Бывший муж – вор и предатель

Милана Усманова

Бывший муж – вор и предатель

Глава 1

– Лиза, я не вижу смысла в нашем дальнейшем жалком сосуществовании друг с другом.

Я замерла с ложкой каши на полпути ко рту Мишки. Трехлетний сын смотрел на меня круглыми глазами, ожидая продолжения завтрака. Пятилетняя Соня увлеченно размазывала овсянку по тарелке, строя какие-то свои архитектурные шедевры.

– Что? – кажется, я ослышалась. Борис же просто констатировал факт, как будто сообщал прогноз погоды.

– Ты погрязла в бытовухе, Лиза. Совсем. – Он даже не поднял глаз от телефона, продолжая что-то там листать. – Ты перестала быть моей Музой. Перестала быть… собой.

Мишка требовательно захныкал, ожидая кашу, а я все еще держала ложку в воздухе. Время словно застыло.

– Боря, дети…

– Дети ничего не поймут, – наконец он отложил телефон и посмотрел на меня. В его глазах я не увидела ни сожаления, ни боли. Только холодное раздражение. – Я подаю на развод. Сегодня.

Ложка выпала из моих рук и звонко ударилась о пол, каша полетела во все стороны. Соня обернулась на звук.

– Мам, кась?

– Сейчас, солнышко, – прошептала я, нагибаясь за ложкой. Руки тряслись. – Борис, мы можем поговорить?..

– О чем? – он встал из-за стола, поправил галстук. Всегда аккуратный, всегда собранный. Идеальный Борис Гладков, восходящая звезда отечественного кинематографа. – Лиза, посмотри на себя. Когда ты в последний раз была в театре? Когда читала что-то кроме детских сказок? Когда мы говорили о чем-то, кроме того, что Соня не хочет есть брокколи, а Мишка опять описался?

Соня захныкала, явно почувствовав напряжение в воздухе. Мишка потянул ко мне ручки.

– Но… Дети маленькие, им необходимо внимание мамы, – прошептала я, едва сдерживая дрожь слез, подступивших к горлу.

– Да, им нужна мама. – Борис взял свою барсетку. – Но мне нужна не только жена, но и Муза. А ты ей быть перестала лет пять назад.

Пять лет назад родилась Соня.

– Ты влюбился в другую, – сказала я. Это не был вопрос. Я знала.

– Да, – он даже не попытался отрицать. – Влюбился. В женщину, которая умеет разговаривать не только о детских памперсах и графиках кормления. В женщину, которая понимает моё творчество.

Мишка начал хныкать громче. Соня перевела взгляд с тарелки на отца, затем на меня.

– Почему папа злой?

– Папа не злой, – автоматически ответила я, беря сына на руки. – Папа просто…

– Папа принял решение, – перебил Борис. – И поступлю благородно. Квартиру разделим честь по чести. Детей буду содержать, как положено. Без скандалов, цивилизованно.

Цивилизованно. Он разрушал нашу семью цивилизованно.

– Но куда мы… с детьми…

– Лиза, ты взрослая женщина. Пора бы научиться самостоятельности, – Боря уже был у двери. – Вечером поговорим о деталях. Мне нужно на работу.

Дверь захлопнулась. Соня начала громко, навзрыд плакать. Мишка тоже подхватил. А я сидела на кухне среди детских слез и разбросанной каши, с единственной мыслью в голове: “Это происходит не со мной… Или со мной?”

Борис Гладков, мой муж, отец моих детей, человек, которого я любила шесть лет, только что вынес мне приговор. Спокойно, без эмоций, между завтраком и работой.

Муза. Я перестала быть его Музой.

Интересно, а его новая женщина знала, что у Муз есть одна неприятная особенность? Они имеют обыкновение мстить тем, кто их предаёт.

Правда, тогда я этого не знала. Тогда я просто сидела на кухне и горько плакала вместе с детьми, которые не понимали, почему их мама в слезах.

Глава 2

Семь лет назад я была совсем другой.

Семь лет назад я носила короткие юбки, красила губы ярко-красной помадой и могла процитировать наизусть половину пьес Чехова. Семь лет назад я была Лизой Петровой, студенткой четвертого курса театрального института, и весь мир лежал у моих ног.

А еще семь лет назад я встретила Бориса.

