(Не)случайный сын доктора Громова

– Дышу воздухом, любуюсь видами, – невозмутимо отвечаю.

– К слову, отличный аромат дезинфекции. Какой парфюм? «Паникёр от Армани»?

Катя не выдерживает, резко поворачивается ко мне и прикусывает губу. Я понимаю: она борется с желанием рассмеяться.

А вот павлин не смеётся.

– Ваше поведение… хамское! – раздражённо заявляет он.

– Я имею полное право написать на вас жалобу!

Я делаю задумчивое лицо.

– А вы знаете… Напишите. Прямо сейчас. Кому угодно. Хотите – главврачу. Хотите – лично Путину.

– Вы…!

– Хотя нет, – я задумываюсь.

– Лучше себе напишите. Записку. «Я дебил». Чтобы не забывать.

Катя хрюкает, пытаясь скрыть смешок.

Максим сияет.

– Дядя врач, вы крутой!

– О, спасибо, малец.

Светлов стоит красный, как рак, но, похоже, пока не знает, как ответить.

А я пользуюсь моментом, беру Макса на руки и смотрю на Катю.

– Я провожу вас.

Она моргает.

Смотрит то на меня, то на Сергея.

А потом соображает, что это единственный способ отвязаться от бывшего.

– Ладно, – выдыхает.

Мы разворачиваемся и идём к кабинету физиотерапии, оставляя позади бурчащего что-то под нос Светлова.

Впереди десять метров тишины.

Катя напряжена.

Максим у меня на руках слишком довольный, что даже меня слегка ошарашивает…

– Ну, Макс, слушай сюда, – я ставлю его перед дверью.

– Без самодеятельности. Ты заходишь, ждёшь маму, не сбегаешь. Всё понял?

Мальчишка делает заговорщицкое лицо, поднимает большой палец вверх.

Катя смотрит на него с таким выражением, будто он её предал.

– Я столько раз ему это говорила, а он никогда не слушал! – возмущается она.

Я ухмыляюсь.

– Ну, бывает, – пожимаю плечами.

– Видимо, мое мнение для него авторитетнее.

Она закатывает глаза.

Дверь закрывается, а мы остаёмся напротив, опираясь на перила.

Я скольжу взглядом по тонкой фигурке и неожиданно для самого себя спрашиваю:

– А кто отец Максима?

Катя бледнеет.

Я не знаю, зачем спросил. Просто… что-то щёлкнуло. Что-то странное в нём есть. В этом пацане. В его повадках, во взгляде, в том, как он смотрит на меня. И в том, как он смотрит на Светлова – с какой-то первобытной, детской, но всё же абсолютно честной неприязнью. Я не понимаю, почему этот вопрос всплыл в голове, но вот он выскользнул, и я уже не могу его забрать обратно.

– Эм…

Я сразу чую что-то неладное, но пока не давлю. Банально не имею права…

– Ладно, – решаю перевести тему.

– А этот твой бывший… Он всегда был таким?

Смотрю на Катю и вижу, как её плечи напрягаются. Значит, не всегда. Значит, был другим. Значит, было время, когда она ему верила, когда считала, что всё будет иначе. Это злит. Сам факт, что он имел такую власть над ней, что он когда-то мог заставить её улыбаться, а теперь доводит до усталых кругов под глазами. Какой же ты гад, Светлов.

– В смысле?

– Ну, таким… мудаком.

Она вздыхает и неожиданно вываливает всё как есть.

Про контроль. Про попытки вернуть её. Про постоянные «случайные» встречи. Про этот ад, в котором она живёт каждый день.

И я, честно говоря, в ах*е.

– Ты серьёзно? – я не верю своим ушам.

– Да, – устало кивает она.

Я выдыхаю.

Нет, ну правда? Это не хреновая шутка? Этот человек на законных основаниях может преследовать её, и она не может ничего сделать? Закон в этом случае – просто пустой звук?

Я видел разные виды дерьма за свою жизнь, но то, что делает этот тип, особенно мерзко. Он не отпускает её не потому, что любит, а потому что не хочет терять контроль.

Козёл.

А потом неожиданно для самого себя говорю:

– Давай я помогу.

Вот сам себе порой удивляюсь.

Я вообще зачем это сказал? Почему?

