кто как обзывается, так и называется, если сказать по простецки, а грамотно и образованно, то в каждом твоём выражении имеется личный контекст, и Барбер, имея насчёт Витька вот такие самопроизвольные взгляды, и не важно, что с провоцированные самим Витьком, тем самым выдавал вслух свои личные комплексы) должно быть стыдно и совестливо за вот такие безосновательные свои поспешности в сторону в первый раз им увиденного человека, на кого он, совершенно не зная о нём ничего, уже навешал ярлык своего целеполагания, а уж только затем прикрепления к одной из характеристик человеческого типажа.

И судя по тому, что Барбер ничего из того, чтобы его оправдывало не произносит, а попросить прощения за свою неделикатность обхождения он, видите ли, не считает нужным, то от него не стоит ждать нравственного поступка. А вот его подружка, очень жаль для Витька, что он так и не знает её имени (пусть будет Лаванда, так она из себя источает этот цветочный аромат), способна на такой поступок, и ей становится несколько совестливо за мужлана Барбера, кто, не разобравшись в сути происходящего дела, уже готов всех собак спустить на этого, с виду ничего и как вроде культурный, человека.

И она еле уловимым Витьком кивком, а Барбер, всё это видя, пусть подавиться от своей попёрхнутости при виде этого знака внимания Лаванды этому хамски ведущему себя типу, теперь понятно Барберу, по какой причине к ним подсевшему (тут нет никакой случайности, а это тип близок и знаком Лаванде, и имеет цель дискредитировать её в моих глазах, чтобы значит, избавиться от меня, большой помехе для их отношений), даёт тому понять, что они, а частности она, извиняются за эти нападки на него – сами понимаете, мы были застигнуты врасплох вашим появлением – и мы готовы вас выслушать.

Ну а Барберу, уже закипевшему в себе, всё же ничего другого не остаётся делать, как присоединиться к этому призыву Лаванды. – Ну, мы тебя слушаем. – Что-то такое себе в нос бурчит Барбер, чья лысина уже вся в испарине, и сверху на его лоб начинает натекать пот ручьями.

Ну а Витёк, получив для себя площадку для выступлений, для укрепления своего за этим столом положения откидывается на спинку стула и с вальяжным, и чуточку хамовитым видом посмотрев на Барбера, вот что ему заявляет в качестве пояснения своего здесь появления с одной стороны, и с другой, это у меня такие закидоны. А вот что на самом деле, то это вам, лысый тип, решать.

– Я, – с большой буквы себя обозначил Витёк, и не только по правилам правописания, где первая буква предложения пишется с большой буквы, – твоё последнее препятствие на пути к счастью и может быть к ней. – А вот что сейчас себе позволяет и позволил этот хам с большой буквы, Витёк, беззастенчиво тыкая словами в лицо Барберу, к чему добавляя его с Лавандой зависимость от себя и своих решений, где он подчеркнул всё это итоговым указанием на Лаванду, то это уже выходит за все рамки приличий и этических основ ведения разговора. И если бы не необходимость Барбера умыться от льющейся с головы накипи потовых выделений, чего как раз и преследовал в его сторону Витёк, и это у него получилось, то он бы сказал ему много чего хорошего. Но крайняя необходимость осушить свою голову от всего этого волнения, вызванного раздражением и ознобом на вот таких самонадеянных и циничных людей, что грозило ему захлебнуться в своей бессильной злобе, и всё на глазах Лаванды, кто не простит ему ни за что такого ухода в самозащиту, оставляя её один на один с этим типом, не дала Барберу возможности хоть как-то перебить этого типа.

А тому только этого и надо, и он продолжает нагромождать причин и их следствий быть для Барбера самым невыносимым для себя человеком.

– Я идеалист и морализатор, если всё обо мне обобщить. – С подчёркиванием в себе большей, чем вам это представляется значимости, так себя обозначает Витёк.

Здесь Барберу так и подрывалось его спросить, что всё это значит, но Витёк в этом его праве ограничил тем, что предупредил его в этом вопросе.