Это случилось на межфакультетской вечеринке. Актерский и сценарный факультеты традиционно не очень ладили друг с другом – мы считали сценаристов занудами-теоретиками, они нас легкомысленными позерами. Но тогда, в декабре, кто-то из организаторов решил нас помирить.

Я стояла у окна в актовом зале, держа в руке пластиковый стаканчик с газировкой, и рассказывала подружкам какую-то историю, сейчас уже не помню какую. Помню только, что смеялась громко и заразительно, запрокинув голову. Волосы у меня тогда были длинные, до пояса, и они развевались при каждом движении.

– Извините, а кто это так смеется?

Я обернулась. Передо мной стоял высокий худощавый парень в очках, с серьезным лицом и немного взъерошенными волосами, в простой белой рубашке и джинсах – никаких попыток произвести впечатление, никакого актёрского шика.

– Я, а что? – ответила я, кокетливо наклонив голову. – А вы кто?

– Борис Гладков, – представился он, протягивая руку. – Сценарный факультет, четвертый курс.

– Ах, сценарист! – я театрально всплеснула руками. – Значит, вы из тех, кто пишет нам, простым актерам, что говорить?

Он не улыбнулся. Вместо этого ещё внимательнее посмотрел на меня и сказал:

– Я из тех, кто создает миры. А актеры их населяют.

Это прозвучало так серьезно, так… значительно. Мои подружки захихикали, но я почему-то не смеялась. В его голосе была такая уверенность, такая вера в свои слова, что мне стало интересно.

– И какие же миры вы создаете, господин Гладков?

– Настоящие, – ответил он просто. – Такие, в которые хочется верить.

Мы проговорили до утра.

Борис рассказывал мне о кино, о том, как важно правильно выстроить драматургию, как каждая сцена должна двигать историю вперед. Он говорил о персонажах, как о живых людях, у каждого из которых есть своя мотивация, своя боль, своя правда. Я слушала, завороженная. Никто никогда не говорил со мной о творчестве так серьезно.

– А вы? – спросил он под утро, когда мы сидели в круглосуточном кафе возле института. – О чем мечтаете?

– О большой сцене, – ответила я без раздумий. – О ролях, меняющих людей. О том, чтобы зрители плакали и смеялись вместе со мной.

– Значит, вы тоже хотите создавать миры, – сказал он задумчиво. – Только изнутри.

Это было начало.

Мы встречались каждый день. Боря приходил на наши занятия по актерскому мастерству, я на его лекции по драматургии. Мы обсуждали фильмы, спектакли, книги. Он учил меня анализировать текст, я учила его чувствовать эмоции.

– Ты моя Муза, – сказал он однажды, когда мы гуляли по весеннему парку. – Без тебя я не могу писать.

И это была правда. Его курсовые работы стали лучше, преподаватели хвалили. А я… я светилась от счастья. Быть Музой! Быть источником вдохновения для талантливого человека! Разве это не прекрасно?

Мы поженились через месяц после выпуска. Небольшая скромная свадьба: мои родители, его мама, несколько друзей. Борис устроился на телевидение младшим сценаристом, я получила роль в небольшом театре на окраине.

Первые шесть месяцев были сказкой. Мы снимали крошечную однушку, ели макароны с сосисками и были абсолютно счастливы. Борис писал по ночам, я готовилась к спектаклям. Мы обсуждали каждую его сцену, каждую мою реплику.

– Когда-нибудь я напишу роль специально для тебя, – обещал он, целуя меня перед сном. – Такую, что весь мир узнает твое имя.

А потом случилась Соня.

Я заметила задержку через полгода после свадьбы. Тест показал две полоски, и я сидела в ванной, глядя на них и не зная, радоваться или плакать. Мы не хотели детей так рано. У нас были планы, мечты, карьера…

– Это прекрасно, – сказал Борис, когда я ему рассказала. Но в его голосе я услышала нотку растерянности. – Конечно, прекрасно.

Беременность оказалась тяжелой. Токсикоз, постоянная усталость. Я пропускала репетиции, не могла сконцентрироваться на ролях. В театре начали намекать, что, может быть, мне стоит взять отпуск.

– Возьми, – согласился Борис. – Все равно с ребенком на работу не пойдешь.

И я взяла отпуск…

Соня родилась зимой, крошечная и беспомощная. Я смотрела на нее и понимала, что никого и никогда не любила так сильно. Но одновременно чувствовала, как что-то во мне замерзает. Что-то важное, что делало меня собой.

