Кровавая Луна

Альтер М.

Кровавая Луна

Глава первая: Отлив обнажает камни

Первое, что ощутил старший следователь уголовного розыска Максим Орлов, выйдя из служебной «Волги» на размокший обочине, – это запах. Не острый, металлический запах крови, который он знал слишком хорошо, а нечто иное. Сладковатый, тяжелый, почти осязаемый аромат разложения, смешанный с влажным дыханием осенней ночи и дымком от костра, что тлел где-то вдали. Он стоял, втягивая этот странный коктейль, и смотрел на перелесок, откуда доносились приглушенные голоса и слепой, безжалостный глаз прожектора.

Городок Серебряные Ключи тонул во тьме, будто вымерший. Всего несколько огоньков на спящих улицах, да тусклый свет фонаря у старого моста. Но здесь, на выезде, у подножия Песчаного холма, кипела работа. Местный участковый, молодой парень с бледным, как луна, лицом, бросился к нему, чуть не поскользнувшись в грязи.

– Товарищ старший следователь, Орлов? – выдохнул он, и его голос дрожал от возбуждения и ужаса. – Я Родионов. Это я… нашел.

Максим кивнул, доставая из кожаной куртки пачку «Беломора». Сигарета, зажатая в губах, была единственным якорем в этом море ночного хаоса. Он не торопился. Спешка на месте происхождения – первый враг. Она заставляет видеть то, чего нет, и не замечать того, что важно.

– Веди, – коротко бросил он, щелкая зажигалкой.

Огонек осветил его лицо на мгновение: жесткие, прорезанные морщинами скулы, темные, почти черные глаза, в которых залегло хроническое недосыпание, и седина, пеплом пробивавшаяся в густых, коротко стриженных волосах. Ему было сорок пять, но в этот момент он чувствовал себя на все шестьдесят.

Они пошли по раскисшей тропинке. Прожектор, установленный на крыше милицейского уазика, выхватывал из тьмы призрачные картины: обнаженные, скрюченные ветви ольхи, поблескивающие лужи, спина второго милиционера, застывшего в стойке часового.

И вот он увидел Поляну.

Она была небольшой, идеально круглой, будто выстриженной в чаще леса гигантским циркулем. В центре, на голой земле, лежало тело. Мужчина. Нагой. Руки и ноги раскинуты в неестественной, почти ритуальной позе. Голова запрокинута, и пустые глазницы смотрели на полную, огромную, неестественно багровую луну, что висела в прорехе между облаков.

Максим замер на краю поляны, давая глазу привыкнуть. Он игнорировал труп, изучая периферию. Ни следов борьбы, ни окурков, ни обрывков одежды. Только ровный, утоптанный круг и в центре – жертвоприношение.

– Кто нашел? – тихо спросил он у Родионова.

– Я, товарищ старший следователь. Обход делал. Заметил… свет. Свечение. Подумал, браконьеры или гулящие. Подошел, а тут… это.

– Свечение? Какой свет?

– Не знаю, как описать. Тусклый. Как будто светились сами деревья. Или воздух. А потом погасло.

Максим бросил окурок в лужу, и тот с шипом угас. Он сделал несколько шагов к телу, стараясь не нарушать картину. Земля под ногами была странной – слишком мягкой, пористой, будто ее недавно перекопали.

Сама жертва. Мужчина лет пятидесяти, полный, с седеющими волосами на груди. Лицо, обращенное к кровавой луне, застыло в маске не столько ужаса, сколько крайнего изумления. Но самое чудовищное было не это.

От горла до лобка тело было вскрыто. Разрез был выполнен с хирургической, нечеловеческой точностью. Ребра аккуратно раздвинуты, обнажая пустую грудную клетку. Все внутренности отсутствовали. Вынуты. Аккуратно, чисто. Ни капли крови на земле вокруг. Она вся, казалось, ушла в почву, оставив после себя лишь темное, влажное пятно.

Максим почувствовал, как у него сводит желудок. За двадцать лет службы он видел всякое. Бытовуху с топорами и кухонными ножами, отморозков, оставлявших после себя кровавое месиво, даже одно дело с маньяком, коллекционировавшим определенные части тел. Но это… это было иное. Здесь не было следа ярости, страсти, страха. Здесь была холодная, выверенная процедура. Технология.

Он присел на корточки, всматриваясь в землю у груди жертвы. На обнаженной грудине, прямо на кости, был вырезан символ. Три концентрических круга, пересеченных изогнутой линией, напоминающей серп луны.

