Полная версия
Дни подснежника, или В поисках вечной весны
Стоит выбрать из всех фотографий Сочи самый счастливый миг – и отправить его себе в будущее через приложение «Почты России». И тогда из почтового ящика в Москве достану не только счета-счета-счета, но и маленькое окошко в прошлое и прожитое здесь счастье.
Открытка самой себе – как связь времен.
26
Неожиданный ливень и шторм вдруг спасают вечер. Успела дописать статью и рецензию до ужина… А после – улеглась на диван с книжкой.
Волны будто в дом бьются. Дождь стучит по крыше. И так уютно читать в желтом свете лампы, когда вокруг тьма.
«Я словно молодею, когда читаю». Правда, читая книги, она воспринимала их как рассказы о прошлом, никогда – как мечты о будущем; она находила в них все то упущенное, что ей уже никогда не наверстать. Сама она давно уже выбросила из головы всякие мечты о будущем. Литература не научила ее впредь думать о себе, но показала ей, что время для этого уже упущено»[27].
Многие люди читают действительно в прошлое (историческую прозу, дневники, мемуары, автофикшн) или о том, что у них никогда не сбудется. Но есть и те, кто читает в будущее: фантастику и книги по саморазвитию. Я читаю и то, и другое, но уже больше в прошлое.
Хотя: «фильмы и книги, если они принадлежат подлинному искусству, всегда приводят нас к трансцендентному. Категория времени растворяется. Книга обретает силу, когда на ее страницах возникают образы, которые можем видеть лишь мы одни, и раздаются звуки, каких нет на самом деле, но мы их слышим. И тогда реальное время перестает существовать»[28].
Муж смотрит по телевизору какую-то передачу о театре: «Он попадал в нерв времени, так и хотелось разыграть по ролям то, что написал! Но писал он жизнь, и это невозможно было поставить на сцене».
– Все хотят писать жизнь, а не сочинять по чужим стандартам! – окатывает меня кипятком эмоций.
Задумываюсь о том, что роман вообще какая-то устаревшая гибридная форма перехода от Библии к живым дневникам и письмам. О повествовании в лицах: мое безродное настоящее «Я» (первое лицо в настоящем времени не имеет рода, как третье лицо в прошедшем). Есть еще честное третье лицо Сэлинджера в «Глассах» или «Дне» Майкла Каннингема, где автор не всевидящий Бог, а скрытая камера, то и дело встраиваемая в глаза героя. Мне не достичь их совершенства, я пишу от себя. И верю, что истории обыкновенных «маленьких людей» создают настоящую – подлинную – Историю.
27
Мартовский дождь спасает и от загорающих, возвращая нам тишину пляжа. Горизонт тонет в белесой дымке, и кажется, парусники парят в облаках. Эффект Фата-моргана.
В Сочи – международная регата, соревнуются 350 яхт из разных стран. Паруса: алые, желтые, зеленые, голубые, белые – даже черные (думала, у нас тут один Пират, а сейчас целая банда прибыла). Миражи исчезают один за другим. И на горизонте замирает одинокий синий парус – цвета моей печали. Писатель тоже отправляется в одиночное плавание…
Когда-то давно было иначе: ты любила рассказывать друзьям истории, сидя у костра под звездами. Сочинила сказку о творчестве, или об огне, воде и медных трубах. У костра было весело и шумно, огонь стал виден с большой дороги, и к нему начали подтягиваться самые разные путники. Пришли и те, кто залил твой костер водой. И тогда ты решилась переплыть море…
На другой берег под гром медных труб доберутся не все. И это точно не твоя история. Так что просто греби, день за днем…
28
Наверное, наши местные друзья на набережной считают нас с рыжим содержанцами. Днями гуляем вдвоем, а серьезный хозяин с бородой и трубкой во рту, за глаза прозванный Хемингуэем (он и правда похож на программный портрет Хема из книг «Прощай, оружие» и «Острова в океане»), появляется только по вечерам и в выходные. Хозяин у нас не сам на себя работает, а на удаленке, но скоро отпуск – в горы…
– А вы вполне тянете на содержанцев, – смеется моей догадке. – Бес холеный и самодовольный, как шоколадный лимузин, а ты, наоборот, со своим бараньим весом выглядишь на десять лет моложе меня.
– Морщины выдают. Лучи уже вокруг глаз.
– Очки солнечные носи, чтоб не щуриться на солнце.
