Кровь на алтаре

Именно в этот момент его взгляд упал на его собственную левую руку. Он все еще был в перчатках, но на тыльной стороне ладони, на стыке между перчаткой и рукавом рубашки, он увидел темное пятно. Грязь, подумал он. Но что-то заставило его снять перчатку.

Ладонь была чистой. Но на тыльной стороне, чуть выше запястья, проступал странный рисунок. Слабый, едва заметный, похожий на синяк или на след от лопнувших капилляров. Но это был не синяк. Это были линии. Тонкие, изогнутые, переплетающиеся между собой. Он пригляделся. Его кровь застыла в жилах.

Это была миниатюрная, несовершенная копия одной из рун с алтаря. Той самой, что, как он уже интуитивно понимал, означала «жертва».

Он в ужасе потер руку. Рисунок не исчез. Он был под кожей.

Паника, сдерживаемая весь день работой, хлынула на него с новой силой. Он вскочил, опрокинув стул. Это не галлюцинация. Это не солнечный удар. С ним происходит что-то реальное, физическое, необъяснимое. Алтарь меняет его. Отмечает его.

Он почти бегом бросился к лестнице. Ему нужно было уйти. Сейчас же. Немедленно. Карьера, репутация – все это стало мелочью по сравнению с тем ужасом, что поселился у него на руке.

Но когда он поднялся наверх, его ждал сюрприз. К лагерю подъехал внедорожник, покрытый пылью. Возле него стояли двое незнакомцев. Один – высокий, сутулый мужчина в очках с толстыми линзами и с диктофоном в руках. Рядом с ним – женщина с профессиональной фотокамерой на шее.

– Профессор Семенов? – обратился к нему мужчина, улыбаясь во всю ширину лица. – Дмитрий Орлов, корреспондент «Научного мира». А это мой фотограф, Ирина. Мы дозвонились до вашего университета, нам сказали, что вы здесь совершили сенсационную находку! Не могли бы вы дать комментарий?

Марк застыл, словно парализованный. Он смотрел на журналиста, но видел перед собой не его, а толпу у алтаря, жаждущую зрелища. Те же глаза, полные ожидания. Та же жажда прикоснуться к тайне, к ужасу.

– Нет, – прохрипел он. – Никаких комментариев. Уезжайте.

– Но, профессор, – не сдавался Орлов, – общественность должна знать о таких открытиях! Наш журнал…

– Я сказал, нет! – крикнул Марк, и в его голосе прозвучала такая дикая, неконтролируемая ярость, что журналист отшатнулся. Ирина опустила фотоаппарат. – Убирайтесь отсюда! Сейчас же!

Алексей и рабочие, услышав крик, вышли из-за палаток и смотрели на эту сцену с изумлением.

Орлов поднял руки в успокаивающем жесте.

– Хорошо, хорошо, профессор. Я понимаю, стресс, усталость. Мы можем подождать. Разобьем лагерь поодаль.

– Вы не поняли! – Марк сделал шаг вперед, и его лицо исказила такая гримаса безумия, что оба журналиста инстинктивно попятились к своей машине. – Вы должны уехать! Это место… оно не для вас! Оно не для посторонних!

Он почти выл. Он чувствовал, как по его телу разливается жар, тот самый жар от видения. Жар жреца, вершащего суд.

Журналисты, не говоря ни слова, прыгнули в свой внедорожник, развернулись и на большой скорости умчались прочь, поднимая облако пыли.

В лагере воцарилась гробовая тишина. Все смотрели на Марка. Он стоял, тяжело дыша, сжимая и разжимая кулаки. Рука с рукой пылала.

– Марк Семенович… – осторожно начал Алексей.

– Молчать! – рявкнул Марк, поворачиваясь к нему. – Все! Консервация раскопа! Завтра же все вещи! Мы уезжаем!

Он не дожидался ответа, развернулся и скрылся в своей палатке, захлопнув за собой полог. Он рухнул на кровать, дрожа всем телом. Что с ним происходит? Эта ярость… она была не его. Она была чужая. Древняя. И в то же время… до боли знакомой.

Он посмотрел на свою руку. Рука «жертвы» стала четче. Она теперь была похожа на темно-багровый шрам.

Ночь опустилась на пустыню. Марк не зажигал свет. Он сидел в темноте, прислушиваясь к собственному сердцебиению. Гул в ушах вернулся. Теперь он был громче. И в нем начали проступать обрывки звуков. Отдаленный бой барабанов. Приглушенный гул толпы. И шепот. Множество голосов, сливающихся в один, на том самом древнем языке.

Он не понимал слов. Но смысл просачивался в его сознание, как вода сквозь трещины в камне.

