Мамино счастье

Мамино счастье

Николь Пономарёва

Моей дорогой маме, спасибо за твою безмерную заботу и поддержку (надеюсь у нас все будет хорошо) с любовью, навечно твоя, Николь.

© Николь Пономарёва, 2025

ISBN 978-5-0068-8033-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Я сидела и как завороженная смотрела на сцену, где актёры и актрисы в роскошных костюмах и платьях с белыми кружевами кружились по сцене в прекрасном танце. Казалось, они никого не замечали, как и я. Мне представлялось, что я тоже там, на сцене, среди шёлковых юбок, шляпок и цветов, украшающих бальный зал. Я тоже танцую и делаю это лучше всех, потому как у меня талант, в этом я особенна.

Бегу по лестнице, не замечая молодого человека, бегущего за мной. Бегу как можно быстрее, ведь понимаю, что скоро полночь: скоро моя карета превратится в тыкву.

Про себя я думаю: а может, этого не случится, быть может, я останусь такой, счастливой.

Запрыгиваю в карету, как раз бьёт полночь, карета отъезжает от замка и мчится по лесу. Сердце моё стучит так сильно, что, кажется, оно сейчас выпрыгнет. Я впиваюсь ногтями в обивку бархатного сидения и жду момента, когда карета превратится в тыкву, и я потеряю свое счастье.

Глава 1

Очнувшись от аплодисментов, которые льются рекой с разных сторон, и криков малышни, я понимаю, момент настал. Моё платье превратилось в заношеную блузку кораллового оттенка и чёрные строгие брюки, в которых я раньше ходила в школу. Прекрасный дворец оказался обшарпанным небольшим театром, который особо не пользовался популярностью из-за того, что находился почти на окраине города, а районы здесь были не самые приличные. Моя шикарная причёска, пучок блестящих белых шелковистых волос, превратилась в «ведьминские пакли», как любит говорить мама, чёрного цвета, прям углянные. Карета превратилась в простое сидение. Разрушился мой идеальный мир антрактом.

– Вставай, Вер, чего застыла, людям проходить надо, а ты сидишь. Не слышала, что ли? Антракт начался, – начала поторапливать меня Катя, моя лучшая подруга с детства. – Ну же. Ты меня вообще слышишь? Очнись!

– Да слышу я, слышу. – Я недовольно закатила глаза и начала вставать.

– А чего не реагируешь тогда? – Катька, как и я, довольно вспыльчивого нрава. Поспорить да повозмущаться для неё одно удовольствие. Впрочем, отчасти за это я её и люблю.

– Я уж подумала, у тебя приступ какой случился, переживать начала, – сказала она с явным сарказмом.

– Ха-ха-ха. – Я скорчила рожицу, передразнивая подругу. – Спасибо, ты так заботлива. Это не похоже на тебя. Но у меня всё хорошо, беспокоиться не о чем, я просто размечталась.

– А… опять о своём заброшенном таланте актёра. Как же ужасно, что твои родители так упёрлись на этом педагогическом. Мне кажется, работа «учитель» подходит тебе меньше всех. Ну куда тебе с твоим-то характером к детям? – В голосе её промелькнула жалость.

Разговаривая, мы попутно вышли из зала и направились по узкому коридору к буфету, хотя скорее это была просто небольшая кафешка с пирожками и кофе. Цены там были не завышены, что радовало: обычно в таких местах цены сильно поднимают. Людей почти не было, и мы проходили спокойно и без очередей

– определённо это огромный плюс маленьких театров на окраине города.

Услышав в словах подруги жалостные нотки, я остановилась и посмотрела на неё с возмущением, при этом для устрашения и драматичности момента сложила руки на груди.

Ненавижу, когда меня жалеют. Ведь жалеют, значит, ставят себя выше, а это сразу бьёт по уверенности. К тому же, жалеть – это думать, что у человека что-то не получилось или не получится. А другим в своих неудачах я не сознавалась. Мама говорит, что я сильная и всё могу вытерпеть, надо только не показывать другим своих слабостей.

– Ну спасибо уж. Это какой такой у меня характер? По-твоему, я не смогу быть хорошим учителем? – Я уже начинала вскипать.

– Нет, конечно! Я совсем не то имела в виду, – быстро проговорила Катя, услышав мой тон. – Просто хотела сказать, очень обидно, что родители не дают тебе осуществить мечту. Я же вижу выступления – это твоя страсть! У тебя так глаза горят, даже когда ты спектакль смотришь. А они пихают тебя совсем не туда.

