Полная версия
В зале было почти так же мрачно, как и вчера. Семён, техник, возился с осветительными приборами, устанавливая несколько прожекторов, которые выхватывали из полумрака островки будущей сцены. Актеры уже собрались. Алиса, в тёмном спортивном костюме, сидела на стуле, уткнувшись в текст, её рыжие волосы были собраны в беспорядочный пучок. Виктор Лужский что-то тихо говорил Ольге Строгановой, та кивала с невозмутимым видом. Марк Шестов, бледный и нервный, теребил в руках какой-то амулет.
Их взгляды устремились на Артёма. Он почувствовал себя лабораторным животным.
– Ну, вот и наш главный герой, – произнёс Виктор, прерывая разговор. – Как настроение, коллега? Выглядишь ты, прости за прямоту, как будто всю ночь гулял с привидениями.
Артём заставил себя улыбнуться. – Что-то вроде того. Не выспался.
– Здесь многие не высыпаются, – тихо сказала Ольга Строганова, её аристократические черты лица были отмечены печатью усталости. – Этот дом… он не способствует спокойному сну.
В этот момент из глубины зала появился Горчаков. Он был одет в тот же бархатный пиджак, но сегодня на шее у него болталась странная подвеска – тёмный, отполированный камень в серебряной оправе, испещрённый мелкими символами. Его горящие глаза сразу же нашли Артёма.
– Волков, – произнёс он, и его голос прозвучал как удар хлыста. – Вы последовали моему совету? Вы не читали текст в одиночестве?
Все замерли, смотря на Артёма. Он почувствовал, как кровь приливает к его лицу.
– Я… я пробежался глазами, – солгал он, опуская взгляд.
Горчаков подошёл ближе. Его взгляд был тяжёлым, пронизывающим. – Не лгите. Я чувствую на вас его запах. Холод пустоты. Вы призвали, и вам ответили. Что вы видели?
Артём сглотнул. Давить было бесполезно. Этот человек видел его насквозь.
– Холод, – прошептал он. – Тень в углу. И… шёпот.
Горчаков медленно кивнул, и в его глазах вспыхнул странный огонёк – смесь торжества и тревоги. – «Вход», да?
Артём лишь кивнул, не в силах вымолвить слово.
– Что за чёрт? – вмешался Виктор. – Какие шёпоты? Ребята, мы тут спектакль ставим или на сеанс чёрной магии собрались?
– А разве это не одно и то же? – тихо сказала Алиса, не поднимая глаз от текста.
Горчаков повернулся к Виктору. – Мы ставим ключ. Ключ, который отопрёт дверь. И то, что произошло с Артёмом – это знак. Дверь приоткрылась. Она почуяла ключ. Теперь мы должны быть особенно осторожны. И особенно точны. Каждое движение, каждое слово, каждая пауза должны быть выверены. Мы не играем персонажей. Мы становимся точками входа. Вы, Лужский, – точка сомнения, без которой вера не имеет силы. Вы, Строганова, – точка знания, мост между мирами. Вы, Ветринская, – точка притяжения, магнит для того, что по ту сторону. А вы, Волков, – главный проводник. Ваша вера, ваше отчаяние – это сила, которая повернёт ключ.
Он обвёл всех своим пламенеющим взглядом. – Сегодня мы начнём с мизансцен. Первая сцена. Кабинет Леонида. Семён!
Техник щёлкнул выключателем. Несколько прожекторов выхватили из тьмы участок паркета, условно обозначавший кабинет. Были обозначены стул (камин), стол и дверь. Горчаков указал Артёму на центр.
– Выходите. Ваш монолог. Вы только что прочитали ритуал из гримуара. Вы ещё не верите до конца, но отчаяние толкает вас на этот шаг. Вы произносите слова призыва. Помните, вы не колдуете. Вы умоляете. Вы предлагаете сделку.