В юности собирала коллекцию солнечных очков, как Элтон Джон, на каждый день и случай, а лет в тридцать вдруг перестала носить. Когда поняла, что цветные или затемняющие стекла крадут у меня красоту этого мира.
…Задумалась, как много вокруг историй, в которых на самом деле все иначе, чем кажется…
Купидон, рассказывают, был когда-то серьезным бизнесменом, а потом все бросил и теперь строит каменные сердца на пляже. Достаток от слова достаточно. А все, что по-настоящему делает тебя счастливее, можно получить бесплатно: море, солнце, цветы, любовь…
Может, поэтому из всех сочинских только фонтан Мюнхгаузена пересохший? Слишком многие напоили коней своей мечты?
29
Прозрачный солнечный золотой свет на ветвях нашего чудо-кедра. Любуюсь, пью кофе на крыше. И вдруг – свет меркнет. Солнечно, но темно, будто не день, а вечер. В ужасе ринулась в дом за очками – проверить зрение: как всегда, работала в ночь, не жалея глаз. Вспомнила цитату из рассказа Борхеса: «Старость – это не внезапная слепота, а медленное погружение в сумерки, так день превращается в ночь – незаметно»[29].
Если лишиться красоты в глазах смотрящего…
На пороге окна прогудела напоминалка: «Солнечное затмение». Мы в Сочи его не увидим, но почувствуем.
День был странный, медленный, как фильм Антониони. Снова задумалась о явлениях, которые если не останавливают, то замедляют время: новые впечатления, ожидание чего-либо и страдания. Нет, продлевает dolce far niente – бытие в моменте.
Впрочем,«все проходит, как снег, боль или отпуск. Жаль, что и жизнь тоже. Не завершается, а проходит. Делал что-то, делал, не успел доделать – и уже шагаешь по дороге из желтого кирпича в Изумрудный город»[30].
А что нужно сделать, чтобы остаться в конкретном часе конкретного дня в конкретном городе?.. Не приезжать каждый год в новый контекст, а перепроживать текущий момент вечно? Достижимо ли это, хотя бы в лимбе?
30
В Москве километровые очереди в посольство Японии: открылся сезон цветения сакуры. А мы идем в Дендрарий: там целое поле сакуры, чтобы охватить сад взглядом, нужно подняться на гору.
Но март в Сочи – это расцвет магнолий. Розовые и белые. Я их всех относила к Суланжа, потому что «голыми» цветут: сначала цветы и только потом листики. Моя белая любимица в конце Приморского парка расцветала раньше всех, в феврале, потом – снег, заморозки… Вечно жалела ее: опять поспешила, замерзла в одиночку, и теперь так хило цветет. А оказывается, она и не должна была пышным цветом, потому что не Суланжа вовсе. Прочла на табличке в Дендрарии: «Магнолия Кобус. Северная».
Недаром сразу почувствовала в ней родственную душу. Редкие белые цветы, почти прозрачные, как и моя жизнь в тайне.
Вспоминаются строчки из книги «Годы» Анни Эрно:
«Жить – это пить себя, не ощущая жажды… Истинно лишь то счастье, которое ощущается в самый момент проживания… Миру не хватает веры в непреходящую истину». И это – цветение, изменчивая и непреходящая красота. А магнолии – самые древние цветы, появились в эпоху, когда еще не существовало пчел, и потому опыляются жуками. Жуки в нашем влажном климате отлично справляются.
«У вас красивые мысли», – пишет первый читатель моей книги года.
31
Дождь и безлюдные набережные – как прощальный подарок. Мой прозрачный зонт не скрывает горизонт, и я вижу, как дождь тонкими серебристыми нитями соединяет небо и море. Может, поэтому в дождь возникает такая блаженная тишина – связь с небесами? Дождь дарит уединение.
Побродив по набережной, решаю заглянуть в арт-галерею в старом форте. И будто переступаю порог рассвета – так прекрасны картины. Не помню, когда еще видела в одном пространстве столько вдохновляющих идей и разных техник. Форт – идеальное место: где-то перегородки разделяют, а где-то картины художников занимают малый лофт, комнатку с окнами и нужным углом света. Одно пространство – единый стиль, тема. Даже лестница – особый ход: поднимаешься и погружаешься в серебряное утро, которое чувствуешь нутром, будто сама за стол с вазой белых цветов присела: и окна в самой работе и в размещении холста у окна создают ощущение присутствия в картине. Или вот: бабочки и морские раковины написаны широкими мазками, огранены тонким пером, картина маслом смотрится как витражи, сверкает и переливается под разными углами. Есть пространство смыслов: вышивание на холсте Вселенной или отражения от гладких поверхностей (глянец стола, зеркало плиты…), в быту мы их не замечаем, а на картинах мир вокруг зеркалом-спутником, отражающим нас самих. Картины, возвращающие в детство – и картины о сокровенном: домик у моря на скале, где гнездятся ласточки с абрисом призрачного замка «Ласточкино гнездо». Близкая мне тема родового гнезда.