– Фотограф был? – без оборачивания спросил Максим.

– Да, товарищ старший следователь. Снимки сделал, уехал проявлять. Судмедэксперт в отпуске, в области. Ждем бригаду из райцентра.

Максим кивнул. Он достал блокнот и карандаш, сделал несколько беглых набросков: поза тела, символ, схема поляны. Его взгляд упал на запястье жертвы. Там, где обычно бывают часы или браслет, кожа была странно сморщена, почти обожжена, образуя бледный, кольцевой рубец.

– Опознание есть?

Родионов нервно кашлянул.

– Да, вроде. По документам в кармане пиджака, что мы нашли на опушке. Степанов Аркадий Викторович. Пятьдесят три года. Местный аптекарь.

Аптекарь. Максим мысленно отметил эту деталь. Он поднялся, кости похрустывали.

– Оцепить все. В радиусе пятисот метров. Искать любые следы, окурки, оружие, одежду. Все. И найди того, кто последним видел Степанова.

Он отошел от тела, давая возможность оперативникам работать, и снова посмотрел на луну. Она висела в небе, как раздавленный в небесной ступке гранат, и ее багровый свет заливал поляну, придавая сцене сюрреалистичный, театральный оттенок. «Культ», – пронеслось в голове Максима. Слишком уж все было похоже на ритуал. Слишком стерильно и символично для обычного убийства.

Мысль о культе вызывала горькую усмешку. В этом богом забытом городке, где главными событиями были выпас коровы на чужом огороде и драка в единственной пивной по субботам, идея о некоем тайном обществе, приносящем человеческие жертвы, казалась абсурдной. Но вид пустой грудной клетки аптекаря Степанова и тот странный символ на кости делали абсурд единственно возможной реальностью.

Через час подъехала бригада из областного центра. Появился судмедэксперт, вечно невыспавшийся, вечно недовольный доктор Зайцев. Увидев тело, он свистнул.

– Ну и декорации, Максим Петрович. Прямо «Фауст» какой-то. Кто у нас главный злодей? Мефистофель местного разлива?

– Работай, Вадим, – отрезал Орлов. – Мне нужны все детали. Время, причина, инструмент. И этот символ на грудине. Сфотографируй его крупно.

Зайцев, вздохнув, надел перчатки и склонился над телом. Максим отошел в сторону, к своей машине. Он достал вторую сигарету, но так и не закурил. В голове уже выстраивалась схема: жертва (аптекарь), место (уединенная поляна под полной, кровавой луной), способ (ритуальное вскрытие), символ (неизвестный знак). Отсутствие следов борьбы говорило о том, что Степанова либо привели сюда силой, но так, что он не сопротивлялся (наркотики, гипноз?), либо он пришел сам. Добровольно.

Мысль о добровольном участии была самой тревожной.

В кармане зазвол телефон. Старая, потрепанная «раскладушка». Максим взглянул на экран – «Дима». Сын. Он сгреб машинку и отошел еще дальше, в тень.

– Дима, я на работе, – сказал он, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

– Пап, а когда ты приедешь? Ты же обещал помочь с чертежом по сопромату.

Чертеж. Сопромат. Казалось, это из другой жизни. Из жизни, которая осталась там, в городе, в двухстах километрах отсюда. Жизни, в которой он был отцом, а не следователем, разгадывающим ребус, оставленный садистами.

– Дима, я не смогу сегодня. Серьезное дело. Попроси кого-нибудь из группы.

В трубке повисло недовольное молчание. Пятнадцать лет. Возраст, когда отцовское внимание нужно как воздух. И возраст, когда отец вечно отсутствует.

– Ладно, – буркнул Дима. – А мама звонила?

Максим поморщился.

– Нет. И не надо мне о ней.

– Она просто спросила, как ты.

– Она могла спросить меня лично, если бы ее интересовал ответ. Досвидания, сынок. Береги себя.

Он положил трубку, чувствуя знакомую тяжесть на душе. Развод два года назад. Отъезд из города в этот захолустный район по «собственному желанию», которое на самом деле было бегством. Бегством от рухнувшей жизни, от взгляда жены, в котором он читал разочарование, от города, где каждый угол напоминал о провале. Он думал, что здесь, в Серебряных Ключах, будет тихо. Скучно. Он ошибся.

К нему подошел Родионов.

