Железный город

Шерман Морозов

Железный город

На грани провала

Стук колёс периодически раздавался под скрипучей дрезиной, которая не спеша мчала по рельсам. Четверо худощавых юношей поочерёдно перетягивали рычаги машины, заставляя её двигаться дальше. Что удивительно: они в действительности походили друг на друга до той степени, что можно было с уверенностью ошибочно предположить, будто они братья-близнецы. Некоторые различия всё-таки присутствовали, как, например, одежда и её состояние, а также длина волос и сама причёска. Но как ни посмотри, а “исходник” одинаков у всех. Будто с копирки.

Стоит заметить окружение: стояла пещерная тьма, что царила всюду бесконечно. Однако свет городских улиц, фонарей и многих других незначительных источников света приглушил её величие. Здешние жители давно привыкли к этим условиям и научились воспроизводить сияние везде, где это было необходимо. Иногда необходимость достигала такой степени, что свет города распространялся повсюду и столь сильно, что разгонял темноту насовсем. Такие периоды могли бы называться днём, и они возникали в особые моменты жизни города: в уличные ярмарки, выступления знаменитостей и прочие мероприятия, на которые собиралось особо большое количество людей.

Но теперь вернёмся к юношам. Они уже проехали немалую часть своего пути и вскоре приедут к пункту назначения. Двое из них, одетые в рабочую форму, выглядели неопрятно, будто измазались в какой-то саже. Однако стоит отметить, что один казался более уставшим, чем другой. Он перетягивал рычаг усерднее всех, когда наступала его очередь.

– Может, мне повести? – спросил юноша, сидящий напротив него. Он уже был готов перехватить роль машиниста.

Рабочий выдохнул и перекинул рычаг на другую сторону; потёр рукой, одетой в перчатку, лоб.

– Где ты так устаёшь? – снова донеслось от него.

– В машинном отделении, – поморщился он. – Где же ещё можно так измазаться. Как припашут… Уже сороковой час пошёл, как я без должного перерыва вожусь с этим всем…

– Ну ты, надеюсь, уже домой едешь по этой дороге?

– Да куда там, – почесался он совершенно бестактно, будто животное. – На аккумуляторной что-то стряслось… то ли авария, то ли из Сопротивления кто-то митинги устраивает, вот и взорвал что-то важное там.

– Сопротивление… – задумался наиболее мечтательный юноша, отличающийся особой ленивостью от других. – Так странно. Уже сколько лет идёт эта вражда между ними – никаких результатов нет, кроме новых жертв, аварий…

– Идиоты они, – недовольно фыркнул грязный рабочий, – раз такими бессмысленными вещами занимаются. Одно не могу понять – как это они так скрываются, что ни ОВД, ни Центурий их до сих пор поймать не могут? Одно дело, если террористы какие – их то много на нашем веку было. Но разве заканчивалось это чем-то серьёзным? Вышли куда-то на площадь, какие-то свои условия объявили, может, начали копироваться или стрелять, но их тут же пресекали. А этих всё никак усмирить не могут.

– Их скрытность, – вмешался другой, занявший место машиниста у рабочего, – вопрос несложный. Простая подпольная работа в швейном отсеке с одеждой, – и можно спокойно менять свою личность, деятельность. Просто измени свой порядковый номер, если вдруг твой в розыске, или что-то ещё. Это, конечно, всё строго регулируется и за этим постоянно наблюдают, но никто не отменял того факта, что даже там, где сидит начальство, может кто-то работать на Сопротивление, – он всё продолжал говорить, попутно работая с рычагом. – Я вот к чему клоню… При таких условиях они с лёгкостью могут находиться где угодно, разыскивая информацию со всех уголков города. Вот вы все, например, – тут он пальцем махнул в сторону троих пассажиров, – можете быть на самом деле скрытыми агентами Сопротивления.

– Страшно… – протянул мечтатель с номером 505 на серой рубашке, в замызганном краской халате. – Я уже и не знаю, чего ждать от них тогда, если они могут убить и своих, если их “миссия” этого потребует.

Чтобы хоть как-то различать друг друга, издавна был введён строгий закон о нумерации одежды всех людей в этом городе. Неповиновение, отстранение от указанных норм жестоко наказывалось. Такой номер был абсолютно у всех жителей этого города и в том числе у тех, кто сейчас едет на дрезине.

