Новогодний дозор, или В каждой избушке свои погремушки «сказочная история для детей и взрослых»

Наталья Лопаточкина

Новогодний дозор, или В каждой избушке свои погремушки "сказочная история для детей и взрослых"

Пролог

Эта история произошла в старом деревенском доме, в одной небольшой деревушке по крыши заметённой зимними снегами. Там за печкой коротала дни обыкновенная серая мышь.

Хотя…

Не будем никого обманывать.

Это, конечно же, была НЕ обыкновенная, хоть и действительно серая мышь.

А волшебные и разительные перемены произошли с ней – догадайтесь когда? Правильно – в Новогоднюю ночь. Ведь в Новый год чудеса и должны случаться. Все самые чудесные чудеса.

Так вот. В полночь её разбудил бой часов, громоподобно раздавшийся из телевизора. Позже мышка узнала, что это называется «куранты» и бьют они не просто так, а со смыслом. Люди так отмеряют ещё один прошедший год и почему-то страшно этому радуются. Об этой странной особенности людей ей рассказал новый друг, домовой Фомич.

Как потом выяснилось, странных особенностей у людей огромное множество, просто энциклопедию в пору составлять и назвать её: «Вопреки здравому смыслу» или «Собрание человеческих придурей».

Впрочем, всё по порядку!

Глава 1

Новогодняя ночь

Итак. В полночь мышь разбудил бой курантов.

Это было неожиданно, потому как последние несколько недель в старом доме стояла гробовая тишина. Хозяйка дома, бабушка Алевтина Степанов «отошла в мир иной», как выражаются люди. После этого грустного события в доме стало тихо, пусто и пронзительно холодно.

Алевтина Степановна проживала в доме не одна. При ней коротал свои дни толстый, рыжий котяра, которого бабушка величала изысканным именем Васисуалий. За тёплой, при бабушке, печкой, в уютном гнёздышке из тряпочек и бумажек, жила, то есть и сейчас живёт, та самая серая мышь. Кроме неё и кота Васисуалия, в доме обитал ещё один квартирант. Хотя сам он был убеждён, что это он настоящий хозяин и вёл себя соответственно.

Короче. В доме жил домовой. Вы не ослышались – самый настоящийдомовой. В валенках, истрепанном пиджачишке, со свалявшимися волосами, жиденькой бороденкой и в старомодной кепочке набекрень. В целом, своим видом он сильно напоминал колхозного тракториста, провалявшегося на пыльных антресолях лет эдак пятьдесят, а то и поболе. Звали домового просто Фомич.

Ну вот, для первого знакомства, пожалуй, достаточно. А теперь вернёмся к началу.

После ухода Алевтины Степановны, Васисуалий исчез, домовой Фомич затихарился где-то, а мышь от голода и холода впала в полуобморочную спячку.

Скорее всего она так и замерзла бы совсем, но, очнувшись от боя часов, вдруг учуяла запах еды. Кроме того, она почувствовала, что от давно нетопленной печи, тянет живительным теплом. Кое-как выбравшись из своего укрытия и, еле перебирая ослабевшими лапами, мышь поплелась на запах. Голова кружилась с голодухи, перед глазами плыли разноцветные круги. Помутневшее сознание рисовало груды разных яств: подсохшие кусочки сыра, заветренные огрызки колбасы, крошки от сладкого печенья и прочие умопомрачительные вещи. Она шла как зомби, ничего не видя вокруг, и как только её нос воткнулся во что-то твердое, ослабевший мозг дал команду «Грызи!». Мышь его не ослушалась и впилась зубами в первое, что подвернулось. Вкуса она не чувствовала, но это её не останавливало, она грызла и грызла.

И вдруг…

Мышиный мозг взорвался!

Яркая вспышка затмила все мысли и ощущения. И мир погас. Совсем.

Встретиться с бывшей хозяйкой Алевтиной Степановной она не успела, хотя, как потом выяснилось, имела на это все шансы.

Очнулась бедная мышь под кроватью. Это потом она узнала, что под кроватью. А в первый момент подумала, что ослепла. Потом пригляделась, ан нет, кое-что все-таки видит. И видит нечто удивительное.

Валяется она на спине, задрав лапки кверху, а над ней нависает и делает искусственное дыхание – кто бы вы думали? Наш побитый молью бородач, то есть домовой. И не только дыхание, но и ещё массаж сердца норовит провести.

