Пряха. Закон Равновесия

– Ну, тут до середины мая хватит, а то и дольше, – удовлетворенно кивнула Карина. И, повысив голос, добавила: – А если отсадить от стола лентяек, которые только о себе и думают, и того больше!

Карина была уверена, что успеет убрать воду и притвориться спящей, пока дочь занята уборкой, но тело уже не слушалось, как в молодости. Карина не чувствовала той легкости после родов, какая бывала раньше. Движения были тяжелыми и отдавались ноющей болью в правый бок. Не успела она присесть и перевести дух, как вошла Милолика. Увидев дочь в дверном проеме, Карина решила, что кроткая, вечно стесняющаяся Милолика просто поистерит, на том и кончится. А вышло вон как. Взбунтовалась и перечит.

По правде сказать, Карина считала старшую дочь недалекой и в глубине души надеялась, что за красоту ее обрюхатит кто-то побогаче. А уж маменька за дочь заступилась бы, как полагается. Женился бы.

Но вот незадача – зимы тают, вёсны текут, а дочка дома сидит, гулять не ходит. Младшей двенадцать, так уже женихи набиваются, а эта сидит сиднем, одна прялка на уме.

Все это сильно тревожило Карину раньше, но вроде как отошло во вчерашний день. Теперь же, она ловила себя на мысли, что сожалеет о невозможности избавиться от старшей дочери так же легко, как от младенца. Страх, что упрямая Милолика пойдет поперек матери и всем расскажет о случившемся, не давал Карине покоя.

Резкий прострел в правый бок вырвал женщину из пелены размышлений. Она невольно ойкнула и потихоньку пошла в комнату. Милка уже спала на полатях4, свободно заняв место в отсутствие младших.

*****

На следующий день староста, почтенный Всеволод Мирославович, объявил, что по всем признакам – дожди вернулись! Лето и осень снова будут урожайными, похоже, голод миновал. Староста велел всем плотно засаживать огороды и поля, ведь предстояло сделать много запасов. На лугах уже стояла высокая сочная трава, и староста поручил всем посильно поучаствовать в сборе сена для скота. Под одобрительное улюлюканье деревенских староста дал особое поручение Карине – наварить побольше медовухи до середины лета, поскольку в деревне будет целых три свадьбы! И в конце староста добавил, что через несколько дней в деревню приедут заезжие торговцы. Карина многозначительно зыркнула на Милолику, мол, гляди, держи язык за зубами! Мила спокойно посмотрела на нее и отвела глаза, без страха. Тревога Карины, как река, выходила из берегов.

Следующие несколько дней прошли для Милолики как в тумане. Она просыпалась, садилась за прялку, что-то пряла или вышивала, пока в глазах не начинало рябить. Уставшая, глубокой ночью она ложилась спать. Милка не могла точно сказать – ела ли она или пила. Будто у еды не было ни запаха, ни вкуса. Мать с младшими копошились по-своему, занимаясь обыкновенными повседневными делами, как будто ничего не произошло. Такое поведение Милолики было Карине на руку. Дочь была под присмотром, ни с кем не общалась и никому ничего не могла рассказать, поэтому мать ее сама не трогала и велела младшим не беспокоить.

Правый бок у Карины болел все меньше, и она постепенно возвращалась к работе. Скоро по округе пополз слух, что медоварка снова за делом. Первыми потянулись женщины: кто за медовыми сладостями, кто за вареньем. Уже пару раз приходили мужики за медовухой.

– Вот, Карина, удивляюсь тебе! – распиналась коровница Галка. – Я ж вроде тоже яблоки в меду делаю, но почему они у меня не такие?! Твои слаще, хрустят и с кислинкой, а мои просто сладкие и мягкие! В чем секрет?!

– Кто же тебе расскажет! – довольно улыбалась во весь рот Карина.

– Отменная медовуха, Карина! Вчера пил, сегодня голова ясная!

– Здоров будь, Нарадим! В охотку заходи еще! – Карина была приветлива, в хорошем настроении.

Она чувствовала, как сытая жизнь потихоньку возвращается. И только дурацкий розовый куст да старшая дочь все портили. Стоило им попасть матери на глаза, как она становилась чернее тучи. Если местные узнают что-то, ей не смыть с себя детоубийство до последнего вздоха.

Стала Карина в воду для роз подмешивать уксус, вроде ж кислота. Да невдомек ей было, что розам кислая земля на пользу идет.

