Пряха. Закон Равновесия

Вот в последнее Милолике верилось слабо. «Зачем богатому городскому мужчине безродная деревенская девка?»

Чуров подался чуть вперед, наклоняясь к Миле так, что она почувствовала запах корицы, исходивший от него. Он понизил голос почти до шепота.

– Давай будем честны, Лика. Любящая мать никогда не продаст свое дитя. Ни за какие деньги… Ни за жениха, ни за подруг. Ты была там лишней. В городе у тебя будет шанс найти свое место. Город вообще полон возможностей. А ты – умная девочка.

«Лика… Как непривычно прозвучало. Никто никогда так не называл с рождения. Интересно, это на городской манер?»

– Ладно. Ты отлежись, подремли, у тебя голова гудит, наверное. Нам еще долго ехать. – Чуров полез вперед к мужчине, правившем лошадью.

Милолика легла в повозке. Крытый верх серо-коричневого цвета, добротный крепко сбитый кузов, широкие колеса. На таких повозках возят скот. Мила вдруг почувствовала себя племенной кобылой, которую везут к маститому жеребцу.

«Эх, матушка. Грозилась ты меня продать торговцам на три ночи, а продала на всю жизнь. Неизвестно, что меня ждет дальше. Хоть бы нитку свою посмотреть, да свою не видно…»

*****

Путь складывался спокойно, размеренно. Утро перетекало в день, день – в вечер, вечер – в ночь.

Милолика старалась «быть хорошей девочкой», и в обмен на это она получала уважительное отношение, вкусную еду и напитки. Сами крадцы ели в основном сыр, хлеб и пили воду. Миле же доставалось мясо, изюм, щедро разбавленное вино, мед.

Чуров и во сне не расставался с капюшоном. А еще проявлял чудеса прозорливости и проницательности. Мог подать руку прежде, чем она споткнулась о корягу, или передать воду прежде, чем кто-то просил.

А самый яркий случай был, когда ехали через лес. Спящий Чуров внезапно вскакивает, хватает вожжи и останавливает повозку. Через несколько мгновений, дорогу перебегает чем-то испуганный огромный лось. Если бы он не остановил повозку, лось выскочил бы прямо на лошадь. Она испугалась бы и, скорее всего, понесла. Повозка могла перевернуться или сломаться. Мила так и не поняла, как он сквозь сон увидел из повозки лося. А вот Присуха, кажется, совсем не удивился.

Делать в дороге было нечего. Она ела, спала и слушала занимательные байки из жизни Чурова и Присухи.

Присухой звали второго крадца. Как-то вечером он хлебнул вина, потому что не мог уснуть, и, захмелев, рассказал, как давно в юности он был сыном пекаря и полюбил Радомилу, дочь очень богатого меховщика. Она тоже отвечала ему взаимностью. Даже была готова оставить все родительские богатства ради жизни с возлюбленным. Ее отец и мать обсмеяли сватов, но сказали, что готовы отдать дочь за пекаря, если он накопит хотя бы на свадьбу. Присуха был унижен, но не сдался. Ради любимой он ступил на опасный путь торговца с черных троп. Весною он распрощался с возлюбленной и поклялся вернуться через год с деньгами. Год прошел быстро. Присухе на тайных тропах удалось заработать гораздо больше, чем его отцу в своей пекарне. Когда он счастливый вернулся домой, отец с горечью сообщил ему, что Радомила давно замужем и на сносях первенцем.

– И ты поверил? – тихо спросила Милолика.

Присуха нахмурился.

– А как тут не верить, когда из-за угла сначала живот выходит, потом она?

– Я про живот не спрашиваю. Ты у нее спрашивал, как так вышло? Хотела ли она замуж за другого?

Присуха лишь мрачно хмыкнул, отвел взгляд и продолжил свой рассказ.

Он был настолько ранен предательством девушки, что долго лежал больной. А когда встал на ноги, отдал все накопленное отцу, собрал скромные пожитки и ушел навсегда. С тех пор его дом – это повозка в поле.

Мила в нежную и романтичную историю о любви верила с трудом. Однажды, улучив удобный момент, когда на нее никто не смотрел, Милолика сверкнула глазами и на нити жизни Присухи, действительно, увидела где-то в начале крутой загиб, после которого нитка пошла в наклон. Но была ли это любовь – вопрос другой.

Не удержалась Милолика – и нитку Чурова тоже посмотрела. Нить была не белой, как у всех, а ярко-красной. И не ровной, с завитками или узелками, а вся закрученная и перекрученная. Девушка такое видела впервые.