…приди… стань проводником… насыть Пустоту…

Он зажал уши ладонями, но шепот звучал не снаружи, а внутри его черепа.

…кровь есть ключ… кровь есть дверь… кровь есть жизнь и смерть…

Он встал и начал метаться по палатке, как дикий зверь в клетке. Ему нужно было вырваться. Он должен был заставить это замолчать.

…они придут… зрячие и слепые… ты укажешь путь… ты возглавишь ликование…

«Отстань от меня!» – закричал он мысленно.

В ответ в его сознании вспыхнула картина. Яркая, как от вспышки магния. Он увидел лицо Алексея. Но не такое, как сейчас. Искаженное ужасом. Его рот был открыт в беззвучном крике. А позади него высилась темная фигура с поднятым обсидиановым ножом. И Марк с ужасом понял, что эта фигура… это он сам.

Видение исчезло, оставив после себя леденящий душу ужас. Нет. Этого не может быть. Он не сделает этого. Он никогда…

Шепот настойчиво зазвучал снова, теперь в нем слышалась не просто просьба, а приказ.

…время близко… алтарь жаждет… выбери… принеси…

Марк с силой тряхнул головой. Нет. Он контролирует себя. Он человек. Ученый. Он не какой-то дикарь-жрец.

Он вышел из палатки. Ему нужен был воздух. Лагерь спал. Было тихо. Слишком тихо. Даже ветер стих. Он прошел мимо палатки Алексея. Изнутри доносился ровный звук его дыхания. Марк остановился, глядя на полог. Внутри него боролись два человека. Один – профессор Марк Семенов, который хотел защитить своего ученика. Другой… другой был голоден.

Он отвернулся и пошел к краю раскопа. Он смотрел вниз, в темноту, где прятался алтарь. И тогда он увидел это.

Свет. Слабый, малиновый, пульсирующий свет, исходящий из глубины. Он бился в одном ритме с гулом в его ушах. С его собственным сердцем. Алтарь звал его.

Марк не помнил, как он снова оказался внизу. Он стоял перед камнем. Малиновое свечение исходило из желобков для крови. Они будто были наполнены жидким светом, который тек по ним, как по венам. Руны пылали.

И он понял. Понял все. Алтарю была нужна не просто кровь. Ему была нужна вера. Энергия страха и боли. Тот выброс адреналина, что предшествует смерти. Он был батареей, подпитывающей того, кто спал под песками. И Марк, прикоснувшись к нему, стал частью этой цепи. Проводником. Его рука, отмеченная руной, была доказательством.

Он был больше не археологом. Он был жрецом. Первым жрецом возрождающегося культа.

Мысль должна была бы ужаснуть его. Но вместо этого он почувствовал странное, противоестественное спокойствие. Ярость утихла, сменившись холодной, безразличной уверенностью. Это была его судьба. Его предназначение. Борьба была бессмысленна.

Он медленно поднял голову и посмотрел на лагерь наверху. На палатку, где спал Алексей. Выбор. Ему был дан выбор.

Шепот в его голове стих. Теперь там была лишь полная, абсолютная тишина и одна-единственная, четкая мысль, принадлежавшая не ему, а тому, кто говорил через него.

Завтра.

Глава третья: Первая жертва

Рассвет пришел в пустыню не с умиротворяющим спокойствием, а с ощущением неотвратимости. Воздух, обычно кристально чистый, сегодня был густым и тяжелым, будто насыщенным невидимой пылью сожженных костей. Солнце, выплывшее из-за горизонта, не несло тепла – лишь холодный, ясный свет, безжалостно выявляющий каждую трещину на земле, каждую морщину на лице.

Марк Семенов стоял у входа в свою палатку. Он не спал всю ночь, но не чувствовал ни усталости, ни сомнений. Внутри него царила та самая, леденящая тишина, что опустилась на него ночью у алтаря. Это была не пустота, а наполненность. Как будто его собственное «я» – с его страхами, привязанностями, моралью – было вытеснено чем-то более древним, более простым и безжалостным. Он был инструментом. Проводником. И инструмент не сомневается в руке, что держит его.

Он посмотрел на свою левую руку. Руна «жертва» под кожей стала еще четче, темнее. Теперь она напоминала не синяк, а старый, вдавленный шрам, словно его выжгли каленым железом в младенчестве и он лишь сейчас проступил сквозь слои взрослой жизни. Она не болела. Она пульсировала. Слабый, ровный ритм, откликающийся на беззвучный зов алтаря.

Из палатки напротив вышел Алексей. Увидев Марка, он замедлил шаг. Его лицо было бледным, с темными кругами под глазами. Страх читался в каждом его движении, в каждом взгляде.