Первые три года после рождения Сони я искренне верила, что мы счастливы.

Да, я больше не ходила в театр. Да, мои дни состояли из кормлений, прогулок, детского плача и бесконечной стирки. Но разве это не счастье – держать на руках своего ребенка? Разве не об этом мечтает каждая женщина?

Борис Гладков тем временем стремительно поднимался по карьерной лестнице. Его заметили, его оценили. Сначала он писал эпизоды для популярного сериала, потом ему доверили целый сюжетный блок, а через два года после рождения Сони он уже работал над полнометражным фильмом.

– Представляешь, Лиз, – говорил он, возвращаясь домой с очередной важной встречи, – режиссер сказал, что у меня настоящий талант к драматургии. Что мои диалоги живые, настоящие.

Я радовалась его успехам. Искренне радовалась. Пока укачивала Соню, я мысленно репетировала речь, которую произнесу, когда Боя получит свою первую премию. Я буду стоять рядом с ним на красной дорожке в красивом платье, и все будут знать: я жена талантливого сценариста Бориса Гладкова.

Но постепенно что-то начало меняться.

– Ты сегодня так и не переоделась, – заметил он как-то вечером, когда я встречала его в домашнем халате.

– А зачем? – удивилась я. – Я никуда не выходила. Соня была капризная, я весь день с ней возилась.

– Но я же прихожу домой, – сказал он тихо. – Хочется видеть красавицу-жену, а не…

Он не договорил, но я поняла. Не замученную домохозяйку в застиранном халате.

На следующий день я, чувствуя внутреннее сопротивление, всё же встретила его в джинсах и красивой блузке, с накрашенными губами.

– Вот так лучше, – одобрительно кивнул муж, целуя меня в щеку.

Но через неделю я снова ходила в халате. Потому что Соня срыгивала на все мои красивые вещи, потому что не было времени на макияж, потому что просто не было сил.

Когда Соне исполнилось полтора года, мы переехали в трехкомнатную квартиру. Борис к тому времени уже неплохо зарабатывал, и мы взяли ипотеку.

– Теперь у Сони будет своя комната, – радовался он, обнимая меня на пороге новой квартиры. – А у нас с тобой будет место для романтики.

Но романтики почему-то не случилось. Соня плохо спала на новом месте, я была постоянно на нервах, а Борис все чаще задерживался на работе.

– У нас сейчас аврал, – объяснял он. – Режиссер требует переписать половину сценария. Но это важный проект, Лиз. Он может стать моим прорывом!

Я кивала и понимающе улыбалась. Разве я могла не понять? Карьера – это важно. Особенно для мужчины.

А потом случился Мишка, Соне тогда было два с половиной года. Мы не планировали второго ребенка так скоро, но что теперь?

– Это прекрасно, – сказал Борис, когда я ему сообщила. Но энтузиазма в его голосе было намного меньше, чем в первый раз. – Правда, прекрасно.

– Ты не рад? – спросила я.

– Конечно, рад. Просто… знаешь, у меня сейчас очень важный период в карьере. Я не смогу так часто помогать тебе, как с Соней.

Он не помогал мне и с Соней. Во всяком случае, по ночам. “У меня завтра важная встреча”, “Мне нужно выспаться перед презентацией”, “Ты же лучше умеешь ее успокаивать” – отговорок всегда находилось достаточно.

Но я не обижалась. Ну, почти не обижалась. Ведь я же мать. Это моя роль, мое предназначение.

Мишка родился здоровым и спокойным малышом, но двое детей – это совсем другая история, чем один. Теперь я окончательно перестала быть женой и стала просто функцией: кормить, мыть, укладывать, читать сказки, вытирать носы, целовать ушибленные коленки.

– Ты ещё сильнее изменилась, – сказал Борис, когда Мишке было месяца четыре.

Мы сидели на кухне поздно вечером, дети спали. Я кормила грудью и одновременно пыталась доесть остывший ужин.

– В каком смысле?

– Ты только о детях думаешь. Только о них говоришь. Помнишь, раньше мы обсуждали фильмы, книги, мои проекты?

– Ну так давай обсуждать, – предложила я. – Расскажи, что у тебя нового на работе?

Борис оживился и начал рассказывать про очередной сценарий, про сложности с драматургией, про капризного режиссера. Я слушала, кивала, пыталась задавать умные вопросы. Но в какой-то момент Мишка начал беспокойно ворочаться, и я переключилась на него.