От такой неожиданности мышь вдохнула поглубже и заверещала что было мочи: «Помогите! Хулиганы зрения лишают!». Резво подскочила и унеслась за печку. Откуда только такая прыть взялась в только что бездыханном тельце? Это потом уже домовой по-научному всё объяснил– так, мол, и так– жизнь спасал.

Так вот. Сидит она, значит, у себя за печкой– думу думает. Что же всё-таки это было: божественное озарение или просто голодный обморок, ведь съесть то, что ей подвернулось на зуб, она, так и не успела? А главное – кто кричал «помогите»? Неужели она сама? Разве мыши говорят? И что означают эти подозрительные манипуляции со стороны домового?

Эти неразрешимые вопросы терзали мышиный мозг так, что усидеть на месте не было никакой возможности. Осторожно высунув нос из-за печки и обнаружив Фомича на том же месте под кроватью, она мелкой рысью отправилась туда же.

Скинув валенки, Фомич невозмутимо чесал свою голую пятку и внимательно следил за тем, что происходило в центре комнаты. Мышь уселась рядом и уставилась в ту же сторону.

А посмотреть было на что.

По комнате абсолютно по-хозяйски шастала какая-то совершенно незнакомая девица. В углу комнаты стояла наряженная ёлка, а на, накрытом парадной бабушкиной скатертью, столе, стояла бутылка шампанского и тарелки со снедью. Запах, который эта самая снедь источала, опять чуть не ввел бедную мышь в транс. Но в эту же секунду рядом раздалось: «Кх-кх», и мышь благополучно вернулась в реальность.

− Не изволите ли объясните, что происходит, – светским тоном пропищала она.

У Фомича брови поползли вверх и чуть было совсем не покинули лицо. Он открыл рот и стал медленно заваливаться набок.

– Вот уж не ожидала, что сумею произвести столь сногсшибательное впечатление. Вы, Фомич, не первый год под этой кроватью пыль своими штанами собираете. Так что же вас так поразило?

Мышь, конечно, лукавила.

До сего дня они с Фомичем соседствовали вполне мирно, но их пути-дорожки никогда не пересекались. Общался домовой только с котом Васисуалием, а мышь в упор не замечал. Да она и не настаивала. Пособирет крошки под столом, пометёт по сусекам хвостиком и к себе за печку. Никакой потребности заводить беседы с домовым, а тем более с отвратительным котярой, она отродясь не испытывала.Через пару минут Фомич потихоньку начал приходить в себя. Перестал заваливаться, вернул глаза в орбиты, глубоко вдохнул и выпалил:

– Вот так клюква! Ты кто?

– Ну и ну! Фомич! С Вашим-то опытом и такие странные вопросы. Вы что, меня не узнали? Я – мышь. Ваша, так сказать, соседка. За печкой проживаю.

Фомич часто заморгал:

– А почему ты разговариваешь? Сколько живу, а первый раз такое вижу, вернее слышу.

– Ну так с почином.

– С-с-спасибо.

– Не за что. А заикаться Вы давно ли начали?

– П-п-последствия к-культурного шока. – Фомич вытер заскорузлой ладонью выступивший на лбу пот.

– Это Вы бросьте, дорогой сосед. Культурный шок ещё впереди.

Фомич опять начал хватать ртом воздух и заметно бледнеть.

– А скажите-ка мне вот что. Что со мной произошло? Вы ведь, надеюсь, видели, что здесь было несколько минут назад? Кто эта девица в комнате? И вообще, обрисуйте обстановку, а то я, видно, долговато у себя за печкой спала.

Бедный домовой изо всех сил старался прийти в себя: глубоко дышал, хлопал глазами и даже несколько раз дернул себя за ухо. Мышь терпеливо ждала. Очухается же он когда-нибудь! Наконец, дыхание его стало ровнее, подобие румянца вернулось на лицо, взгляд стал осмысленным. И она рискнула сделать второй заход.

– Повторить вопросы или…?

– Я-я-я…

– Так, Фомич, не начинай! – от злости мышь даже перешла на «ты», забыв про хорошие манеры. (И откуда у неё хорошие манеры?). – Тебе уже, я вижу, получше. Излагай!

– Что излагать?

– Фомич! Не разочаровывай! Расскажи по порядку, что тут произошло и чему я обязана столь разительным переменам в своей натуре? Это меня интересует больше всего, об остальном можно потолковать потом.