– Товарищ старший следователь, нашли кое-что. В кустах, метрах в ста отсюда.

Участковый протянул прозрачный полиэтиленовый пакет. В нем лежал нож. Вернее, даже не нож, а некий гибрид кинжала и ритуального предмета. Длинное, узкое, из темного, почти черного металла лезвие с зигзагообразным узором у основания. Рукоять была из полированной кости, навершие в виде того же символа – три круга и серп.

Максим взял пакет в руки. Оружие. Слишком явная улика, чтобы ее просто так бросили. Возможно, насмешка. Или часть ритуала.

– Отправить на экспертизу. Отпечатки, следы крови, все. И подними архив. Мне нужны все нераскрытые дела за последние… пусть десять лет. Исчезновения, смерти с неясными причинами. Все, что может быть хоть как-то связано.

– Слушаюсь.

Родионов убежал. Максим остался один со своими мыслями и с багровой луной, которая, казалось, пристально наблюдала за ним. Он чувствовал ее взгляд на своей спине, холодный и безразличный. Эта ночь была лишь началом. Он понимал это с той же ясностью, с какой понимал, что его собственное бегство закончилось. Здесь, на этой проклятой поляне, он снова столкнулся с тем, от чего пытался скрыться – с бездной человеческой жестокости. Только на этот раз у бездны было лицо. Лицо луны.

Он сел в машину, завел мотор. Перед тем как тронуться, Максим взглянул в зеркало заднего вида. Поляна, освещенная прожекторами и лунным светом, медленно уплывала в темноту, словно затягиваемая болотом. А в самом низу зеркала, на его раме, он заметил то, чего там быть не должно. Мелкий, едва заметный отпечаток. Три концентрических круга и серп. Кто-то побывал в его машине.

Максим резко вышел из «Волги», осмотрел салон, багажник. Больше ничего. Только этот знак. Предупреждение? Или приглашение?

Он стер символ пальцем, смахнув белую пыль – мел, или гипс, – которой он был нанесен. Час ночи. Городок спал. Но Максим Орлов знал – кто-то не спал. Кто-то наблюдал. И игра только начиналась.

Он поехал не домой, в свою съемную квартиру на окраине, а в отделение. Ему нужно было уединение, свет настольной лампы и стопка бумаг. Ему нужно было понять, с чем он имеет дело.

Кабинет старшего следователя был маленьким, заставленным стеллажами с архивными папками. Воздух пах пылью и старыми чернилами. Максим заварил крепкий чай в потертом эмалированном чайнике, сел за стол и раскрыл первую папку. «Незавершенные производства. 1985-1995».

Он искал узор. Любую аномалию. Самоубийство с странными обстоятельствами. Исчезновение во время полнолья. Смерть, сопровождавшаяся слухами о «колдовстве» или «порче». Серебряные Ключи были старым поселением, основанным еще старообрядцами. Места здесь были глухие, народ суеверный. Такие вещи всегда оставляли след в официальных документах, как бледные тени на фотобумаге.

Чай остыл. За окном ночь начала медленно отступать, уступая место серому, бессолнечному рассвету. Максим уже просматривал третью по счету папку, когда его пальцы наткнулись на то, что искали.

Дело № 347/81. «О признании без вести пропавшей гражданки Анфисы Беловой, 1928 г.р.»

Дата исчезновения: 15 октября 1981 года. Со слов свидетелей, Анфиса, местная травница, знахарка, ушла из дома вечером, сказав, что идет собирать «лунные коренья». Больше ее не видели. При обыске в ее доме были изъяты несколько рукописей и предметов, признанных «предметами неоязыческого культа». Дело было приостановлено за отсутствием состава преступления.

Максим отложил папку. Лунные коренья. Дата. Он потянулся к отрывному календарю на столе, листая его назад. 15 октября 1981 года. Он достал свой блокнот, нашел запись, сделанную на поляне. Дата убийства аптекаря Степанова – 14 октября. Разница в один день. Но что важнее… Он схватил калькулятор, быстро ввел данные. Лунный цикл. 29.5 дней. Разница между 15 октября 1981 и 14 октября текущего года составляла почти ровно девятнадцать лет. Девятнадцать лет – это 235 лунных месяцев. Цикл, известный как Метонов цикл, после которого фазы луны повторяются в те же дни года.

Сердце Максима учащенно забилось. Это не было совпадением. Это была закономерность.