*****

В одно прекрасное утро, едва небо занялось зарей, в деревню въехала яркая ряженная повозка. Изящная, на высоких, тонко спицованных колесах, окрашенных в ярко-красный цвет. От нее веяло запахом сладковатого мыла. Кузов, тоже ярко-красный, искусно расписан желтыми и синими цветами. Сверху кузов был покрыт плотной тканью в полоску – белую и синюю. По бокам закреплены откидные столики. С задка свешивались кувшины и корзины. Повозка была тяжелая, колеса просаживались и репели. Две гнедые лошадки с плетеными гривами размеренно ступали по центральной дороге. Деревенские собаки надрывали глотки вслед незнакомому запаху.

Прибывшая повозка встала у дома старосты. Всеволод Мирославович, несмотря на ранний час, приветливо улыбался. Он одобрительно осмотрел красивую яркую повозку. Предложил гостям еду и горячий чай, но те отказались. Староста распорядился торговцам стоять на месте сходбища5 столько, сколько пожелают. Назначил плату за день торговли и пообещал после полудня прийти с дочерьми и супругой выбирать бусы, гребни и серьги.

По дворам разносилось:

– Вставай, Алена, торговцы приехали!

– Торговцы приехали! Сейчас всё получше разберут!

– Копать-хоронить! Ты опять пропил все, уродец причинный, даже на обмен нет ничего!

Торговцы только начали выставлять товары, а люд уже выныривал со дворов. Самыми нетерпеливыми оказались дети и молодые девушки. И, нужно сказать, посмотреть у торговцев было на что. Деревенские смотрели на откидывающиеся столики, разинув рты. И как только торговцы не боялись возить с собой столько добра!

Украшения из меди, золота и серебра с камнями и без камней. Дивной работы топоры, ножи, кинжалы. Шерсть, лен, кожа и меха разных животных. Соль, как простая для бытовых нужд, так и ароматная на подарки и в баню. Мыло поразительных цветов и запахов. Вино и пряности, сыры. А украшений из стеклянных бус было просто не счесть. А еще заговоренные свечи на любовь, очень много красителей, фарфоровых безделушек, свистулек и всякой мелочи.

Торговцев было трое, что было необычно для здешних мест. Как правило, торгаш был один, порою два. А тут целых три! Хотя понятно, столько охранять нужно.

Высокий зрелый мужчина с сильно выгоревшими на солнце волосами – Степан. Он любезно общался со всеми, был готов показать и подать любой товар, рассказать о нем что угодно, ответить на любой вопрос.

Невысокого роста молодой человек с ярко-рыжими волосами, заросший такой же рыжей бородой, похожий скорее на домового, чем на торговца – Темько. Он был на подхвате у Степана, всегда под рукой в нужный момент. Хозяйничал, следил за товарами.

Третий же был странным и загадочным. Он держался поодаль. В разговоры ни с кем особо не вступал. Несмотря на очень теплую погоду, на нем был короткий плащ с глубоким капюшоном из легкой, но плотной серой ткани. Из-под капюшона выглядывали длинные и черные, как смола, волосы. На поясе просматривались два кинжала: короткий и средний. Местные с опаской поглядывали на него. Ходила байка, будто среди торговцев есть один особенный, любитель плащей и кинжалов, который за большие деньги хоть ручного лешего достать готов. Так может и не байка вовсе?

*****

Нежа, младшая сестра Милолики, влетела в дом, как ошпаренная.

– Мама! Мама! – кричала Нежка, бегая по дому. – Там торговцы приехали! Там столько товаров! Мама, там есть бусы из стекла, пурпурные! Мама, пурпурные! Я с детства мечтаю о таких! Прошу, мама, пожалуйста! Мамочка! Я до конца лета стойло чистить буду, я мед варить помогу! Таких бус ни у кого в деревне нет. Ну, пожалуйста, мамочка!

– Нежа, да я бы, может, и купила, – замялась Карина, – только денег мало совсем наторговалось, а мне пряности очень нужны, иначе не заработаем больше…

– Мамочка, ну пожалуйста, ты только скажи, чем тебе помочь, я все сделаю! – в глазах Нежи стояли слезы.

Девочка не унималась, ползала по избе за собирающейся матерью на коленях, цепляясь ей за юбку, и достала Карину настолько, что та бросила:

– Вот поди у Богдана, жениха своего, так выпроси! Авось и купит!

– Нет! – резко отозвалась Милолика. Голос ее от недосыпа был хрипловатым. – Не пристало порядочной девушке у жениха выпрашивать. Идем. У меня есть, что предложить торговцам на обмен. Я думаю, на бусы хватит.