Артём вышел в центр света. Прожекторы были слепящими, за их границей лежала тьма, в которой угадывались силуэты других актёров. Он почувствовал странное головокружение. Вчерашний ужас был ещё так близок, а теперь он должен был снова произносить эти слова.
Он сделал глубокий вдох и начал. Сначала механически, вспоминая текст. Но постепенно слова стали оживать. Его собственный страх, его отчаяние от безысходности жизни, его жажда чего-то настоящего, пусть даже тёмного и опасного – всё это наполняло строки пьесы подлинной, жуткой жизнью.
«…Я приношу в дар свою тоску, свою боль, своё сердце, что бьётся в груди в надежде и страхе! Явитесь! Дайте мне знак!»
Он произнёс последнюю фразу, вложив в неё всю свою накопленную ярость и страх. И в тот же миг случилось нечто.
Прожекторы над его головой меркли. Не выключились, а именно померкли, словно свету что-то мешало. Воздух в зале стал густым и тяжёлым. Артём почувствовал знакомый леденящий холод, исходящий не из угла, а из самого центра их импровизированной сцены, прямо перед ним.
И тогда из темноты, за пределами круга света, раздался голос Алисы. Но это был не её голос. Он был низким, гортанным, полым, словно доносящимся из глубокого колодца.
«Я здесь, Леонид.»
Артём ахнул и отшатнулся. Это было не по сценарию. В сцене не было явления Вероники. Её голос должен был звучать лишь в его воображении.
Из тени вышла Алиса. Но её походка была другой – скользящей, неестественной. Её лицо было маской безмятежности, но её зелёные глаза были пусты, как у мёртвой рыбы. Она шла прямо на Артёма, не мигая.
– Стоп! – крикнул Горчаков. Но в его голосе не было гнева. Было лихорадочное возбуждение. – Что это? Что вы делаете, Ветринская?
Алиса остановилась в двух шагах от Артёма. Она повернула голову к Горчакову, и её лицо исказилось гримасой, которая не принадлежала ей. Губы растянулись в улыбке, но в ней не было ни капли радости, только ледяное презрение и древнее зло.
– Она не слышит вас, маэстро, – прошептал Семён, отходя от пульта. – Смотрите.
Алиса медленно подняла руку и указала пальцем не на Артёма, а в точку за его спиной. – Он уже здесь. Он ждал этого. Ждал нового ключа.
И затем её тело содрогнулось. Она издала звук, похожий на хриплый выдох, и её глаза закатились. Она бы упала, если бы Виктор не подскочил и не подхватил её.
– Алиса! – тряхнул он её. – Девушка, ты в порядке?
Алиса медленно моргнула, и в её глазах вернулось сознание. Она посмотрела вокруг с недоумением. – Что… что случилось? Я… я вышла? Я что-то говорила?
– Вы вышли и сказали несколько очень интересных вещей, – холодно произнёс Горчаков, подходя ближе. Его лицо было бледным, но глаза горели. – Вы были каналом. Чистым, незамутнённым каналом. Вы чувствовали что-то? Слышали?
– Я… я не помню, – растерянно сказала Алиса, потирая виски. – Я готовилась к своей реплике, и вдруг… вдруг стало очень холодно. И в голове послышался шёпот. Потом я будто провалилась куда-то. Очнулась уже здесь.
– Шёпот, – повторил Горчаков с удовлетворением. – Он говорит с нами. Он выбирает инструменты. Ветринская, вы оказались сильнее, чем я предполагал. И вы, Волков, ваш призыв был достаточно мощен, чтобы вызвать отклик. Это прекрасно. Это значит, мы на правильном пути.
– Это значит, что вы доведёте эту девушку до белой горячки! – грубо оборвал его Виктор, всё ещё держа Алису за плечо. – Что это было, Василий Петрович? Гипноз? Внушение?
– Это была реальность, дорогой мой скептик! – воскликнул Горчаков. – Та реальность, которую мы пытаемся постичь! Не упускайте свой шанс. Завтра мы продолжим. А сейчас – перерыв. Отдохните. Осмыслите.