Он снова углубился в папку. Среди изъятых вещей значились: «деревянный посох с резными знаками», «сушеные травы в мешочках», «глиняные таблички с изображением светил». Фотографии не было, описание скупое. Но в конце протокола обыска, в разделе «Прочее», мелким почерком было вписано: «… а также пергаментный свиток с рисунком, напоминающим три концентрических круга, пересеченных линией, похожей на полумесяц».

Вот он. Символ. Тот самый.

Значит, культ существовал. Существует. И Анфиса Белова была его частью. Или жертвой?

Максим откинулся на спинку стула, закрыл глаза. Перед ним стояла картина. Маленький, сонный городок. На его поверхности – будни, работа, ссоры, свадьбы. А под поверхностью – тихое, древнее зло, просыпающееся раз в девятнадцать лет, чтобы утолить свою жажду под светом кровавой луны. Аптекарь Степанов был первой жертвой в этом цикле. Но почему он? Что связывало аптекаря и старую знахарку?

Он вспомнил про странный рубец на запястье Степанова. Кольцевой шрам, похожий на ожог. Как будто что-то долго давило, или жегло кожу. Как браслет.

Максим встал, подошел к окну. Рассвет был в разгаре. Серебряные Ключи медпенно просыпались. Дымилась труба хлебозавода, на улице появился первый трактор. Идиллия. Но он знал, что это обман. За этим фасадом скрывалась тьма, и она только что показала ему свой лик.

Ему нужно было поговорить с людьми, которые знали Анфису Белову. Кто-то старожил. Кто-то, кто помнил старые истории.

И ему нужно было осмотреть аптеку Степанова.

План действий был ясен. Максим собрал папки, взял со стола блокнот и вышел из кабинета. В коридоре он столкнулся с Родионовым. Тот выглядел еще более помятым, чем ночью.

– Товарищ старший следователь, по ножу. Экспертиза предварительная. Отпечатков нет. Совсем. Следы крови… человеческой. Но странное дело – кровь как бы… высушена. Выцвела. Как будто ей сто лет. А сам металл – не сталь. Какой-то сплав, очень твердый, древний. Говорят, подобные техники ковки не использовались со времен раннего средневековья.

Максим молча кивнул. Все сходилось. Древний культ. Древнее оружие.

– Хорошо. Поехали в аптеку.

Аптека Степанова находилась в центре townа, в старом, каменном здании дореволюционной постройки. Вывеска «Аптека №1» висела криво. Дверь была заперта. Родионов вручил Максиму ключи, изъятые из кармана пиджака погибшего.

– Родственников оповестили? – спросил Максим, вставляя ключ в замок.

– Жена умерла давно. Дети в городе. Сообщили. Приедут к вечеру.

Дверь со скрипом открылась. Внутри пахло лекарствами, спиртом, пылью и чем-то еще – горьковатым, травяным. Аптека состояла из торгового зала с длинной стеклянной витриной и задних помещений – кладовой и маленького кабинета хозяина.

Все выглядело обыденно. На полках – склянки с микстурами, коробки с таблетками, банки с ватой и бинтами. Но Максим чувствовал – здесь есть что-то еще. То, что не бросается в глаза.

Он прошел в кабинет. Небольшая комната с окном во двор. Стол, заваленный бумагами, старый сейф, книжные полки. Максим сел в кресло хозяина и окинул взглядом стол. Счета, накладные, рецепты. Ничего примечательного. Он потянулся к верхнему ящику. Заперт. Родионов подал ему связку ключей. Один из мелких ключиков подошел.

В ящике лежали папки с документами, ручки, калькулятор. И еще один предмет, не вписывающийся в канцелярскую рутину. Небольшая, плотно сбитая деревянная шкатулка, темная от времени. На крышке был выжжен тот самый символ.

Максим осторожно открыл ее. Внутри, на бархатной подкладке, лежали несколько пожелтевших фотографий, пучок засушенных трав, странного вида монета с отверстием посередине и… кожаный ремешок. Старый, потрепанный, с пряжкой. А на внутренней стороне ремешка, в том месте, где он касался кожи, был приклепан маленький, тусклый металлический диск. На диске – три круга и серп.

Браслет. Как тот, что оставил шрам на запястье Степанова.

Значит, аптекарь не был случайной жертвой. Он был одним из них. Последователем. Но почему его убили? Междоусобица? Нарушение обета? Или его убили свои же в качестве жертвы?