– Видишь? – грустно сказал Борис. – Ты меня даже не слушаешь.

– Слушаю! Просто ребенок…

– Ребенок, ребенок. У тебя в голове только дети.

А что должно быть в голове у матери двоих малышей? Квантовая физика?

Но я этого не сказала. Вместо этого извинилась и пообещала быть внимательнее.

Постепенно наши разговоры становились все короче и формальнее.

– Как дела? – спрашивал он, приходя с работы.

– Нормально. Соня сегодня выучила новое слово. Мишка перевернулся на животик.

– Хорошо, – отвечал он и уходил в кабинет “поработать”.

Раньше у нас не было кабинета. Раньше мы работали вместе, за одним столом, обсуждая каждую фразу, каждую идею. Теперь у Бориса был отдельный кабинет с надписью “Не беспокоить” на двери.

– Мне нужна тишина для творчества, – объяснял он. – Ты же понимаешь.

Я понимала. Я всегда понимала.

К тому времени, когда Мишке исполнился год, мы стали как соседи по квартире. Вежливые, корректные, но чужие. Борис жил своей жизнью: работой, проектами, встречами с коллегами. Я жила своей: детьми, домом, бесконечным бытом.

– А помнишь, как мы мечтали путешествовать? – спросила я как-то вечером.

– Мечтали, – согласился он, не отрываясь от ноутбука. – Но сейчас у нас дети. Куда с ними путешествовать?

– Можно же оставить их с моей мамой на выходные. Съездить хотя бы в Питер.

– Лиз, у меня дедлайн. Давай обсудим это позже?

Позже мы не обсуждали ничего.

Где-то в это время я стала замечать, что Борис смотрит на меня как-то странно. Изучающее. Словно пытается понять, кто эта женщина в его доме и что случилось с той девушкой, на которой он женился?

– Ты больше не смеешься, – сказал он однажды.

Я задумалась. Действительно, когда я в последний раз смеялась? Не улыбалась детям, не хихикала над их выходками, а именно смеялась – громко, от души, запрокинув голову?

– Мне не очень весело, – честно призналась я.

– Почему?

Как объяснить? Как рассказать, что я чувствую себя невидимкой в собственном доме? Что мне не хватает разговоров, прикосновений, просто внимания? Что я устала быть только мамой и хочу иногда быть просто Лизой?

– Устаю, наверное, – сказала я.

– Может, найдем тебе помощницу? Няню на несколько часов в день?

– На что?

Это был больной вопрос. Борис хорошо зарабатывал, но ипотека, детские расходы, жизнь в Москве съедали всё. На няню денег не было.

– Ну, тогда потерпи, – сказал он. – Дети подрастут, станет легче.

Потерпи. Как будто моя жизнь – это временные трудности, которые нужно просто пережить. А ведь годы идут…

Тем временем, пока я увядала, Борис Гладков расцветал. Его карьера шла в гору, его приглашали на разные по масштабности проекты, о нем писали в профильных изданиях. Он покупал дорогие рубашки, записался в спортзал, начал следить за собой.

– Имидж важен в нашей профессии, – объяснял он, разглядывая себя в зеркале.

А я все больше превращалась в серую мышь. Волосы в пучке, старые джинсы, отсутствие макияжа. Зачем краситься, если никто не смотрит?

Но самое страшное было не это. Самое страшное – я привыкла. Привыкла быть невидимой, неинтересной, ненужной. Привыкла к тому, что мои мысли, мои чувства, мои желания не важны.

И когда сегодня утром Борис сказал, что я перестала быть его Музой, я даже не удивилась.

Я давно уже перестала быть собой.

Глава 3

Мы досрочно закрыли ипотеку. Это было большим событием для всей нашей семьи. Но, увы, радость длилась недолго…

Борис как раз приступил к своему очередному сценарию для крупного телеканала – многосерийная мелодрама про врачей. Работа растянулась на полгода, множество правок, бессонные ночи. Супруг был уверен в успехе.

– Сегодня последняя презентация, – сказал он утром, тщательно выбирая галстук. – После неё подпишем договор на производство.

Я пожелала ему удачи и проводила с обычной улыбкой. Боря был настолько уверен в себе, что его оптимизм передался и мне.

Но домой он вернулся совершенно другим человеком.

– Что случилось? – спросила я, увидев его смурное лицо.