Режиссёр развернулся и быстрыми шагами удалился вглубь зала, скрывшись в тени.
Виктор проводил его взглядом, полным ярости. – Сумасшедший. Полностью и бесповоротно.
– Он не сумасшедший, – тихо сказала Ольга Строганова. Она стояла неподвижно, и её лицо было серьёзным. – Он знает, что делает. Другой вопрос, хотим ли мы быть частью этого.
Артём подошёл к Алисе. – Ты в порядке?
Она посмотрела на него, и в её зелёных глазах он увидел не страх, а странное, заворожённое любопытство. – Я не знаю. Это было… страшно. Но и… волнующе. Как будто я прикоснулась к чему-то огромному. Такого со мной ещё не случалось.
– Со мной случилось прошлой ночью, – признался Артём. – Почти то же самое.
Они посмотрели друг на друга, и между ними возникла странная связь – связь людей, переживших один и тот же кошмар.
– Ладно, клуб оккультистов, – проворчал Виктор. – Я пойду, пожалуй, покурю. А то мне сейчас или закурить, или самому начать вызывать духов. Предпочитаю первый вариант.
Он направился к выходу. Марк Шестов, всё это время молчавший и съёжившийся, робко последовал за ним.
Ольга Строганова вздохнула. – Я пойду в гримёрку. Мне нужно прийти в себя.
Артём и Алиса остались одни в центре зала, в кольце света.
– Пойдём, – сказала Алиса. – Я не хочу оставаться здесь.
Они вышли в коридор. Было решено спуститься вниз, в небольшую комнату, которую актёры облюбовали для отдыха. Это была бывшая курительная комната, обшитая дубом, с камином и потертыми кожаными креслами. Здесь было чуть светлее и уютнее, чем в остальном доме.
Алиса опустилась в кресло у камина (холодного и пустого) и закрыла глаза. – Итак, что же у тебя случилось прошлой ночью?
Артём рассказал. Всё, до мельчайших деталей. Ощущение холода, тень в углу, шёпот. Алиса слушала, не перебивая, её лицо было сосредоточенным.
– Значит, это не случайность, – тихо сказала она, когда он закончил. – Это система. Горчаков что-то запустил. И мы – шестерёнки в его механизме.
– Но что он хочет? – прошептал Артём. – Вызвать духов? Доказать существование загробного мира? Или что-то большее?
– Он сказал: «Довести до конца». Помнишь? Что-то было начато давно и закончилось катастрофой. Он хочет повторить это, но добиться успеха. Я чувствую, что это не просто духов он хочет вызвать. Что-то более конкретное.
В дверь постучали. Вошёл Семён, техник. Он нёс поднос с двумя чашками дымящегося чая.
– Думал, вам не помешает, – сказал он своим спокойным голосом. – После такого нервы надо успокаивать.
– Спасибо, Семён, – Алиса взяла чашку. – Ты давно работаешь с Горчаковым?
– С самого начала этого проекта. Почти год, – он сел в соседнее кресло. – Видел многое. Но то, что сегодня… это что-то новое.
– А что было раньше? – спросил Артём.
Семён помолчал, глядя на пар, поднимающийся от чашки. – Странности. Постоянные. То свет гаснет, то сквозняки ни с того ни с сего, то звуки непонятные. Актёры жаловались на кошмары, на чувство, что за ними наблюдают. Несколько человек ушло. Один парень, ваш предшественник на роли Леонида, в один прекрасный день просто не пришёл. Потом выяснилось, что он попал в психиатрическую клинику. Говорил что-то про «чёрные рты в стенах».
Артём сглотнул. – И ты веришь, что всё это… настоящие духи?
Семён пожал плечами. – Я технарь. Я привык верить в то, что можно пощупать. Но здесь… здесь всё, что нельзя пощупать, щупает тебя самого. Я не знаю, что это. Но я знаю, что это работает. Маэстро платит хорошие деньги, чтобы я здесь был. И мне интересно посмотреть, чем всё это закончится.