Все картины продаются. Дорого. Но будь у меня такие деньги, я бы купила все. Нет, будь у меня лишние деньги, я бы брала частные уроки у мастера живописи. Вдруг у меня бы тоже получилось? Необязательно становиться маститым художником, важно уметь дарить другим возможность выглянуть из твоего окна, увидеть мир твоими глазами.
Застываю перед еще одной картиной: я точно была там, помню этот двор, дом и свет из окна. Мистический собирательный образ, который помнят, наверное, все. Читаю название: «Вечер. Пора домой». Символично в последний день межсезонья…
Апрель
Бог – это перемены
1
День газлайтинга называю про себя первое апреля. В этот день празднуют корпоративный день рождения в офисе, где мне пытались внушить, что все творческие люди сумасшедшие. Что ж, в чем-то они правы: нужно выйти за пределы листа, как в той головоломке, чтобы соединить тремя линиями четыре точки. Чтобы взлететь, придется оторваться от земли.
О газлайтинге я узнала из книги о психологическом насилии, мой первый серьезный заказ. 1000 страниц терапии чужой боли с комментариями специалиста я должна была превратить в бестселлер. На гонорар и купила свой Paradise – окно в мир и свободу жить там, где хочу – в вечной весне.
Странно, я никогда не любила месяц своего рождения – ни до болезни, ни после. Месяц, который вмещает все времена года: осенние листья, не сорванные зимой ветром с деревьев, и бурные ручьи, лед на лужах синими ночами и жаркое солнце июля в полдень, снег на цветах сирени и первая гроза, и все это окутано нежно-зеленой дымкой, как предчувствие. Месяц перемен.
Аптека, что дарила нашим улицам цвет волшебства, называется «Апрель». И всякий раз, проходя мимо в феврале, думаю: как много у нас дней впереди! А сегодня – апрель…
На пляже – лето. Камнепад – и скамья Сизифа затонула в море, метрах в двух уже от берега искрит на солнце черный кварц под водой. Это ж какой силой нужно обладать, чтобы зашвырнуть столь тяжелый камень в море! Мне одной на берег его не вытащить…
Исчезли расслабленные улыбки знакомых официантов на набережной. «Сезон близко!» – и морщинка тревоги пролегла меж бровей. И все торопятся, суетятся.
«Прости, малыш, никто не архитектор рая». Я могу заработать нам на зимовье у моря, но не в силах остановить или хотя бы задержать на пороге сезон.
2
Солнце в молоке, прохладный ветер – и (о, чудо!) пустой пляж. Саксофонист на набережной играет мелодию из кинофильма «Земля Санникова»: «Есть только миг между прошлым и будущим. Именно он называется жизнь».
Плюсы высокого сезона: живая музыка, все инструменты мира сливаются в единый гимн жизни. В феврале мы слушали одинокий голос флимбо, как небесные колокольчики, а сегодня: скрипка, джаз-бэнд, саксофонист…
Саксофон зачаровывает: я будто вижу, как звуковая волна струится и сияет в облаках. В 2022-м в этот день прилетели в Москву, в снегопад и сугробы. Никогда не забуду глаза собаки: ты куда меня привезла?! В первую зиму я сожалела, что не успела насладиться цветением вишни, а в этом году вишневые деревья отцвели ровно день в день.
Бес стоит у кромки воды и задумчиво вглядывается в морской горизонт. От красоты момента замирает сердце. Достаю телефон, фотографирую – и отправляю «открытку сбывшегося счастья» в будущее Москвы.
3
Мир меняется на глазах: никто не курит и не хохочет в голос, как в пустоте, не машет друг другу издалека, узнавая своих. На пляже вглядываются не в морскую даль, а в экран смартфона: отпуск всего неделя, а дальше долги ипотек и кредитов.
По сравнению с зимними, сезонные люди агрессивны. С напряженными лицами таскают коляски. Постоянно ругаются и отвешивают детям подзатыльники, дети ревут.