– Вот те раз! Ты гляди-ка, разошлась! Есть на обмен? Значит, пряности выменяй! А деньги я оставлю. Мне еще кормить вас всех! – всплеснула руками Карина.

Милолика только бросила на мать взгляд, полный злости, дернула Нежу за руку, подхватила стопку белых тканей и вышла из дому. Карина была в ярости.

«Ну, погоди, я тебе покажу, что бывает с теми, кто наперекор матери идет!» - вскипело в голове у Карины.

Женщина быстро вышла вслед за Милкой и Нежкой.

Она нагнала дочерей уже возле торговцев.

– Вот, вот эти! – Нежа тыкала пальчиком в крупные бусы из невероятной красоты пурпурного стекла. Внутри каждой бусины каким-то неведомым образом был заключен сверкающий золотистый песок. Не бусы, а настоящая диковинка!

– Да ты ополоумела?! – зашипела, не сдержавшись, Карина. – Такие побрякушки дороже самого золота! Вот замуж выйдешь, пусть тебе муж такие и покупает! Или у женихов своих иди проси!

– Она дочь нищей медоварки. Кто ее женихи? Если они все вместе сложат свое приданое… на бусы должно хватить… – вдруг ехидно отозвалась Милолика, что было совершенно ей не свойственно.

Карина побагровела от злости. Никогда прежде Мила не позволяла себе вот так перечить матери, да еще при младшей сестре.

– Добрый день! – обратилась Мила к Степану. – Не согласитесь ли вы посмотреть мои обрядники на обмен?

– Милка, не смущай людей! – шикнула Карина, но в ее голосе сквозила не уверенность, а паника. – Мы за пряностями пришли!

Но Милолика сделала вид, что не слышит, и развернула первый обрядник. Степан, уже готовый вежливо отказать, замер в замешательстве.

Ткань была ровной и плотной, а вышивка изящной и тонкой. Соловьи на веточках, как живые, будто вот-вот защебечут.

Мила открыла второй обрядник, на котором ивушка разбросала ветки. Третий был с ромашками в поле. Степан удивился:

– Поди, бабки твоей работа?

– Нет, моя, – скромно ответила Милолика, спрятав глаза.

– Эй, Чуров, а ну, иди сюда. Гляди, что девушка принесла!

«Чуров? Что за имя такое? Или это прозвище? Никогда не слышала» – подумала Милолика.

Загадочный торговец в плаще подошел к Степану. Он внимательно оглядел обрядники, провел по каждому изделию рукой, потрогал вышивку пальцами. Он прикасался очень нежно, аккуратно, как будто боялся спугнуть ниточки неосторожным движением.

– Какая интересная вышивка… Какая техника… Где ты этому научилась? – спросил Чуров, не отрывая глаз от обрядников.

– Дома, за прялкой, – пожала плечами Милолика.

– Интересно… Это все, что ты принесла на обмен? Есть еще? – спросил Чуров, осматривая уже саму Милолику.

– Все, что есть, – кротко ответила девушка.

Чуров взял Милу за левую руку. Его пальцы были удивительно теплыми, и это тепло странным образом противоречило его скрытному, холодному облику. Он осмотрел ее пальцы, усеянные проколами иглы. Казалось, он читал по ним, как по следам на песке, восстанавливая историю тысяч стежков. Его движения были аккуратными и легкими, но Мила все равно смутилась. От этого прикосновения по спине побежали мурашки – не от страха, а от осознания, что ее труд, ее боль и терпение кто-то видит и понимает.

– Да, это ее работа. Удивительно. Какая молодая, а такая мастерица. Это уже не просто мастерство… Это дар. Степан, ты должен хорошо заплатить этой девушке, чтобы у нее не было соблазна предложить такую красоту кому-то другому.

Карина, которая все это время стояла в стороне, вся превратилась в ухо и подслушивала разговор. Как только речь зашла об оплате, она тут же подошла ближе:

– Это моя дочь! И мы пришли, чтобы получить пряности!

– И бусы… ки… Бусики… – жутко стесняясь добавила Нежа. И тут же отбежала на несколько шагов.

Степан улыбнулся девочке и строго посмотрел на Карину. Потом повернулся к Милолике:

– Ну, милая, работа твоя, решать тебе!

Злость обуяла Карину настолько, что она готова была выпрыгнуть из юбки. Если бы она могла, из ее глаз посыпались бы огненные искры, а все вокруг запылало бы столбом пламени.

