Марк и его друг призрак в деле

Валентина Ляпунова

Марк и его друг призрак в деле

ДЕЛО ПЕРВОЕ. ПОДВАЛ ОДИНОЧЕСТВА

Глава 1. Неожиданный спаситель

В комнате опять замигали лампочки и включилось радио, гуляя по волнам раздражающими звуками.

– Мэлс, прекрати! – закричал я в стену. Если бы кто-нибудь сейчас смог лицезреть эту картину, то точно бы вызвал бригаду сильных парней в белых халатах. Но тот, кому предназначалось обращение, меня услышал. Люстра наконец-то засияла ровным теплым светом, и из динамика полилась приятная музыка Бетховена – «К Элизе». Мэлс всегда предпочитал классику, это была его любимая радиостанция.

– Вот так-то лучше, дружок, – умиротворённо произнёс я и принялся варить кофе.

К слову сказать, Мэлс дружил со мной уже много лет, я просто не представлял свою жизнь без этого чудика, поэтому был готов терпеть его шалости и выходки. Наша с ним дружба омрачалась лишь одним обстоятельством – Мэлс был призрак.

А началось всё семнадцать лет назад. Я тогда учился в шестом классе и был прыщавым, нескладным и одиноким подростком. Против такого маргинала не мог пройти мимо ни один из сильных класса сего. Вот и в тот день Виталий, крутой заводила нашей школы, не давал мне прохода:

– Марк! Маркуша-Каркуша, гони свою мобилу, и быстро дай домашку списать!

Его дружки прижали меня худыми ланитами к парте, а он шарил в портфеле в поисках тетради.

– Нашёл! – радостно возопил Виталик, потрясая над головой моим кнопочным аппаратом и зелёной тетрадкой по математике.

Я всегда отличался от других, хотя и старался тщательно скрывать данный факт. Мой дар можно было бы назвать пророчеством, ну или хотя бы интуицией. Вот и сейчас, испытывая дежавю, я вспоминал свой сон точно с таким же раскладом событий, происходящих наяву. Поэтому, опираясь на предсказание, я засунул в портфель тетрадь с полной ахинеей, а не с выполненным домашним заданием. И как результат, Виталий, с гордостью показавший работу учителю, был поднят на смех перед всем классом.

– Что это за фокусы, Решёткин, ты забыл, как складывать и вычитать? Изобрёл свои собственные формулы? Или просто издеваешься? – чуть ли не кричала Светлана Сергеевна. Весь класс похихикивал в кулачек, а я потирал руки под партой. Молодец, отомстил за всех обиженных.

Но месть не решает проблему, а лишь усугубляет конфликт. После уроков эти подонки выловили меня в раздевалке и потащили в подвал.

– Ах ты, гад, специально все подстроил? – пытал главарь банды, привязав мне руки и ноги к старому стулу ветошью, валявшейся в углу.

– Это совпадение, просто неправильно решил домашку, отпустите меня, – стонал я, мучаясь от боли и страха.

– Тебя предупредили?

– Да кто мог знать то, что вы пристанете?

– Ну да, мы ведь только перед уроками решили потрясти тебя, – почесал затылок Виталик.

– Надо его наказать, чтобы не повадно было, – заверещал один из приспешников главаря.

– Точно, мы его на ночь в подвале этом запрем, ключ то у меня есть! – окрыленный жаждой мести и вновь потеряв нить логических рассуждений, загорелся идеей главарь, – Слышишь, Маркуша, а тут привидения живут. Их сам дворник видел, он дядька мой двоюродный. Это я у него ключ взял. Так что оставайся и наслаждайся, а мы пошли. -

и они, довольные своей выходкой, гогоча, покинули это бренное место мистических легенд.

Я огляделся. Подвал был изрядно захламлен старыми поломанными партами и стульями, подпиравшими стены по углам, большим глобусом с дырой вместо Австралии и полками со списанными книгами и учебниками, имевшими изрядно потрёпанный вид. Свет пробивался лишь сквозь маленькое окошечко под низким потолком с облупившейся штукатуркой. Пахло сыростью и мышами. Сидеть, привязанным к стулу, было крайне неудобно. Я попробовал освободиться, но тщетно, узлы не поддавались воздействию моих усилий. Начинало темнеть и мне становилось по-настоящему страшно. Я пытался позвать на помощь, но лишь потерял силы и, мучимый жаждой, понял, что никто меня не спасёт.