– Сама знаю. Но они считают мою страсть к актёрству просто глупым увлечением. И вообще говорят, это прямая дорога к становлению проституткой или безработной. А на жизнь зарабатывать надо. Вот учитель хорошая профессия, тем более она у нас передаётся из поколения в поколение: моя мама, бабушка, прабабушка – все были учителями, и я должна.

– Да уж… Чего ты ждёшь? Уходи от них, да и всё, зачем мучиться?

Мы подошли к кассе и взяли два пирожка с малиной – почему-то здесь они всегда были особенно вкусные – и американо. Продавщица очень медленно считала монеты мне на сдачу. В очереди все недовольно фыркали. Они явно ждали, что я наконец скажу заветную фразу – мне без сдачи, – там ведь всего-то 23 рубля.

Но я упорно молчала. Простите уж, мне ещё так-то до дома добраться надо, за автобус ведь платить. Подождут, не обломятся.

Ну наконец она закончила, и я, схватив пирожок и кофе, подошла к Кате, уже сидевшей за столом, обшарпанным и железным. Представляю, как когда-то они были не среди молчания и скуки, а в радости и счастье довольных людей, пока эти районы не стали такими.

– Как я могу уйти? – со вздохом проговорила, я, опустив взгляд в кружку с кофе и покачивая её в руках круговыми движениями, которые наверняка выдавали мою нервозность. – Мать орать начнёт, скандал закатит. Да и куда мне идти, деньги-то нужны, а взять их особо неоткуда. Могу накопить, конечно, но на это ещё много времени уйдёт, или у Коли попросить, но ты же знаешь, я на такое не пойду: он не так уж много зарабатывает, да и какое право я имею на его деньги.

Моего брата, Коленьку, я очень люблю. Даже больше родителей. Он старше меня на два года и, в отличие от них, заботливый и любящий. Это он всегда ухаживает за мной во время болезни, он поддерживает, когда что-то не получается, иногда даже готовит мне.

Готовка – это его страсть. Часто по приходу домой вечером я обнаруживаю на кухне разные вкусности: выпечку, десерты и с улыбкой сажусь поскорее их отведать. От понимания, что эту прелесть приготовил любящий брат, угощение становится ещё в тысячу раз вкуснее. Коля увлекается готовкой ещё с детства, если бы не упрёки родителей, в особенности отца, мол, не мужское это дело, то он готовил бы нам каждый день. Я очень рада, что сейчас он, как и хотел, устроился поваром в небольшой ресторанчик, чуть ближе к центру города. Хоть отец ему и не позволил поступить в кулинарный вуз.

В детстве, когда родители сильно ругались, я приходила к нему на кровать, и мы, вместе обнявшись, пытались абстрагироваться от криков и уснуть. Так и лежали в обнимочку; время от времени я вздрагивала и всхлипывала, а он поглаживал меня по волосам в попытках успокоить.

Вспоминаю те времена, я улыбаюсь. Не думаю о родительских ссорах. Вывожу в памяти только его объятия.

– Да, Вер, сильная ты. Я бы такого не вытерпела. Ушла бы, – после недолгого молчания, больше напоминавшее мне траурную тишину, заговорила подруга задумчивым и даже грустным голосом. Попутно она элегантным движением истинного аристократа смахивала крошки с губ. – Но ты ведь не собираешься совсем забывать про театр, ставить крест на своем актёрском таланте?

– Конечно, не хотелось бы. Но семье деньги сейчас позарез нужны. Отец теперь вообще работать перестал, и мать говорит, мне нужно работу найти. Да я и сама знаю. Уже позвонила в кафе, где подрабатывала до экзаменов, скоро снова выхожу работать.

Я очень рада тому, что меня приняли назад работать в закусочную, где я уже работала ранее. Для меня это идеальный вариант: она находится прямо на моей улице. Правда, из-за того, что закусочная круглосуточная, да ещё и находится в моём районе, то есть плохом, туда часто захаживают разные неприятные личности быдловатого характера. Иногда приходят даже такие, что работать страшно, особенно по ночам. Но это всё мелочи, ведь платят там сравнительно неплохо для такого заведения. Так что в своём выходе на работу я видела исключительно положительный характер и пыталась передать свой настрой Кате.

– Ужас! Ты действительно туда возвращаешься? – В её словах и впрямь считывались ужас и непонимание.