– Отклонили, – коротко бросил он, со злостью швыряя пиджак на стул. – Сказали, что “не то время”, “не та аудитория”, “нужно что-то более современное”.

– Может быть, они просто не поняли…

– Лиза, не надо, – резко оборвал он. – Я не маленький ребенок. Всё они поняли отлично. Просто мой сценарий им не подошёл.

До сегодняшнего дня карьера Бориса шла только вверх, и вдруг резко полетела вниз.

После этого фиаско, муж написал сценарий для сериала, его приняли, но и он оказался провальным: третья серия, как и предыдущие две, набрала очень низкие рейтинги и проект пришлось быстро свернуть и закрыть.

Что-то определенно надломилось.

Следующие месяцы Боря провёл в поисках новых контрактов. Встречи, презентации, переговоры. Но одна за другой двери закрывались. “Интересно, но не то”, “Талантливо, но коммерчески невыгодно”, “Приходите в следующем сезоне”.

– Индустрия меняется, – объяснял он за ужином, нервно теребя салфетку. – Сейчас все хотят сериалы про молодежь, супергероев, всякую фантастику. Настоящая драматургия никому не нужна.

Я молчала, не зная, что ответить. Видела, как он мучается, как с каждым отказом всё больше сомневается в себе.

– А может, стоит попробовать что-то новое? – осторожно предложила я. – Ту же молодёжную тему?

– Что я понимаю в молодёжи?! – взорвался он. – Я серьёзный драматург, а не писатель для школьников!

Но проблема была не только в тематике. Борис писал так же, как десять лет назад, а мир изменился. Зрители требовали других историй, другого темпа, других героев. А он упорно создавал “высокое искусство”, которое продюсеры называли “затянутым” и “устаревшим”.

Деньги стали заканчиваться. К счастью, ипотеку мы закрыли, но детские расходы, жизнь в Москве – всё это требовало постоянного дохода. А у Бориса его не было уже четыре месяца.

– Может, мне поискать работу? – предложила я. – Хотя бы временно.

– И кем ты будешь работать? – устало дёрнул плечом он. – Актриса без опыта, с перерывом в пять лет? Да еще с двумя маленькими детьми?

Он был прав. Кому я была нужна на рынке труда?

В это время Борис стал особенно раздражительным. Любая мелочь выводила его из себя: плач детей, мои вопросы о работе, даже звук телевизора.

– Мне нужна тишина для творчества! – кричал он, когда Соня громко играла в гостиной.

– Дети есть дети, – пыталась я объяснить.

– Дети, дети… У тебя только дети на уме! А я пытаюсь спасти нашу семью от нищеты!

Тогда он окончательно закрылся в кабинете. На дверь вернулась табличка “Не беспокоить”, вечные жалобы на шум, требования абсолютной тишины.

– Над чем ты работаешь? – спрашивала я.

– Над новым проектом. Это будет нечто прорывное! Такое, что заставит всех вспомнить, кто такой Борис Гладков.

Но проекта всё не было. Недели сменялись месяцами, а результата не появлялось. Зато появились претензии ко мне.

– Ты мне не помогаешь, – заявил он как-то вечером. – Раньше ты была источником вдохновения, а теперь…

– А теперь что?

– А теперь ты просто мать и домохозяйка. В тебе нет ничего, что могло бы вдохновить на творчество.

Эти слова больно ударили. Получается, я была виновата в его творческом кризисе?

Полгода спустя, после начала спада в карьере супруга, когда я укладывала детей спать, читая им сказку про ту самую Золушку, Соня вдруг спросила:

– Мама, а почему принц сразу не узнал Золушку на балу?

– Потому что она была в красивом платье и с прической, – ответила я автоматически.

– Но лицо-то у нее было то же самое! – возмутилась дочка. – Принц что, слепой?

И тут меня осенило. А что, если написать современную версию этой сказки? Что, если Золушка работает уборщицей в большой IT-компании, а принц сын владельца? Что, если она каждый день убирает в его кабинете, но он её не замечает, потому что для таких людей обслуживающий персонал невидим?

Я лежала в постели и придумывала. Как они встретятся? Что заставит его увидеть в ней человека? Как сделать эту историю живой, современной, близкой сегодняшним зрителям?

К утру у меня в голове была готовая концепция.

– Вик, – сказала я сестре, когда она приехала в гости, – у меня есть идея для сериала.