– Чем, по-твоему, это может закончиться? – спросила Алиса.
– Либо мы все сойдём с ума, либо станем свидетелями чего-то, что перевернёт всё человечество, – спокойно ответил Семён. – Третий вариант – это провал, и Горчаков снова исчезнет на десять лет. Но, по-моему, на этот раз он не намерен проигрывать.
Он допил свой чай и поднялся. – Мне надо проверить аппаратуру. Отдохните.
После его ухода в комнате снова воцарилась тишина.
– Что будем делать? – спросил Артём.
– А что мы можем сделать? – Алиса посмотрела на него. – Уйти? Ты готов вернуться в свой «Эльдорадо»? Я – в свои мыльные оперы и рекламу йогуртов? После того, как прикоснулась к этому?
В её глазах горел тот же огонь, что и у Горчакова, но менее безумный, более осознанный. Огонь жажды познания.
– Но это опасно, – попытался возразить Артём. – Ты сама видела. Слышала.
– Да. И поэтому я не могу уйти. Это самый настоящий ужас, Артём. Не бутафорский, не придуманный. А настоящий. Разве ты не чувствуешь? Это то, чего мы ждали всю свою жалкую актёрскую жизнь. Настоящая роль. Настоящая эмоция. Настоящая опасность.
Она была права. Несмотря на страх, несмотря на леденящий душу ужас, в нём самом шевелилось что-то похожее. Это была тьма, но она была живой. А его прежняя жизнь была лишь бледной тенью, серой и безжизненной.
– Ладно, – вздохнул он. – Играем дальше. Но будем настороже.
После перерыва репетиция продолжилась. Горчаков был сосредоточен и деловит. Он работал с мизансценами, с интонациями, добиваясь идеального соответствия своему замыслу. Инцидент с Алисой больше не упоминался, но висел в воздухе незримой угрозой.
Репетировали сцену, в которой Леонид делится своими планами с другом Сергеем (Виктором). Виктор играл с присущим ему мастерством, его скепсис был настолько убедительным, что на мгновение Артёму и самому показалось, что всё это – бред. Но потом он ловил на себе взгляд Горчакова, и холодок страха возвращался.
В какой-то момент, когда Виктор произносил свою ключевую реплику: «Одумайся, Леонид! Мёртвые должны оставаться мёртвыми! Ты не знаешь, какую дверь откроешь!», – с верхнего яруса зала, из густой тени, донёсся глухой стук.
Все замолчали и посмотрели наверх.
– Крысы, – буркнул Виктор. – В таком старом доме они должны быть.
– Это не крысы, – безразличным тоном сказал Горчаков, не отрываясь от своего блокнота. – Продолжайте.
Стук повторился. Теперь он был более отчётливым. Похожим на шаги. Тяжёлые, медленные шаги по деревянному полу где-то над их головами.
Артём почувствовал, как у него застывает кровь в жилах. Он посмотрел на Алису. Та стояла бледная, прислушиваясь.
– Может, это Семён? – предположила Ольга Строганова, но в её голосе не было уверенности.
– Семён внизу, настраивает звук, – сказал Горчаков. – Это дом. Он старый. У него есть свои голоса. Используйте это. Вложите этот звук в вашу сцену, Лужский. Пусть ваш страх станет настоящим.
Шаги над головой затихли, словно прислушиваясь. Потом раздался новый звук – тихий, едва различимый плач. Женский плач.
Марк Шестов, стоявший в стороне, издал сдавленный звук и схватился за сердце. – Я больше не могу… – прошептал он и, пошатываясь, побежал к выходу из зала.
Горчаков даже не повернул головы. – Слабоват. Но не беда. Его роль невелика. Продолжаем.
Репетиция длилась ещё два часа. Шаги и плач больше не повторялись, но напряжение не ослабевало ни на минуту. К концу все были морально и физически истощены. Горчаков, казалось, был доволен.