Максим взял одну из фотографий. Групповой снимок, сделанный, судя по одежде, в семидесятых. Несколько человек стоят в лесу. Он узнал молодого Степанова. Рядом с ним – худая, сутулая старуха с пронзительными, темными глазами. Анфиса Белова. А позади них… Максим присмотрелся. Позади них стояли еще трое. Их лица были нечеткими, но одного мужчину он узнал. Это был нынешний глава районной администрации, Николай Громов. Уважаемый человек. Почетный гражданин.

Пазл начал складываться в ужасающую картину. Культ не был маргинальным сборищем отбросов. В него входили люди уважаемые, влиятельные. Те, кто держал в своих руках ниточки власти в этом маленьком мирке.

Он положил фотографию и браслет в карман, закрыл шкатулку. Ему нужно было действовать осторожно. Очень осторожно. Если Громов был вовлечен, то он имел влияние на местную милицию, на суд. Любое неверное движение – и дело будет похоронено, а он сам может оказаться следующей жертвой.

– Родионов, – позвал он участкового. – Никому ни слова о том, что мы здесь нашли. Никаких отчетов в район. Понятно?

Родионов, видевший шкатулку, бледно кивнул.

– Понятно, товарищ старший следователь.

Они вышли из аптеки, заперев дверь. Улица была залита утренним солнцем. Люди шли на работу, дети бежали в школу. Обычная жизнь. Но Максим смотрел на них иначе. В каждом прохожем он теперь видел потенциального последователя культа. В каждом взгляде – скрытую угрозу.

Он вернулся в отделение, чувствуя тяжесть в ногах и странную пустоту в душе. Он стоял на пороге чего-то огромного и темного. И у него не было никого, кому он мог бы доверять. Только он сам, его опыт и призрак аптекаря с пустой грудной клеткой.

В своем кабинете он снова разложил улики на столе: фотографию, браслет, зарисовку символа. Он подключил к телефонному проводу свой старенький модем и попытался найти что-то в областной базе данных по оккультным преступлениям. Ничего. Символ был неизвестен.

Он взял блокнот и начал писать. Выстраивать теорию.

«Культ Луны. Поклонение ночному светилу, вероятно, в его «кровавой» фазе. Цикличность – раз в 19 лет. Ритуал требует человеческой жертвы. Жертва – член культа? Или посторонний? Способ убийства – ритуальное извлечение внутренностей. Символика: три круга (земля? мир? три фазы?) и серп луны. Цель ритуала – неизвестна. Продолжительность «сезона охоты» – неизвестна. Количество жертв – неизвестно».

Он отбросил карандаш. Слишком много неизвестного. Ему нужен был прорыв. Нужен был свидетель. Или участник, готовый заговорить.

Мысль о Громове не давала ему покоя. Прямо пойти к нему и задавать вопросы – самоубийство. Нужно было действовать через кого-то. Через того, кто знал Громова в прошлом. Кто знал Анфису.

Он вспомнил про старика-краеведа, Федора Игнатьевича. Его упоминали в деле о пропаже Беловой как свидетеля. Пожилой человек, бывший учитель истории, теперь на пенсии. Жил один на краю townа, собирал местный фольклор.

Решено. Максим посмотрел на часы. Первый день расследования только начинался.

Он вышел из здания и направился к своей машине. Воздух был свеж и прозрачен. Но где-то там, за горизонтом, уже ждала следующая ночь. И следующая полная луна. У него было мало времени. Очень мало.

По пути к дому Федора Игнатьевича Максим заехал в свою съемную квартиру – переодеться, умыться. Однокомнатная клетушка в панельной пятиэтажке на окраине. Ничего лишнего. Голая необходимость. Он смотрел на свое отражение в зеркале в прихожей – уставшие глаза, щетина. Он был похож на загнанного волка.

Он снова вспомнил о звонке Димы. О чертеже. О той, другой жизни. Она казалась такой далекой, почти нереальной. Здесь, в Серебряных Ключах, его реальностью стала кровавая луна и пустая грудь аптекаря.

Он вышел из дома и сел в машину. Перед тем как тронуться, он инстинктивно проверил зеркало заднего вида. Чисто. Никаких символов. Пока.

Дом Федора Игнатьевича стоял на отшибе, у самого леса. Старый, бревенчатый, с резными наличниками, почерневшими от времени. Огорожен высоким забором. Максим припарковался и пошел к калитке. Она была не заперта.