Милолика спиной чувствовала тяжелое и злое дыхание матери. На сегодня ей было этого достаточно. Она хотела показать Карине, что дальше вполне способна сама решать свою судьбу, что не будет слушать детоубийцу. А за «тряпки» отдадут не только медь, но и серебро. Она показала.

– Пряности, бусики, а если что-то останется – деньгами.

– Мудрое решение, – буднично кивнул он и подозвал Нежу выбирать бусы.

Мать отошла с Темьком выбирать пряности. Милолика осталась ждать их там, где стояла. Чуров, который все это время крутился рядом, снова подошел к ней.

– И как тебя, такую красивую, супруг в кармане не носит?

Мила хотела посмотреть в глаза Чурову, но все, что было выше носа, закрывал капюшон.

– А… погоди… – осекся торговец. – Нет никакого мужа, я угадал?

Его губы расплылись в улыбке. Он явно был доволен своей проницательностью. Мила стояла молча, все больше смущаясь прямолинейным вопросам. Она чувствовала, как к лицу начинает приливать кровь и ее щеки предательски краснеют.

Чуров сделал шаг вперед, и расстояние между ним и Милоликой стремительно сократилось, что дало ему возможность говорить гораздо тише:

– Красивая, рукодельница, думаю и хозяйка хорошая. Выглядишь неважно, но мне кажется, ты много работала последние дни. По норову не похожа на строптивую. Мать твоя сварливая баба, а ты – старшая, значит, скорее всего кроткая. И все-то в тебе ладно, но свою весну ты уже переросла. Что же с тобой не так, дорогуша?

Мила, не отводя глаз, смотрела на капюшон, туда, где должны были быть глаза торговца. Ей казалось, что она видит, как он оценивающе, с любопытством рассматривает ее. А Чуров, действительно, был поглощен загадкой одиночества красивой и кроткой девушки.

Их беседу прервал Степан:

– Вот, возьми, – он протянул девушке серебряные монеты. И негромко добавил: – То, что ты делаешь, в городе купят быстро. Я скоро приеду снова.

Карина, с лицом сытого кота, подошла к Миле. В руках она держала большой сверток, из которого приятно пахло пряностями и чем-то сладким. В нескольких шагах от них Нежу уже окружили подружки и завистливо разглядывали диковинные пурпурные бусы.

Когда Милолика с Кариной отошли от сходбища достаточно далеко, девушка обернулась. Чуров стоял в стороне от повозки и пристально смотрел им вслед. Миле почему-то захотелось пойти не домой, а свернуть в другую сторону. Как будто она не хотела, чтобы странный незнакомец видел, где она живет.

Вернувшись домой, Карина подхватила сверток и пошла в клеть6, где варила мед. Милолика уселась обратно за прялку. Разговор с Чуровым никак не шел у нее из головы. «Свою весну ты уже переросла», – эхом отдавалось в ее голове.

С одной стороны, незнакомец был прав, и Милолика засиделась в девках. Но, с другой стороны, она замуж никогда и не стремилась. Она хотела бы встретить суженого – доброго, любящего, понимающего. Не такого, как ее склочная мать. Не такого, как ее подружки, с которыми она перестала гулять, потому что одни завидовали ее красоте, а другие высмеивали ее за «ниточки из шеи». Не такого, как соседки, которые косились на нее после того, как однажды в детстве она сверкнула при них глазами. Суженого, с которым она сможет быть собой. Днем она будет прясть и вышивать, он будет … (ковать? вырезать? охотиться? рубить? – да и важно ли!), а по вечерам они будут пить чай в своем красивом дворе, за которым Милка будет ухаживать. А по двору будут бегать их дети…

– На, поешь, ну что ты упрямишься, как в детстве! – Мать, резко поставившая на столик миску с горячей кашей, вырвала Милу из объятий собственных мыслей.

Мать смотрела на нее по-другому. Взгляд Карины не был полон ненависти, как утром. Эта миска с кашей были скорее подношением, чем заботой. Охочая до монет мать пришла мириться. «Почуяла запах серебра», – подумала Милолика, но виду не подала.

– Поем, – только и сказала Мила, не отрываясь от работы.

Карина задержалась, будто что-то обдумывая.

– Эти твои тряпки… – начала она сдавленно. – Можешь и дальше их менять. Только смотри… чтобы серебро в дом несла! А не побрякушки.

– Давай, пока горячее, – бросила Карина, выходя из комнаты.