– Ну-у… ты-ы…

– Фомич! – прикрикнула я, – отомри!!!

Это, наконец, подействовало, видно Фомич был поклонником детской игры «море волнуется раз». Он набрал в грудь побольше воздуха и выпалил:

– Тебя током шибануло!

Вот так новость.

– Как? – теперь растерялась мышь.

– Как-как, обыкновенно. Ты из-за печки выбралась и прямым ходом к ёлке ломанулась. Уперлась в провода гирлянды и давай их хомячить. А провода под напряжением, гирлянда-то включена была. Тебя и шибануло.

– А как же я выжила?

– Это мне не ведомо. Могу предположить… хотя нет, по-любому должна была окочуриться. Новогоднее чудо, по всему выходит.

Мышь призадумалась. Всё это неспроста.

– Эврика! Фомич я знаю! Это не Новогоднее чудо! Это я – чудо, я – феномен, я – уникум, возможно даже гений.

– Ну это ты, пожалуй, загнула. Скажешь тоже, гений!

– А как же не гений? Вот скажи, много ты видел мышей, которые…? – и тут она призадумалась. А что «которые»? Что, собственно, она о себе теперешней знает? – Ладно, обсудим это потом. А сейчас скажи-ка мне, друг любезный, кто эта девица, из-за которой я чуть не погибла?

– Чуть не погибла ты из-за собственной глупости. А девица – новая хозяйка нашего дома.

– Как это? Что за новая хозяйка? Нашу Алевтину Степановну тоже током шибануло и она в девицу превратилась?

– Очумела что ли? Какая Алевтина Степановна? Её зовут Аля и она только вчера появилась.

– Аля? А это, по-твоему, не Алевтина? А как она появилась ты сам то видел?

– Нет, не видел. Я на печке спал. Проснулся, а она уже здесь. Печка тёплая и ёлка горит.

– То-то. Проспал всё. А ещё домовой. – я сокрушенно покачала умной, с некоторых пор головой. – Что делается? Кому люди стали дома доверять? Полная безответственность.

Фомич мышиной тирадой впечатлился, и они оба уставились на девицу Алю.

Она всё ещё возилась у ёлки с гирляндой, пытаясь её починить. Перегрызенные провода чиниться не желали, и ёлка не горела, что новую хозяйку чрезвычайно расстраивало. Она ещё немного подергала неподдающеёся починке украшение, горько вздохнула и, наконец, решила оставить это бесперспективное занятие.

По старенькому телевизору какие-то люди распевали песни, шутили, чокались и шумно поздравляли друг друга с Новым годом. Аля покрутила в руках купленную в райцентровском магазине бутылку шампанского, потом отставила её в сторону и вдруг горько заплакала.

– Вот, смотри, что ты натворила. У девушки теперь вместо праздника сплошное расстройство. Без красивой ёлки что за Новый год?

– Я натворила? – мышиному возмущению не было предела. – Да я из-за этого праздника чуть лапы не склеила! А у неё видите ли расстройство!

Они опять уставились на плачущую Алю. Она всхлипывала так горестно и выглядела такой несчастной, что мышиное сердце захлестнула жалость.

– Нет Фомич, что-то тут не так, из-за неработающей гирлянды так не рыдают.

– Тебе, конечно, видней. Ты ведь у насновоиспеченный гений, то есть новошибанутый.

– Не язви, а лучше подумай, своей многоопытной головой, из-за чего молодая девушка так убивается. Не ровен час у неё несчастье какое случилось.

Домовой задумчиво поскреб плешивую макушку.

– Наверняка случилось. Сама подумай, новогодняя ночь, а она здесь совсем одна. Никто с ней не приехал, никто в гости не пришёл. А девушка, по всему видно, городская. И чего это её в наш старый домишко занесло?

– А с чего ты взял, что городская?

– Ну как же? Посмотри, что у неё на столе?

– Что?

– Что-что? Конфеты, печенье да какие-то консервы.

– А что, деревенские этого не едят?

– Едят, конечно. Только первым делом, наши деревенские на стол поставят картошечку варёную, сало, огурчики солёные и прочие домашние разносолы. А уж потом, под чаёк, печенье с конфетами.

– Наверно она картошку с огурцами уже съела.

– Не, ничего она не съела. Я за ней давно наблюдаю. Это всё, что она из сумки достала. А ещё у неё при себе была эта самая ёлка.