– Тебя ж там в прошлый раз чуть не изнасиловали. Ты ко мне тогда прибежала ночью вся в слезах. А потом, слава Богу, уволилась. Теперь-то зачем передумала?

С этими словами подруга перевела на меня многозначительный взгляд и настойчиво уставилась мне прямо в глаза. Я же поникла, опустив в голову. Мне особенно не хотелось вспоминать, а тем более говорить об этой истории.

– Ну… Просто одной маминой зарплаты не хватает… Коля тоже на работе, и мне надо.

Я поспешила спрятать лицо в кружке кофе, сделала вид, что пью. Наверное, это даже выглядело странно, глупо и жалко, ведь кружка уже была пустая. Надеюсь, Катя этого не заметила.

– Всё настолько плохо? – Катюша беспокоено склонила голову на плечо.

Тут уж я рассердилась. Это не её дело. Я сама разберусь со своими проблемами. Что это она меня пасёт, как нянечка, жалеет ещё. С собой сначала разобралась бы.

– Тебе вообще какая разница? Говорю, нужны деньги, значит, нужны. – Руки мои теперь были скрещены на груди, а глаза поблёскивали от негодования. Я смотрела Кате в лицо.

– Ну как же? Я за тебя волнуюсь. Ты моя подруга. – В её словах я услышала примирительные нотки, она говорила даже ласково. Я начала успокаиваться.

– Не надо за меня волноваться, у меня всё под контролем. – Я старалась казаться уверенной, но на самом деле такой не являлась. Катя, кажется, почувствовала моё сомнение, и я поспешила сменить тему: – Допивай скорее, нам пора. Уже третий звонок прозвенел.

К счастью, Катя решила не продолжать дискуссию. Мы встали и довольно напряжённые пошли в зал.

Вторая часть выступления оказалась забавной, и мы с Катей позабыли о небольшой ссоре в кафе. Выходя на улицу, мы держались под руки и смеялись.

– Да, вот тебе и искусство, смех да и только. Ещё и шариками в конце кидались. – Катя сопроводила своё высказывание громким смешком.

– Ну, а что ты хотела? Это же детское представление.

– А почему мы вообще ходим на спектакли для малышей?

– Потому что в нашей дыре обычно только такие и идут. Я как ни посмотрю в расписании, всё детские.

– Интересно, почему?

– Дети менее критичны, не замечают многих косяков. А у актёров, которые здесь играют, их предостаточно. Хотя, знаешь, мне понравилось, «Золушка» была очень даже правдоподобной.

– Ну, я с истинным ценителем спорить не буду. – Она опять засмеялась, а я показательно надула губки и пихнула Катю в плечо. – Эй! Хватит свою агрессию на мне выплёскивать. Порядочные люди так себя не ведут.

– Ой! Молчи уже, порядочная самая, – помощилась я. Но увидев вдруг, что к остановке подъезжает мой автобус, прибавила: – Ладно, Катюш, до завтра, я побегу. Ещё маме по дому помочь обещала, – а ты знаешь, какая она: чуть задержишься – и всё, скандал.

Мы попрощались, обнялись, и я поспешила к автобусу.

Зайдя внутрь, уселась на последнее сиденье. Огляделась: автобус был почти пустым, за окном уже смеркалось. Я глянула на часы. Шесть часов вечера – хорошо, вроде успеваю. Ехать мне всего три квартала, так что даже наушники не стала одевать, а просто уставилась в окно. Было предчувствие странное, оно даже будоражило. Как будто сегодня случится что-то особенное. Хорошее или плохое – я пока не понимала. Впрочем, это наверное после театра такие ощущения: он часто меня будоражит.

Доехав до своей остановки, я быстро выпрыгнула из автобуса и завернула в свой переулок. Я старалась не ходить здесь одна по вечерам, но ещё не темно, так что дошла я спокойно.

Стоя снаружи у калитки, я уже слышала мамины крики. Слова пока разобрать не получалось, но вряд ли она кричит от радости.

Нехотя я засунула ключ в старые ржавые ворота и повернула. Раздался ужасный скрежет, но дверь все же открылась.

Увидев меня у калитки, Рос, мой верный друг, громко залаял и подбежал ко мне, радостно виляя хвостом.

Его я подобрала два года назад на улице. Кто-то оставил пушистый, рыжий комочек в коробке у магазина. По приходу домой я долго уговаривала родителей его оставить. Папа был немного пьян и согласился при условии, что будет его звать Барбосом. Ну я, конечно, согласилась. А мама закатила глаза и сказала, что жить он будет во дворе, и если что-нибудь испортит, то она его вышвырнет вместе со мной. К счастью, Рос оказался парнем спокойным и понимающим. Мы быстро сдружились.

