Полная версия
Проект «Янус»
Павел Моховой
Проект "Янус"
Пролог
Ленинград, 2030 год. (Параллельная реальность)
Советский Союз всё ещё стоит, могучий и непоколебимый. Космическая гонка давно выиграна, Марс колонизирован, а на орбите Земли вращаются десятки научных станций. Но главный центр межпланетных исследований – Университет Межпланетных отношений имени Королёва, где учатся лучшие умы страны.
Среди них – Элиас, 21-летний третьекурсник факультета квантовой инженерии. Умный, но ленивый, он предпочитает лабораторным работам пьянки с друзьями и ночные гулянки по Ленинграду. Его жизнь – это бесконечные вечеринки в общаге, споры о космосе за бутылкой портвейна и случайные связи с сокурсницами.
Но всё меняется, когда в одной из пьяных ночей он случайно собирает прибор, который не должен был работать.
***
Глава 1: Транслокатор Эверетта.
В коридоре пахло сырым бетоном и горелой изоляцией от электрокабеля. Шаги Элиаса отдавались эхом в бесконечном переходе Лабораторного корпуса C, каждый шаг – глухой шлепок по отполированному полу. Над головой полоса красного неона жужжала, словно умирающее насекомое, отбрасывая длинные тени, от которых голые стены казались еще выше. Где-то далеко позади уже отзвенел вечерний звонок в общежитии, но здесь, в исследовательском квартале, ночная смена никогда не спала – Ленинград не спал потому, что был занят делом, а не весельем.
Он переложил помятый металлический ящик с инструментами в другую руку и вытер рукавом стеганой куртки пот со лба. На улице был такой холод, что слюна замерзала, не долетев до земли, но внутри университета батареи лязгали и хрипели, как астматичные деды. Воздух отдавал пылью и перегретой проводкой.
Лаборатория №7 ждала его в конце коридора, ее стальная дверь была приоткрыта, заливая пол прямоугольником бледно-зеленого света. Изнутри уже доносился тихий перезвон стекла и приглушенное бормотание радио – какой-то ночной джаз, пробивающийся сквозь помехи. Димка пришел рано. Или же был слишком пьян, чтобы помнить о времени.
Элиас распахнул дверь шире. Петли проскрежетали.
Лаборатория напоминала свалку, поженившуюся с космическим кораблем. Одна стена от пола до потолка была покрыта грифельной доской, усеянной призраками старых уравнений – петлями и стрелками, которые никто не удосужился стереть со времен последней лекции профессора Козлова. У противоположной стены потертый холодильник гудел рядом со штабелем ламповых усилителей, тлевших вишневым цветом даже в режиме покоя. Кабели толщиной в мужской палец змеились по бетону, приклеенные пожелтевшим медицинским пластырем. А в центре, под единственной качающейся настольной лампой, стоял Прибор.
Внешне он был неказист: жестяная коробка из-под обуви, утыканная радужными проводами, с примотанной изолентой батареей военного образца. Сверху, словно одноглазый робот, пристроился дешевый осциллограф, его зеленая линия подрагивала в такт джазу. Элиас собрал его из хлама, копившегося два семестра – чипов, cворованных со склада, резисторов, «одолженных» из метеорологической лаборатории, и единственного кварцевого кристалла, выменянного на бутылку самогона.
«Три четырнадцать», – пробормотал он, глядя на настенные часы. «Идеально. Как раз время для очередной ночной мазни».
Димка сидел на вращающемся стуле, закинув ноги на ящик из-под пустых банок от энергетиков. В его руке потела полулитровая бутылка темного пива. «Ты выглядишь, как вареная капуста», – приветствовал он, голос густой от хмеля и дружеской фамильярности. «Иди домой, Эль. Космос никуда не денется и к завтрашнему дню».
Элиас проигнорировал его, переступив через клубок проводов, чтобы добраться до верстака. Лампа мигнула, превращая поверхность Прибора из тускло-серой в серебристую. Он провел пальцами по краю – холодный металл, острые углы. Легкий запах гари от припоя витал вокруг, словно одеколон. Он выдохнул, чувствуя на языке привкус меди и дешевого одеколона, которым брызгался с утра.