Я как следует изучила витающие по комнате ароматы. Домашними вкусностями и вправду не пахло.

– Послушай, Фомич, а как ты думаешь, кто она вообще такая и почему ей вздумалось рыдать именно в нашем доме?

Домовой не стал торопиться с ответом. У него вдруг сделался отрешённый взгляд, он стал копаться в карманах будто что-то потерял. Потом сорвался и уполз в дальний под кроватью угол. Мышь ждала его на месте – пусть старичок поползает, коли пришла охота. Через пару минут он вернулся, ещё болеё пыльный и с куском паутины на ухе. В руках у него был какой-то бумажный прямоугольник.

– Вот. Смотри. – он положил прямоугольник перед мышью.

Это была очень старая фотография, пожелтевшая и мятая. На ней было двое: парень в солдатской форме и молодая девушка в светлом платье, через плечо у неё лежала толстая коса. Девушка показалась мышке смутно знакомой. Но от куда она могла её знать?

– Кто это такие?

– Посмотри за стол. – Я посмотрела на плачущую девицу. – А теперь ещё раз на фото.

Мышь присмотрелась внимательнеё и вдруг заорала:

– Это же она! Наша Алевтина Степановна! Я же говорила, что нашу Алевтину Степановну тоже током шибануло и она в девицу превратилась!

– Да-а… Ты точно гений. Только гений бестолковости.

– Попрошу меня не оскорблять. Я только, что после электротравмы, у меня, в некотором роде, шок, – она обиженно надулась как мышь на…, просто как мышь.

– Извиняйте, соседушка, – домовой даже слегка смутился.

– Посмотри внимательней, фотография старая, а наша сегодняшняя девица молодая. Что это значит?

Я опять уставилась на фото.

– Что её шиба…

– Нет! Её не шибануло! – похоже, Фомич начал терять терпение. – Разуй глаза, это разные девушки.

– Как это разные? Тут Аля, и тут Аля. Одно лицо.

– Лицо то одно, это верно, да только оно на разных людях.

– И что это значит? Колдовство?

– Это значит, что на фотографии наша Алевтина Степановна, а за столом сидит её родная внучка Аля. Тоже Алевтина, кстати сказать, только по батюшке она Сергеевна.

– Откуда такие подробности? – недоверчиво покосилась мышь на домового.

– Она уже бывала здесь. Только было это давно, много лет назад. Але тогда лет семь или восемь было, совсем ребёнок. А сейчас вон какая красавица стала. Вот я сразу её и не признал.

– А что же, она на похороны к нашей бабушке не приезжала?

– Нет, не приезжала. Приезжали только её родители. Кстати, это её папа сын Алевтины Степановны. До этого его тоже много лет здесь не видали.

– А сейчас, получается заявилась наследство осваивать, на наши головы?

– Не знаю, зачем она приехала, но думаю, что это к лучшему. Не должен дом пустым, без человека стоять, разрушаться быстро станет. Да и нам конец бы пришел. Вряд ли бы мы зиму пережили. Ты вон уже совсем загибалась за печкой.

Я призадумалась. А ведь верно домовой толкует и про Алю, и про нашу долю горькую в пустом доме.

– Ну что ж, новая хозяйка – так новая хозяйка. А сейчас, Фомич, пожалуй пора на боковую, утро вечера, как говорится, мудренее. Завтра будем решать, что со совсем этим делать.

Молодая Алевтина тоже начала ко сну готовиться. Слезы поутерла, тарелки на столе салфеточками прикрыла и к кровати двинулась.

Мышь вдруг чего-то испугалась, видно ещё сказывались старые привычки, пискнула и рванула за печку. Там, устраиваясь поудобнее в своем гнездышке, она увидела, как Фомич выудил откуда-то из своих карманов огрызок карандаша, в руках у него уже была тетрадка. Он задумчиво почесал карандашом за ухом и высунув язык, принялся что-то шкрябать им в тетрадке. «Не иначе мою биографию собирается писать» – уже засыпая, подумала мышь.

ДневникдомовогоФомича

В нашей жизни большие перемены. Начал новую тетрадку, буду всё записывать. Сижу под кроватью, пишу.

В доме неожиданно появилась новая, молодая хозяйка. Что то из этого выйдет?

Мышь шарахнуло током и она заговорила. Даже рассуждать берётся. Это не к добру.