В окно заглянул яркий месяц, когда я услышал странные звуки. Они напоминали то ли протяжную песню, то ли крики ночной птицы и звучали издалека, отдаваясь гулким эхом. Как будто я не в тесном подвале, а в огромной пещере. Пространство вдруг расширилось и где-то вдали замерцал расплывчато тусклый свет. «Но этого не может быть», – повторял я про себя, дрожа от страха.

Не знаю, сколько продолжалось моё видение, мне показалось, что целую вечность. Но на самом деле прошло совсем немного времени. Фигура в мерцающей накидке, но черная внутри, изрядно приблизилась ко мне, она издавала вой, наводящий ужас, и сердце моё билось в ритме бешенной белки. Я с силой заметался на своём стуле, и ветхая конструкция развалилась в самый нужный момент, когда зловещий призрак был уже совсем рядом.

– Помогите, – закричал я истошным голосом. И покрывало свалилось с фигуры, обнажив черную гримасу древней старухи. «Вот и конец», – пришла мне фатальная мысль и я зажмурил глаза.

Вдруг яркий сгусток энергии, лучик света атаковал страшное привидение. Это произошло несколько раз и фигура, все так же завывая, исчезла с поля зрения. Что же это такое было? Я забился в угол и закрыл лицо руками. Вдруг в моей голове прошелестела фраза:

«Не бойся меня, малыш».

– Кто ты? – спросил я вслух.

«Тот, кто не обидит, а защитит. Открой глаза, старуха уже ушла».

Я медленно убрал руки и увидел его – сияющую оболочку юноши, сотканную из света. Это был тоже призрак, но от него веяло добром и покоем.

Так мы подружились с Мэлсом. Он обитал в этом подвале несколько десятилетий и не мог выйти за пределы школы, что-то держало его крепко и непреодолимо. После встречи с моим добрым привидением я открыл в себе способность видеть паранормальные явления, ощущать потусторонний мир. Старуха Гержиона, злой дух, лишь иногда навещала это место. В ту ночь её, видимо, привлекла моя энергетика и, если бы не Мэлс, я мог бы и погибнуть. Этот дух обладал огромной силой и злобой, но после того случая мы с ним не встречались. Мэлс рассказал, что злые духи чувствительны к тем, кто испытывает чувство одиночества, обиды. Для них это лакомая энергетика, а я тогда как раз был в таком отчаянии, что это не могло её не привлечь.

Только я мог видеть и слышать Мэлса, как и других сущностей. Но если не подавать виду, то, впрочем, можно жить обычной жизнью, не привлекая их внимания. Но Мэлс стал мне лучшим другом и защитником. Однажды напугал до полусмерти моих недругов – Виталика и его компанию, после этого они ко мне не лезли.

Я стал часто задерживаться после уроков, мы играли с Мэлсом в пустых классах, делали вместе уроки. Он не плохо знал историю и рассказывал её увлечённо и интересно. А ещё обожал французский язык, любил напевать незамысловатые детские песни на языке любви и романтики, и частенько вспоминал пословицы и сказки, которые мне тут же и переводил. Это было очень занимательное занятие.

Но была одна незыблемая граница для призрака – это школа. И самая сильная «цепь», к которой он был привязан как собака, тянула в подвал – место, которое даже для него всё было наполнено смутным, тягучим страхом.

– Мэлс, как ты думаешь, почему не получается у тебя выйти из школы? – спросил я как-то своего друга.

«Не знаю, Марк, я не помню, почему тут оказался. Иногда мне кажется, что причина в этом.»

Мы могли с Мэлсом общаться и мысленно, хотя я предпочитал вслух, но только тогда, когда мы были с ним наедине. А то со стороны казался бы странным человек, разговаривающий с пустотой. Моего призрака никто не видел и не слышал. В психологии есть такой термин – воображаемый друг. Но он не был плодом моей фантазии и мог своей силой влиять на физические явления мира: ловить радиоволны, играть светом и электричеством. И даже передвигать предметы, хотя ему это давалось с трудом и отнимало много энергии.

Когда я стал старшеклассником, я понял, что скоро придётся расстаться с Мэлсом, а мне этого так не хотелось. Именно тогда я решился на своё первое расследование.

– Знаешь, Мэлс, я постараюсь освободить тебя, – заявил я с излишней самоуверенностью.

«Но как, разве это возможно?»

– Я думаю, что нужно узнать, кто ты и тогда мы определим причину твоего школьного плена. Ты поможешь мне?

«Конечно, друг».

Так мы стали партнерами. Я и мой друг призрак.