Она мне никто. Это её жизнь, её проблемы. У меня вообще-то и своих хватает. Я должен был просто спросить и уйти.

Но вместо этого… Почему мне так чертовски не нравится видеть её загнанной? Почему я хочу, чтобы этот павлин отстал от неё раз и навсегда? И какого чёрта я не чувствую в этом ничего неправильного?

Катя шокирована.

Но, похоже, назад дороги уже нет.

Глава 10

– Солнышко, ну давай, ну, пожалуйста… Это не больно, я же тебе говорила…

Максим упрямо хмурится, всем своим видом показывая, что тащить его в кабинет физиотерапии – это преступление против его свободы.

– Мам, ну я не хочу-у-у! Там плохо пахнет!

Я сжимаю губы, выдохнув сквозь зубы.

Господи, дай мне терпения. Я и так не спала толком, а тут ещё этот цирк с убеждением моего собственного ребёнка, что он не умирает, а всего лишь лечится.

– Максим, не капризничай, – я устало смотрю на него, пытаясь вложить в голос твёрдость, но понимаю, что никакого эффекта это не даёт.

И тут за моей спиной раздаётся мерзкий голос.

– Ну и в кого же он такой невоспитанный?

Светлов.

Разумеется.

Куда же без его ценного мнения…

Так и хочется наорать, но привлекать к себе внимание совершенно не в моих планах. Увязался за мной на мою голову, а теперь еще и критикует. Гад ползучий!

Я медленно поворачиваю голову и сталкиваюсь с его самодовольной ухмылкой. В идеально сидящем костюме, с дорогими запонками, стоящий в этом коридоре, будто ему здесь место. Санитайзер в руках, как личное оружие от бедности и микробов.

Я сжимаю кулаки, но прежде чем успеваю что-то сказать, рядом появляется он.

Громов.

Высокий, в своём вечном халате, с пронзительным взглядом, в котором скользит развесёлый интерес.

– Тебе бы костюм химзащиты, приятель, – лениво произносит он, глядя на Сергея с насмешкой.

Я дёргаюсь.

Максим вскидывает голову и… улыбается.

Смотрит на Громова широко, светло, с какой-то искренней радостью.

Только вот перед Светловым его лицо было другим.

Злое, недовольное, напряжённое.

Я чувствую, как у меня сдавливает горло.

Громов замечает этот контраст.

И я знаю, что он замечает.

Он слишком проницателен. Он слишком быстро улавливает детали. Он слишком точно понимает, куда надо копать.

Чёрт.

Я не готова.

Я не готова к тому, что он догадывается.

Его глаза.

Он смотрит на Максима иначе.

Он смотрит на него слишком внимательно.

Я ощущаю, как что-то внутри начинает крошиться.

А вдруг… он поймёт?

А вдруг увидит?

Этого нельзя допустить.

Я разрываю зрительный контакт и быстро отворачиваюсь.

Но он не отворачивается.

Я это чувствую.

Когда он берёт Максима на руки, легко, без усилий, мальчишка обхватывает его за шею, и мой желудок опускается в пятки.

Хотя бы помог свалить от Светлова…

Их перепалка была забавной, но я-то знаю, чем это аукнется лично мне. Светлов же не даст мне спокойно до дома добраться! В любом случае пристанет, что этот врач клинья ко мне подбивает…

– Ну, Макс, слушай сюда, – поставив сына около кабинета физиотерапии на ноги, говорит Громов. Его голос мягкий, уверенный.

– Без самодеятельности. Ты заходишь, ждёшь маму, не сбегаешь. Всё понял?

Максим, этот маленький беглец, кивает.

С заговорщицким лицом.

Как будто у них есть общий секрет.

Катастрофа.

Я смотрю на них и не могу дышать.

Они даже стоят одинаково!

Я резко поворачиваюсь и вжимаюсь в перила, пока не начался приступ паники.

– А кто отец Максима? – вопрос, который выбивает весь кислород из легких.

Я задыхаюсь.

Мир сужается до точки.

Я знаю, что он догадывается.

Я вижу это по его глазам.

Он спрашивает просто так? Нет. Нет.

Этот человек не задаёт вопросов просто так.

А может… может мне просто кажется?

– Эм… – мой голос звучит убого.