– Своих? – удивился грязный рабочий, чуть не уснув до этого момента. – Каких это – своих?

– Ну, – замешкался тот, подбирая слова, – они ведь тоже, как и мы, могут копировать себя. Этот фактор у нас у всех есть, делает нас более… ближе друг к другу…. роднее, что-ли…

– А… ты в этом смысле, – хмыкнул он, потёр рукой нос и удобно присел, будто собрался дремать. – Я уже и позабыл о том, что мы можем так делать. Да и какой от этого прок, если копировать себя – это незаконно? Этим могут заниматься только, если не ошибаюсь, на реакторе и в пищевом производстве… Ну, то есть, не от балды точно. В чётко указанных целях.

– Но ты никогда не задумывался, – номер 505 присел совсем осторожно, будто понимая, что может быть грубо осуждён за свои мысли, – что мы используем свой потенциал как-то… Слишком примитивно? А кто-то его вообще не использует… Может, у этого всего есть более высокая цель?

Все вдруг замолчали на некоторое время. Стук колёс и скрип рычагов на дрезине всё так же продолжал звучать с постоянством. Тем временем машина стала приближаться к, по всей видимости, депо: всюду протягивались другие железнодорожные пути, параллельно идущие по отношению к дороге, на которой ехали парни.

– Звучишь так, будто ты один из агентов Сопротивления, – задумчиво произнёс рядом сидящий к номеру 505, с презрением глядя на него. – Откуда ты? И куда ты направляешься?

Грязный рабочий уже дремал и запрокинул голову назад, небрежно раззявив рот. А вот другой парень, третий, пристально следил за 505. Тот в свою очередь разочарованно, а может даже и расстроенно произнёс:

– Так и знал, что вы этим отреагируете. Я, между прочим, еду на изображение агитационных и инструктивно-методических плакатов для наших органов внутренних дел. Может, что-то и для главного управления нужно будет рисовать.

– А откуда едешь? – чуть сбавив напор напряжения спросил парень.

– С конференции в Министерстве защиты, было всеобщее собрание в зале заседаний.

– Плакаты политической тематики, Министерство защиты… Ты идеолог?

– Надеюсь, что это лучше, чем секретный агент? – здесь 505 опомнился, полез в карман своего халата, после чего достал удостоверение личности и показал его парню.

– Агитатор ОВД, член совета ХПЖГ (Художественные Произведения Железного Города), – процитировав информацию с удостоверения, юноша потерял всякий интерес к 505 и продолжил тягать рычаг дальше. – Ну вот, так бы сразу. Не исключено, конечно, что удостоверение можно было подделать, ну или тебя заменить. Я уже давно перестал верить людям, у которых белая радужка глаз.

– Но ведь у всех нас она белая, у тебя тоже…

– Всё верно. Тот кто может копировать себя – не может вызвать доверие. Даже я, например. Представь: на самом деле я подставной человек, который профессионально заговаривает тебе зубы, а сам у себя держу взрывающее устройство. Вот какой шанс, что я на самом деле не являюсь таким человеком?

505 замолчал, и все остальные с ним тоже. Дальше ехали в тишине, подъезжая к стрелочному переводу, развилка которого должна направить парней в нужный пункт назначения. С приближением стал усиливаться незаметно появившийся гул моторов и прочей производственной возни, характерной депо. Рядом с рычагом у рельс, отвечающим за смену путей, стоял некто. Он был в плаще, похожим на хим. защиту, да и выглядел так, будто только что выбежал из пекла. С одышкой он поднял руку, призывая остановиться:

– Мост сейчас обрушен, к жилым районам вы через них не попадёте!

Шум был столь громким, что пришлось перекрикивать его.

– Что там стряслось? – взволновался 505 взявшись за перила дрезины.

– Думаем, диверсия. Ну или из-за давления лопнули детали, или ещё что. Там теперь весь район закрыли до выяснения.

– Как закрыли? Весь? Как же я в типографию попаду?

– Пока нет распоряжений на этот счёт, но зона там закрытая полностью. Работают ассасины Центурия.

Вдруг 505 вздрогнул и затих:

– Ассасинов вызвали? Там всё настолько серьёзно?