Я улыбнулась и присела на корточки, чтобы потрепать Росика за ухом. Но тут дверь распахнулась, и на крыльце показалась мама.

– Что ты опять с этой псиной возишься? Нет бы матери помочь.

– Я только зашла, мам, сейчас

переоденусь и буду помогать.

– Только зашла она. А где ж ты шлялась-то весь день?

– Я же говорила, мы с Катей сегодня в театр ходили.

Я понимала, что оправдываться уже бесполезно: мама уже на взводе. Я медленно встала и пошла в дом, попутно снимая куртку.

– Вот, значит, как? Я весь день на работе горбачусь, чтобы у неё хоть крошка хлеба на столе была. А она по театрам шляется, деньги направо и налево тратит. Вот в наше время родители нам ни грамма не давали. Мы сами с детства на работу шли. А я-то для неё всё, и вместо спасибо получаю только вечно кислую мину.

– Хватит! Сказала же, сейчас переоденусь и помогу. Эти деньги я сама заработала. А обеспечивать мне пропитание вы по закону обязаны.

Во мне уже собирался гнев, и контролировать себя было сложнее.

Войдя в зал, на диване я увидела отца. Заметив меня, он начал свои нравоучения хриплым пьяным голосом:

– Не груби… Матери… – Он беспорядочно закружил указательным пальцем в воздухе и начал икать.

– Ты бы уж молчал лучше, – сказала я, поморщившись от запаха перегара.

– Заткнись! Не доросла ещё со мной так разговаривать, уважение к отцу иметь надо…

– За что мне уважать-то тебя? – Я уже окончательно вышла из себя. – Проспись для начала, а то несёт на весь дом.

– Да как ты смеешь, тварь! – Отец привстал, схватил лежащую около дивана бутылку и со всей дури бросил мне в ногу.

Стеклянная бутыль разбилась на осколки, которые больно впились мне в кожу. Я издала громкий стон, а потом умолкла от боли и шока. Мама схватилась за голову и заверещала:

– Да что ж ты делаешь-то, ирод. Щас соседи на крики прибегут.

Она схватила кухонное полотенце и начала бить отца. Подняла его за руку с дивана и повела к ним в спальню. Отец шёл шатаясь.

Я застыла, не в силах пошевелиться, смотря на стекающую по ноге кровь. Воцарилась тишина, и был слышен лишь шум телевизора в дедушкиной комнате. Он всегда абсолютно безразлично относился ко всем нам. Мне кажется, любовь и сопереживание чуждые ему чувства. Хотя, я думаю, в нём всё же есть любовь – к Богу. Не зря же он настолько религиозный человек. Нет, серьёзно, он ходит в церковь каждое утро, а потом ещё полдня отдаёт молитвам. У нас целая комната есть, полностью увешенная иконами и крестами. А одно из его любимых убеждений – это то, что бог наказывает тех, кого любит, – проверяет, так скажем, наша же задача вынести все невзгоды.

У меня даже надежды не было, что он придёт мне на помощь. Так и случилось. Дедушка только телевизор громче сделал, наверное чтобы не слышать наших криков.

Спустя минуту я опомнилась, решила не звонить и не пугать брата – сама доберусь до больницы. Надев на здоровую ногу кроссовок, а на больную – тапочек, я ковыляла к остановке. Расстояние, которое я обычно прохожу за пять минут, я преодолевала за двадцать. Кое-как забралась в автобус, опять пошла к последнему сидению, по дороге люди оглядывались на меня с сочувствием, но ничего не спрашивали. Усевшись на сиденье, я выдохнула и наконец расплакалась.

Телефон завибрировал у меня в руках. На экране высветилась мамина фотография. Мне сразу подумалось, что вряд ли мама беспокоится о моём здоровье, но все же решила ответить.

– Вера, завтра вечером к нам гости приходят, моя давняя подруга Светлана Владимировна со своим сыном Лёшей. Так что ты должна быть дома, это обязательно. Не придёшь – можешь вообще не возвращаться.

С этими словами она повесила трубку. А я ещё сильнее расплакалась, подумав, что она даже не спросила, как я себя чувствую после такого ужасного инцидента.

