Предел Адаптации

– Мы-то не пьющие, – заметил Ваня. – Животные, правда, есть, но они человеческого вида.

– Родителям, – поправил его Артём. – Не мне. Я всё равно в общаге.

– Тем более, – вмешался Ильдар. – Будешь к ним ходить в гости, есть нормальную еду. И мы с тобой.

– Ага, – Данила кивнул. – Ты думаешь не стратегически, Лазарев. Наличие квартиры родителей в городе – это огромный бонус.

Артём усмехнулся, сорвал листок с номером телефона.

– Не будем забегать вперёд, – сказал он. – Сначала спросим, потом посмотрим.

Позвонить он решился спустя пару дней. Долго ходил по коридору, держа телефон в руках, набирая и стирая номер.

– Я тебя сейчас сам наберу, – не выдержал Данила. – Давай сюда.

– Я сам, – сказал Артём, всё-таки нажимая на вызов.

С первой попытки никто не ответил. Со второй – трубку взяла женщина.

– Алло.

– Добрый день, – сказал он. – По поводу квартиры. Объявление на остановке. Вы ещё сдаёте?

– Сдаём, – голос был усталый, но не злой. – Кто интересуется?

– Молодой человек, – мысленно поморщился Артём собственной формулировке. – Родители из области хотят переехать. Оба работают. Мать – фельдшер, отец – слесарь. Без животных. Не пьющие.

– Это вы так говорите, – хмыкнула женщина. – А потом…

– Нет, – перебил он мягко. – Правда. Могу познакомить, когда приедут.

Пара минут переговоров, уточнения района, этажа, условий. Цена была на грани, но посильной, если скинутся он, Марина и родители. И если Артём продолжит работать.

– Ладно, – наконец сказала хозяйка квартиры. – Приезжайте смотреть. Завтра к пяти устроит?

– Устроит, – ответил он.

Когда положил трубку, в комнате воцарилась тишина. Все смотрели на него.

– Ну? – не выдержал Данила.

– Завтра идём смотреть, – сказал Артём. – Если всё нормально – буду ломать родительский консерватизм.

Уговорить родителей снова оказалось отдельным квестом.

– Квартиру? – Ольга звучала так, будто он предложил купить космический корабль. – На какие шиши?

– Не сразу, – объяснял он. – Сначала снимем. Я работаю, Марина подрабатывает. Вы тоже будете работать. Скинемся. Не дворец, но жить можно.

– Я не хочу, чтобы ты на себе всё тянул, – говорила она. – Ты учишься. У тебя своё.

– Я уже тяну, – мягко отвечал он. – И ничего. А вы… мам, ну серьёзно. Там же нечего делать скоро будет. Ты сама говорила.

– Я говорила, – Ольга вздыхала. – Но одно дело говорить, другое – снимать дом и куда-то ехать.

В разговор включался Николай.

– Допустим, – говорил он. – Допустим, я соглашусь. Что нам там? Снимать, таскаться. Работа… Я не мальчик.

– Пап, – говорил Артём. – Ты не мальчик. Но и не старик. И работа здесь есть. И для тебя, и для мамы. Я поспрашивал.

– Поспрашивал, – Николай усмехался. – Молодёжь всегда всё знает.

Марина действовала по-своему.

– Мам, – говорила она по видеосвязи. – Я уже почти год в городе живу. Не умерла, не пропала. Тут больницы нормальные, магазины, куда не стыдно зайти, кино, работа. И ты со своим опытом можешь устроиться без проблем. Егор тоже – тут колледж есть. Там что, дальше в Лесном? Сидеть и ждать, пока свет вырубят?

– Ты прямо как политический деятель, – вздыхала мать. – Все вы нас убеждаете, а жизнь всё равно по-своему.

Егор подключился, конечно, по-своему.