На самом деле они злятся, потому что несчастны: пропаганда пользы для общества не дает им понимания личной значимости, личного смысла бытия и места в мире.
«Нет ничего более морального, чем быть бесполезным», – писал Альбер Камю. Смысл жизни в том, чтобы просто быть. Счастливым – здесь и сейчас. Ведь никто так и не пообещал нам будущего, не гарантирует даже права на жизнь.
4
«Россияне должны мучиться и терпеть. Если у человека все хорошо, то Бог забыл о нем», – вещает с телеэкрана протоирей РПЦ.
У меня сразу падает настроение… Он, как тот монах, что переписывал древние тексты и перепутал celebrate (празднуй, радуйся) c целибатом (сelibate).
Сидя на любимой скамье в Приморском парке, еще думаю об этом.
– Можно с вами пообщаться? – подсаживается ко мне седовласый старик с тростью.
Никогда не отказываю людям преклонного возраста, а вдруг их больше некому выслушать?
– Какая красота вокруг, но никто не верит в Бога. Говорят, Большой взрыв создал Вселенную. Но если гору взорвать, камни сами собой не сложатся в замок, нужен ваятель. Совершенство не возникнет из хаоса само по себе, путем естественного отбора. Вы верите в это?
– Скорее, как Эйнштейн, уже знаю. Десять лет назад исцелить меня могло только чудо. И было явлено. Я живу.
– Да. Каждая маленькая жизнь – неповторимая нота в великом танце мира. И потому надо радоваться и благодарить за то, что дано. А люди всё ворчат, сетуют на жизнь, это несправедливо по отношению к Творцу. Воюют, убивают друг друга, мы вот с вами в очередную эпоху крестовых походов живем, и конца края человеческой неблагодарности Ему не видно. А наша обязанность Богу за мир – быть счастливыми в нем. Вы счастливы?
– Сейчас – да. И каждый миг испытываю благодарность за то, что жива. За то, что на столе свежие цветы и фрукты, которые дарит муж, за то, что вижу море…
– Оно у вас в глазах плещется! Поэтому и подошел, очень открытое лицо у вас, светлое.
Я хотела выслушать старика, но впервые исповедуюсь сама… Как приняла крещение – осознанно, сама пошла в церковь в шестнадцать лет: первая в жизни травля, между всё принимающим детством и юностью, не прощающей ничего, с нечеловеческой какой-то жестокостью… Друзья родителей рассказывали о своем крещении за ужином, а меня всегда пускали посидеть со взрослыми на равных.
Иконка святой Маргариты и экскурсия от старушки по церкви Зареки: вот икона Божьей матери, а вот Николай чудотворец, покровитель тех, кто в море. Слезы и радость исповеди: я редко кому о себе что-то личное рассказываю. Все хотят знать, как у меня дела, но никто не спросит, а что я чувствую…
– Своя тропа к Богу – самая верная. Мой вам совет: не выбирайте церковь, выбирайте Бога.
Внезапно вспоминаю подругу, уехавшую в Германию еще в девяностые: она генетик по образованию, и там была лаборатория для ее исследований. Живет в маленьком городке, и вот уже много лет, православная, причащается в католической местной церкви, где ее не только принимают, но и не требуют перейти в католичество.
– Помните, если двое в поле, то и я рядом третьим? Бог сотворил совершенный мир – и потому наделил нас свободой воли: выбирать между страданием и радостью бытия, между красотой и ненавистью.
На выходе из Приморского парка замечаю, что зацвела Бешорнерия. Раньше наблюдала за растением, думала, новые листья выпускает. А это – цветы! Крылатые алые ангелы.
Бешорнерия – семейства агавовых. Сама агава раз в сто лет цветет, а Бешорнерия первые цветы выпускает через 5-10 лет жизни, но потом цветет каждый год. Благословил меня Приморский парк на четвертой весне.
5
5 апреля 2020 года забрали из таксопитомника домой малыша. Обстоятельно обнюхал меня в машине (муж накануне нажарил мяса), блаженно вздохнул и по-собачьи заулыбался. С тех пор учит меня главной заповеди – радости бытия.