Через пятнадцать минут я уже стояла на пороге больницы. Серое и всегда пугающее здание в этот момент мне показалось ещё страшнее, так что ещё минут пять я стояла и просто разглядывала большую табличку с номером три. Присмотревшись к плакату на двери, я прочла, что через двадцать минут будет перерыв у приёмного врача, и, опомнившись, поспешила зайти.

В холле было довольно безлюдно. Я уже знала, где находится кабинет приёмного врача, так как такая история произошла со мной не впервые. Я направилась прямиком туда.

Очереди не было. Постучавшись, я заглянула в кабинет. За столом сидела женщина, на вид лет сорока, и приветливо мне улыбалась.

– Чего стоите-то, проходите, не бойтесь. Что у вас случилось?

– Да долгая история, – махнула рукой я, хотя история была очень даже короткой.

Пройдя, прихрамывая, к столу, я села и сняла тапочек. Взору представилась моя окровавленная нога. Осколки, конечно, по возможности я постаралась сразу вынуть. Но картина все же была не из приятных.

– Ох, мамочки! Милая моя, да как же ты так умудрилась? – Она всплеснула руками от шока. – Сейчас-сейчас, я тебе все обработаю. – Она быстро начала доставать вату и какие-то средства.

– Мне просто бутылку об ногу разбили.

– Что? Какой ужас! Так это ведь в полицию надо!

– Да какая уж тут полиция. У меня, видимо, просто судьба такая. – Я мрачно улыбнулась.

– Глупости какие! Я вижу, ты девочка хорошая. Уверена, ты достойна самого лучшего. – Она нежно погладила меня по волосам. Столько теплоты источала эта женщина, что мне хотелось прижаться к ней и никогда не выпускать из объятий. Я посмотрела на её бейджик, прикреплённый к халату и прочла «Любовь Максимовна».

– А может, мне просто от природы счастья не дано. – Я опустила глаза в пол и закусила губу.

– Тогда я поделюсь с тобой своим, – ласково проговорила врач, сжав мою руку.

Вдруг в дверь постучались, и в кабинет вошла девушка. Я взглянула на неё и подумала, что она точно одуванчик, источающий счастье. Очень красивая, с доброй улыбкой. Увидев меня, она немного засмущалась и робко проговорила:

– Мамочка, я решила зайти за тобой на работу, надеюсь, ты не против? Если ты ещё занята, я подожду.

Я присмотрелась: девушка и прям была очень похожа на Любовь Максимовну. Беспорядочные русые кудряшки, выразительные голубые глаза – она была молодой копией своей матери. Настолько очаровательной, что я смотрела на неё, не отрываясь. Это явно её смущало, но в тоже время радовало. Она то смотрела на меня с улыбкой, то отводила взгляд. Её смущение настолько меня умиляло, что я тоже не смогла сдержать улыбки.

– Что ты, конечно я не против. Я как раз только закончила. – Любовь Максимовна начала снимать халат и вешать его в шкаф. – Дорогая, тебя подвести? Не то с такой ногой ты сама вряд ли дойдёшь.

– Ой, нет, спасибо, я уже отца попросила, он сейчас подъедет.

От одной мысли, что такие прелестные люди увидят мой район, мне стало не по себе. Пришлось солгать. Ничего, и сама доберусь.

Я попыталась подняться и чуть не упала. Девушка-одуванчик меня подхватила и притянула. Мне вскружил голову приятный цветочный аромат, пахла она тоже как одуванчик – у меня в голове пронеслось: «Вот так пахнет счастье».

Любовь Максимовна взяла с другой стороны, и они помогли мне дойти в холл. Там я попросила меня оставить. Мы попрощались, и они ушли, оставив меня в облаке цветочного аромата.

Глава 2

Я проснулась от звона будильника. Не знаю, зачем его поставила: сегодня у меня выходной и можно было бы поспать. Тем более что вчера вернулась с больницы домой я довольно поздно.

Почувствовав вкусный запах блинчиков, я встала с кровати, совершенно забыв про больную ногу. Нога болела не так сильно, как вчера, но, почувствовав неприятные ощущения, в голове начали всплывать воспоминания вчерашнего дня.

Пытаясь отогнать грустные мысли, я, прихрамывая, вышла на кухню. Брат стоял у плиты и жарил блинчики, напевая детскую песенку. Я улыбнулась и решила его подколоть:

– Я не уверена, что это ты старший из нас. Вечно ведёшь себя, как ребёнок.

– И тебе доброе утречко. Вот попробуешь мои блины и вмиг изменишь свое мнение.