– Ма, – говорил он, – ну я серьёзно. Я тут уже просто задыхаюсь, честно. Интернет глючит, людей мало, перспектив – ноль. В городе я могу пойти куда-то учиться нормально, потом… работать, развиваться. Я не хочу до сорока лет в Лесном торчать и рассказывать, что «когда-то был интернет». Давай, а?

Все эти разговоры, давление с разных сторон, плюс реальные проблемы в селе в итоге сделали своё.

Однажды вечером Ольга позвонила первой.

– Ну что, парень, – сказала она, без привычной преамбулы. – Поговорили мы с твоим отцом. Посоветовались. Решили… попробовать.

– В смысле – попробовать? – переспросил он, замирая.

– Переехать, – ответила она. – Сначала на время. Снимем, как ты говоришь, квартиру. Если совсем не пойдёт – вернёмся. Но… – голос её дрогнул, – мне самой уже иногда страшно там. Скорая не всегда доезжает, лекарства не всегда привозят. Да и… – она помолчала. – Ну, ты понимаешь.

Он понимал. Скорее чувствовал, чем понимал.

– Я рад, – сказал он. – Очень рад.

– Не радуйся раньше времени, – буркнул в трубке Николай. – Сначала доберёмся, устроимся, а там посмотрим. Хоть билеты не такие дорогие.

Егор громко где-то на фоне завопил:

– Ура! Мы выбрались! Я в цивилизацию!

– Вот кому больше всех, – хмыкнула мать. – Сразу видно. Ладно. Мы начнём собираться. Ты там… – голос её вернулся к обычному тону, – не рви жилы. Мы тебе вешаться на шею не собираемся.

День, когда они должны были приехать, выдался серым и сырым. Низкое небо, мелкий дождь, лужи, которые не высыхали уже неделю. Артём стоял на перроне, перетаптываясь с ноги на ногу. Рядом – Данила.

– Я до сих пор не верю, – говорил сосед. – Что твои реально решились.

– Я тоже, – признался Артём. – Но, похоже, да.

Поезд подошёл с протяжным скрипом. Народ вывалился из вагонов: с сумками, коробками, детьми, тележками. Среди них он увидел знакомые лица.

Мать – с той же сумкой, что и всегда, только взгляд уставший, но светлый. Отец – с двумя пакетами в каждой руке и чемоданом, который он тащил так, как будто тот ничего не весит. Егор – с рюкзаком и тем самым выражением лица «я один всё понимаю». В конце появилась Марина, которая примчалась на вокзал из своей общаги, запыхавшись.

– Ну здравствуй, Белоярск, – сказала Ольга, оглядевшись. – Надеюсь, ты нас не выкинешь.

– Это я тебя спросить должен, – обнял её Артём. – Как дорога?

– Нормально, – ответил Николай. – Поезд как поезд. Главное, что доехали.

Егор выскочил вперёд.

– Я реально в городе, – заявил он. – Официально. С этого момента я городской житель. Запомните это.

– Я тебя запомню, – сказала Марина, вздыхаю. – Когда через неделю ты скажешь, что хочешь обратно, потому что тут людей слишком много.

– Не скажу, – упёрся Егор.

Они погрузились в автобус, доехали до нового района. Дом, в котором была квартира, оказался типичной панельной девятиэтажкой: подъезд, плитка, домофон.

– Ну, – сказал Николай, глядя вверх. – Панельное чудо.

– Ничего, – сказала Ольга. – Главное – крыша есть.

Квартира была маленькой, но светлой. Комната, кухня, маленький коридор, совмещённый санузел. Окна выходили во двор, где стояли деревья и детская площадка. Обоев немного ободрано, мебель старенькая, но крепкая.

Хозяйка – та самая усталая женщина, с которой говорил Артём, – встретила их, показала всё, объяснила правила.

– К соседям, – сказала она, – не шуметь. Курить в квартире нельзя. С животными не ко мне. Платёж вовремя.

– Понимаем, – кивнула Ольга.

Когда хозяйка ушла, оставив им ключи, они остались вчетвером – и Марина, которая заранее прибежала помочь.