Глава 2. Правда об Мэлсе

«С чего мы с тобой начнём? – спросил воодушевлённый призрак, – с подвала?»

– Я там всё хорошенько осмотрел, но ничего не нашёл. Думаю, что нужно заглянуть в школьный музей.

«А тебя туда пустят?»

– Скажу, что пишу исследовательский проект об истории школы. Это в принципе почти правда.

После того, как мы начали с Мэлсом наше первое расследование, он был возбужденным и любопытным до предела. Если честно, я его таким раньше не знал. Мы изучали вырезки статей о школе из пожелтевших от времени газет, листали фотографии. Мэлс висел в воздухе надо мной, заглядывая через плечо. Но ничего похожего на его историю не находилось. Да собственно мы не представляли, с чем она могла быть связана. Но я понимал одно – призраками становятся после того, как умирают. Иногда меня посещали сомнения, а надо ли моему другу возвращаться в тот тяжёлый момент его земного существования и переход в призрачное бытие? Но мной двигали и эгоистичные мотивы – я хотел освободить его из плена школы и общаться с ним всегда, когда захочу.

Однажды, роясь в библиотеке в старых книгах, я наткнулся на любопытное издание. Это была брошюра историка нашей школы, который написал исследование о появлении учебного заведения. Он рассказывал о любопытнейшем факте, что до революции на месте школы находился особняк, где жили графы Гержинские, поляки и конформисты, переехавшие в Россию много лет назад. Они настолько ассимилировались к новой среде, что со временем потеряли свою польскую идентификацию и языковую принадлежность. В сущности, они стали русскими людьми с польскими корнями. Перед революцией лишь старая графиня Гержинская говорила на польском языке. Великая Октябрьская заставила их эмигрировать во Францию. Но старая графиня со своей преданной служанкой отказалась покинуть графские владения. Во время военных стычек в помещение ворвались анархисты. Старуха, сидя в кресле, махала клюкой и посылала им проклятья. Они схватили служанку и подожгли здание, где и сгорела заживо старая графиня. Я понял, как появился призрак старухи Гержионы, изредка посещающая подвал школы.

Эта история поразила меня до глубины души. Я сидел, вперившись в пожелтевшие страницы, и по спине пробегали мурашки. Так вот кто такая Гержиона. Не просто злой дух, а трагическая фигура, застывшая в ярости и отчаянии. Я мысленно представил ту сцену: вальяжная старуха в кресле, клюка, проклятия на ломаном русском, запах дыма… Мне вдруг стало ее почти жаль.

«Так вот почему она такая ненавистная…» – тихий, задумчивый голос Мэлса прозвучал у меня в голове, нарушая тишину. В его тоне не было страха, лишь странное понимание.

– Да, – выдохнул я. – Она не просто злая. Она сгорела заживо, защищая свой дом. Теперь она ненавидит всех, кто здесь находится.

Я отложил брошюру и посмотрел на Мэлса. Его сияющая форма колебалась, словно пламя на ветру.

– Но это не объясняет тебя, – сказал я. – Ты никак не связан с этой историей. Ты… ты другой.

Мы молча сидели несколько минут, и в воздухе висела неразрешенная загадка. Историю школы мы раскопали, но история моего друга оставалась тайной. И тут меня осенило.

– Архив! – воскликнул я, вскакивая. – Школьный архив! Там должны быть старые журналы, списки учеников, фото и даже личные дела!

Мэлс встрепенулся. «Ты думаешь, мы найдем меня там?»

– Мы должны попробовать. Если ты умер как ученик этой школы, там обязательно что-то есть.

Уговорить завуча пустить меня в архив оказалось проще, чем я думал. Моя легенда про «исследовательский проект» сработала. Комната была маленькой, заставленной стеллажами с папками, пахло пылью и старой бумагой. Мэлс, войдя внутрь, замер на пороге.

«Здесь… много воспоминаний», – прошептал он. «Не моих. Чужих. Они шепчутся».

Мы начали с самых старых журналов. Я листал страницы, вглядываясь в выцветшие чернила, в имена и фамилии детей, чьи судьбы давно канули в лету. Мэлс парил рядом, его свет то вспыхивал, то тускнел. Я чувствовал его растущее напряжение. Мы перебрали несколько лет, и я уже начал терять надежду, как вдруг…

Я открыл журнал за 1963 год. И тут Мэлс вздрогнул так сильно, что лампа на столе мигнула.