«Я почти у цели», – сказал он. «Последний чип. И тогда – тестируем».
Димка фыркнул. «Ты говорил это на прошлой неделе. И неделей раньше. Лера ждет в «Клубе Аврора», в той серебристой юбке, что тебе нравится. Жизнь, Эль. Помнишь, что это такое?»
Имя Леры кольнуло его под ребра. Они учились на одном курсе, на одном факультете, но ее глаза, казалось, измеряли каждого парня по какому-то своему, тайному аршину. Она смеялась над его шутками однажды. Может, дважды. Элиас отогнал прочь эту мысль и достал из нагрудного кармана маленький черный прямоугольник. Последняя интегральная схема – военного класса, совершенно секретная, явно не предназначенная для студенческих рук. Он повертел ее под светом; золотые ножки блестели, как усики насекомого.
Димка подкатился ближе на стуле, любопытство перевешивая сарказм. «Это он? Хроно-… осциллятор?» – спросил он, выговаривая слова так, будто они были ему в новинку.
«Транслокатор Эверетта», – поправил Элиас на автомате. «И да. Если расчеты верны, он должен стабилизировать когерентность волнового фронта достаточно долго, чтобы…» Он замолчал, осознав, насколько это бредово звучит вслух.
«…Чтобы пробить дыру в другой Ленинград, где пиво бесплатное, а сессию отменили?» – подсказал Димка.
«Что-то в этом роде». Элиас вставил чип в разъем. Тот вошел на место с тихим щелчком, прозвучавшим громче, чем джаз. Он почувствовал крошечную вибрацию, прошедшую через плоскогубцы в его запястье.
Димка наблюдал, как он закручивает последний винт. «Ты и впрямь решился».
«Я и впрямь решился».
Они постояли в тишине, нарушаемой лишь хрипением холодильника и тиканьем часов. За высокими окнами орбитальные рефлекторы города заливали небо тусклым оранжевым светом, словно затянутое облаками вечное закатное небо. Элиас потер глаза. Они были полны песка. Он не спал больше трех часов подряд со времен сессии, существуя на кофеиновых таблетках и холодной лапше из автомата.
Димка протянул ему бутылку пива. Элиас сделал глоток. Оно было теплым и выдохшимся, но перебивало металлический привкус во рту. Он вытер губы краем перчатки.
«Готов?» – тише спросил Димка.
«Готов, как никогда». Элиас потянулся к главному выключателю – массивному тумблеру, снятому со старого кокпита МиГа. Под его пальцем пластмассовые рубчики казались знакомыми, почти утешительными.
Он щелкнул им.
На пол-удара сердца ничего не произошло. Потом Прибор загудел, низкий звук, нараставший, как сирена. Линия на осциллографе резко выстроилась в идеальную синусоиду и застыла. Все лампы в комнате вспыхнули ярче; свет настольной лампы померк в ответ. В воздухе повис запах дождя и жженой корицы.
Кожа Элиаса заныла, закололась. Волосы на его руках встали дыбом, словно под потолочными плитами собиралась гроза. Димка отступил на шаг, забыв о пиве.
Гул нарастал, вибрируя сквозь подошвы сапог Элиаса. Бетонный пол стал мягким, словно кожа барабана. Он взглянул на индикатор батареи – стрелка дрожала в красной зоне. «Не хватает мощности», – мелькнула мысль, но Прибору было плевать. Он продолжал тянуть, требуя больше.
Между двумя верстаками воздух задрожал. Это была не марево от жары – нечто более резкое, словно он смотрел сквозь старое рифленое стекло. Джаз из радио исказился, замедлился, пока саксофон не стал звучать будто под водой. Краски стали уходить из комнаты: красный неон превратился в болезненно-розовый, зеленый мел – в серый.
«Эль…» – прошептал Димка.