– Ну, – тихо сказала мать. – Вот и всё. Новый дом.

– Временный, – уточнил Николай.

– Любой дом сначала временный, – вмешалась Марина. – А потом как-то незаметно становится постоянным. Я по себе знаю.

Егор уже метался по комнате.

– Вот здесь будет мой угол, – он ткнул в один из углов. – Тут комп. Тут полка. Тут я буду гений.

– Сначала давай вынесем чемоданы, гений, – попросил Артём. – А то вы сейчас тут всё задушите вещами.

Они носили сумки, раскладывали вещи, спорили, где лучше поставить кровать, где стол. Артём ловил себя на том, что винтики в груди потихоньку отпускают: они здесь. В двух автобусных остановках от его общаги. В одном городе.

Вечером, уже после того, как они все вместе поели первый ужин в новой квартире – простую гречку с тушёнкой и салат из помидоров, – мать села на табуретку у окна.

– Знаешь, – сказала она, глядя на улицу, – это странно. Я сорок с лишним лет в одном месте прожила. Вроде как всё понятно было. А сейчас… – она пожала плечами. – Страшно немного. И в то же время легко.

– Потому что ты наконец-то оттуда выехала, – пожал плечами Марина. – Иногда место тоже держит.

– А ты что молчишь? – Ольга повернулась к Артёму.

Он сидел на краю кровати, опираясь руками о колени. Внутри было столько всего, что слова разбегались.

– Я… рад, – сказал он. – И одновременно переживаю. Потому что теперь вы здесь, и я буду волноваться, как вы тут. И буду ещё больше работать. Но… – он посмотрел на них, – мне легче, когда вы ближе.

– Работа – это мы решим, – сказала Ольга. – Я завтра же пойду в поликлинику узнавать. Не будешь один всё на себе тащить.

– И я, – кивнул Николай. – Я уже и по рекламе глядел, пока ехали. Тут на каждом столбе – «требуется». Пойду посмотрю.

Егор мечтательно смотрел в окно, на огни двора.

– Я реально в городе, – повторил он. – Тут… тут люди ходят. Магазин под боком. Я могу вечером выйти и пойти… куда-нибудь.

– Ты можешь вечером выйти и пойти в магазин за хлебом, – уточнила мать. – По одному. Никуда дальше.

– Мама, – возмутился он. – Мне уже шестнадцать.

– Вот и отлично, – сказала Ольга. – Хороший возраст, чтобы носить хлеб.

Они смеялись, спорили, обсуждали планы. Артём смотрел на них и понимал: да, сейчас будет сложно. Деньги, работа, учёба, заботы. Но он не один. Теперь они все в этом городе. И это было началом чего-то большего, чем просто «двух лет в общаге».

Когда он уходил вечером обратно в общагу, Николай проводил его до двери.

– Слушай, – сказал он, притормозив в коридоре. – Спасибо тебе.

– За что? – удивился Артём.

– За то, что пнул нас, – отец чуть усмехнулся. – Мы бы сами не решились. Я упрямый, ты знаешь. Мама – тоже. Но иногда нужно, чтобы кто-то молодой пришёл и сказал: «хватит сидеть». Вот ты и сказал.

Артём пожал плечами.

– Я просто не хотел, чтобы вы там закисли, – ответил он. – И чтобы мы виделись только по телефону.

– Вот, – Николай хлопнул его по плечу. – Это и называется «дождались своих детей». Иди уже. А то мать будет думать, что с тобой что-то случилось по пути.

На улице было всё тот же влажный ветер и серое небо. Но город вдруг казался другим. Не чужим, не временным. Своим. С домами, в одном из которых теперь жили его родители и брат. С общагой, где его ждал Данила с вечными шутками. С универом, в котором утром опять Петрович будет ворчать про механики и формулы.

Артём шёл по тротуару, пряча руки в карманы куртки, и чувствовал, как внутри складывается новый мир: уже не только Лесное и общага, а всё вместе. Село, которое было прошлым. Город, который становился настоящим.