Мой старый дружок, кот Васисуалий, куда-то запропастился и уже давно домой морды не кажет. Вернётся, усы повыдеру, предатель. Хотя я за него переживаю.

Очень хочется есть. Пойду посмотрю, чем там хозяйка закусывала. Хоть бы молочка догадалась мне оставить.

Глава 2

1-е января

Утро началось со страшного шума в сенях. Там что-то падало, катилось и грохотало. Сопровождалась всё это визгами и руганью. Через минуту дверь в комнату распахнулась и на пороге возникла соседка Татьяна – молодая деревенская деваха, румяная с мороза и слегка растрепанная. Платок на голове сбился на сторону,в руках она держала обернутый газетой, довольно объемистый сверток. Шумно отдуваясь, она ввалилась в избу. Протопала к столу и, не раздеваясь, плюхнулась на стул. Пошарив взглядом по комнате, она наконец заметила новую хозяйку. Алевтина сидела на кровати, хлопая ошалевшими глазами и старалась с головой укрыться одеялом.

Татьяна молча встала и двинулась к кровати. Сверток она продолжала крепко держать в руках. Аля жалобно вскрикнула, и попыталась ещё глубже зарыться в одеяло. Но твердая рука соседки откинула его в одну секунду. Аля тихо заскулила и закрыла голову руками. Татьяна нависла над ней, помолчала, прислушиваясь, и вдруг вполне дружелюбно спросила:

– Да ты меня никак не признала? – Аля перестала скулить и робко опустила одну руку. – Я ж соседка ваша, Татьяна. Вот пришла проведать и с Новым годом поздравить. А ты тут, что ж, совсем одна что ли сидишь?

Татьяна вернулась к столу и скинула пальто. Она оказалась крепкой, ладно сбитой и даже сам её вид источал энергию и молодой задор. Она раскрыла, принесенный с собой сверток и начала доставать из него сверточки поменьше. По комнате поплыли вкусные запахи домашней еды.

Татьяна колдовала над столом, раскладывая принесенные угощения по тарелкам, и продолжала засыпать Алевтину вопросами:

– А где же твои родители? Как они тебя одну-то на Новый год отпустили в такую глушь? Смотрю и поесть то у тебя нечего, с одним печеньем праздник встречала? Ну ничего, сейчас я тебя накормлю. Правильно мне маменька сказала: «Иди, говорит, к соседям, вдруг надо чего, и гостинцев отнеси». А у тебя и есть то совсем нечего, и печка еле топлена, и помочь некому. Ну ничего, сейчас мы всё исправим, всё у тебя как у людей будет.

Пока она так щебетала, занятая сервировкой стола, Алевтина робко выбралась из постели и быстро натянула свое новое нарядное платье, специально купленное к Новому году, чтобы удивить жениха. Но продолжала стоять в сторонке, не решаясь приблизиться к столу.

– Ну что ты как чужая? Давай садись, завтракать будем, – Татьяна разложила по тарелкам принесенную домашнюю снедь. Была тут и картошечка с салом и домашние огурчики-помидорчики, и даже приличный кусок запеченной курицы.

– Давай-давай, хватить столбом стоять, – по-хозяйски распорядилась она.

– А я ведь правда тебя не узнала. Да ещё грохот этот в сенях, – наконец подала голос Аля.

– Ты извини, что напугала тебя. Темно у тебя там, вот я и погремела немного. Сама даже осерчала, чуть ведь вилами глаза себе не выколола. Вот была бы потеха.

– Да уж, потеха. Я со страху чуть не умерла.

– А что ж не запираешь на ночь-то? Тем болеё одна приехала. У нас, конечно, деревня тихая, хулиганов не водится, но мало ли какую нечистую занесет.

– Забыла без привычки. У нас дома замок сам захлопывается.

– Ах сам. Тогда понятно.

– Ой, а чайник-то мы поставить забыли, – Татьяна мигом слетала на кухню и через пару минут чайник громким свистом возвестил о своём закипании.

Пока ждали чай, Алевтина с удовольствием взялась за курицу. Она только сейчас поняла, как проголодалась. Последний раз она толком ела вчера утром, дома, в Москве.

