В мутной воде

Коля сел на качели, достал сигарету, закурил дрожащими руками. Я остался стоять, наблюдая за ним.

– Коля, говори. Что случилось?

Он затянулся, выдохнул дым, посмотрел на меня усталым взглядом.

– Я знаю, кто ты, Мещеряков.

Сердце ухнуло вниз. Я заставил себя не менять выражения лица, не показать реакции.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты не просто бывший военный. Ты работаешь на ФСБ. Тебя заслали сюда, чтобы найти того, кто сливает информацию.

Повисла тишина. Я стоял и смотрел на Колю, перебирая варианты. Отрицать? Напасть? Сбежать? Или признать?

– Откуда ты это взял? – спросил я наконец, голос ровный, холодный.

– Я не дурак, Мещеряков. Я вижу, как ты работаешь. Слишком хорош для новичка. Слишком внимателен к деталям. Слишком много вопросов задаёшь. И потом – я проверил твою легенду.

– Проверил?

– У меня брат работает в военкомате в Туле. Я попросил его узнать про капитана Мещерякова, который демобилизовался в феврале. Он нашёл. Только там записано, что капитан Мещеряков не демобилизовался. Он проходит обучение на курсах повышения квалификации. В Москве. До июня.

Я молчал. Чёрт. Кто-то накосячил с легендой, не до конца прикрыл следы. Или Коля просто оказался слишком умным.

– Не бойся, – Коля слабо улыбнулся. – Я не собираюсь тебя выдавать. Наоборот, я хочу помочь.

– Помочь?

– Да. Потому что я тоже знаю, что на заводе что-то не так. И я хочу, чтобы это прекратилось.

Он достал из кармана сложенный листок бумаги и протянул мне. Я взял, развернул. Три имени, написанные аккуратным почерком:

*Виктор Павлович Сомов (начальник отдела кадров)*.

*Семён Аркадьевич Дронов (заместитель директора)*.

*Олег Викторович Кравцов (начальник лаборатории)*.

Я посмотрел на Колю.

– Что это?

– Список подозреваемых. Один из них – крот. Я не знаю, кто именно, но подозреваю. Проверь их, и ты найдёшь того, кто сливает информацию.

– Откуда ты знаешь?

Коля докурил сигарету, бросил окурок на землю, растоптал.

– Я здесь работаю десять лет, Мещеряков. Десять лет я наблюдаю за людьми, слушаю разговоры, замечаю детали. Я видел, как Сомов принимает на работу людей без должной проверки. Как Дронов ездит за границу чаще, чем положено. Как Кравцов нервничает каждый раз, когда речь заходит о закрытой зоне. Может, это ни о чём не говорит. Может, я параноик. Но может, я прав.

Я сложил листок, сунул в карман.

– Почему ты решил мне помочь?

Коля поднялся с качелей, подошёл ближе. В свете фонаря я увидел, что у него на глазах слёзы.

– Потому что моя жена умирает. Рак, последняя стадия. Врачи говорят – максимум два месяца. Я мог бы заработать денег на лечение за границей, если бы продал секреты завода. Мне предлагали. Два раза предлагали. Большие деньги. Но я отказался. Потому что я не предатель. А теперь жена умирает, и я ничем не могу помочь. И я хочу, чтобы хоть это – хоть эта утечка информации – прекратилась. Чтобы хоть один предатель понёс наказание.

Он отвернулся, вытер глаза рукавом куртки.

– Прости. Не хотел грузить тебя своими проблемами.

Я стоял и смотрел на его сутулую спину, на дрожащие плечи. И понимал, что передо мной – честный человек, который дошёл до предела. Который мог предать, но не предал. Который выбрал правду, даже если эта правда ничего ему не даст.

– Коля, – сказал я тихо. – Спасибо. Я проверю этих людей. И если один из них крот – я его найду.

Он кивнул, не поворачиваясь.

– Только будь осторожен, Мещеряков. Если это правда один из них, он опасен. Он уже украл журнал из лаборатории. Он может сделать что угодно, чтобы не попасться.

– Я буду осторожен.

Мы постояли ещё немного в тишине. Потом Коля сказал:

– Мне пора. Жена ждёт в больнице.

Он пошёл прочь, сутулясь, волоча ноги. Я смотрел ему вслед, пока он не исчез за поворотом. Потом достал листок из кармана, посмотрел на три имени.

Сомов. Дронов. Кравцов.

Один из них – предатель. Может быть.

Или Коля ошибается. Или он сам крот и пытается отвести подозрения от себя, подбросив мне ложный след. Я не мог исключить и этот вариант.

Но интуиция подсказывала, что Коля говорит правду. В его глазах была боль, отчаяние, честность. Он не похож на предателя. Он похож на человека, который устал от лжи и хочет, чтобы правда восторжествовала.

Я сунул листок обратно в карман и направился в общежитие. Завтра начну проверку. Сомов, Дронов, Кравцов. Трое подозреваемых. Один из них может быть кротом.

Глава 9. Три имени.

В субботу я не пошёл никуда. Весь день просидел в своей комнате в общежитии, разложив на столе листок с тремя именами и блокнот, куда записывал всё, что знал о каждом подозреваемом.

Но. Коля говорил, что Сомов принимает на работу людей без должной проверки. Это правда? Мою биографию он проверил достаточно поверхностно – задал пару дежурных вопросов и всё. Хотя на секретном заводе проверка должна быть жёсткой. Может, он просто халатный? Или наоборот, специально пропускает нужных людей?