Дрожь расширилась, превратившись в зубчатое окно, выше человеческого роста. Сквозь него Элиас увидел другое место – та же лаборатория, но не та. Ярче. Неоновая вывеска с витиеватыми буквами, складывающимися в незнакомые слова. Постеры групп, о которых он никогда не слышал. И у противоположного стола стояла Лера. Но ее волосы были цвета сахарной ваты, а униформа заменена на короткую куртку, сверкавшую, как осколки зеркал. Она подняла глаза, широко раскрыв их, губы беззвучно сложились в его имя.
Сердце Элиаса ударило в ребра. Он сделал невольный шаг вперед, рука поднялась, словно для приветствия. Прибор взвыл – лязг металла о металл, будто поезд, резко затормозивший на скрежете. Из батареи вырвался сноп искр. Линия на осциллографе затрепетала, рассыпавшись на статику.
Димка что-то крикнул, но слова растянулись и разорвались, потерявшись в грохоте. Разлом мигнул, его края закручивались, словно обгоревшая бумага. Лера потянулась к нему, ладонь прижалась к невидимой границе. Ее пальцы оставили размазанные следы розового света.
Элиас почувствовал, как пол накренился. Гравитация ослабла; желудок ушел в пятки, будто лифт провалился на двадцать этажей вниз. Корпус Прибора под его ладонью стал горячим, затем обжигающим. Он почуял озон, дешевый одеколон и что-то еще – дизель и промокший асфальт. Лампочки в комнате стали лопаться одна за другой, погружая их в стробоскопическую тьму.
Последнее, что он увидел, было лицо Леры, рот, раскрытый в беззвучном крике. Потом разлом схлопнулся, словно неоновый цветок, закрывающийся с невероятной скоростью. Наружу рванул ветер, пахнущий холодом звезд. Прибор издал последний, предсмертный вой.
И все почернело.
Лаборатория №7 пахла жженой корицей и дешевым пивом. Элиас моргнул, вглядываясь в темноту, в ушах звенело. Где-то рядом радио шипело белым шумом. Во рту стоял вкус меди и озона.
«Димка?» – его голос сорвался.
С пола донесся стон. «Либо я жив, либо в аду хреновое освещение».
Элиас нащупал настольную лампу. Лампа мигнула, затем свет установился, отбрасывая больной желтый круг на место катастрофы. Бумаги трепетали в воздухе, словно умирающие мотыльки. Прибор лежал расколотым, батарея лопнула, кислота шипела на бетоне. Экран осциллографа был паутиной статики.
Он присел на корточки рядом с Димкой. «Ты в порядке?»
«Смотря что называть порядком». Димка сел, потирая затылок. «Кажется, я только что видел, как ты открыл окно в другой мир, товарищ».
Элиас уставился на опаленный участок пола – неровное черное пятно на эпоксидке, по форме напоминавшее молнию. В его центре один-единственный розовый волосок переливался в свете лампы. Он протянул руку, боясь, что тот исчезнет. Он не исчез. Он казался настоящим, шелковистым, пахнущим клубникой и городским дождем.
Димка тихонько свистнул. «Это – не отсюда».
Элиас сжал волос в кулаке. Его рука дрожала. За окнами лаборатории орбитальные рефлекторы померкли, наступала ночная фаза затемнения, и свет в коридоре мигнул и снова зажегся, отбрасывая длинные тени, похожие на распахнутые двери.
***
Глава 2: Тени иных миров
Ящик не желал умолкать.
Элиас прижал ладонь к помятой крышке и почувствовал, как металл набирает тепло – слишком много тепла для устройства, которое час назад лежало бездыханным. Звук, который он издавал, был тонким и монотонным, словно чайник, забывший вскипеть, но отказывающийся сдаваться. Где-то на потолке люминесцентные лампы мигнули раз, другой, затем снова застыли. С каждым новым гулом ящика свет меркнул, будто комната дышала с ним в унисон.
«Дохнет на парах», – пробормотал Димка. Он стоял на коленях, сметая осколки стекла в совок. Порез на большом пальце оставлял кровавые подтеки на осколках. «Кажется, мы вчера слишком сильно ее дернули.»
Элиас не ответил. Он смотрел на вещи, которые ящик изрыгнул наружу.