Глава 4

День начался как обычный. Закончился – нет.

К маю Белоярск окончательно превратился в лужу, на которой люди пытались делать вид, будто всё нормально. Днём солнце грело так, что хотелось снять всё лишнее, вечером включался ветер и напоминал, что лето ещё только думает, заходить или нет.

Университет жил предсессионной истерикой. На доске объявлений появлялись всё новые расписания консультаций, пересдач, страшных слов «ликвидация хвостов». В общажном чате то и дело всплывало:

«Кто знает, от скольки до скольки сегодня принимает Петрович?»

«Он вообще принимает людей? Или только души?»

«Ребята, кто был у него на консультации, это больно?»

Артём возвращался с последней пары, когда телефон в кармане пискнул.

Сообщение от Данилы:

«Вечером выходим в люди. Парк, лавочка, семечки, философия. Ты с нами, а то я обижусь».

Следом второе:

«Серьёзно. Надо проветрить мозги. Сначала ты, потом я, потом всё это завалит нас сессией».

Артём усмехнулся. Он стоял у входа в главный корпус, рюкзак тянул плечо, вокруг сновали люди с папками, ноутами, кофе в одноразовых стаканчиках.

«Окей, – набрал он. – Но максимум до одиннадцати. Мне завтра к родителям, обещал помочь с проводкой».

Ответ прилетел мгновенно:

«До одиннадцати так до одиннадцати, дед. Я за тобой зайду».

К восьми вечера он уже стоял внизу, у входа общаги, засовывая руки в карманы куртки. Воздух был влажный, пахло сырой землёй и чем-то жареным из окна на пятом этаже.

Данила вывалился из подъезда, как обычно, будто его только что выпустили на волю: кроссовки, толстовка, капюшон на полу-головы.

– Ну что, деревня, – сказал он. – Готова к культурному отдыху?

– Если ты называешь культурным отдыхом семечки и мат, – ответил Артём, – то да.

– Ты ещё забыл философию, – Данила поднял палец. – Без неё никуда.

К ним присоединились Ильдар и Ваня. Первый – с вечной бумажной кружкой кофе в руке, второй – с пакетом, в котором явно что-то шуршало.

– Я закупился, – гордо заявил Ваня, тряся пакетом. – Семечки, печенье, шоколадка. Нам хватит на выживание часа на два.

– Главное – не на больше, – заметил Ильдар. – На больше нам нужна будет ипотека.

Они дошли до небольшого парка недалеко от универа – пара аллей, лавочки, детская площадка, парочка фонарей, которые светили то ярче, то тусклее. Вечером здесь было тихо: редкие мамы с колясками, собачники, две-три парочки на дальних скамейках, прячущихся в тени.

– Вот здесь, – Данила хлопнул ладонью по спинке лавки, – и будет наш философский клуб.

Они уселись. Ваня открыл пакет, посыпал семечки в общую ладонь.

– Ну что, – сказал он. – О чём плачем сегодня?

– Я предлагаю не плакать, а планировать, – сказал Ильдар, отхлёбывая кофе. – Нам же скоро распределяться. Теоретически.

– Теоретически – да, – вздохнул Данила. – Практически – нас сначала отчислят, а потом распределят по вахтам и стройкам.

– Тебя, – уточнил Ваня. – Меня распределят в бухгалтерию, я умру там от таблиц.

– А тебя, Лазарев, – Данила повернулся к Артёму, – куда понесёт после универа?

– Для начала – бы его закончить, – ответил тот. – А там… не знаю. Если честно, дальше второго курса жизнь как-то расплывается.

– Ты же железки любишь, – напомнил Ильдар. – Вон, стройки, заводы, ремонт. Сейчас без инженеров всё падает.

– И без нормальных слесарей, – добавил Ваня. – Твои родители это подтвердят.

– Они уже подтверждают, – усмехнулся Артём. – Отец сегодня говорил, что половина мужиков на станции умеют только три вещи: курить, ныть и терять инструмент.