– И моя мораль такова, – берётся за пояснения своих утверждений Витёк, – нет счастью там, где нет за неё борьбы. – Здесь Витёк и непознаваемая Барбером, кроме как запредельная наглая личность в одном лице, делает многозначительную паузу, которая предоставляется именно ему, Барьеру, как тот должен в первую очередь понять по запредельно внимательному к нему взгляду Витька и подонку в одном лице, где ему даётся время подумать над этими словами, и на свой счёт их записав, осознать, что всё это может значить. А мы с Лавандой значит, со стороны посмотрим, как ты справишься с поставленной задачей. К примеру, можешь мне морду набить, чтобы продемонстрировать в себе брутальность, и тогда у тебя с Лавандой всё срастётся, а вот если ты решишь пойти другим путём, истерично начав звать метрдотеля: «Помогите, мне тут мешают проводить в жизнь заведомо обречённые на провал планы!», то имейте в виду Барбер, что лестница тут сильно скользкая, и она всегда собой подскальзывает вот таких безвольных людей, как ты, Барбер.

И Барбер усёк, на что ему намекает и сейчас указывает эта сговорившаяся так быстро парочка людей за его столом. И ладно уж этот незнакомец, от которого всякого ожидать можно, но Лаванда(!), как она могла и почему захотела переметнуться к этому типу?! Что он ей пообещал такого, сигналя ногами под столом, что она без оглядки на разумную мотивацию и нравственные аспекты своего вероломства приняла все его предложения. И Барбер решает пока что молчать и выказывать в себе непонимание и несогласие со всем тем, к чему его тут подбивают настырно понять и принять.

Что ж, аж хочется тяжко вздохнуть в демонстрационных целях Витьку при виде такого упорства Барбера быть зацикленным на себе человеком. Но при этом он всё же продолжит свою незаконченную мысль.

– Так ты готов за него бороться? – со всей прямолинейностью тогда Витёк спросит Барбера, если он не хочет намёков понимать.

А Барбер не собирается вообще ничего понимать из того, что по его взгляду ему навязывается (а что ему предлагает Витёк, всё к этому относиться). И он с искренним недоумением несколько сбивчиво путается в ответе:

– Я…это…не понимаю.

На что со стороны Витька следует очень ловкий ход конём, как назвал бы его сам Витёк. Он обращается с вопросом к Лаванде, оставляя Барбера за бортом общего внимания, и если ты, гад, дальше будешь упорствовать в своём инфантилизме, то мы всё без тебя тут порешаем.

– А вы? – обращается с этим вопросом к Лаванде Витёк.

А что она? А она не скрывает своего сожаления за нерешительного и такого безвольного Барбера. А вот насчёт себя, то она на всё готова, так звучит крепко и уверенно её «Да». И так как её ответ даётся без какой-либо оглядки на Барбера, то не трудно догадаться, что в себя включает эта её решительность добиваться для себя счастья: «С вами или без вас, Барбер, а приду к своему счастью».

И естественно это и уже ожидаемо всеми лицами за этим столом, что Витёк, этот провокатор для Барбера, на всём этом не останавливается, а он идёт дальше со своими провоцирующими Лаванду на пересмотр своих взглядов на своё былое отношение к Барберу вопросами и предложениями.

И Витёк уже этого нисколько не скрывает под своими аллегориями и подтекстами своих вопросов.

– А теперь мой главный посыл и выходящий из него тезис. – С долей эпичности озвучивает своё предисловие к главному Витёк. Здесь делается кульминационная пауза и вот вам на ваши головы мой посыл:

– Не сотвори себе кумира. – С тем же мифическим пафосом озвучивает эту отсылку к одной ветхой мудрости и к обоснованию иметь одно доверительное мировоззрение Витёк, кем себя тут возомнивший(пророком!) по раздосадованному и негативному мнению Барбера, на кого теперь во все глаза смотрит Витёк, и не трудно понять зачем и на кого он тут намекает.

– Да, да, на тебя паразит. – С вот такой сермяжной правдой жизни сверлит взглядом Витёк Барбера.

А Барберу возмутительно уже одно в свою сторону понимать – это что ещё такое вы позволяете?! Что ещё за кумовство за такое или кумирство?! – а тут его ещё и оскорбляют в довесок. А это говорит о том, что у утверждающего нет оснований и достойных аргументов для подтверждения собой утверждаемого, вот он и опускается до оскорблений.

Но не тут-то было, и у Витька, как оказывается, есть все эти доказательства закумирования своей нравственной и деловой сути Барбера.

– А паразит вы потому, что все кумиры паратизируют на своей известности и личности. – Во как оказывается. А Барбер и не думал основательно над проблематикой известных до степени кумиров личностей. И он по своему посрамлён Витьком, более его, как оказывается, разбирающийся в антропологии людского менталитета.