К слову, повозка действительно принадлежала Присухе. А Мила была на ней всего лишь гостьей. Поэтому она молчаливо улыбалась, кивала и слушала. Правда, иногда пропуская большую часть рассказа мимо ушей.

«Нужно расспросить Чурова об этом богатом господине, – наконец решилась Милолика. – Может, все не так ужасно. Хотя, что может быть хуже, чем быть под нелюбимым мужем? Хотя… Много чего может быть хуже.»

Мила невольно тяжело вздохнула.

– Опять грустишь? – заметил ее задумчивое лицо Чуров, пока Присуха спал после ночи на вожжах8.

– Расскажи мне о нем.

– Хм, – растянул губы Чуров. – А я уж гадал, почему не спрашиваешь? Думал, ты бежать готовишься.

– Куда? – искренне удивилась Мила. – В незнакомые поля? Я даже не знаю, где мы. Разумнее всего доехать с тобой до города.

Девушка рассмеялась, хоть мысль и запала ей в душу. «Об этом стоит подумать…»

– И то верно, – в ответ рассмеялся Чуров. – Что ты хочешь знать?

– Всё.

Чуров задумался. Помолчал немного и сказал:

– Если кратко. Радима из рода Световидовых я знаю давно. Он хороший человек…

– Хорошие люди не берут невест силой, – вставила Милолика.

Чуров помрачнел и снова помолчал, видимо, обдумывая, что лучше сказать.

– Лика, он никого не брал силой и не собирался делать этого. Радим дал мне пятьдесят золотых, как «выкуп» семье невесты, и поручил всем рассказать, что ищет невесту. Он просил привести девушку, которая сама изъявит согласие быть с ним.

«Пятьдесят золотых! Даже если моей матери он заплатил двадцать пять – это целое состояние! Теперь понятно…»

– Подожди, но… Ты же у меня ничего не спрашивал! – возмутилась Мила.

– Лика, Радим из богатого знатного рода. Замужество с ним – это сытая безбедная жизнь. Кроме того, он сам никогда не обидит свою жену и другим не позволит. Это тоже немалого стоит, – Чуров умолк. Он хотел, но не решался произнести вслух главное.

– Но я тогда не понимаю! Любая девушка согласится быть с ним! – голос Милы чуть дрогнул, она кожей чувствовала, что сейчас на нее рухнет правда.

– Он не может ходить, и у него не будет детей.

– Что…

Воздух в повозке стал густым, как кисель. Милолика судорожно глотнула, но в легкие будто налили свинца. В висках застучало, отмеряя удары ее сердца. Голос Милы окончательно оборвался. Она часто задышала, голова пошла кругом. В глазах девушки отразилось отчаяние, заполнившее ее душу.

«Боги, бездетный калека? За что? Почему? Всю жизнь выхаживать его, чтобы потом умереть в одиночестве и нищете, вышвырнутой его знатной родней?»

Слезы сдавили горло. Вдруг перестало хватать воздуха, чтобы дышать.

– Да погоди ты реветь, Лика. Все совсем не так! Тебе нужно увидеть, чтобы понять… О! Ведьмины ведра! Вставай, Присуха, корчма!

У дороги, на перекрестке двух лесных дорог, показалась корчма «Ведьмины Ведра» с яркой большой вывеской. По бокам от входа стояли две большие красные бочки, принаряженные под ведра. Рядом с конюшней дремали хмельные конюх и колесник.

Присуха потер глаза и сладко потянулся.

– Завтра будем в Сумерье, – зевая сказал он.

– Именно! – весело подхватил Чуров.

Задыхаясь от слез, Милолика зарылась в отрез ткани, под которым спала.

«Всеволод Мирославович часто говорил, что Боги жестоки, а мы лишь игрушки в их руках. Довольно! Со мной достаточно наигрались! Нужно доехать до города и просто раствориться в нем.»

Глава 4

– Лика, будет тебе рыдать, ты ничего не поняла. Идем, поедим нормально! – крикнул в повозку Чуров.

– Спасибо, – постаралась спрятать слезы Мила, – я не голодная.

– Лика, это придорожная корчма, тут полно бандитов и наемников. Попадаются и провинившиеся солдаты. Я не могу оставить тебя здесь одну.

«Ну да, не то украдут твое золото, Чуров, как же ты это Радиму объяснишь?!» – всхлипнула Мила.