– Высококвалифицированный труд, – заметил Данила. – Ты им покажешь, как надо. В смысле – когда вырастешь.

– А я что, сейчас маленький? – удивился Артём.

– По сравнению со мной – да, – важно сказал Данила.

Они смеялись, перебрасывались репликами. В какой-то момент разговор плавно перетёк на тему «а что вообще в мире творится».

– Вы новости смотрели? – спросил Ваня, вытряхивая очередную горсть семечек. – Опять где-то там у границы стреляли.

– Я новости отключил, – признался Ильдар. – Мне и так Петрович нервную систему добивает. Если ещё телевизор подключить, я повешусь на проводах.

– А ты не думал, – задумчиво сказал Данила, – что к тому моменту, когда мы закончим универ, нас могут уже на другом фронте просить знания применять?

– Оптимист, – скривился Ваня. – Ладно, хватит. Я хочу хотя бы один вечер прожить без разговоров про «фронты».

– Вот именно, – поддержал его Артём. – Давайте вернёмся к обсуждению вечного. Например, почему в общаге всегда ломается тот душ, которым ты собирался пользоваться.

Они сменили тему. Говорили о мелочах: о соседях, о вахтёрше, которая знала по имени всех и ещё их бабушек, о том, как Ваня умудрился спать на лекции и при этом отвечать на автомате, о том, как Данила пытался починить розетку, получил током и выдал такой крик, что весь этаж подумал, будто кого-то режут.

– Это был творческий крик, – оправдывался Данила. – Поставили бы микрофон, продали бы.

Время тянулось незаметно. Фонари стали светить ярче, парк постепенно пустел. Собаки увели хозяев домой, мамы – детей, парочки исчезли в разные стороны.

– Всё, – сказал Ваня, посмотрев на часы. – Я пенсионер, мне утром на пары. Я домой.

– Я тоже, – поднялся Ильдар. – Если завтра не сдам отчёт по лабе, меня сам преподаватель повесит на проводах.

– Давайте, – Артём встал следом. – Я сейчас дойду до остановки и дальше пешком.

– В смысле пешком? – Данила поднял бровь. – До общаги?

– Нет, – покачал головой Артём. – До родителей. Я же завтра рано к ним. У них там розетка искрит, отец попросил глянуть. Если сейчас к ним переберусь, утром не надо будет мотаться.

– Тогда бери автобус, – разумно заметил Ваня. – Ночь на дворе почти.

– Какой автобус, – фыркнул Данила. – Они уже как честные люди, наверное, перестали ходить.

– Там недалеко, – сказал Артём. – Сократим через частный сектор, и я выскочу как раз к той улице, что к дому идёт.

– Через частный сектор, – протянул Ильдар. – Который у леса. Ночью.

– Там фонари стоят, – отмахнулся Артём. – Я же не в чащу полезу. Просто срежу, и всё.

Данила помолчал, посмотрел на друга, на потемневшее небо, на парк.

– Ты точно не ребёнок? – уточнил он.

– Точно, – усмехнулся Лазарев. – Воспитанный деревней, я по лесам ходил ещё до того, как ты впервые в лифте заблудился.

– В лифте я не заблудился, – оскорбился Данила. – Это был сложный инженерный механизм. Я изучал его.

– Конечно, – хором сказали трое.

– Ладно, – Данила вздохнул. – Давай договоримся. Ты мне пишешь, когда дойдёшь. Если через час я от тебя ничего не получу, я поднимаю панику, звоню в МЧС, твоей маме и Петровичу. В таком порядке.

– Петровичу? – удивился Артём.

– Ну да, – пожал плечами Данила. – Если мы тебя найдём, тебе будет настолько стыдно, что ты выполнишь все его таски без вопросов.

– Логика железная, – усмехнулся Артём. – Ладно. Напишу.

Они разошлись. Ваня с Ильдаром ушли к остановке, Данила направился к общаге. Артём свернул в сторону.