«Стоп!» – его мысленный голос прозвучал резко и властно. Его светящаяся рука протянулась, указывая на страницу. «Вот…»

Я посмотрел. В списке учеников 9 «Б» класса стояла фамилия: Корнев Мэлс. Рядом, в графе «Примечания», чья-то аккуратная рука вывела: «Выбыл. Октябрь 1963».

Сердце у меня упало. «Выбыл». Такое безликое, казенное слово. Я быстро нашел в другой папке личное дело. Фотография. Смуглый юноша с темными, чуть вьющимися волосами и большими, очень серьезными глазами смотрел на меня с пожелтевшей карточки. Мэлс. Настоящий.

«Я помню эту фотографию,» – голос призрака дрогнул. «Её делали в начале сентября… Мама так гордилась этим снимком».

– Ты вспомнил маму?

«Нет, но просто знаю, что ей это нравилось. У меня ведь была мама?» – забеспокоился Мэлс.

– Конечно, мама есть у всех, – ободрил я его.

Я продолжил читать. В деле были только стандартные анкеты, несколько похвальных грамот за участие в олимпиадах по истории. Ничего о том, куда он «выбыл». Никаких подробностей. Как будто мальчик просто испарился.

Вдруг призрак сжался в комок света.

– Что случилось, Мэлс? – тихо спросил я. – Ты помнишь?

«Темнота. Холод. Я… ждал. Я должен был помочь перенести старые карты… в подвал. Но потом стало очень страшно… И душно… Никто не приходил…»

Его голос прервался. Он не помнил своей смерти. Он помнил только бесконечное, одинокое ожидание в темноте. И тут до меня дошло. Его цепь – это не только место. Это невысказанная обида, чувство брошенности, страшное «почему меня не спасли?»

Я закрыл папку и посмотрел на своего друга – на сияющий комок боли, застрявший между мирами из-за чужой забывчивости.

– Мы нашли тебя, – сказал я твердо. – Теперь мы знаем твое имя. И мы узнаем всю правду. Я обещаю.

Выйдя из архива, я понимал: наше расследование только началось. Теперь мы знали имя и год. Следующим шагом должны были стать люди. Кто-то же должен был помнить мальчика, который исчез в октябре 1963года?

Глава 3. Свидетели из прошлого

В школьном музее обнаружилась фотография 8 б класса – годом раньше. На ней без труда Мэлс обнаружил себя, но своего учителя не помнил. Покопавшись в архиве, я нашел имя классного руководителя Корнева Мэлса. На фотографии в центре сидела молодая и привлекательная девушка в черном сарафане и нарядной блузке в горошек. Её звали Анна Георгиевна Малышева. Молоденькая. Значит есть шанс, что она жива и здравствует.

«Марк, но где же нам взять её адрес?» – спрашивал озабоченно мой друг.

– В архиве должны быть личные дела учителей и там точно есть адрес. Главное, чтобы она не переехала. Мы найдем тех, кто тебя знал. И может быть даже твоих родителей.

«Я бы так хотел их вспомнить, какие они? – Призрак дрогнул, его свечение стало неровным – И с чего ты начнешь?»

Мой план был простым, как молоток. Сказать правду. Ну, почти. Решил представиться внуком дальних родственников Корневых, который составляет генеалогическое древо.

Я долго бродил по переулкам старого города в поисках нужного дома. Надеясь, что удача на моей стороне, я позвонил в дверь. Мне открыла строгая пожилая дама все в том же сарафане и блузке в горошек. Удивительно, как люди порой постоянны в своих привычках.

– Что вы хотели, молодой человек? – немного чопорно спросила она.

– Здравствуйте. Вы Анна Георгиевна?

– Да, собственной персоной. А в чем дело?

Я сбивчиво и не очень убедительно рассказал ей свою легенду, но она поверила и пригласила пройти на чашечку чая.

– Анна Георгиевна, – начал я осторожно, – мне нужна информация о Мэлсе Корневе. Он был вашим учеником.

–Вы, значит, внук… родственников? – она внимательно посмотрела на меня, а потом её взгляд рассеянно скользнул куда-то вдаль, и чашка в руке задрожала, расплескивая чай на скатерть.

–Мэлсик… – её голос был тихим, как шелест страниц. – Хороший мальчик. Тихий. Любил историю. Он был очень болезненным, страдал астмой. В тот день он остался после уроков… помочь. А меня… меня срочно вызвали в РОНО. Я сказала ему подождать. Я… – она закрыла глаза, – я обещала вернуться. Но на следующий день… мы его обнаружили в подвале.