– На сегодня достаточно. Завтра – вторая картина. Не опаздывайте.
Актёры молча стали собирать свои вещи. Никто не хотел оставаться здесь ни на секунду дольше необходимого.
Артём и Алиса вышли вместе. У выхода их ждал Виктор.
– Ну что, коллеги, не желаете пропустить по стаканчику чего-нибудь покрепче чая? – спросил он. – Я чувствую, что сегодня мне потребуется серьёзная доза алкоголя, чтобы забыть этот день.
Артём хотел отказаться, но Алиса тронула его за локоть. – Давай сходим. Нам нужно обсудить… происходящее.
Они нашли небольшой паб неподалёку от Арбата. Полутемное помещение с дубовыми столами и приглушённой музыкой. Заказав виски, они устроились в углу.
– Итак, – Виктор отпил большой глоток и поставил бокал на стол. – Давайте начистоту. Что, чёрт возьми, сегодня произошло с Алисой?
Алиса вздохнула. – Я не знаю, Виктор. Честно. Я как будто потеряла контроль над собой. Как будто кто-то другой говорил моим голосом.
– А эти звуки? Шаги? Плач?
– Я слышала, – кивнул Артём. – И я слышал нечто похожее прошлой ночью. Только шёпот.
Виктор покачал головой. – Я в жизни не видел такого массового психоза. Горчаков – гипнотизёр. Он внушает нам всё это.
– Нет, – возразила Алиса. – Это не гипноз. Я чувствовала холод. И этот голос… он был чужим. Он был внутри меня. Я бы почувствовала, если бы это было внушение.
– Ладно, допустим, – Виктор не сдавался. – Но зачем нам продолжать в этом участвовать? Деньги? Слава? Я, конечно, не бедствую, но и не настолько богат, чтобы продавать душу дьяволу.
– А что, если это не дьявол? – задумчиво сказала Алиса. – Что, если это просто другая форма жизни? Энергия? Информация? Мы, актёры, всю жизнь пытаемся изображать эмоции, входить в роль. А здесь роль входит в тебя. Это ужасно, но и… прекрасно.
Виктор посмотрел на неё с недоумением. – Дорогая, ты в порядке? Ты говоришь как сам Горчаков.
– Она права, – неожиданно для себя сказал Артём. – Я боюсь. Мне страшно до тошноты. Но когда я сегодня произносил тот монолог, когда я чувствовал этот холод… я был жив. По-настоящему. Впервые за много лет.
Виктор откинулся на спинку стула. – Значит, вы оба попали под его чары. Великолепно. Значит, я остаюсь в этой сумасшедшей команде единственным трезвомыслящим человеком.
– Ольга, кажется, тоже не в восторге, – заметил Артём.
– Ольга? – Виктор фыркнул. – Ольга Строганова играет роль аристократки не только на сцене. Она ни за что не покажет свой страх. А Марк уже сломался. Остаёмся только мы трое. Двое одержимых и один скептик.
– Мы должны держаться вместе, – сказала Алиса. – Делиться тем, что видим и слышим. Если что-то пойдёт не так… по-настоящему не так… мы должны быть готовы уйти.
– Договорились, – кивнул Артём.
Они проговорили ещё около часа, но к единому мнению так и не пришли. Виктор оставался при своём – массовый гипноз и помешательство режиссёра. Алиса и Артём склонялись к тому, что явления были реальными, но не могли понять их природу и цель.
Расставшись с ними, Артём поехал домой. На этот раз он не чувствовал страха, скорее, оцепенение. Его жизнь разделилась на «до» и «после». До особняка на Остоженке и после.
Войдя в свою квартиру, он первым делом бросил взгляд на угол, где вчера появлялась тень. Угол был пуст. Он вздохнул с облегчением и пошёл на кухню, чтобы поесть.
Вечер он провёл, бесцельно блуждая по интернету, пытаясь найти информацию о Василии Горчакове. Информации было мало. Старые статьи о его постановках десятилетней давности, восторженные рецензии, потом – ничего. Полное забвение. Никаких упоминаний о нервных срывах, о проблемах с законом. Человек-призрак.