– Серьезно? – удивилась она.

Я рассказала свою версию Золушки. Вика слушала внимательно, а в конце воскликнула:

– Лиз, это же гениально! Почему ты не пишешь?

– Да как я буду писать? У меня дети, дом…

– А ночами? Когда они спят?

Я задумалась. Борис всё равно сидел в кабинете до поздна, дети засыпали в девять. У меня действительно было несколько свободных часов.

– Может действительно попробовать? – неуверенно пробормотала я.

– Обязательно попробуй! У тебя всегда был талант к драматургии.

В тот же вечер я открыла свой старенький ноутбук и создала новый документ: “СОВРЕМЕННАЯ ЗОЛУШКА. Сериал. 8 серий”.

Сначала было трудно. Я забыла, как оформлять сценарий, как писать ремарки. Но постепенно вспомнила институтские знания, полезла в интернет, изучила образцы.

И тут случилось чудо! Моя история ожила. Моя героиня Лена Морозова получилась живой, настоящей. Разведённая мать, работающая уборщицей в IT-компании, мечтающая о лучшей жизни, но не жалующаяся, а борющаяся.

– Лиз, ты прямо светишься, – заметила моя единственная подруга Лена, когда мы встретились в кафе. – Что случилось?

– Пишу сценарий, – призналась я.

– О чём? – жадно полюбопытствовала она.

Рассказала. Ленка слушала с восхищением.

– Знаешь, такая история сейчас очень актуальна. Сколько вокруг одиноких мам, которые тянут все на себе? Непривычно видеть тебя снова такой… Прежней, с непередаваемым чувством юмора.

Каждую ночь я погружалась в свой выдуманный мир. Писала о том, что знала: о женском одиночестве, о том, как трудно совмещать материнство и работу, о мечтах, которые кажутся недостижимыми. Но моя Золушка не была жертвой, она была сильной, умной, находчивой.

Тем временем дела у Бориса шли всё хуже. Ещё несколько отказов, еще несколько провальных презентаций.

– Может, тебе стоит взять небольшой перерыв? – предложила я.

– Перерыв? – он посмотрел на меня, как на сумасшедшую. – У нас дети, расходы! Какой перерыв?

– Ну, иногда смена деятельности помогает…

– Лиза, не учи меня работать. Лучше подумай, как сэкономить на продуктах.

А я тем временем каждую ночь творила. Впервые за годы чувствовала себя не просто мамой и женой, а человеком со своими мыслями, идеями, талантом.

Через два месяца у меня было готово шесть серий из восьми. Я перечитывала их и понимала – а ведь очень хорошо. Действительно хорошо!

– Ты в последнее время странная какая-то, – сказал Борис за завтраком. – Слишком… бодрая.

– А что, разве это плохо?

– Не знаю. Просто не привык. Чем ты занимаешься по ночам? Слышу, как по клавишам стучишь.

Сердце забилось чаще. Рассказывать или нет?

– Пишу, – решилась я.

– Что пишешь?

– Сценарий.

Борис поднял голову и внимательно посмотрел на меня.

– Сценарий? – в его голосе прозвучали удивление и… что-то еще сложно определяемое. – Для чего?

– Для сериала. Современная версия Золушки.

Я коротко рассказала концепцию. Борис слушал молча, и по его лицу я никак не могла понять, что он думает.

– Интересно, – сказал он наконец. – А сколько уже написано?

– Шесть серий из восьми.

– Можно посмотреть?

– Когда закончу все, – быстро ответила я. – Не хочу показывать незавершенную работу.

– Понятно, – он просто кивнул.

Но я заметила, как он на меня посмотрел. В его глазах мелькнуло что-то странное. Удивление? Раздражение? Или… интерес?

Еще через месяц я поставила точку в последней сцене восьмой серии. Было четыре утра, дети спали, а я сидела на кухне и не могла поверить: я это сделала. Написала целый сериал. Триста шестьдесят страниц собственной истории. Это было МОЁ ТВОРЕНИЕ!

Для подстраховки сохранила все на флешку, нашла старую среди детских игрушек, подписала своим именем и датой: “Елизавета Петрова, январь 2023 г.”.

Утром я распечатала сценарий. Толстая стопка, моя гордость. Моя пре-е-елесть, и тихо хихикнула, поймав себя на мысли, что наверняка со стороны выгляжу как Голлум с Кольцом Всевластия.