Первое: белый бумажный стакан с зеленой русалкой на боку. В стакане еще плескалось немного жидкости, пахнущей кофе, но отдававшей расплавленным пластиком, когда он коснулся края. Холодной.
Второе: клочок газеты, бумага глянцевая, скользкая. Заголовок кричал жирными черными буквами: «ВЫБОРЫ В РФ: РУБЛЕК НАБРАЛ 42%». Дата под ним – 18 октября 2030 года. Сегодня, но не то сегодня, что знал Элиас.
Димка ткнул носком сапога в стакан. «Значит, новый Госстандарт – картон и дурной вкус?» – Он попытался ухмыльнуться, но улыбка вышла кривой. – «ГОСТ 2029-Кофе-Катастрофа?»
«Это не наше, – сказал Элиас. Его голос прозвучал слабо в большом помещении. – Это их. Того, другого Ленинграда.»
Он поднял стакан. Единственный след помады – ярко-розовый – окаймлял край. Того самого оттенка, что он видел в волосах Леры, которая не была Лерой.
Дверные петли скрипнули.
Лера – его Лера, в серой форме с красными кантами – шагнула внутрь и щелкнула дверью за спиной. Она держала планшет так, будто это был щит. Свет из коридора за ее спиной отбрасывал на пол длинную тень, которая тянулась прямо к сломанному ящику.
«Отбой через пятнадцать, – сказала она. – Ночной дежурный объявляет обход.» Ее взгляд скользнул от разгромленного оборудования к странному стакану в руке Элиаса. «Объясните.»
Элиас убрал стакан за спину, но это было бессмысленно; газета лежала у самых ее ног. Лера присела, подняла ее двумя пальцами и прочла заголовок. Ее брови поползли к переносице. Медленно, обдуманно, она сложила газету в аккуратный квадрат и сунула в карман.
«Контрабанда?» – спросила она.
«Доказательство,» – сказал Элиас.
«Чего?»
Он взглянул на Димку. Тот пожал плечами – молчаливое «давай, расскажи ей».
«Другого места, – сказал Элиас. – Другой версии нас. Смотрите…» – Он указал на доску. Меловые линии, начертанные им и Димкой прошлой ночью, все еще покрывали ее: спирали, стрелки, финальное уравнение, заканчивающееся знаком вопроса. Но кто-то – нечто – переписал последнюю строку. Мел был теперь розовым. Новая строка гласила, просто: G = 2π/τ – константа Громова, но перебалансированная, с измененным знаком. Едва заметная поправка, от которой у Элиаса зашевелились волосы на коже.
Пальцы Леры сжали планшет. «Вы сломали государственное оборудование.»
«Мы починили его, – сказал Элиас. – Или оно починило само себя.»
«В любом случае, вы вылетите из программы, если ректор это увидит.» – Она сделала шаг ближе. Свет сверху выхватил впадину под ее скулами – ту самую, что была у другой Леры, только эта была острее, тверже. – «Упаковывайте. Я сопровожу вас в дисциплинарный отдел.»
Димка встал, совок с лязгом ударился о пол. «Лера, подожди…»
Она подняла руку – не для драмы, просто чтобы остановить его. «Правила есть правила.»
Элиас шагнул между ними. «Что, если я скажу вам, что правила гнутся?» – Он говорил тихо, почти мягко. – «Что, если я покажу вам дверь?»
Пауза. Ящик снова издал тонкий вой. Взгляд Леры метнулся к нему, затем обратно к Элиасу. Теперь она дышала не так ровно.
«Один взгляд, – сказал Элиас. – И тогда вы решите, преступники мы или первопроходцы.»
Она не кивнула, но и не ушла.
Димка был уже у верстака, пальцы порхали над свободными проводами. «Воспользуемся орбитальной сетью, – пробормотал он. – Одолжим импульс у метеоспутника. Должно хватить, чтобы приоткрыть створку, но не поджарить нас насмерть. Наверное.»