Он также попытался поискать что-то о пьесе «Тени забытых предков». Результатов не было вообще. Ни названия, ни автора. Пьесы, казалось, не существовало.
Разочарованный, он лёг спать. На этот раз сон навалился на него сразу, тяжёлый и безотрадный.
Ему снились сны. Странные, обрывочные. Он шёл по длинному, тёмному коридору с зеркалами. В зеркалах отражалось не его лицо, а чьё-то другое – бледное, искажённое гримасой ужаса. Из-за его спины доносилось тяжёлое дыхание. Он оборачивался, но там никого не было. Потом он услышал шёпот. Тот самый, из вчерашней ночи: «Вхо-о-о-д…»
Он побежал. Коридор становился всё уже, зеркала приближались, и в них теперь отражались не лица, а какие-то тёмные, шевелящиеся силуэты. Дыхание за спиной становилось всё громче. Он понял, что его догоняют.
В конце коридора он увидел дверь. Обычную, деревянную. Он рванул её на себя и вбежал внутрь.
Он оказался на сцене. В полном зале. Но зрители были не люди. Это были тени. Бесформенные, тёмные массы, у которых на месте лиц были лишь бледные, расплывчатые пятна. Они сидели в полной тишине, уставившись на него.
На авансцене стояла Алиса в белом подвенечном платье. Но её лицо было лицом старухи, сморщенной и беззубой. Она улыбалась ему и манила пальцем.
А за её спиной, в глубине сцены, стояло нечто. Огромное, тёмное, состоящее из сгустков тьмы и множества бледных, протянутых рук. У него не было лица, только огромная, чёрная пустота, которая всасывала в себя свет и надежду.
Существо медленно подняло одну из своих рук-теней и указало на Артёма.
И тогда весь зал теней встал и хором, тысячами безголосых шёпотов, прошипел: «ВХОД!»
Артём проснулся с криком. Он сидел на кровати, весь в холодному поту, его сердце колотилось, словно хотело выпрыгнуть из груди. Было ещё темно. Он посмотрел на часы. Четыре утра.
Он включил свет и сидел так до самого утра, боясь снова закрыть глаза. Он понимал, что это было не просто сновидение. Это было послание. Или предупреждение.
Они не просто ставили спектакль. Они готовили сцену для чего-то. И это что-то уже начинало просыпаться. И оно знало его имя.
Глава третья. Кровавые чернила
Рассвет застал Артёма сидящим в кресле у окна, с пустой кружкой в окоченевших пальцах. Он не сомкнул глаз, боясь возвращения кошмара. Тот сон был не просто игрой подсознания. Он был слишком ясным, слишком структурированным. Зал теней, Алиса-старуха, и эта сущность из тьмы… Это было предупреждение. Или инструкция.
Он чувствовал себя загнанным зверем. Уйти из проекта значило вернуться в прежнюю жизнь, в серую пустоту «Эльдорадо», но теперь уже с знанием, что настоящая, пусть и ужасающая, реальность существует, а он от неё бежит. Остаться – значило стать пешкой в игре Горчакова, цель которой была туманна и, судя по всему, чудовищна.
В половине девятого он заставил себя встать, принять душ и одеться. Действуя на автомате, он сварил кофе. Горячий, крепкий напиток немного вернул его к жизни. Он посмотрел на рюкзак, где лежала папка с пьесой. Сегодня он боялся к ней прикасаться больше, чем вчера.
Выйдя на улицу, он увидел, что день выдался пасмурным и ветреным. Небо затянуло свинцовыми тучами, и в воздухе висела влажная прохлада, предвещавшая дождь. Погода идеально соответствовала его внутреннему состоянию.
По дороге к особняку он получил сообщение от Алисы. «Ты в порядке? После вчерашнего…»
Он ответил: «В порядке. Ты?»