Но, впрочем, хватит и достаточно призывать Барбера к тому, чего у него не было никогда и не будет, душевного здравомыслия, а у него вместо сердца наличествует только расчёт. И Витёк опять оставляет за бортом своего внимания Барбера, само собой со своим тьфу на вас, и переводит своё внимание на Лаванду. Кто отчасти уже заждалась его и ждёт от Витька разъяснения озвученной им загадки, которая в качестве подтекста содержится в его заявлении.

А вот с такими глубоко заглядывающими и думающими как надо людьми приятно иметь дело Витьку. Вот он и заглядывает с надеждой на него смотрящие глаза Лаванды, ждущие от него слов спасения от самой себя, готовой на глупости от своих сердечных терзаний и бросаний из стороны в сторону и в самое пекло, которые становятся следствием одиночества и не нахождения себя, а тут появился он, и в её сердце разгорелся огонёк надежды на выход из этой безысходности. А Барбер предлагал совсем другое, и как ею интуитивно чувствовалось, то не то, что ей нужно. Заполнить душевную и сердечную пустоту рациональной конфигурацией.

– Так вот, слушайте. – С таким предисловием к самому главному смотрит на Лаванду Витёк, и всё, я начинаю. – Вы, – обращается к Лаванде Витёк, – зная, что выбранный вами человек, так сказать, претендент на ваше счастье, взяв за основу защиты своего выбора тезис «человек не без греха», продвигает их в жизнь, готовы ли смириться с погрешностями и самими грехами своего этого номинального спутника? – На этих словах Витёк без всякой культуры и этикета поведения не просто кивает в сторону Барбера, за кого он сейчас предполагал в качестве этого греховного спутника Лаванды, а прямо в него своим острым носом ткнул и мол, Лаванда, на него ещё разок тщательно посмотрите и сопоставьте свои ожидания на его счёт с настоящей реальностью.

А Барбер считает противоречащим его личной конституции вот такие анализирующие и изучающие взгляды на себя, и ему оскорбительно видеть, когда тебя так открыто оценивают, не считаясь с твоим мнением. И даже вам, дорогая Лаванда, я не сделаю исключение из этого моего конституционного правила.

Но кто его слушает, когда Витёк так требовательно убедителен, а вам, Барбер, не советую лично вести себя неугомонно и строптиво, а иначе мигом будете записаны в некондиционный товар. А если вас сильно волнует непонятное совершенно для вас ваше сравнение и чуть ли не запись в некий товар, то для особ не сильно облагороженных интеллектом поясню: вы полностью соответствуете этом эмитенту права наличности и его хождения, являясь одной из составной частей цепочки кругооборота мировых ценностей «товар-деньги-товар». Что, впрочем, вы можете опротестовать, доказав, что добиваетесь поставленной цели без использования денег.

– Так что, смогёте? – поставит вопрос ребром Витёк. А Барбер, и растеряется, загнанный очень умело Витьком в угол демонстрации умения импровизировать своей личностью. Где он и забыл, а может и не знал никогда, как добиваются успехов без финансовых вложений.

Но всё это были личные страхи и опасения Барбера, остро всегда чувствующего, когда идёт угроза его кошельку. А она всегда наличествует и идёт со всех сторон, вот Барбер и параноит по немногому. Тогда как угроза шла совсем с другой стороны, и Барбер был застигнут Витьком в который уже раз врасплох.

А Витёк, вместо того, чтобы покуситься на самое для Барбера святое, берёт и начинает приземлять Барбера через его личность.

– Такими, – плавно переходит на личность фигурального спутника Лаванды Барбера Витёк в продолжении своей мысли о той греховности её спутника, с которой ей придётся не только смириться, но и жить, – как его чавканье за столом. – На этих словах Витька Лаванда с концентрированно на глотательных элементах лица Барбера в него упирается взглядом, а тот, не имея возможности ничего словам Витька противопоставить, хотя у него полон рот возмущений (когда, бл*ь, я чавкал?! И что это ещё за инсинуации, я человек воспитанный и не позволяю себе за столом быть невежей и тем более различные звуковые сигналы своего наполненного желудка в качестве утверждения его насыщенности) и он в качестве контраргументации чуть было не поперхнулся такое услышав.

Но уже поздно, и этот момент за ним зафиксирован, и Витёк идёт дальше в своём безосновательном обвинении Барьера во всех смертных грехах.

– Скрывает свою истинную суть, гад. Значит виновен. – Утвердив понимающим всё за Барбера взглядом, Витёк перешёл к следующему блоку обвинений Барбера и его личности в земных грехах, с которыми жить он навязывает Лаванде, видимо посчитав, что сумеет купить её благосклонность. В общем, запредельно расчётливый гад.