– Марк Семенович… – голос его дрогнул. – Вы… как вы?

Марк повернул к нему голову. Его собственный взгляд был плоским, лишенным глубины, словно глаза были не живыми органами, а нарисованными на портрете.

– Отлично, Алексей, – ответил он. Голос его звучал ровно, металлически, без единой эмоциональной ноты. – Сегодня мы не уезжаем. Работы предстоит еще много.

Алексей замер, его глаза расширились от изумления и ужаса.

– Но… вчера вы сказали… консервация, отъезд…

– Вчера я был не прав, – отрезал Марк. Он подошел к столу, где стоял термос с чаем, и налил себе кружку. Рука не дрожала. – Находка слишком значительна, чтобы ее бросать. Мы продолжим. Сергей! Мурат!

Его окрик прозвучал как удар хлыста. Рабочие, копошившиеся у своего снаряжения, вздрогнули и поспешили к нему. Их лица тоже были напряжены. Прошлой ночью они видели и слышали достаточно, чтобы понять – с профессором творится неладное.

– Сегодня мы углубим раскоп с западной стороны алтаря, – сказал Марк, не глядя на них. Его слова были четкими, повелительными. – Я уверен, там находится вход в подземное святилище. Алексей, ты займешься детализацией восточного фасада. Каждый символ, каждую царапину.

– Марк Семенович, – попытался возразить Алексей, голос его срывался. – Может, все-таки… Мне кажется, нам всем нужен отдых. Врач…

Марк медленно повернулся к нему. Его лицо не выражало ничего, но в воздухе между ними вдруг натянулась невидимая струна, готовая лопнуть от напряжения.

– Ты устал, Алексей? – спросил Марк, и в его тоне прозвучала опасная, шелковая угроза. – Может, тебе стоит вернуться в город? Отдохнуть?

В этих словах не было заботы. Был вызов. И приговор. Алексей почувствовал это всеми фибрами души. Он посмотрел на Сергея и Мурата, ища поддержки, но они опустили глаза. Они были простыми людьми, и инстинкт подсказывал им не перечить тому, в ком вдруг проснулась такая нечеловеческая сила.

– Нет, – прошептал Алексей, сдаваясь. – Я… я остаюсь.

– Прекрасно, – Марк развернулся и пошел к раскопу. – Тогда за работу.

Спуск в яму сегодня был похож на погружение в чрево какого-то гигантского каменного зверя. Воздух внизу был не просто холодным, а ледяным, и он пах не сыростью, а озоном, как после грозы, смешанным с тем самым сладковатым, металлическим душком. Электрический свет, который они включили, казался бледным и беспомощным, не в силах прогнать густые, почти физически осязаемые тени, клубившиеся у основания алтаря.

Марк сразу же подошел к черному камню. Он положил на него ладонь – уже без перчатки. Холодная, почти живая вибрация камня сразу же отозвалась в его руке, прошла вверх по руке и разлилась по всему телу, смывая последние остатки его собственной воли. Он закрыл глаза, и перед ним всплыли образы. Не яркие, как в первый раз, а смутные, как отголоски. Толпа. Барабаны. И чувство… предвкушения.

Он открыл глаза и увидел, что руны на алтаре снова светятся. Слабый, малиновый свет, видимый, казалось, только ему. Он тек по желобкам, пульсируя в такт его собственному сердцу.

«Скоро», – прошептал кто-то внутри него. И Марк понял, что это не его мысль.

Алексей, бледный как полотно, уселся на свой складной стул с блокнотом. Он пытался зарисовать узоры, но линии не слушались, выходили кривыми, рваными. Ему казалось, что руны на камне шевелятся, извиваются, как черви. Он чувствовал на себе тяжелый, пристальный взгляд. Взгляд Марка. Взгляд алтаря. Ему хотелось кричать. Бежать.

Сергей и Мурат молча принялись за работу на западной стороне. Лопаты с глухим стуком входили в плотную, утрамбованную землю. Звук был неприятным, влажным.

– Стой, – внезапно сказал Мурат. Его голос прозвучал глухо в гробовой тишине раскопа.

Сергей остановился. Мурат опустился на колени и начал разгребать землю руками. Из-под пласта глины показалось что-то белое. Кость. Но не человеческая. Длинная, изогнутая. Ребро крупного животного.

– Верблюд, – мрачно констатировал Сергей. – Или бык.

Мурат покачал головой, продолжая копать. Вскоре они откопали череп животного – массивный, с короткими, мощными рогами. И в центре его лба зияла та же самая, аккуратная, круглая дырка.