Хромос: цвет тишины

Сердце Лиры бешено заколотилось, но уже не только от страха.

Это было отвращение. Да, конечно. От ужаса перед тем, что он делал с людьми. Но под ним, тихой, предательской струйкой, текло другое чувство. Оно было похоже на то, что она испытывала, глядя на гениальную, сложную формулу, решение которой было ей не под силу. Восхищение.

Он не был монстром в темноте. Он был художником. Безумным, опасным, но… видящим. Он смотрел на ауры не как на ярлыки, а как на краски. Он пытался создать что-то новое. И он, как и она, видел изъян в системе. Только его методы были чудовищны.

«Нет, – мысленно выругала она себя, отпрянув от экрана, как от огня. – Он похититель. Он забрал Зою. Он калечит людей».

Но образ его сияния, этого сложного, живого калейдоскопа, въелся в сетчатку. Он был полной противоположностью ее пустоте. Он был полнотой. И эта мысль вызывала в ней не только ужас, но и жгучее, запретное любопытство. Каково это – быть настолько полным цветом? Каково это – обладать такой силой?

А потом она представила, как те же умелые, точные руки, что управляли сложными приборами на видео, могли держать скальпель или электрод. И восхищение смешалось с леденящим ужасом, создавая токсичный, захватывающий коктейль эмоций.

Она выключила планшет, погрузив комнату в темноту. Но в темноте за закрытыми веками все еще танцевали призрачные всполохи его ауры. И она поняла самую страшную вещь.

Хроматограф, каким бы ужасным он ни был, был первым, кто… понял. Понял ограниченность их цветного мира. И в своем безумии он стремился к тому же, о чем она тайно мечтала, – выйти за границы. Только цена его свободы была кровью других.

Теперь у нее было два полюса. Кай с его холодной логикой, стерильным сапфировым светом и защитой системы. И Хроматограф с его безумным гением, ослепительным, хаотичным сиянием и знанием тайн, которые могли свести с ума.

И ее, Бесцветную, затягивало в центр этого противостояния. Но странным образом, мысль о Хроматографе вызывала не только дрожь страха, но и щемящий, опасный трепет. Как будто он звал ее в самое сердце бури, где наконец перестанешь быть невидимой, даже если это станет последним, что ты сделаешь.

Глава четвертая. Логика и Пустота

Серверная блока С гудела ровным, низким шумом систем охлаждения. На десятке голографических экранов бежали строки кода, схемы энергетических потоков Хромоса, графики аномалий. Здесь, в этом святилище логики и битов, я всегда чувствовал контроль. Здесь все было предсказуемо. Сломано – почини. Есть аномалия – найди корень и устрани.

Сегодня контроль давал трещину. И трещина эта имела лицо. Вернее, два лица.

На главном экране был выведен оцифрованный профиль Зои Изумрудной. Её официальное фото: яркая улыбка, глаза, полные жизни. Её аура на снимке была калибрована до идеального, эталонного изумрудного свечения. Но я смотрел не на фото. Я смотрел на график рядом. Тот самый «сбой». Кратковременное, почти мгновенное падение цветового сигнала до нуля, зафиксированное её персональным сенсором за 47 минут до последнего пинга с её локатора. Система отметила это как «помеху». Я знал, что это была не помеха. Это была метка.

Зоя.

С ней всё было просто. Предсказуемо. Она была идеальной Изумрудной: тёплая, жизнерадостная, центр притяжения. С ней не нужно было расшифровывать скрытые послания в дрожании ауры. Её зелень была ясной, как весенний лист. Я… ценил это. Её присутствие было как стабильный, приятный фоновой шум в моей отлаженной системе. Я помогал ей с проектами по социальной адаптации «пастелей» – её идеализм нуждался в моём прагматизме, чтобы выжить. Мы были хорошей командой. Эффективной.

Было ли это чем-то большим? Возможно, могло бы стать. Если бы я уделил этому вычислительные ресурсы. Если бы не считал такие вещи… нерациональными. А потом она исчезла. И её исчезновение стало самой крупной нерешаемой задачей в моей жизни. Ошибкой в коде, которую я не могу исправить. Чувство, которое я испытывал, глядя на её профиль, было знакомым – раздражение от несовершенства системы. И что-то ещё, тупое и тяжёлое, что я отказывался назвать виной. Я должен был предупредить. Должен был увидеть закономерность раньше.