Дальше от центра город менялся. Многоэтажки сменялись более низкими домами, где-то попадались старые пятиэтажки с облупившейся краской, дальше начинались двухэтажные, а там – частный сектор: дома с заборами, садики, собаки за воротами.

Улица, по которой он шёл, была не самой освещённой. Фонари стояли далеко друг от друга, между ними тянулись темноватые провалы. Асфальт под ногами был сырой, в лужах отражались тусклые лампы.

Справа, за последними домами, начинался лес. Не прямо дикая тайга, конечно, а полоска посадок, но тёмная, густая, уходящая в глубину. Днём сюда ходили с собаками, грибники, иногда школьники. Ночью… ну, ночью нормальные люди туда не лезли.

Артём достал телефон, проверил время. Было чуть позже десяти. До родительской квартиры – минут двадцать, если не тормозить.

Он подумал о том, чтобы всё-таки пойти по освещённой улице, в обход, но привычка «срезать» оказалась сильнее.

– Чуть-чуть, – сказал он сам себе. – Пройду вдоль леса, там тропинка, и выскочу сразу к нужной улице. Нормально всё.

В кармане завибрировал телефон. Данила:

«Ты ещё жив?»

«Да, – написал Артём. – Иду вдоль леса. Не кипишуй».

Ответ прилетел мгновенно:

«Я уже кипишую. Достань хотя бы ножку от стула и неси с собой».

«У меня есть руки», – написал Артём.

«Руки – это мало. Не лезь в темноту, если услышишь хрень».

Артём хмыкнул, сунул телефон обратно. Шёл, слушая, как под подошвами шлёпает мокрый асфальт.

Ветер усилился. Ветки деревьев справа тихо шуршали. Где-то далеко гавкала собака. Всё было… обычным. Почти.

Он уже собирался подумать, что Данила зря драматизирует, как справа, из темноты, донёсся странный звук.

Не совсем шорох, не треск. Что-то… перекатилось. Сухо, как будто по земле прокатился тяжёлый металлический шар. И – короткое, почти непонятное шипение.

Артём остановился, прислушался.

Тишина. Листья, ветер, далёкая машина.

– Показалось, – пробормотал он.

Сделал ещё несколько шагов. Звук повторился. На этот раз отчётливее. Как будто что-то твёрдое обо что-то ударилось, перекатилось и замерло.

Он снова остановился, посмотрел в сторону леса. Там была только сплошная тьма, из которой время от времени выныривали стволы деревьев, когда их цеплял свет фонаря.

– Может, собаки что-то катают, – попытался он объяснить самому себе. – Или… я не знаю. Строительный хлам? Камень.

Звук в третий раз прозвучал ближе. Перекат, лёгкий металлический оттенок, как если бы катили по асфальту железный подшипник.

По спине пробежали мурашки.

– Ладно, – сказал он вслух, как будто убеждая кого-то ещё. – Просто любопытно.

Он свернул с дороги, ступив на узкую тропу, ведущую вдоль лесополосы. Земля под ногами была влажной, местами – кочки. Фонарь ближайшего столба уже не доставал сюда, в ветвях деревьев тянулась сплошная тьма.

Артём достал телефон, включил фонарик. Жёлтоватый круг света вырвал из темноты стволы, кусты, обломанные ветки. Ничего необычного.

– Ну и где ты? – пробормотал он. – Кто бы ты ни был.

Он прошёл ещё метров двадцать, держась чуть в стороне от кромки леса. Тропа вела вперёд, потом незаметно заворачивала внутрь, вдоль овражка. А он всё шёл и шёл, прислушиваясь.

Звук опять появился. Теперь уже почти рядом. Впереди, чуть левее.

Он остановился. Фонарик выхватил клочок земли, пару кустов, камень. Ничего. Тишина.

– Если ты хоррор-фильм, – сказал Артём, – то ты какой-то с бюджетом.

В ответ – ничего. Только ветер.