– Ладно, сдаюсь! Хотя. Блинчики, как у тебя, у меня наверняка и семьсот лет не получатся.

– Верочка, такому талантливому человеку, как ты, и готовить не надо.

– Ну спасибо. Утешил!

– А что у тебя с ногой, почему она перевязана?

В его голосе я услышала беспокойство и решила соврать, чтобы ещё больше не тревожить:

– Представляешь, бутылку на ногу уронила. Я такая растяпа. – Я сделала грустный вид.

– Да с кем не бывает. Давай я тебе лучше бинт перевижу.

Коля поставил передо мной тарелку с блинами и джемом, а сам полез в аптечку. Я, наслаждаясь вкуснейшим завтраком, думала о том, что у меня лучший на свете брат. Он самый дорогой мне человек. Ещё конечно есть тётя Маша, её я тоже очень люблю. Впрочем они с Колей очень похожи: оба мягкие, ранимые, заботливые и любящие. Коля присел на корточки и начал перевязывать мне бинт.

– Батюшки! Ничего себе бутылочку уронила, – ужаснулся брат.

– Ну, как получилось, – пожала я плечами.

Вдруг в комнату вошла мама и прервала наш разговор:

– Доброе утро. Вы же помните, что сегодня вечером у нас будут гости – моя подруга со своим сыном Лёшинькой. Так что все должны быть дома.

Она проигнорировала мою больную ногу. Как будто и не было вчера той ужасной сцены. Не сказать, что меня это прям огорчило. Не очень мне хотелось с мамой об этом говорить, да и вообще с кем-либо. Было и было, у всех свои проблемы.

– Да, мам, мы помним. – Коля проговорил это с какой-то усталостью и как бы нехотя.

– Ну вот и хорошо! – Она ответила, раздражительным голосом выговаривая слова, и смотрела на Колю с молчаливым укором. Потом резко развернулась и вышла из кухни.

– Чего это она? – Я видела, что у них какой-то конфликт по этой теме, и непременно жаждала узнать, что случилось.

– Да… Неприятная история, даже вспоминать не хочу. Лёша этот кажется мне весьма неприятным человеком, вот и всё.

– Так-так-так. А вот с этого места поподробнее. Ты с ним уже виделся?

– Да, виделся. И ничего приятного из нашей встречи не вышло. – Брат поморщился и начал свой рассказ: – Это лет пять назад было, ты в лагерь тогда уехала, а к нам как раз мамина подруга, тётя Света, приехала со своим сыном, он меня на семь лет старше, и что-то мы сразу не поладили. Он меня подкалывал постоянно, да так неприятно. Потом на крыльцо меня вывел и дал скрутку какую-то покурить типа. Ну я поначалу отказывался, а затем он взял меня на слабо. Ну, говорит, мужик ты или не мужик. А в моих глазах Лёша этот тогда был каким-то крутым, мне так захотелось доказать ему, что я мужик. Взял да и начал курить трубку эту, кашлял и курил. Плохо мне потом было, мама не горюй, глюки ловил разные. А Лёша родителям сказал, что видел, как я за забор курить ходил. Я аж расплакался, доказывал, что он же мне и дал курево это. Да вот только меня и слушать никто не хотел. Тётя Света ещё и взбесилась, что я на её ненаглядного клевету навожу. Досталось мне тогда, конечно… – Коля отвернулся и замолчал.

– Ужас какой! Пусть на пороге у нас тогда не появляются, и видеть их не хочу. – Я аж со стула подскочила, но тут же вспомнила про ногу и села.

– Да ладно тебе, как никак уже пять лет прошло. Он наверняка уже другой человек. – Коля примирительно похлопал меня по плечу. – Ты лучше скажи, что днём делать думаешь?

– Я к тёте Маше сходить хочу, давно её не видела, соскучилась.

– А, ну это классно. Я б тоже хотел, да у меня сейчас работа. Ей мой привет передавай.

– Обязательно, – улыбнулась я.

Брат чмокнул меня в щеку и пошёл собираться на работу.

…

День был жаркий, но приятный. Лёгкий ветерок поднимал мои волосы. Я шла среди многочисленных домов до той поры, пока не пришла к железному забору, который ограждал серое и мрачное здание.

На фоне соседних, очень даже ухоженных домов, психиатрическая клиника казалась порталом в тёмное царство. Высокий железный забор ограждал большую территорию. Сразу бросались в глаза решётки на окнах, создавали впечатление больше не больницы, а тюрьмы.