– Мы не знаем.

Вдруг вторгся парень на рычаге:

– Может, тогда западный откроешь нам? Не сидеть же здесь пожизненно теперь.

– Хорошо.

Парень в плаще потянул рычаг и стрелка рельс переметнулась влево, после чего юноши вновь схватились за рычаги.

– Эй, художничек! – произнёс парень, – твоя очередь.

Без возражений 505 кивнул головой и поменялся местами с рядом сидящим, так как одно место было заблокировано спящим работягой. Только спустя некоторое время 505 заметил, что номер у парня, сидящего рядом с ним – “60”. Он счёл нужным запомнить этот номер, так как, возможно, дальнюю дорогу предстоит пройти с этим новым попутчиком совместно. Почему бы и не познакомиться в таком случае.

– Любопытная цифра, – взглянул 60 на номер художника, – повезло.

– Красивая, думаешь?

– Да. Во всяком случае красивее, чем у меня, к примеру, или у него, – тот махнул головой на рабочего, так же продолжающего качать рычаг. – “93”.

– Редко когда удаётся увидеть двузначные номера, в основном я вижу тысячные, будто совсем лишённые смысла.

– Это уж точно.

Миновали депо. Дрезина всё так же не спеша скрипела по рельсам уже вокруг городских бульваров с изредка выставленными фонарными столбами. Всюду выступала серость, город казался совсем лишённым какого-либо цвета. Иногда, забывая про существование яркой одежды или светлых картин, каждый житель этого города мог незаметно для себя прийти к тому, что никаких оттенков, помимо серого, не существует. Это, в свою очередь, приводило к некоторой скудости воображения у жителей, ведь их представления о мире окрашивались в тот же цвет. Никто особо не говорил про нагнетающую атмосферу, всюду живущую здесь, ведь таким мир выглядел всегда. Без малейших перемен когда-либо. В глазах каждого человека даже закрепился идеал, наполненный консервативностью и образом однообразия, который удовлетворял его потребности в представлениях о лучшем мире.

Вдали, сразу после поворота, стал виднеться спуск в тоннель. Железнодорожные пути много где расположились в этом городе: они нашли себе место около жилых домов, производственных фабрик, министерств, границ районов; таким же образом их доставало и на нижних уровнях, внизу, под железным полом. Собой они объединяли весь город, позволяя разными способами добраться к пункту назначения. Как и сейчас, к примеру: группа юношей, для того, чтобы миновать заблокированный район, использует один из нужных тоннелей.

– Когда станем подъезжать к Компрессорному залу, – всматриваясь в тоннель, в который они вот-вот заедут, сказал 505, – я выйду. Мне нужно забрать кое-какие документы в типографии.

– Забыл? – нахмурив брови, занервничал 60. – Тебе же сказали! Закрытая территория! Да и как ты, объясни мне, собираешься попасть туда через Компрессорный зал?

Художник закатил глаза, очень раздражённо вздохнул и обернулся к собеседнику:

–Я не могу не взять эти документы, они сейчас чрезвычайно важны для Министерства. Как я вернусь отсюда с пустыми руками? Совсем без всего. Да и, к тому же, сколько подобных случаев уже происходило. Не сосчитать. Ассасины наверняка уже разобрались в том, что это авария, и что сейчас стоит как можно скорее открыть район и возобновить работу всех сфер там. В который раз такая ситуация повторяется!

Дрезина сгинула в тоннельной темноте, и лишь увесистый старый фонарь, сидящий около стульев, озарял близкое пространство светом. Городской шум давно остался позади, а на его место пришла мёртвая тишина, в которой стук колёс и скрип дрезины звучали особенно громко.

– А если окажется, что ты не прав? Знаешь ведь, что сейчас ассасины Центурия будут уничтожать любого человека с белой радужкой глаз в этом районе. Они станут слушать тебя.

– Знаю, – вздохнул художник, – я постараюсь не попасться им на глаза. Ну, а если ничего не выйдет…

Номер 505 утомлённо повесил свой взгляд вниз и продолжил:

– Вы подождите меня минут так десять-пятнадцать. Если я не приду, то поезжайте.

Рабочий под номером 93 вставил своё:

– Ради бумажек каких-то умереть готов? Сумасшедший.