Коля говорил, что Дронов часто ездит за границу. Это странно для заместителя директора секретного завода – обычно такие поездки строго контролируются и ограничиваются. Куда он ездит? Зачем? По работе? Или по другим делам?

Я записал все эти мысли, потом перечитал. Получалось, что каждый из троих имел возможность быть кротом. Но кто именно?

Нужно было копать глубже. Наблюдать, слушать, собирать факты. И главное – не спугнуть.

В понедельник я начал с Сомова. Пришёл на работу пораньше, зашёл в отдел кадров под предлогом уточнить что-то по документам.

Сомов сидел за своим столом, пил кофе и читал газету. Когда я вошёл, поднял голову, улыбнулся широко:

– О, Мещеряков! Как дела? Привыкаешь?

– Привыкаю, спасибо. Виктор Павлович, у меня вопрос по трудовому договору. Там написано, что отпуск можно брать через шесть месяцев, но мне говорили, что можно и раньше. Как на самом деле?

– Можно и раньше, если начальник отдела не возражает. Напиши заявление, согласуешь с Кравцовым, принесёшь мне – я оформлю. Проблем нет.

Я кивнул, сел на стул напротив.

– А скажите, Виктор Павлович, вы всех новых сотрудников так быстро оформляете? А то у меня друг тоже хочет устроиться, спрашивает, сложно ли.

Сомов отпил кофе, прищурился:

– Зависит от вакансии. Если специалист нужен срочно и человек подходит – можем за неделю оформить. Если нет срочности – проверка может и месяц идти. У нас же завод секретный, каждого проверяют.

– А как проверяют?

– Да по-разному. Смотрят биографию, справки, рекомендации. Запрашивают данные в военкомате, в полиции. Если что-то не чисто – не берём. У нас тут не проходной двор.

Он говорил уверенно, открыто. Не похоже было, что он скрывает что-то. Но я заметил одну деталь: когда я спросил про проверку, он на секунду отвёл взгляд в сторону. Едва заметно, но я уловил. Что это было? Привычка врать? Или просто случайность?

– А у меня как проходила проверка? – спросил я с улыбкой. – Наверное, военную биографию долго копали?

– Не так долго. Недели две. Запросили данные в твоей части, получили характеристику, проверили по базам. Всё чисто – взяли.

Две недели. Для секретного завода это быстро. Очень быстро. Обычно такие проверки идут месяц-два. Может, Сомов действительно пропускает людей с минимальной проверкой? И если так, то почему?

Я поблагодарил и вышел из кабинета. Записал в блокнот: "Сомов. Быстрая проверка новых сотрудников. Выяснить, как часто и кого принимает без должной проверки."

Во вторник я переключился на Дронова. Выяснить информацию о заместителе директора было сложнее – он не спускался к простым инженерам, держался в административном корпусе. Но мне повезло: вечером я увидел его на парковке возле завода.

Он садился в чёрный "Лексус" – дорогая машина, явно не по карману заводскому начальнику с официальной зарплатой. Я запомнил номер, потом тихо приблизился, делая вид, что иду мимо к автобусной остановке.

Дронов говорил по телефону, стоя возле машины. Говорил на английском языке. Я прислушался, замедлив шаг:

– Yes, I understand Thursday, eleven AM No, not at the hotel. Too dangerous Better at the usual place Yes, I'll bring everything.

Он замолчал, слушал собеседника, потом раздражённо бросил:

– I said I'll handle it. Don't worry Fine. See you Thursday.

Он сунул телефон в карман, сел в машину и уехал. Я стоял на остановке, перевариваясь информацию. Дронов договаривался о встрече. В четверг, в одиннадцать утра. Не в отеле, а в "обычном месте". И собирался что-то принести.

Это может быть что угодно. Деловая встреча, личные дела. Но тон был настороженным, почти конспиративным. "Слишком опасно в отеле." Опасно для кого? Для чего?

Я записал в блокнот: "Дронов. Дорогая машина – откуда деньги? Говорит на английском свободно. Встреча в четверг в 11 утра, место неизвестно. Проследить."

В среду я вернулся к Кравцову. Решил попробовать возобновить наши беседы – может, он раскроется, если правильно разговорить.

В обед я взял две чашки кофе из столовой и пошёл в ту самую беседку, где мы раньше встречались. Кравцов сидел там один, курил и смотрел в пустоту. Когда я подошёл, даже не обернулся.

– Олег Викторович, принёс кофе. Составите компанию?

Он посмотрел на меня долгим, усталым взглядом. Потом кивнул:

– Садись.

Я протянул ему чашку, сел рядом. Мы пили кофе молча. Я ждал, когда он заговорит первым. Наконец он спросил:

– Мещеряков, ты веришь в то, что один человек может изменить систему?

Странный вопрос. Я задумался.

– Зависит от системы и от человека. Иногда может. Иногда нет.

– А если система прогнила насквозь? Если все вокруг врут, воруют, предают? Может ли один честный человек что-то изменить?

– Может попытаться. Хотя это будет трудно.

Кравцов усмехнулся горько:

– Трудно. Да это невозможно, Мещеряков. Когда все вокруг гниют, честность становится преступлением. Тебя сожрут за то, что ты не такой, как все.