«Жива. Но напугана. Сегодня поговорим. Будь осторожен.»
Эти слова лишь усилили его тревогу. Если такая смелая и азартная девушка, как Алиса, призналась в страхе, значит, происходящее было действительно серьёзно.
Особняк на Остоженке в пасмурный день выглядел ещё более зловеще. Чёрные стены, мокрые от надвигающегося дождя, казались покрытыми скользкой плесенью. Плющ шевелился на ветру, словно живые щупальца. Артём с силой ударил молотком-химерой по двери, чувствуя, как его сердце сжимается от предчувствия.
Дверь открыла та же женщина-призрак. Её бледное лицо было столь же непроницаемым.
– Маэстро ждёт вас в библиотеке, – произнесла она без предисловий. – Все в сборе.
Библиотека? Артём впервые услышал о таком помещении. Он последовал за женщиной по незнакомому коридору, ведущему в восточное крыло особняка. Воздух здесь был ещё спёртее и насыщеннее запахом старых книг и ладана. Они остановились перед высокой дубовой дверью с резными изображениями сов и змей. Женщина отворила её и пропустила Артёма внутрь.
Библиотека оказалась огромным двухуровневым залом с галереей, опоясывающей помещение по периметру. Полки от пола до потолка были забиты книгами в потёртых кожаных, деревянных и даже металлических переплётах. В центре стоял массивный дубовый стол, заваленный фолиантами, свитками и рукописями. В камине, расположенном в дальнем конце зала, пылал огонь, но, странное дело, он не давал ни тепла, ни уюта. Пламя было каким-то тёмным, багровым, и от него тянуло не древесным дымком, а той же тлетворной сладостью, что витала во всём доме.
Вокруг стола собралась вся труппа. Горчаков стоял во главе, опираясь руками о стол. Его лицо в свете странного огня казалось вырезанным из старого жёлтого воска. Алиса, Виктор, Ольга и Семён стояли по другую сторону. Марка Шестова не было.
– А вот и наш главный проводник, – произнёс Горчаков, не глядя на Артёма. Его взгляд был прикован к огромному, потрёпанному фолианту, лежавшему перед ним. – Мы начинаем погружение в историю. Чтобы понять, кого мы призываем, нужно знать, с чем мы имеем дело.
Артём встал рядом с Алисой. Она молча тронула его руку, и он почувствовал, как дрожат её пальцы.
– Где Марк? – тихо спросил Артём.
– Его нет, – так же тихо ответила Ольга Строганова. Её лицо было маской, но в глазах читалась тревога. – Он не пришёл. Не отвечает на звонки.
– Слабые духом всегда отсеиваются первыми, – безразлично заметил Горчаков, поднимая голову. Его янтарные глаза метали искры в отсветах багрового пламени. – Не будем тратить время на тех, кто не способен выдержать тяжести истины. Сегодня мы обратимся к источнику. К первоисточнику нашей пьесы.
Он похлопал рукой по обложке фолианта. Она была из тёмной, почти чёрной кожи, с тиснёным знаком, похожим на трёхглазое солнце, от которого расходились лучи-щупальца.
– Этот труд, – продолжил Горчаков, – называется «Книга Снов Семи Морей». Он был составлен в XVII веке неким алхимиком и оккультистом, известным лишь под именем Лудовико Фальконе. Именно он является подлинным автором пьесы «Тени забытых предков». Вернее, пьеса – это лишь малая часть, извлечённая из его записей. Кодекс, если угодно. Ключ, составленный из слов.
– И что же в этой книге? – спросил Виктор, его голос звучал устало и раздражённо. – Инструкция по вызову духов?
– Не духов, – поправил Горчаков. – Духи – это шепотки в темноте. Эта книга рассказывает о Сущностях. О древних силах, что существовали до рождения наших миров. Они спят в безднах между реальностями, в глубинах космоса, куда не может проникнуть свет звёзд. И они видят сны. А их сны… они просачиваются в нашу реальность. Искажают её. Становятся её частью.