Последнее слово он произнёс особенно чётко, грубо, выговаривая каждую букву и завершая сказанный факт твёрдой точкой.

Никак на это не отреагировав, художник с номером 60 продолжали вести машину до определённого момента.

Уже приближались. Тоннель начал расширяться, удивительным образом преобразовываться: вокруг загорелись ярко-белые лампы; всюду выступили громадные вентиляторы, скрывающие за собой целые шахты; по стенам, подобно венам, расползлись сотни труб. Перед прибывшими во всей красе раскрылась станция Компрессорная. Над ней, уже на уровне города, находился Компрессорный зал.

Все жители были обязаны этому месту, так как оно являлось в некотором роде “лёгкими” города: огромные насосы, в которых проводился электролиз воды, формировали воздух для дыхания; а головокружительно длинные вентиляционные шахты позволяли циркулировать ему по всему городу, наполняя весь железный купол жизнью.

Дрезина остановилась, и из неё вышел художник, переступая через порог на платформу станции. Номер 60 внимательно следил за его уходом, огорчаясь от мысли, что не сможет переубедить его не делать задуманного.

– Ты хоть знаешь, что делаешь? – спросил он, будто напоследок. – Разве есть отсюда путь в типографию?

Номер 505 мирно улыбнулся, обернулся к парню:

–Из Компрессорной станции можно добраться куда угодно по этой системе вентиляций, – он поднял руку вверх и пальцем провёл по всем этим многочисленным вентилям, что находились на потолке.

– И ты знаешь, в какой именно нужно идти? Как простой агитатор может знать всё построение вентиляций в городе?

Номер 505 мимолётно замешкался и совсем незаметно вздрогнул, стараясь скрыть волнение:

–Я ведь всё знаю о своей типографии, о Министерстве… Мне доверена не совсем доступная информация, если уж на то пошло, – художник вновь продолжил идти к одному из больших вращающихся вентилей на стене. – И я не могу не оправдать ожиданий начальства. Если мне приказано явиться в точный срок и с чётко указанной информацией, то это должно быть сделано беспрекословно. И вовремя.

Художник приблизился к, по всей видимости, панели управления. Что-то изменив в механизме, он заставил вентиль замедлить своё вращение вплоть до остановки, после чего аккуратно проник внутрь шахты, оставив позади себя целую станцию. Вентиль через пару секунд возобновил своё вращение и вернулся к прежним оборотам.

Номера 505 уже не было видно.

Вентиляционные катакомбы, как мог подозревать номер 60, в действительности не являются доступными для большинства жителей Железного города. А особенно верно то, что, скорее всего, простому агитатору не доступен план всех шахт из Компрессорной. В противном случае, вряд ли он бы смог её использовать столь профессионально, чтобы с точностью сразу определить, куда нужно идти.

Тем временем художник на ощупь пробирался по узкой шахте, преодолевая направленное на него движение воздуха, возрастающее по силе с каждой секундой. Пребывание здесь в долгосрочной перспективе совершенно невозможно: вентиляционные системы работают под давлением, создавая совсем неслабый ветер в пространстве. Номер 505 уже прополз довольно глубоко, но даже здесь он отчётливо слышал безумно громкие обороты лопастей вентилятора, который уже давно разогнался до своей обычной мощности. Непринуждённо дышать в такой обстановке было непосильной задачей, когда лицо обдавал постоянный поток ветра. Звуковое сопровождение становилось всё неприятнее: работающая система стала больше походить на гул взлетающего самолёта. Перебирая руками и ногами, напрягаясь всем телом, художник всё-таки продолжал с трудом передвигаться дальше. Постоянно царапаясь и цепляясь за какие-то острые выступы шахты, он не сбавлял темп. Стоит заметить, что если бы номер 505 не был столь худым, то ему пришлось бы протискиваться с ещё большим трудом, а в противном случае и вовсе отказаться ползти по вентиляции.

Прошли мучительные, монотонные пять минут. Наконец в конце шахты стала виднеться вентиляционная решётка, ведущая в некую комнату со светом. Приблизившись к ней совсем близко, художник достал из своего уже насмерть потрёпанного халата заранее заготовленную отвёртку. Нащупав винты по углам решётки, он аккуратными движениями открутил все четыре. Номер 505 пальцами ухватился за прутья, и бесшумно, чтобы не привлекать внимания, спрятал решётку внутри шахты.