Я пытаюсь собрать мысли, но они рассыпаются в труху.

Он не должен знать.

А если узнает?

Что он сделает?

Будет орать? Спрашивать, как я могла?

А если он захочет забрать Максима?

Нет.

Нет!

Я не позволю.

– Ладно, – вдруг произносит он, отступая.

– А этот твой бывший… Он всегда был таким?

Я вздрагиваю.

Этот вопрос легче, но я всё ещё не могу дышать.

Почему он так точно бьёт в уязвимые точки?

Я сбиваюсь, путаюсь, а потом, говорю всё, как есть, избегая истории, которую рассказывала ему в ту ночь… Маловероятно, конечно, что он вообще ее запомнил, но рисковать не хочется.

Я вываливаю на него весь этот ад.

Про преследования.

Про попытки Сергея вернуть меня, избегая причины нашего развода.

Про его давление.

Про то, как он не отпускает.

И когда я заканчиваю, Громов смотрит на меня… иначе.

– Ты серьёзно?

Я нервно смеюсь.

– Да.

Он молчит.

Я вижу, что он злится.

Что он готов пойти и выбить из Светлова всю его самодовольство.

Но я не этого хочу.

Я не хочу ещё одной войны.

Я слишком устала.

И вдруг он произносит:

– Давай я помогу.

Я замираю.

Я даже не сразу понимаю, что он сказал.

Он предлагает помощь.

Он… Он хочет помочь мне.

Почему?

Я не могу этого принять.

Я не могу его пустить в нашу жизнь.

Это опасно.

Это опасно для всех.

– Нет, – мой голос еле слышен.

Он смотрит на меня.

Я вижу, как он напрягается.

– Почему? – его голос тихий, но в нём глухая злость.

– Это… Это не твоё дело, – я едва слышу собственные слова.

– Моя жизнь, моя проблема.

– Катя…

– Спасибо за помощь сегодня и вчера… И вообще. Но впредь попрошу не вмешиваться!

Я вижу, как он сжимает челюсти. Как его ноздри раздуваются от злости. Как он медленно кивает.

И уходит.

Просто разворачивается и уходит.

Я остаюсь одна.

Я не сразу понимаю, что сажусь на пол.

Просто опускаюсь, прижавшись к стене, и смотрю в пустоту.

Смотрю на дверь, из которой пока еще не вышел мой сын… наш сын!

Но мысли только о Громове.

Пусть лучше так.

Пусть лучше он уйдёт, чем догадается.

Потому что если он поймёт…

Если узнает…

Я не готова.

Я не готова снова начинать войну.

Я слишком устала.

Глава 11

Я в бешенстве.

Не просто злой, не просто раздражён. Я на реальном взводе.

Катя отказалась.

Отказалась от помощи, когда очевидно же – ей она нужна!

Что за упрямая женщина? Почему она так яростно держится за свою самостоятельность, когда её бывший муж превращает её жизнь в ад? Когда она сама на грани нервного срыва? Когда таскает этого мальчишку по больницам, не давая себе выдохнуть?

Я резко пинаю стул в ординаторской. Он громко грохочет о пол.

– Чё ты носишься как тигр в клетке? – раздаётся за спиной голос.

Я поворачиваюсь.

Игорь.

Стоит в дверях, скрестив руки, и внимательно меня изучает.

– Женёк, с тобой всё в порядке?

– Охренительно просто, – огрызаюсь я, взъерошивая волосы.

– Катя… Эта Катя… Она упёртая, как ослица!

– Ты о ком вообще?

Я скриплю зубами.

– Мать того пацана, у которого я из горла вытащил солдатика и который вчера сбежал.

Игорь хмурится.

– И что с ней?

Я коротко рассказываю про ситуацию. Светлова, больницу, её отказ от помощи.

Он молчит, внимательно слушает.

А потом вдруг спрашивает:

– А почему мальчишку таскают на физиотерапию?

Я моргаю.

– Чего?

– Ну, ты говоришь, она устала, бегает с ним в больницу. А зачем? Что у него?

Я рассеянно вспоминаю, что рассказывала мне Катя.

– Она говорила, что у него проблемы с суставами. В детстве было что-то вроде гипертонуса, вот теперь проверяются, чтобы не было последствий.