– Что случилось? – прошептал я.

– Говорят, это был приступ астмы, – так же тихо ответила она. – Он лежал в подвале, заваленный книгами и картами из шкафа.

– Когда это произошло?

–25 октября 1963 года. Я себя чувствую виноватой, всю жизнь корю, что уехала тогда и не предупредила его родителей.

– И как они перенесли эту утрату? – с замиранием сердца продолжал я. Мне было неловко спрашивать про адрес, не логично, что дальний родственник его позабыл. Я надеялся, что Анна Георгиевна проговориться. Так и случилось.

– Я думаю, вам лучше спросить у семьи самим, они живут до сих пор в конце этой же улицы в первом подъезде на пятом этаже. Мать, кажется, умерла, а отец жив.

Провожая меня, Анна Георгиевна заплакала, совершенно испортив свой образ строгой училки:

–Знаешь, Марк, конечно гибель Мэлса – несчастный случай. Но здесь есть моя вина, я должна была позвонить родителям, предупредить их, что не вернусь сегодня в школу. И всю жизнь не могу себя простить!

– Анна Георгиевна, я уверен, что он уже вас простил, он очень добрый.

– Так странно, что ты о нем говоришь в настоящем времени. Но я думаю, что это правильно. Мэлс всегда живет в моём сердце и воспоминаниях.

Я ушел от неё, унося с собой боль и невозможность простить себя.

Следующим был одноклассник. Сергей Петров.

– Корнев? Мэлс? – он нахмурился. – Боже, ну да… Тихий такой. Умер в подвале. Осенью. Странная история. Жалко пацана, конечно.

Его равнодушие было почти оскорбительным. Для него Мэлс был всего лишь эпизодом.

И вот я стоял у двери последней надежды. Встреча с отцом стала самым тяжелым рубежом. Дом, который указала Анна Георгиевна, был таким же серым, как и всё вокруг, но его окна казались самыми тёмными. Я позвонил, и сердце бешено колотилось. Дверь открыл высокий, сутулый старик. В его потухших глазах я увидел ту самую бездну горя, о которой говорила учительница.

– Вам чего? – его голос был хриплым и безразличным.

– Алексей Викторович? – я сглотнул. – Я… Марк. Я учился в вашей старой школе. Мы… мы делаем книгу памяти. Про вашего сына, Мэлса.

Он не удивился. Не рассердился. Его лицо не дрогнуло. Он просто отступил вглубь прихожей, давая мне войти. Это было страшнее, чем если бы он меня выгнал.

Квартира была чистой, но безжизненной. На стене в старой рамке висела та самая школьная фотография, где я узнал Мэлса.

– Зачем? – спросил он, садясь в кресло. – Всё уже давно кончено.

– Его помнят в школе, – тихо сказал я. – Анна Георгиевна, его учительница…

– Малышева, – кивнул он. – Хорошая женщина. Не её вина. – Он посмотрел куда-то мимо меня. – Мы все были виноваты. Я больше всех. Надо было зайти за ним. Надо было настоять, чтобы он не оставался. Он в тот день должен был ночевать у друга, вот мы и не хватились сразу.

Он говорил ровно, монотонно, словно рассказывал давно заученную исповедь.

– Жена не перенесла. Ушла быстро. А я… я остался. Жду.

– Чего вы ждёте? – не удержался я.

Он впервые посмотрел на меня прямо. Его глаза были не потухшими – они были выжженными.

– Чтобы это оказалось сном. Чтобы дверь открылась, и он зашёл. Сорок лет жду.

В тишине комнаты его слова повисли тяжким грузом. Этот человек не забыл. Он застрял в том дне ещё прочнее, чем его сын-призрак.

Я решил немного разрядить обстановку и спросил:

– Скажите, а откуда у него такое странное имя – Мэлс? Как будто иностранное.

Старик оживился и даже немного улыбнулся.

– Это мой отец, дедушка Мэлса решил дать такое имя. На самом деле в 20 – е годы имя было популярным. Первые буквы вождей революции: Маркс, Энгельс, Ленин и Сталин. А вместе Мэлс. Его дед был закоренелый большевик.

– Он был хорошим мальчиком, – прошептал я, чувствуя ком в горле.

– Лучшим, – старик закрыл глаза. – Астма мучила, а он никогда не жаловался. Все книжки свои читал… Про рыцарей, про путешествия…

Он вдруг резко встал и подошёл к серванту. Достал старую, потрёпанную тетрадь в картонной обложке.