«Наверное,» – эхом отозвался Элиас. Он поймал запястье Леры – теплое, с бешено стучащим под кожей пульсом – и притянул ее ближе к ящику. «Держи.» – Он вложил в ее ладонь провод в розовой оплетке. Она вздрогнула от искры, проскочившей между ними.
«На счет три,» – сказал Димка. «Раз… два…»
Ящик взревел – на этот раз не гул, а полногорлый вопль. Потолочная лампа взорвалась ливнем искр. Элиас изо всех сил сжал руку Леры, почувствовал, как ее пальцы сцепились с его пальцами.
Три.
Пол ушел из-под ног.
Холодный воздух ударил по лицу, неся вкус солярки и жареного лука. Неоновые вывески ревели над головой – буквы, которые он мог прочесть, но не понимал: РУБЛИКС! ИНВЕСТИРУЙ В ЗАВТРА! Небо было пурпурным, не мягкий сиреневый советских сумерек, а резкий, химический фиолет, рассекаемый белыми лучами прожекторов. Толпы теснились вокруг, лица освещались парящими голограммами, мелькавшими между рекламой и личными сообщениями. Кто-то толкнул его в плечо; кто-то другой рассмеялся – звук был ярким и хрупким.
Они стояли в переулке между двумя зданиями, целиком сделанными из стекла. В стекле отражались: Элиас в той же куртке, но с другими нашивками – брендами, а не факультетскими эмблемами. Димка рядом с ним, с более длинными, выкрашенными в серебро волосами. И Лера…
Она прислонилась к разрисованной граффити стене, скрестив руки. Ее волосы были розовыми, яркими, как сахарная вата, и собраны в небрежный пучок. На ней была короткая куртка-бомбер, переливавшаяся, как масляная пленка на воде. Тонкий шрам пересекал висок, теряясь под дужкой AR-монокля, светившегося мягким синим.
«Новичок?» – спросила она, голос ровный, с оттенком насмешки. «Ты похож на того парнишку, что вчера отрубился на моем диване.»
Язык Элиаса стал ватным. *Она меня не знает.* Или притворяется. Та Лера, что он знал, никогда бы так не развалилась, не говорила бы с такой ленивой протяжностью. Но форма губ, веснушка чуть выше губы – они были теми же.
Димка толкнул его боком. «Скажи что-нибудь.»
«Привет,» – выдавил Элиас.
Розовая Лера оттолкнулась от стены. «Заблудились? Университет в трех кварталах к северу, мимо крипто-брокеров и ларька с синтетической собакой.» Она изучала его лицо, склонив голову. «А ведь и правда знакомое лицо. Странно.»
За ее спиной переулок выходил на бульвар. Ларьки с едой дымились незнакомыми пряностями. Дрон пролетел над головой, проецируя на облака танцующий знак рубля. Воздух пах пережаренным маслом и озоном.
«Нам нужно поговорить,» – сказал Элиас.
«О чем?»
Он поднял провод, все еще обвивавший его запястье. «Об этом. О ящике. О…» – Он взглянул на Димку, и тот едва заметно мотнул головой, предупреждая не говорить лишнего.
Глаза розовой Леры сузились. «Ты из того подпольного лаба, да? Который печатает левые нейроинтерфейсы?» – Она шагнула ближе, так близко, что он почувствовал запах ее шампуня – что-то фруктовое и искусственное. – «Передай своему боссу, что следующая партия опаздывает. И скажи ему, что если он снова меня подведет, я продам его схемы корейцам.»
Где-то вдали завыла сирена. Красные огни замигали на стеклянных фасадах.
«Пора валить,» – пробормотал Димка.
Ящик вибрировал у бедра Элиаса, горячий теперь, почти обжигающий. Он схватил Леру за запястье – ее кожа была теплой, настоящей – и потянул обратно в переулок. Мир накренился. Неон сменился бетоном. Запах солярки превратился в запах холодной пыли.
Они рухнули на пол лаборатории с такой силой, что зубы затряслись. Ящик изрыгнул сноп искр и померк. Тонкая полоска боли прочертила предплечье Элиаса: новый ожог, по форме напоминающий созвездие Ориона, кожа уже пузырилась.