Во дворе его встретил запах яблок и дыма. Старик сидел на крыльце, чистил грибы. Увидев незнакомца, он медленно поднялся. Высокий, сухопарый, с густой седой бородой и внимательными, умными глазами.

– Федор Игнатьевич? – спросил Максим, показывая удостоверение. – Старший следователь Орлов. Хотел бы задать несколько вопросов.

Старик изучающе посмотрел на него, потом кивнул.

– По делу аптекаря? Догадался, что ко мне придут. Проходи, сынок. Чайку согрею.

Они прошли в дом. Внутри пахло старыми книгами, сушеными травами и воском. Повсюду были полки, забитые фолиантами, связками трав, странными камнями и окаменелостями.

Федор Игнатьевич поставил на стол медный самовар, достал две кружки.

– Рассказывай, что интересует.

– Анфиса Белова, – сразу перешел к делу Максим. – И культ, которому она поклонялась.

Старик не удивился. Он медленно налил чай, отпил глоток.

– Анфиса… Да, была такая. Знающая. Сильная. Но своенравная. Слишком глубоко копала.

– В чем?

– В тайны этого места. Серебряные Ключи… они неспроста так названы. Здесь всегда были сильны старые верования. Еще до христиан. Племена меря, чудь заволочская – они почитали здесь луну. Не добрую, нет. Луну-поглотительницу. Ту, что пьет кровь земли, чтобы давать жизнь. Багровую луну.

Максим слушал, не перебивая.

– И что, этот культ дожил до наших дней?

– Культы не умирают, сынок. Они засыпают. А потом просыпаются. Анфиса была… хранительницей знаний. Но она хотела большего. Она считала, что ритуалы можно усилить. Что можно не просто умилостивить Луну, а заставить ее служить. Она искала способ.

– Какой способ?

– Легенды говорят о «Сердце Луны». Некоем артефакте, камне, что упал с неба в незапамятные времена. Тот, кто обладает им, может управлять циклами, может черпать силу прямо из ночного светила. Анфиса верила, что знает, где он. Но для его активации нужна была особая жертва. В определенный цикл. В ночь Кровавой Луны.

– И что случилось с ней?

– Она исчезла. Как раз в ту ночь, когда, по ее словам, должен был открыться путь к Сердцу Луны. Многие думали, она нашла его и ушла с ним. Или он забрал ее. – Старик посмотрел на Максим в упор. – А теперь убили аптекаря. Степанов был ее учеником. Молодым, горячим. Он верил в ее идеи. После ее исчезновения он, кажется, возглавил тех, кто остался.

– А кто еще входил в эту группу?

Федор Игнатьевич покачал головой.

– Имена я тебе не назову. Не потому, что боюсь. А потому, что не знаю наверняка. Люди скрытные. Но ходят слухи, что среди них есть и те, у кого власть. Как в старину – жрецами были вожди.

Громов. Максим мысленно произнес это имя.

– А символ? Три круга и серп?

– Знак Тройственной Тени. Три мира: верхний (луна), средний (земля) и нижний (тьма). А серп – это ключ. Ключ, открывающий врата между ними. Жертва, принесенная под этим знаком, – это мост. Мост для перехода.

– Перехода кого? Или чего?

– Того, кто ждет по ту сторону. Той самой Тени. Древнего духа, что живет в луне и жаждет воплотиться в нашем мире.

Легенды, мифы. Но для Максима, видевшего работу этого «духа» на столе у патологоанатома, они звучали пугающе реально.

– Спасибо, Федор Игнатьевич. Вы мне очень помогли.

– Осторожен будь, сынок, – старик проводил его до калитки. – Они теперь знают, что ты копай. Им не понравится. Луна не любит, когда в ее дела вмешиваются.

Максим вернулся в машину. Информация, полученная от краеведа, заполнила многие пробелы. Теперь у него была мотивация, пусть и мифическая. «Сердце Луны». Артефакт. Анфиса искала его. Степанов продолжил поиски. И его убили. Почему? Потому что он нашел? Или потому что не нашел вовремя?

Он посмотрел на небо. День клонился к вечеру. До следующей полной луны оставалось двадцать восемь дней. Двадцать восемь дней, чтобы предотвратить следующее убийство. Если, конечно, цикл жертвоприношений не был более частым.

Он завел мотор и поехал обратно в отделение. Ему нужно было систематизировать все данные, составить официальное, пусть и урезанное, донесение в область, чтобы обезопасить себя. И ему нужно было найти способ выйти на Громова, не вызывая подозрений.