Следующим мгновением художник уже находился в помещении. Скромные капли крови стекали по исцарапанному вентиляцией телу, скатываясь в самый низ и загрязняя блестящий металлический пол. Он попал в коридор: здесь было много развилок и дверей, а на потолке сияли белые лампы. Выглядело полностью стерильно и, что ожидаемо, абсолютно безлюдно. Нет ни единого звука.

Однако нарушить эту тишину художнику всё-таки пришлось. Он достал из халата рацию, раскрыл антенну, настроился на определённую частоту, после чего прижал устройство к губам. Тихо произнёс:

– Агент Сопротивления Брауни на связи, как слышно? Приём.

Из рации донеслось шипение, помехи. Начав щелчком, на другом конце ответили:

– Слышно отлично, – закряхтел строгий голос. – Доложите обстановку. Приём.

– На данный момент проник в здание ХПЖГ, направляюсь в архив за приказами изображений. На станции в метро Компрессорная меня ожидают три человека в дрезине, – докладывал Брауни, попутно проходя коридоры в поисках нужной двери, – думают, что я, как агитатор типографии, ушёл за своими документами через вентиляцию и скоро вернусь. Приём.

– Отлично. Я направил агентов за вербовкой тех троих на станцию. Так же для сопровождения на базу выделю тебе Мадлена. Следующий сеанс связи начнёшь, когда выполнишь задание. Конец связи.

Скрипнув, рация замолчала. Спрятав её обратно в карман халата, Брауни уже подходил к нужной двери тёмного цвета с железной табличкой, где строгим шрифтом было написано: “АРХИВ”. Убедившись с планом здания, что тоже находился в халате, агент достал из кармана штанов связку ключей и, найдя нужный, стал открывать дверь. Заскрипели, щёлкнув, механизмы в засове. Медленно распахнулась тяжёлая дверь, открывая вход в пока что тёмное помещение. Агент нажал на выключатель.

Следующей секундой перед ним засияло огромное помещение с высокими потолками, но слишком тесное, чтобы назвать его просторным. Почти каждые лишние полметра были заставлены стеллажами до потолка, наполненные документами, книгами и бумагами. Казалось, что здесь зафиксирована вся история Железного города в хронологическом порядке, однако такое утверждение ошибочно: в этом сером мире нечто красочное и великолепное, чем могут являться только картины, ценилось и воспроизводилось превыше многих остальных сфер жизни. Поэтому здешние жители издавна сформировали целый архив, в котором подробно расписывали творческие показы, воодушевляющие выставки, интригующие аукционы, копии картин и многое другое. Каждый человек здесь цеплялся за возможность прочувствовать самый насыщенный вкус жизни, попасть в другую вселенную, рассматривая прекрасные изображения. Эмоции, нигде больше не доступные, появляющиеся, например, при взгляде на фантастический береговой залив, усыпанный солнечными лучами, были дороже всего.

Проходя мимо стеллажей, Брауни вглядывался в каждый и, спутав с нужными документами, хватал некоторые папки. Убедившись в своей ошибке, он бережно засовывал их обратно на полки и возобновлял поиски дальше. Провозился так он, в хранилище, уже немалое время. Шёл второй десяток минут. Однако Агента ничто не волновало: троих ожидающих уже давно, стоит предположить, завербовали, и только Мадлен, отправленный с центра управления, надеялся на возвращение агента. Единственное, что по-настоящему может ему угрожать – это ассасины Центурия, которые могут патрулировать на территории данного района.

А теперь, кажется, Брауни нашёл то, что искал: сорок пятый стеллаж, четвёртая полка, именуемая как “агитационные плакаты”. Здесь находились запросы изображений от правительства, оспаривание которых никогда не допускалось. Фактически это были приказы для идеологических художников. Всегда сохранялся политический формат, лозунги, призывы к действию. Из своего халата агент достал папку, в которой указывались те же запросы от того же отправителя что и в этих же папках на полке, но с немного иным составляющим. Пальцем он провёл по хронологии папок и выбрал актуальный год, после чего взял стоящий там документ и заменил своим.

Готово. Осталось только вернуться.