Росли в пандемию: спецпропуска, прогулки на сто метров от дома, Москва, будто приснившийся город-призрак, а Средиземноморье – как далекая галактика. И всю весну наблюдаю, как расширяются границы мира щенка: выползли из темной коробки и побежали исследовать большой яркий и шумный дом, скоро можно будет ступить на зеленую травку во дворе, а сколько вокруг таинственных запахов! Детство тем и прекрасно: каждый день открытие. Смотрю на него и вспоминаю, что и творчество тоже способно расширять границы восприятия мира. В ту весну много пишу, в стол, в дневник, но пишу…
Открыли парки в Москве – и люди кинулись играть в футбол, волейбол, баскетбол… на площадках. А у Беса появилась Мечта. Настоящую мечту легко отличить от чужой, навязанной: это полет и трепет, будто все твое существо устремилось вслед за мячом. Помню, как создавала агентство: вскакивала в полшестого утра без будильника с мыслью «еще сайт не готов, а уже пришли первые клиенты!», как красила акварелью алые паруса, как танцевала под декабрьским дождем… незабываемые ощущения полноты бытия.
А Бесу нужен Мяч. И не маленький для щенков из PetShop, чтобы в пасть влезал – так частенько Вселенная поступала со мной: давала ровно по размеру, чем обрекала на разочарование не только в мечтах, но и в себе.
Неплохо было бы сперва подстричь когти, а Мяч отдать в утешение. Но и это тоже я испытала на своей шкуре – и избавила малыша от тупой установки: мечту надо выстрадать. Поэтому когти мы так и не подстригли, стачивали об асфальт игровых площадок.
Мяч купили в спортивном магазине – футбольный. Придя домой, сразу хотела вручить, но… наткнулась в прихожей на описанный тапочек. Переждала по методу Вселенной: таксеныш еще решит, что будет получать всякий раз по мячу за свои непотребства, так никаких тапочек не напасешься. Мяч спрятала до вечера, в парке он снова понесся к площадке волейболистов, а я ощутила укор совести, может, лучше сразу было отдать?
После прогулки началось: помой овощи, накорми голодных ужином… – не до мяча. Совсем уже поздно спохватилась – и изобразила ровно то, что он в парке видит: стукнула мячиком в пол. Но на маленькой кухне мяч отскочил с грохотом от пола, ударился в стену, столкнулся с Бесом. Тот, бедный, взвыл и спрятался под диван…
Сидели потом вдвоем у ночного окна. И расстроенная «вселенная» утешала своего подопечного: «И фиг с ней, с Мечтой, боишься – выбросим, у нас и без мяча полно радостей в жизни: плюшевый заяц, одуваны в парке, хрустики…»
Малыш теперь заправский футболист, однажды даже баскетбольный – недостижимых для него размеров – мяч угнать умудрился с игровой площадки, чем привел всех в восторг: «Такса, подавай!»Мяч положили на «мусорное» место под дверью, чтобы не забыть выбросить, и пошли спать. Утром, вернувшись с прогулки, застали мужа, катающего мяч по прихожей в одиночестве. И началось… «Бес, ты что Марадоной был в прошлой жизни?»
…Когда-то записала эту историю затем, чтобы помнить, как трудно на самом деле Вселенной исполнять наши мечты: вечно что-нибудь насущное да мешает. Но какой бы великой мечта ни была, до нее всегда можно дотянуться, если она действительно твоя.
Теперь шутим в семье: в мире столько круглого, всегда повод для радости найдется. Мячики, воздушные шарики. Однажды Бес накинулся аж на сковороду в магазине: блестящая и круглая, по размеру превосходит все мячики-шарики…
Интересно, существует ли измеритель восторга?
Засыпая вдвоем, обволакиваю-окружаю собой, как в позе зародыша, и шепчу в нежное плюшевое ушко: «Ты засыпаешь на Земле – самом огромном шаре в своей жизни, и пусть он летит в необъятной ледяной пустоте космоса, но ты даже представить себе не можешь размеры этого шара».
«Как бы все ни повернулось в ее жизни, она хотела, чтобы в ней была собака»[31].
6
Человек, который тебя прочитал и для которого ты и сама играешь роль Музы – это… как Данте и Беатриче. Брак, заключенный на небесах.
«Я смотрю на облака и за ними вижу тебя, хотя я даже не знаю, как ты выглядишь. Спасибо за дар видеть небо в акварели, спасибо за дар придумать тебя»[32].
Чувствую себя Патти Смит, писавшей Роберту: «У моря, где Бог разлит везде, я увижу небо, нарисованное тобой. Рафаэлевские облака цвета раненой розы. Я научилась смотреть на мир сквозь тебя»[33]…
Цитата из книжного шкафа – как открытка из мирных десятых, дополненная уже в Москве. Ты тоже многому меня научил.