– Сочинение писал… «Кем я стану». Не успел донести до школы.

Он протянул её мне. Рука его дрожала.

– Заберите. Я не могу больше на неё смотреть. И… скажите там, в школе… пусть хоть кто-то помнит о нём. Кроме меня.

Я взял тетрадь. Она была тяжёлой, как камень.

В подвале пахло сыростью и старыми книгами. Мэлс сидел, свернувшись светящимся клубком в углу. Он знал, что я ходил к его отцу и что его мама умерла от горя.

«Ну?» – его мысленный голос был тонким, как паутинка.

Я не стал ничего приукрашивать. Я рассказал всё. Про квартиру-гробницу. Про потухшие глаза. Про сорок лет ожидания. И про тетрадь, которую взял с собой. Мэлс коснулся её светом, и страницы сами собой медленно перелистнулись. Он читал слова, написанные им самим ещё при жизни..

«Я… хотел стать археологом, – вдруг прошептал он. – Совсем забыл…»

Его свет начал меняться. Он не гас, а становился глубже, чище. В нём появились оттенки – тёплые, как осеннее солнце.

«Он… всё помнит и не забыл меня. Он всё это время… ждал».

Мэлс поднялся. Его форма стала чётче, яснее. Я почти различал черты лица того мальчика с фотографии.

«Марк, я понял, что привязан не только к школе, но и к его горю. Мы с отцом… мы держали друг друга в плену. Он – в своём одиночестве, а я – в этом подвале».

Он посмотрел на тетрадь в моих руках.

«Ему нужно это отдать. Не копию. Именно эту. Скажи ему… скажи, что я прочитал. Что я помню. И что… я освобождаю его. Пусть он, наконец, живёт».

В его голосе не было боли. Была лишь тихая, бесконечная печаль и любовь.

Я снова шёл по тем же улицам, но на этот раз нёс не горечь, а ключ. Возможно, не для Мэлса. Но для его отца – точно.

Я вернулся к той самой двери. Она открылась не сразу. Старик смотрел на меня, не понимая.

– Он прочитал, – сказал я, протягивая ему тетрадь. – Ваш Мэлс. Он прочитал своё сочинение. И он просит вас… жить. Он вас отпускает.

Алексей Викторович взял тетрадь. Его пальцы сжали картон так, что побелели костяшки. По его лицу медленно потекла слеза. Первая за сорок лет.

Он не сказал ни слова. Просто кивнул и закрыл дверь. Но на этот раз я знал – позади этой двери началась другая жизнь.

А в подвале школы меня ждал друг, чей свет теперь был чуть ярче, а цепи – чуть слабее. Мы нашли не разгадку его смерти. Мы нашли ключ к освобождению отца от бремени ожидания.

Глава 4. Новые факты

Через несколько дней Мэлс объявился прямо на уроке математики. От неожиданности я уронил линейку и полез за ней под парту.

–Мэлс, ты что тут делаешь? Ты меня отвлекаешь, – мысленно обратился к неожиданному гостю.

«Марк, я нашел! Читал вырезки из газет в библиотеке. Пожар! В тот день в подвале. Ты знаешь об этом событии?», – взрывалось в моей голове его возбуждение.

– Потерпи пару уроков, жди меня в библиотеке.

На самом деле статья была очень ценная для нашего расследования. Это был тот же месяц и год – 25 октября 1963 года. День смерти Мэлса. Но в статье не упоминалось ничего о школьнике, погибшем во время пожара. А место возгорания было однозначным – это подвал школы.

Я понял, что нужно искать новых свидетелей, но работники тех лет давно на пенсии, или даже ушли в мир иной.

– Мэлс, пора нам копать в эту сторону. Я попробую спросить о пожаре нашу самую пожилую уборщицу бабу Нюру, может она что-нибудь вспомнит.

«А как я могу помочь?» – я понял, что бездействие для него мучительно, мой Мэлс рвался в дело.

– А помнишь в подвале старые книги на стеллажах? Поищи там полезную информацию, мы совсем упустили из виду этот ресурс. Ну и вообще пошарься в старых вещах, вдруг какая ни будь зацепка найдется.

На том и порешили. Я отправился разыскивать Бабу Нюру. Вечером школа опустела, в гулких коридорах не было слышно топота детских ножек и смеха, лишь шуршание половой тряпки и звук бряцанья ведра.

– Ну куда ты лезешь по помытому. Вот уже дождешься, чтобы ушли, и все равно кто-нибудь мешает.