Обернувшись назад, Брауни наконец заметил, что всё это время оставлял за собой неуклюжий кровавый след. Сам по себе он был едва заметным, однако на отполированном полу с лёгкостью бросался в глаза. Дыхание агента тут же участилось, и он принялся всюду оборачиваться, глазами выискивая, чем это таким можно оттереть кровь. Решил вырвать страницы из украденной папки. Казалось, что на это уходило больше времени, чем на самом деле. Гнетущая тишина постоянно нарушалась шелестом бумаг и скрипом пола. Неизбежные мысли о появлении ассасина подбирались всё ближе, но выбора не было – если заподозрят что-то неладное в типографии, то непременно проверят все документы на подлинность, в том числе и архив. Прошли минуты, а Брауни остановился лишь на половине своей кровавой дорожки.

Раздался шелест рации, открылась прежняя частота:

– Агент Брауни, как слышно? Приём.

Он тут же, не вставая с колен, взял из кармана рацию:

– Слышно хорошо, приём.

– Что у тебя происходит? Ты задерживаешься уже на три минуты. Приём.

– Я, – агент невольно запнулся, одновременно вытирая кровавую дорожку, – я выполнил задание, однако…

Вдруг над головой, этажом выше, послышались чьи-то шаги. Металлические. Будто кто-то в железной броне ходил по этому же полу. Агент застыл, а его широко распахнутые глаза были прикованы к потолку. Шаги продолжались, отдаляясь куда-то дальше, а Брауни, боясь лишний раз вздохнуть, следил за ними.

Рация вновь заскрипела:

– Брауни, связь обрывается, мы тебя не слышим. Приём.

Шаги остановились. С быстрым темпом направились обратно, к выходу на лестничную площадку. Заметил.

– Меня обнаружили, – поспешно, но пытаясь сохранять самообладание, начал агент, – передайте Мадлену, чтобы он пробрался в типографию как можно скорее. Я не могу покинуть это место, пока не уберу улики! Конец связи!

Спрятав рацию в халат, он поднялся и спиной начал идти в противоположную сторону от лестничной площадки. Предвкушая неизбежную встречу с опасностью, агент не сводил глаз с выхода из лестницы. А шаги всё приближались, спускались по пролёту, с металлическим звоном внушая ужас.

Наконец вышел в коридор, моментально обернулся на агента. Это был тот же человек, что и Брауни, та же внешность – но в нём было столько холодной ненависти, сколько не могло вместить в себя ни одно живое существо в этом городе. С головы до пят ассасин был одет в некий бесконечно чёрный металлический костюм. Была видна лишь голова, хоть и прикрывалась маской, закрывающей нос и рот. Самое ужасающее, что ещё можно было заметить в этот переломный момент – это глаза. Они переполнялись дикостью, но в тот же момент сохраняли хладнокровие, формируя охотничью форму. Радужка глаз была чёрной, всепоглощающей, мёртвой. Будто бы зрачки расширились до аномальных масштабов и теперь пристально следят за целью, которую необходимо уничтожить. При себе он не имел оружия, но оно ему без надобности – разорвать жертву не представлялось сложным и голыми руками.

Метнув взгляд к кровавому следу около вскрытой вентиляции, он без церемоний тут же бросился на Брауни. С бешенной скоростью он схватил того за горло, сжав до хруста, а второй рукой зафиксировал положение головы, после чего вовсе свернул её. Заскрипели, порвались мышцы, дрожь прошлась по телу и слегка затрясла ноги в последний раз. Убил.

Но тут же со спины ассасина раздался удар локтём по голове, что заставило его пошатнуться и отбросить мёртвое тело. Охотник как можно быстрее развернулся и нанёс удар в предположительное местонахождение нападающего, однако тот уже отпрянул. Брауни. А точнее – его копия. Но, стоит отметить, совсем без одежды. Перед охотником стоял совершенно новый образ старой личности, не имеющий никаких половых признаков, что свойственно всем жителям Железного города.

На лице ассасина проскользнул едва заметный испуг, или, скорее удивление, но он тут же сменился гневом. Нападающий вновь бросился на свою цель, однако та уже миновала ударов, увернувшись в сторону. Более того – агент ещё успел ударить ассасина по лицу, но сразу же пожалел, ведь удар пришёлся больше по металлической маске.