Она утерла слезы, пригладила волосы на голове и вылезла из повозки.

Дверь корчмы скрипнула, впуская Присуху, Чурова, Милолику и порыв теплого майского ветра. Запах внутри стоял не самый приятный: прокисшее пиво, пережаренное сало, вонь пропотевших с дороги тел и давно не мытого деревянного пола. Стены украшала пара полок с запыленными пузатыми глиняными кувшинами и нелепая мазня, гордо окаймленная рамой.

Несмотря на солнечный яркий день, света внутри было немного. Посетителей, сидящих в дальних углах, было невозможно разглядеть. Но и тех, кто сидел в середине или ближе к окнам, было достаточно, чтобы Мила испуганно прижалась к боку Чурова.

Стойка хозяина была завалена грязными кружками. У горы кружек кучковалось трое бородатых мужчин в потертых кожаных жилетках. Один и вовсе одет был в жилетку на голое тело. За поясами у них были широкие ножи. Мужчины перешептывались и оценивающе осматривали всех входящих. При виде Милы их глаза жадно заблестели, но увидев Чурова, все трое отвернулись от нее.

– Чур! Коромысло мне по горбу! Я тебя давно ищу везде, есть разговор. – Из-за стола у стены встал высокий крепкий мужчина, одетый по-дорожному. Он быстрым шагом подошел к Чурову, они отошли в сторону и очень тихо перекинулись несколькими фразами.

«Чур. Так вот оно, прозвище. Стало быть Чуров – все же имя. Откуда ты, Чуров?» – рассуждала про себя Милолика.

Чуров быстро вернулся к Присухе и Миле.

– Идем, вон свободный стол. – Чуров провел своих спутников к столу в середине комнаты. Сам пошел к хозяину заказать еду.

Хозяин корчмы, толстый и лысый мужчина с глазами-щелочками, в несвежей одежде и перемазанном жиром фартуке, закивал Чуру. Они быстро поговорили, Чуров выложил несколько монет на стойку и вернулся за стол.

Настоящей неожиданностью для Милы стала ароматная и вкусная похлебка, с большими кусочками хорошо проваренного в пряностях мяса. Пар от похлебки пах лавровым листом и тмином, а кусок мяса, едва коснувшись языка, растаял, оставляя послевкусие дикого чеснока и перца. Это была первая по-настоящему горячая и сытная еда за последние дни, и от этого каждый глоток казался почти что волшебством посреди этого захолустья.

Каша была наваристой, с кусочками масла и ложечкой меда. В качестве питья Миле принесли кружку молока, Чурову – травяной чай, сильно пахнущий вишней, а Присухе – большую кружку вина. Вино было до того терпким, что Миле казалось, будто она захмелела от одного только запаха.

– Ты заслужил, друг! Наслаждайся! – Чуров хлопнул Присуху по плечу.

Крадец благодарно усмехнулся и отхлебнул из кружки:

– М-м-м, жизнь снова красочная! С тобой приятно иметь дело, Чур!

«Сейчас он выпьет эту кружку и мертвецки уснет. Вдруг мне повезет, и он проспит до самого города. Тогда мне нужно будет только обмануть Чурова, и путь свободен», – подумала Мила.

Они сытно поели. Присуха смаковал вино, Чуров – чай, а Милолике наскучило ее молоко.

Входная дверь снова скрипнула, и в корчму ввалились двое мужчин. Один был серьезно ранен и перевязан кровавыми тряпками. Второй валился с ног от усталости, но продолжал тащить на себе товарища. Присуха узнал кого-то из них и тут же подхватился помочь, прихватив с собой вино. Оставшись наедине с Чуровым, Мила набралась смелости спросить:

– Расскажи, откуда ты?

– Тебе зачем? – Чуров подозрительно посмотрел на девушку.

– Стало интересно. Имя у тебя необычное для здешних мест.

– С севера, – сказал, как отрезал, Чур, явно не намереваясь продолжать разговор.

– А я всегда думала, что Вехорцы находятся на севере. Моя бабка говорила, что наши степи считаются северными.

– Среди окрестных степей, возможно. Я родился на Севере Большой земли, там, где зима никогда не заканчивается.

– Вот это путь! Что заставило тебя его проделать? – Мила округлила глаза от удивления и тут же подумала о том, что таинственный торговец невестами не скажет ей правду.

– Люди, которые привезли меня сюда.

– Прозвучало так, будто привезли против воли… – Милолика понизила голос и опустила глаза.