Он сделал ещё шаг, потом второй. Телефон в руке слегка подрагивал от напряжения. Мозг уже благодарно выдавал картинки: беспризорные собаки, гопники, странные бродяги, наркоманы, маньяки. Какие угодно, только не пустой лес.

Звук раздался почти у ног.

Перекат. Хруст. Потом что-то коротко стукнуло – будто мячик ударился о камень.

Артём резко опустил луч фонаря вниз.

На краю освещённого круга что-то блеснуло. Маленькое, круглявое, металлическое. Как половинка шара, наполовину вросшего в землю. Гладкая поверхность отражала свет странно – как будто не просто металлическая, а… слишком гладкая.

– Что за… – начал он.

В этот момент шар дернулся.

Резко. Как живой. Съехал с места, словно под ним вовсе не земля, а лёд. Прыгнул вперёд – на него.

Он только успел отшатнуться, поднять руку, но что-то тяжёлое ударило его в грудь, сбивая с ног. Воздух вышибло из лёгких. Телефон вылетел из пальцев, фонарь полетел куда-то в сторону, луч крутанулся, выхватывая кроны деревьев и потом полосу земли.

– Да ты… – выдохнул Артём, пытаясь вдохнуть.

Что-то холодное прижалось к затылку.

Он даже не сразу понял, что лежит лицом вниз. Щеку царапала влажная земля, в нос бил запах сырости и гнили. Попытался пошевелиться – тела будто не было. Ни рук, ни ног. Пустота.

А в затылке разрасталась ледяная боль.

Не как удар. Не как шишка. Что-то острое, но одновременно точное, чужое, словно в голову вкручивали тонкую, безжалостную спицу.

Он хотел крикнуть. Рот открылся, но звук застрял где-то в груди.

Боль усилилась. Холод прорезал кожу, кость. Он почти физически чувствовал, как что-то проходит сквозь череп. Сначала – как будто острый кусок льда продавил кость, потом – как будто весь мозг кто-то окатил жидким азотом.

Перед глазами вспыхнули световые точки. Мир сузился до одной, белой, слепящей.

«Только не…»

Мысль оборвалась.

В глубине, там, где обычно живёт только подсознание и странные сны, что-то открылось. Как дверь, за которой никто никогда не был.

В неё вкатилось чужое.

Чёрное, гладкое, лишённое формы. Оно не спрашивало, не стучалось. Просто вошло, холодным потоком протекло по нервам, по сосудистым руслам, по чему-то ещё, чему у него не было названия.

Где-то далеко, в самой глубине черепа, что-то щёлкнуло. Как включатель.

Потом – тишина.

Он не помнил, как отключился. Не помнил, сколько лежал в этом лесу. Тёмный провал с редкими, странными вспышками.

Ему снились не совсем сны. Скорее – обрывки чего-то чужого.

Мелькание звёзд. Но не так, как он их видел когда-то на карте в комнате. Они были густыми, плотными, синими и зелёными, некоторые – совсем не как звёзды, а как дыры в чём-то тёмном. Он смотрел будто изнутри огромного прозрачного шара, и шар этот летел через пространство, которого он не узнавал.

Какие-то конструкции – не дома, не корабли. Линии, переплетения, формы, которые мозг пытался срочно назвать «антеннами», «станцией», «корпусом», но каждый раз ошибался.

Люди? Нет. Силуэты, в которых он пытался разглядеть знакомые черты – голову, руки, глаза, – но всё было чуть другое, как во сне, где лица друзей внезапно срастаются с масками.

Звуки. Не звуки – импульсы, как если бы кто-то говорил, минуя язык. Плотный поток смыслов, но так быстро, что он не успевал зацепить ни одного.

Потом всё это рассыпалось. Сначала цвета. Потом линии. Потом – сами ощущения.

Тьма.

Он очнулся от того, что ему в лицо светило.

Не свет как из театрального софита, и не лампа в кабинете врача. Мягкий, блеклый дневной свет. Слишком яркий для глаз, привыкших к темноте.