Соседка хрустела печеньем и продолжала болтать:

– Я ещё вчера, как свет в ваших окошках увидала, зайти хотела, да постеснялась. Всё-таки, думаю, с дороги люди. Да и к празднику мы готовились, маманя без меня бы не управилась. Только я думала, что вы всей семьей на праздники, на свежий воздух приехали, а ты вот, вишь, одна здесь кукуешь. Что так? Или случилось чего? С родителями-то всё в порядке?

Вопросы сыпались мелким горохом, а Аля продолжала жевать. Ей очень хотелось поделиться с давней подругой своими горестями. Они не виделись много лет, с того самого момента, как Аля была здесь у бабушки ещё в детстве. А сейчас перед ней сидела взрослая девица, по сути, малознакомая и, не известно ещё как у них теперь сложатся отношения. Поэтому Аля откровенничать не торопилась и, не поднимая глаз, усердно делала вид, что занята курицей. Но от соседки не так-то просто было отвертеться. Она продолжала допытываться:

– Ну давай, рассказывай, а то у меня от любопытства уже уши чешутся.

– Да нечего особо рассказывать. – Алевтина вытерла рот салфеткой и с грустью посмотрела на недоеденную курицу. – С родителями всё в порядке, они дома, в городе. Они даже не знают, что я здесь. Да я и сама не знала, что сюда приеду. Я собиралась со своим парнем Новый год встречать у него дома, и вот.., – тут из её глаз снова хлынули слезы.

– Эй, подруга, ты чего это? На дворе праздник, а ты слезы лить надумала? Может шампанское всё же откроем для поднятия настроения?

– Мне шампанское не поможет, – всхлипнула Аля. – Расстались мы. Оказалось, у него ещё кроме меня девушка есть.

– Он, что же и её на вечеринку пригласил?

– Нет, мы должны были вдвоем Новый год встречать. А я приехала чуть раньше, чем мы договорились, очень торопилась к любимому. Поднимаюсь по лестнице и вдруг слышу его голос. С кем-то разговаривает. И так нежно, просто воркует. Прислушалась – а второй голос это голос моей подруги Ларисы. Я как приросла к лестнице. И слушать не хочу, а с места сдвинуться не могу. А они милуются и даже звук поцелуев слышно. Не помню, как я из подъезда выбралась. Что делать не знаю. Домой возвращаться не хочу. Что родителям скажу? Они ведь думали, что у нас дело к свадьбе двигается. А оно вон как обернулось. Вот и поехала я на вокзал, там на электричку до райцентра, потом сюда.

– Как же ты в дом попала? Ведь заперто было. Я сама за вашим домом присматривала, даже заходила иногда проверить всё ли в порядке, ключ то только у нас был.

– Я знала, где у бабушки запасной лежит – на сеновале, за притолокой. Она всегда его там держала, уже много лет, на всякий случай.

– Понятно. Поэтому у тебя на столе пусто. Шла к столу, а пришла в пустую избу.

– Я в райцентре успела в магазин зайти, кое-что купила, шампанское и вот ёлку.

– Ну хоть так. А что же ёлка у тебя не горит, гирлянду вроде повесила и бабушкины игрушки нашла?

– Гирлянда горела, но вдруг с ней что-то случилось, а починить я не знаю как.

* * *

Мышь с Фомичем сидели под кроватью, открыв рты. Для них рассказ Али тоже был неожиданным откровением. Так вот, значит, чему они обязаны появлением новой хозяйки и спасением от голодной и холодной смерти. Тут в животе у мыши громко заурчало.

Кстати, о голодной смерти.

– Фомич, а Фомич! – домовой так увлеченно слушал беседу девиц за столом, что мыши пришлось его ущипнуть. – Не пора ли и нам подкрепиться?

Он встрепенулся и посмотрел непонимающим взглядом:

– А как? Вся еда у них на столе. Я средь бела дня, без крайней надобности, на свет не выхожу. А тем более людям на глаза не показываюсь.

– Сейчас та самая крайняя надобность и настала. Надо что-то делать.

– Вот ты и делай, – уперся вредный старикашка, – а я существо эфемерное, можно сказать фольклорный персонаж, мне человеческая еда даже во вред.

– Да? А кто вчера в своей тетрадочке про молоко писал?

– А ты откуда знаешь? Уже успела нос сунуть?

– Успела, успела. Я, по правде сказать, подумала, что ты мою выдающуюся биографию описывать взялся. А ты: «где мой дружок?» да «молочка не оставила». А обо мне с пренебрежением.