– Прозвучало так, как прозвучало, – бросил Чуров. – Я же не выспрашиваю, почему ты в девках засиделась. Но об одном я бы все-таки спросил. Где твой отец?

– Он утонул. Прошлый год был особенно голодным, резали даже лошадей на мясо. В ноябре отец пошел с мужиками ловить рыбу. Речка вроде бы уже замерзла, а оказалось, что лед был очень тонким. Он провалился и не смог выбраться.

Чуров опустил голову, Милолика глубоко вздохнула.

– А в девках я засиделась, потому что не мечтала выйти за того, кто больше за меня заплатит. Я хотела мужа, который будет меня любить.

– Любовь – это роскошь, Лика. Мало кто может себе ее позволить. Нам пора. Присуха уже готов, – усмехнулся Чуров, кивая головой в сторону сладко дремлющего на соседнем столе друга.

Чур подхватил на плечо спящего Присуху, и вместе они направились к выходу. На улице смеркалось. Чуров возился с пьяным побратимом, который никак не хотел лезть в повозку. Мила стояла рядом. И внезапно ее озарила мысль:

«Это мой шанс! Присуха спит, Чуров занят Присухой. Они сказали, что завтра будем в городе, значит, город близко, можно дойти пешком! С одной стороны дороги – лес. Если я пойду за первыми деревьями, меня никто не увидит!»

Сердце затрепетало и забилось, как птица в силках. Шаг назад, второй, вот уже Мила за повозкой, обходит ее сзади. Вот уже настойчивый голос Чурова и пьяное бормотание Присухи отдаляются, остаются где-то за спиной. Почти получилось!

«Скорее в лес! За деревья!»

Милолика развернулась и рванула к деревьям с такой мощью, сколько было сил. Сумерки сгущались между стволами, превращая лес в лабиринт из черных силуэтов. Трава под ногами приглушала шаги, но собственное, сбитое бегом дыхание казалось Миле оглушительно громким. Ну вот! Еще немного!

Девушке казалось, что она все еще чувствует запах корицы. Она обернулась на мгновение, убедиться, что ее побег еще не заметили… И угодила прямо в чьи-то объятия.

– Оп-оп, ой-ой-ой! – сказал кто-то ей прямо в ухо.

Мила оттолкнулась, попятилась. Дело принимало еще более скверный оборот.

Трое грубых и неопрятных мужчин словно выросли из земли, встав с корточек из-за густого подлеска. Их тускло освещенные лица расплылись в подобие восторженного хищного оскала.

– Что за чудо! – хрипло выдохнул самый коренастый и широкоплечий. – Гляньте, братцы! Вечер-то какой удачный!

– Хороша, – присвистнул другой, тощий, с бегающими глазками, протягивая грязную руку к ее лицу. – Небось из той корчмы сбежала? От кого, интересно?

– Неважно, от кого, – рыкнул третий, самый рослый, перегораживая ей путь обратно. – Теперь наша. Разомнемся перед ночью.

Запах немытого тела, перегара и чего-то звериного ударил Миле в нос. Ужас сковал тело ледяными клещами. Она отшатнулась, но коренастый схватил ее за руку выше локтя, больно сжимая пальцами.

Шершавые в заусенцах пальцы впились в ее руку выше локтя так, что наутро обязательно останется синяк. Другой ладонью, липкой от чего-то, он притянул ее к себе.

– Пустите! – вырвалось хриплым шепотом. Милолика дернулась, но его хватка была железной.

– Ой, бойкая! – засмеялся тощий, пытаясь обхватить ее за талию. – Так даже лучше!

– Шевелись, не церемонься! Не один тут! – подбадривал рослый, развязывая пояс.

Мир сузился до этих троих грязных рож, до тянущихся к ней их рук, до всепоглощающего ужаса. Она зажмурилась, готовясь к худшему, молясь только о том, чтобы это поскорее кончилось.

Внезапно раздался короткий, сдавленный стон.

Рука, сжимающая ее локоть, ослабла. Мила открыла глаза. Коренастый бандит закачался, держась за бок. Из-под его пальцев сочилась темная струйка. Он смотрел не на нее, а куда-то в сторону, в сгущающиеся сумерки за спинами своих товарищей, на его лице застыл немой ужас.

Там, словно отделившись от самих сумерек, стояла Тень.

Высокая, невероятно быстрая. Два ярких пятна – горящие красные глаза – пылали в темноте под капюшоном. В каждой руке Тени сверкали лезвия: в правой – средний кинжал с прямой гардой, в левой – короткий, широкий, похожий на клык хищника. На правом клинке алела свежая кровь.