– Запредельной педантичностью, – начинает перечислять Витёк то замеченное им за Барбером всего лишь за пять минут с ним общения, а представьте Лаванда, сколько всего в нём такого субъективного ещё скрывается. И Лаванда представляет, со свойственной Барберу (клин клином вышибают) педантичностью на него теперь смотря и соображая. – Самолюбием, где он не может на себя ненаглядного насмотреться, во все зеркальные поверхности на себя любуясь. Та в ту же ложку. – Вот такое заявляет Витёк, и как умелый манипулятор, всё знающий о человеческих рефлексах, бросает взгляд на лежащие на столе перед Барьером столовые приборы.

И Барбер следует своим рефлексам, и на них ловится Витьком, посмотрев в сторону столовых приборов, в частности в сторону ложки. А смотреть на Лаванду и сокрушаться над тем, что я это, рефлекторно, уже ничем не поможет. И Лаванда видит подтверждение словам Витька.

– Так оно и есть. Никого не любит, кроме самого себя. – Аж смотреть на Барбера Лаванде противно после ею увиденного сейчас, и вспомненного в прошлом, когда этот негодяй в ироническом ключе её отталкивал от зеркала, мол, дай и мне на себя посмотреть, и попытаться понять, что ты нашла во мне. Тогда как всё это был её обман, и Барбера интересовал только он сам, и ему было по фиг, что она в нём сочла для себя интересным, ему важно только своё мнение о себе.

– И главное, – Витёк между тем не останавливается, а у него есть ещё не только чего сказать насчёт Барбера, а самое главное, что заставляет замереть в нервном ожидании и оцепенении его слушателей за столом. И давай Витёк, не томи и не трави душу, говори всё как есть. – Его насыщение и наполнение собой вашей жизни, с незримыми требованиями и замечаниями к вам – делай то, не делай этого – не даёт вам свободно продохнуть. Где вы раньше его тяжёлое и всеобъемлющее дыхание считали за его невозможность на вас надышаться, но затем-таки догадались, но ещё пока что себе не признались, что вы дышите продуктами вторичной переработки его организма. Что и становится причиной для туманности и тяжести ваших мыслей. – На этом месте Витёк замолкает, чтобы дать время и возможность переварить собой всё сказанное в первую очередь Лаванде, а Барбера не спрашивают.

Впрочем, если он хочет поучаствовать в этой дискуссии на свой счёт, то Витёк готов предоставить ему такую возможность, беря со стола бокал с минеральной водой, в который он опускает появившийся из своего ниоткуда цветок созревшего одуванчика, и пододвигает его к самому краю стола, где как раз сидит Барбер. И значит так, если вы хотите в свою защиту, и защиту своего самого лёгкого как на самом деле дыхания высказаться, то вот вам тест: если ни один лепесток с него не будет вами сдут, то, пожалуй, мы с вами согласимся, ваше дыхание легче лёгкого.

Ну а у Витька есть и свои между прочим дела. И он со словами: «Посмотрим, сколько простит целым этот символ вашего терпения», поднимается из-за стола, глядя на Барбера, кто и пошевелиться теперь боится, а что уж говорить о том, чтобы вздохнуть и не дай бог выдохнуть. В общем, находится в полном распоряжении Витька и Лаванды.

А так как у Лаванды есть и будет ещё время понаблюдать за сознательностью Барбера, а Витька всё-таки ждут, то Витёк себе не простит, если он не скажет Лаванде всей правды о Барбере.

– И да! – вспомнив что-то важное на пути к своему уходу, Витёк задерживается на месте, переводит взгляд на Барбера, и вот что ему, а по факту Лаванде говорит. – Смотрите прямо также, как заглядывались по пути в туалет на одну блондинку. – И на этом всё, все фигуры расставлены на этой шахматной доске, и Витёк, знаково подмигнувший Лаванде: «Воспользуйтесь данным вам мной шансом на расставание», возвращается к Соне. А Соня, ожидаемо обстоятельствами такого ухода и своего бросания на произвол своего душевного переживания за своего нового знакомого, ведущего себя мало сказать неадекватно, сильно нервничает, волнуется, а с виду сердится на Витька, только о себе и думающего, хоть и в таком безрассудном ключе. Так что Витьку требуется немедленно её успокоить, а то она может быстро решить, что ей нет никакого смысла больше здесь оставаться. Вы и сами без меня справитесь со своей стрессовой ситуацией, разбив себе голову. И моя помощь в этом вам не понадобится.