Когда-то давно, аж пятнадцать лет назад, целая жизнь… советовал мне в Живом журнале: «Люди без свойств, как избитые идеи, все одинаковы, неразличимы, плоски…, но наряди их в нелепые рюши, нанизь на палец фамильное кольцо – серебро с бирюзой, вонзи в волосы черепаховый гребень – и они обретут суть, а значит, и время. Все эти пыльные кремовые занавески на окнах, подгнившие вишни на столе, кляксы в тетрадке… и делают их живыми, помещают в нутро времени, в историю».
Так просто – и невероятно красиво. Смотри во все глаза – но не пиши, а записывай жизнь. Родной язык определяет сознание: то, как мы видим мир вокруг. Поэтому и дилемму «уехать нельзя остаться» я не решала, а училась справляться с действительностью день за днем.
Сегодня – 6 апреля, твой день рождения. В 2009-м мы праздновали его в Ялте, тогда еще украинской. На прощание подарил мне букет лаванды – символ Крыма. Сухостой – не цветы, лишь остановленное время цветения, замерший навсегда образ. Словно в букетах уже тогда продавали воспоминания о несбывшейся жизни. Из твоей открытки «счастливы мы только на бумаге» и веточки лаванды сделала коллаж, он и сейчас висит над рабочим столом.
«Я тебя никогда не увижу, я всегда буду видеть тебя»[34].
7
Сегодня встретила человека будущего. Поколение альфа, пишут СМИ, первые дети мира технологий: родились и росли в мире изоляции, но именно они способны невидимой нитью объединить наши миры, разорванные на части. В современных романах их называют Мирайдзин[35]. Дети, что отстаивают правду свободы человечества вопреки «прав и свобод» разногласий его рас, национальностей, идеологий, меньшинств…
Нарратив разворачивается у кромки воды. Бес закапывал секретики, я смотрела на облака. На пляж пришла семья, сели рядом: тут же погрузились в смартфоны, но один из – самый младший – воспользовавшись моментом, отправился на поиск булыжников. С тоской думаю: сейчас начнет убивать море!..
А он носит и носит тяжелые камни, складывает рядом на берегу. Тем временем море все ближе и ближе, прилив, нас уже захлестывает волной. И тут светловолосый мальчуган начинает… строить. Дамбу и волнорезы на берегу, два ряда укреплений, которые задерживают волны. Я так увлекаюсь, наблюдая за ним, что незаметно мы остаемся на построенном им острове втроем: мальчик, я и моя собака. Остальную часть пляжа захватывает море. Его семья давно вжалась в стену, механически отодвигаясь от прилива, не замечая волн, не отрываясь от экранов телефонов, в привычном, наверное, ожидании юного архитектора.
«Никто не остров, цельный в себе;
каждый – лишь камешек материка,
тверди частица;
…ибо – внедрен в человечество»[36]…
– всплывают в памяти строчки Джона Донна.
Вспоминаю: «любая власть – как штормовая волна, которая несется прямо на тебя, неотвратимая абстрактная разрушительная сила». И мальчик становится воплощением идеи о вечном ваятеле вопреки хаосу: и стихии, и воле людей. Воле, к нему непричастной, но той, которую он в состоянии изменить. Пусть на полчаса-час, но и этого бывает достаточно, чтобы уверовать в будущее. Я верю в поколение бесконечности.
8
«Я из США, хочу издать в России свои мемуары, можете помочь?» – читаю письмо по электронной почте.
Могу. В агентстве я постоянно работаю с рукописями русских эмигрантов. Кто-то уехал в девяностые – за карьерой или замуж. Кто-то бежит сейчас…
Зачастую эмигрантская проза там невостребована: немногим интересно читать о покорении чужаками знакомых с детства улиц и площадей. Зато здесь она воспринимается историей успеха.
В «бушующем» мире эмигранты создают свои острова: авторы из штатов пишут о русской диаспоре, но Америка и есть страна эмигрантов, сложнее тем, кто внутри Германии или Франции создает «русский мир» и ходит друг к другу в гости, или на Кипре открывает сеть магазинов, где продают борщи и селедку под шубой… Это как сон внутри сна. Русская матрешка. Эмиграция запечатана в границах языка, восприятия мира – эмпатии и понимания. Там даже жесты и взгляды – иначе. А слова уж точно, как далекие волны, обречены возвращаться к родным берегам.