– Че… кто?! – прохрипел рослый, резко разворачиваясь.

– Боги! – взвизгнул тощий, отпрыгивая от Милы.

Но Тень уже двигалась. Не шагала – скользила, как дым. Короткий кинжал блеснул, и тощий вскрикнул, хватаясь за рассеченное предплечье. Рослый бросился вперед, вытащив дубину из кустов, но Тень ушла в сторону с неестественной пластикой. Средний кинжал чиркнул по бедру нападавшего, оставив глубокую кровоточащую царапину.

Ужас сковал их разом, отбив всю охоту. Звериный инстинкт победил.

– Да ну ее, мужики! Бежим! – завопил раненый в бок коренастый, уже пятясь к кустам.

– Вот леший! – заорал рослый и, хромая, кинулся в другую сторону.

Тощий, истекая кровью, метнулся следом за ними, не оглядываясь.

Через мгновение на опушке никого не было, кроме Милолики и Тени. Только тревожная тишина да запах крови, смешанный с запахом леса, ощущались в воздухе.

Тень повернулась к Миле. Глаза пылали холодным красным огнем, из-под капюшона выбивались черные длинные волосы. Тень медленно вложила кинжалы в ножны, скрытые под плащом, и шагнула вперед.

Мила узнала эту Тень. Эти горящие ярко-красным глаза. Эти быстрые и точные движения. Эту скрытую силу. Этот запах… корицы, смешанный теперь с железом крови.

«Чуров!»

Он подошел вплотную. Не говоря ни слова, он взял Милу за запястье. Хватка была ледяной и невероятно крепкой, словно стальной. В его красных горящих глазах не было ни гнева, ни упрека – лишь бездонная, пугающая пустота и обещание, что бегство больше не повторится. Никогда.

Глава 5

В одном Милолика была права: Присуха спал до утра, до самого прибытия в город.

А когда открыл глаза, был сильно удивлен увиденным. Мила, на которой не было лица, сидела со связанными ногами и руками, прикрытая тканью так, чтобы со стороны не было видно веревок. Ее глаза припухли от слез, губы были обкусаны. Веревки впивались в запястья и лодыжки, оставляя на коже красные, зудящие полосы.

Чуров держал вожжи. Его лицо, как всегда, скрывал капюшон, но по его нервным движениям было видно, что он порядком сердит.

– Эй, что я пропустил? – обратился он к девушке, но она лишь отвернула лицо в сторону.

– Чур! Какого лешего случилось?

Чур лишь отмахнулся рукой:

– А! Оставь! Потом расскажу.

– Чтоб вас обоих! Бранятся, только тешатся, – обиженно пробормотал Присуха, выпил залпом кружку воды и полез вперед к Чуру.

Повозка въезжала в Сумерье.

Несмотря на все свое отчаянье, связанные руки и ноги, Милолика невольно ахнула. Вехорцы казался теперь жалкой затхлой деревушкой, в сравнении с шумным и пестрым городом.

Сумерье кишело жизнью, как гигантский растревоженный муравейник. Улицы были широкими и многолюдными. Всюду возвышались терема – высокие, крепкие срубы с расписными наличниками, резными коньками. Некоторые были в два и даже три этажа!

Базар был огромным. Он начинался едва ли не у самых городских ворот. Столько лотков и прилавков Мила еще никогда и нигде не видела. Изобилие товаров было невероятным!

Зазывалы кричали:

– Свежий медок! Пряники с маком!

– Кожи яловые!

– Ножи булатные!

За порядком наблюдали вооруженные дружинники.

«И все же, добраться в город не напасть, лишь бы в городе не пропасть! Зачем тут дружинники с оружием? Очевидно, здесь много людей и много соблазнов. Нужно быть осторожной.»

С одной стороны улицы ремесленные дома работали на полную. Печи дымили, металл звенел. В воздухе стояли запахи сладковатой стружки, свежей глины, угольной гари, едких отваров для дубления кожи. С другой стороны – варили, жарили, пекли еду, хлеб, сладости. Кругом витали запахи сдобной выпечки, пряных трав, мяса.

«Как же захотелось есть!»

Город был ярким, цветным. Женщины носили алые, пурпурные, лазоревые сарафаны. У мужчин часто были зеленые, ярко-синие, фиолетовые кафтаны. В толпе мелькали желтые платки, расшитые золотом и камнями пояса.