Милолика случайно перевела взгляд на мать, и, сама того не желая, сверкнула глазами. На нити жизни матери образовался тугой завиток.

Глава 3

Милолика все еще сидела за прялкой. За окном уже было темно. Она отчаянно торопилась закончить то, что задумала, пока догорала свеча. Глаза уже слипались.

Внезапные звуки во дворе заставили девушку вздрогнуть всем телом. Кто-то пришел. Наверняка, кто-то из соседей. Долго была тишина.

Позже со двора донеслось:

– Нежа, Егорка! Идем, меня соседка на чай позвала! – голос Карины лился, журчал, словно лесной ручеек. Он был сладким и липким, и от этого в животе у Милолики похолодело. Так мать говорила с чужими, с теми, кого хотела уважить, но никогда – со своими.

«Видимо, соседка рядом стоит», – молча усмехнулась Мила.

– А куда идем, матушка? – лениво протянул младший брат, Егорка.

– К Аннушке-сыроварке. Поиграете с ее сорванцами, пока я с ней полялякаю.

Младшие быстро выскочили во двор.

«Странно, – подумала Милолика. – Так поздно, на другой конец деревни, да еще и с младшими. И к Аннушке, с которой она знать не знается.» Сердечко Милы забилось чаще, тревожные мысли мешали сосредоточиться на работе. Тишина казалась звенящей, Милке все казалось, будто что-то не так.

«Похоже, я очень устала. Лягу сегодня пораньше. Завтра нужно сходить на реку, прогуляться. Солнце увидеть.» – подумала девушка и, отложив нитки, потянулась за догорающей свечкой, которая уже начинала коптить и танцевать.

Дальше все происходило очень быстро.

Внезапно, одним резким рывком, окно в комнате настежь распахнулось. Влетевший порыв сквозняка мгновенно затушил свечу. В окно вскочила тень с горящими красными глазами, издавая лишь едва различимые шорохи. Милка замерла, пытаясь понять – это все ей кажется или действительно происходит. Крик съежился между ребрами. Разум подсказывал, что нужно бежать, но тело отказывалось.

В один прыжок тень метнулась Миле за спину. В лицо девушки ударил какой-то резкий, отвратительный запах. В следующее мгновение мягкая плотная ветошь, пропитанная таким же отвратительным смрадом, накрыла ее нос и рот. Спина оказалась прижата к чему-то твердому. Голова словно зажата в тисках. Вдох. Мила замахала перед собой руками. Попытка выдохнуть. Тряпка чуть ослабла. Выдох. Перед глазами все поплыло. Пол раскачивался, как лодка на речке. Вдох. Тряпка плотнее прижалась к лицу. Кажется, сейчас наконец она сможет закричать! Но из горла вырвалось какое-то невнятное мычание. Что это? Это ее голос? Попытка выдохнуть. Снова тряпка чуть ослабла. Выдох. Все вокруг скакало и плясало, перед глазами кружились цветастые пятна. Вдох. Тряпка сильнее прижимается к лицу. Руки и ноги не слушаются. Темнота накрывает Милу с головой. Ее глаза, сверкнув белым, безвольно закрываются. Тряпка падает с лица. Последнее, что увидела Милолика – два красных светящихся глаза в абсолютно черной темноте.

*****

Первое ощущение Милолики после тишины и темноты – толчки и гул. Сначала ей показалось, что ее ведут через толпу. Потом она поняла, что ее ноги не двигаются. Следующим пришло осознание, что не двигаются руки и не открываются глаза. Милолика поняла, что она никуда не идет. Она лежит. То ли в лодке, которую качают волны, то ли в повозке, которая едет по каменистой дороге. Ноги и руки у нее связаны, на глазах что-то намотано. А гул – это нестерпимо гудящая голова и звон в ушах. События накануне вспоминались обрывочно, вспышками. Комната, прялка, резкая вонь, тряпка у лица, тень с красными глазами… Стоп, этого, наверное, не было. В глазах все плясало, показалось…

– Нашу гостью мучает жажда и нужда, – донеслось до девушки. Она почувствовала остановку и услышала фырканье лошади. Значит, все-таки повозка.

Пить и облегчиться действительно хотелось. Мила почувствовала, как обмякли одеревеневшие ноги, а потом и руки. Повязку на глазах оставили. Она продолжала лежать неподвижно, скорее не от страха, а от замешательства. Выходит, что ее похитили из собственного дома, прямо из комнаты с прялкой. Кто и для чего? Девушка с трудом верила в происходящее и ничего не понимала.