– Простите меня, я сегодня не в себе. – Обращается к Соне с этими словами прощения ещё не совсем потерянный для её общества Витёк, смотря на неё хоть и замутнённым, но зато очень искренним и с просьбой о помощи взглядом. Ну а что может поделать Соня, когда видит то, как в ней нуждаются? Дать ещё один шанс Витьку.

– Постараюсь. Но буду к вам внимательной. – Делает предупреждение Витьку Соня, озвучивая ему условия своего ухода, если тот будет ею пойман на чём-то ещё похожем.

А Витёк, пока видит перед собой Соню, а не ту стерву, свою бывшую, чувствует себя уравновешенно и спокойно. И он способен даже на разумные вещи, спросив Соню об объекте их поиска, засевшем в её голове человеке Поли.

– Скажите, – обращается к Соне Витёк, позволяя себе в своём раздёрганном состоянии более чем ранее он себе позволял откровенные вопросы, явно ему надурманенные своим погружением в нестабильно эмоциональное состояние, – вас с ним что-то ещё связывает, кроме с вашей стороны симпатии к нему?

А Соня и сама в себе чувствует возможность быть откровенным с Витьком, сейчас видящимся ею в дымке доверительного облачения. – Мы с ним родственные души. – Вот такой, более чем самонадеянный, ответ даёт Соня.

– Это интересно. – Отвечает Витёк, во все свои глаза смотря на Соню, пытаясь высмотреть в ней то, что отвечает в ней за это утверждение. Большое желание принять желаемое за действительное, или ей нужен был аргумент для обоснования своего поиска этого Поли. Но тогда зачем? А вот этот вопрос встал перед Витьком, склоняющемуся ко второму варианту понимания Сони.

– Что ж, – почему-то вздыхает Витёк, – у нас будет возможность проверить на практике верность этого. И если это так, то вы будете для нашего поиска путеводной звездой. Вы, как родственная душа, лучше знаете, куда может направиться Поли. Кстати, как думаете, здесь его не может быть? – а вот это был отчасти провокационный вопрос со стороны Витька, заставивший Соню рефлекторно одёрнуться и начать смотреть по сторонам. Тогда как Витёк получил для себя ограниченную её отвлечением свободу действий. Где он себя разбавил новой порцией горячительного напитка, оправдывая это тем, что он не может трезвыми глазами смотреть на то, как буквально подрывают все основания быть самим собой и трезвым.

И это делает, как давно не трудно догадаться, его бывшая. На кого он опять мутным на своей прежде всего предвзятости, а затем уже под воздействием выпитого взглядом смотрит, и начинает постепенно темнеть в глазах и разуме при виде того, что происходит за столиком его бывшей. Где её новый ухарь, какой-нибудь Санчес, раз он заплетает волосы в косички, со всех внимательных и предупредительных сторон обложил его бывшую, и не даёт ей шага сделать без своего на то участия. И даже захоти сейчас его бывшая отлучиться в туалет, то этот гад и сволочь, её одну туда не отпустит, вызвавшись её туда проводить под весьма резонным предлогом: «Мне тоже туда приспичило сходить».

– А это только об одном говорит. – Всё понял за этого типа Витёк. – Он должен держать её под неусыпным контролем. Чтобы она не сорвалась с крючка и приняла его предложение. – На этом месте Витёк сильно задумался. И не над ответом на вопрос об этом предложении Санчеса, оно за раз им раскрыто, – хочет гад, предложить ей руку и сердце, которое у меня есть в отличие от вашего прежнего дружка, Витька, – а над тем, выпить ещё или пока что удержать себя в настоящих рамках. – И да, кстати, откуда он знает меня? – а вот этот момент заставляет Витька посмотреть на ситуацию с появлением Санчеса через призму конспирологии.

– Этот Санчес, не просто какой-то случайных прохожий, ясно что прощелыга и прохиндей, попавшийся на одном из путей мой бывшей. – В фокусе рассмотрения Санчеса в конспирологической версии – я на самом деле не причём в разрыве с бывшей, за всем этим стоит заговор спецслужб, или на худой конец заговор женской природы, которой уж точно никогда не угодишь – а он из агентов спецслужб, кто работает на женском доверии. На подобие агента 007. – Во куда занесло Витька в своём рассуждении о женском коварстве прежде всего, а уж затем об объяснении и нахождении причин для его с ней разрыва. Где, по мнению Витька, и как он это всё помнит, ничего не предвещало жизненного шторма и вот такой трагедии, и раз, ему шлют письмом отворот-поворот. И с какой стати им крепко сейчас спрашивается?