Проехав базар и центральную улицу, повозка миновала каменный мост через реку и выехала в более спокойную часть города. Там было много жилых домов. И чем дальше от шумного базара, тем богаче и красивее были дома. Сладкие ароматы цветущей сирени и черемухи смешивались с восхитительными запахами цветов, которых Мила никогда не видела. Конский навоз с улицы убирал рабочий с хмурым лицом. Женщины тут улыбались, смеялись, ходили чистые, красиво одетые, с небольшими плетенными корзинками и вышитыми поясными сумками.

«И о чем я только думала? Бежать в городе, если никогда не была в нем – чистое безумие. Затеряться тут очень легко, но что делать после? Ох, не так уж не прав был Чуров. Надо было сразу деру давать, как в себя пришла, пока мы были еще в степях.»

Повозка проехала несколько улиц и остановилась. Чуров забрался к Миле в кузов, развязал ей руки и ноги.

– Не вздумай выкинуть что-нибудь! Это не корчма в степи, это город, – строго сказал Чуров.

Потом он наклонился и прошептал ей в самое ухо:

– Я средь бела дня в городе на виду у всех пальцем не пошевелю, даже если кто-то тебя силой возьмет в шаге от меня. Поняла?

Мила молча кивнула.

– Я не слышу, – требовательно повторил Чуров.

– Я все поняла, – сдавленно отозвалась Мила.

– Вот и умница.

Улыбка Чурова мелькнула устало и натянуто.

Он расплатился золотом с Присухой. Отпустил повозку. Потом взял Милу за локоть, не больно, но довольно крепко и чувствительно.

– Идем-ка, мы с тобой пройдемся-прогуляемся, заодно и поговорим.

Они вышли на узкую улочку. Высоченные темные заборы из бревен-исполинов смыкались где-то над головой, почти не пуская дневной свет. Воздух – густой и прохладный, пахнущий древесной смолой и землей. Под ногами – крупные, мшистые камни, уложенные давно и неровно. Гул города сюда почти не долетал. Ворота встречались редко, но и те – массивные и наглухо закрытые.

– Сегодня вечером ты увидишь Радима. Он старше тебя, ему двадцать пять. Вы будете хорошо смотреться вместе. Он хорош собой, не считая того, что не может ходить. Находясь рядом с ним, ты не будешь испытывать неловкости, как это обычно бывает рядом с калеками. Ты не будешь обременена уходом за ним, он достаточно богат и самостоятелен. Как я говорил, ты не поймешь, пока не увидишь. Об этом всем я волнуюсь меньше всего…

Чуров окинул Милолику оценивающим взглядом. Как будто даже сейчас, держа ее за локоть в городе, он все еще сомневался в своем решении.

Мила просто опустила грустные глаза. Безысходность давила ей на грудь и горло.

«Чуров точно больше не даст мне шанса на побег. Меньшим злом сейчас будет выждать. Но когда я переступлю порог дома Радима, будет ли у меня еще возможность? Что же делать? Как же правильно сейчас поступить?»

– Меня волнует, что ты расскажешь ему, – закончил свою фразу Чуров.

– Что же, по-твоему, я должна рассказать ему?

– Ты знаешь, Лика. Что ты сама согласилась поехать, потому что тебе девятнадцать, а замуж ты так и не вышла. Увидела в этом свой шанс устроить будущее.

– Но ведь это неправда!

«Людям вокруг нравится принижать меня?»

– Да, это неправда, – согласился Чуров со вздохом.

Он ускорил шаг, обошел Милу и встал с ней лицом к лицу.

– Мы с Радимом знакомы с двенадцати лет. Меня приставили к нему, как охранника. Благодаря одному возрасту и общим интересам мы быстро сдружились и чувствовали себя братьями. Когда нам было столько же, сколько тебе сейчас, мы ехали на юг через балку Молчаливых старцев, и на нас напали.

Он отвернулся в сторону, его голос стал тише и жестче.

– Ты видела меня в бою, но их было слишком много, целая шайка. Один зашел на меня со спины и… – Мила вдруг почувствовала, как Чуров весь съежился от нахлынувших воспоминаний, – и Радим подставил свою спину. Он получил тяжелую рану, кровь лилась из него потоками. Чудом ему удалось выжить, но нижнюю половину тела он не чувствует. И вот это правда.

– Выходит, он спас тебе жизнь. Но если ты так печешься о нем, почему тогда ты ездишь с торговцами, а не находишься рядом с ним?