Чья-то крепкая, но бережная рука сначала помогла ей сесть, затем встать. Тело слушалось плохо, но крадец7 проявлял терпение, не торопил, дал возможность снова почувствовать руки и ноги.

Милолика ощутила ногами дорогу, потом траву, шорох веток кустов по одежде.

– Так, – строго сказал мужской голос, – вот так стой. Я сейчас отойду и крикну тебе. Присаживайся, справляй нужду, как встанешь, я сразу подойду. И смотри, я к тебе по-человечески, ты тоже давай, будь хорошей девочкой.

Мила кивнула. Для крадца мужчина и правда был вежлив и обходителен. Что только добавляло странности ситуации.

«Если бы он хотел меня убить, не водил бы в туалет. А чтобы надругаться, не похищают из собственной комнаты и не везут куда-то. Так зачем же я ему живая и чистая?» – рассуждала Мила.

Как только девушка выпрямилась во весь рост, та же крепкая рука повела ее в обратном направлении. Девушку усадили обратно в повозку.

– А ну-ка, правь лошадью, – произнес другой голос в стороне.

Кто-то забрался и уселся в повозке недалеко от нее. Несколько минут что-то делал, наливал воду, что-то мочил и отжимал. Девушка повернула лицо в сторону звуков и почувствовала, как ее глаза наполнились белым светом. Она испугалась, что крадец увидит ее сверкающие глаза сквозь повязку. Мила замерла, но все было спокойно.

Спустя некоторое время незнакомые пальцы размотали ее глаза.

Сначала солнечный день ослепил девушку, заставив крепко зажмуриться. Потом она стала потихоньку открывать глаза, но вынуждена была снова закрыть их из-за резкой боли. Глаза словно песком засыпало.

– Возьми и приложи к глазам, станет легче, – Мила почувствовала, как прохладная влажная ткань легла в ее ладонь.

Она послушно приложила примочку к глазам и, действительно, боль быстро отступила. Милолика постепенно открыла глаза и увидела перед собой самодовольную улыбку Чурова, верхнюю часть лица которого скрывал тот же плотный серый капюшон. Лошадью правил незнакомый ей мужчина.

«Чуров? Взгляда на него достаточно, чтобы понять: темные дела – его ремесло. Но при чем тут я? Неужели ему так понравилась моя работа? И что же теперь? Привяжет к прялке и посадит под замок?» – недоумевала Мила.

– Даже сейчас молчишь? – все также улыбаясь спросил у нее Чуров. Девушка находилась в замешательстве от происходящего и еще не вполне пришла в себя.

– Вот видишь, – он обратился к мужчине впереди, – я же тебе говорил, она – золото.

– Очень на это рассчитываю, – с усмешкой отозвался тот. – А то в кармане у меня осталась только медь!

Чуров снова посмотрел на Милолику. Она наконец решилась спросить, но закашлялась.

– Вот вода.

Он плеснул ей в кружку воды. Мила залпом осушила ее и почувствовала себя лучше, даже мысли, кажется, стали яснее.

– Что меня ждет? – спросила она и сама удивилась, как ровно и спокойно прозвучал ее голос.

– Тебя ждет достойная жизнь в городе. Ты не будешь нуждаться, не будешь работать в полях и огородах. Ты выйдешь замуж за богатого господина, который даст тебе все, чего ты захочешь, и не будет тебя обижать. Поставит тебе лучшую прялку в городе! Если, конечно, ты не забросишь это дело. Но… ведь не сможешь же… – на последних словах он повернул лицо мимо Милы, будто бы смотрел теперь не на нее, а вдаль. Он вроде бы хотел что-то добавить, но осекся.

– Выходит, ты меня украл для богатого господина?

– Нет, что ты! – Чуров снова повернул лицо к ней. – Я тебя купил. Я заплатил за тебя деньги. Золото. Очень много золота.

Милолика побледнела. Выходит, что мать продала ее Чурову, забрала младших и ушла, дав ему возможность забрать «товар».

«Как удобно, – с горечью думала Милолика. – Избавилась от старшей дочери, что сидела на шее. От той, что единственная знала правду о смерти младенца. Еще и получила за это деньги. Золотом.»

– Расстроилась? – в голосе Чурова промелькнуло сочувствие. – Не стоит. Поверь, тебя ждет прекрасное будущее. Лучше, чем в Вехорцах. И, повторяю, тебя никто не будет обижать.