Шаги в коридоре. Медленные. Размеренные.
Лера – его Лера – вскочила на ноги, смахивая пыль с юбки. Розовый провод оставил слабый рубец на ее ладони. Димка пнул ящик под верстак, но это было бессмысленно. Дверь уже открывалась.
В проеме стоял профессор Громов. На нем было длинное пальто цвета мокрого асфальта, а глаза были такого же серого оттенка, как ленинградское небо перед дождем. Он окинул взглядом разбитый ящик, ожог на руке Элиаса, сложенную газету, торчавшую из кармана Леры. Затем улыбнулся – без тепла.
«Вы нашли то, что я оставил,» – тихо сказал он. «А теперь слушайте. Они знают. Им не хватает лишь доказательств.»
Позади него огни в коридоре погасли один за другим. Что-то щелкнуло – металл о металл – словно затвор фотоаппарата.
Ящик хранил молчание. Пульс Элиаса – нет.
***
Глава 3: Тетрадь, которой не было
Первое, что почувствовал Элиас, – запах старого металла. Не резкий, чистый аромат нового университетского оборудования, а тот, что живёт в забытых углах – монеты, оставленные под дождём, внутренности дедова инструментального ящика. Он прилип к тетради, как вторая кожа.
Вторым было ощущение бумаги. Слишком плотная, будто кто-то спрессовал три листа в один. Когда он провёл большим пальцем по обложке, та показалась тёплой. По-живому тёплой.
«Нашёл её зажатой за осциллографом,» – пробормотал Дима, с не зажжённой сигаретой в зубах. – «Вчера её там не было.»
Они сидели в кладовке Лаборатории 7, коленями упираясь в башни сломанных вольтметров. Сквозь щель в двери мелькала тень Леры – советской версии, с накрахмаленным воротничком и щёлкающим планшетом. Она уже двадцать минут ходила взад-вперед, бормоча что-то о «нарушениях протокола», в то время как её капиталистический двойник, вероятно, танцевал босиком где-то под неоновыми вывесками.
На обложке тетради не было названия. Лишь потёртый штамп: Собственность УМО – Не выносить. Но кто-то попытался зачеркнуть последнее слово, оставив белые шрамы, ловившие свет люминесцентных ламп, как зубы.
«Открывай,» – сказал Дима. – «Пока она не решила, что мы террористы.»
Пальцы Элиаса замедлились. Корешок хрустнул, когда он, наконец, раскрыл её – звук, словно шаг по тонкому льду. Первая страница: пусто. Вторая: кофейное пятно, впитавшееся в бумагу, как синяк. Третья —
Его дыхание спёрло.
Написано от руки, но не почерком, который он когда-либо видел. Буквы кренились влево, будто их выводили во время землетрясения. Фазовая синхронизация в 03:14:15 – гласила верх страницы, за чем следовали координаты, от которых свело желудок. 59°56'N, 30°18'E. Точное местоположение университета.
«Это завтра,» – прошептал Дима. «Три четырнадцать ночи.»
Ниже – диаграмма. Две пересекающиеся окружности, одна подписана Советское стандартное время, другая – Индекс рыночной свободы. В месте их пересечения кто-то нарисовал крошечную звезду. Детскую звезду – пять лучей, кривоватых. Элиас, не думая, коснулся её. Бумага пульсировала один раз, словно сердце.
Шаги в коридоре. Голос Леры, отточенный: «Профессор Громов требует логи транслокатора к полудню.»
Они замерли. Тетрадь налилась теплом в ладони Элиаса. Когда он перевернул страницу, что-то выпало – визитка кофейни, которой не существовало. «Кафе "Красная Звезда" – Где Вчера Встречает Завтра», – гласила она. Адрес был на Петроградской стороне, но номер дома… это здание снесли ещё в 87-м.
«Она идёт,» – прошипел Дима.
Элиас втолкнул визитку обратно. На следующей странице были две колонки имён. Его собственное имя встречалось дважды – один раз кириллицей, другой – латиницей. Но от третьей колонки пересохло во рту. Статус: Наблюдатель – рядом с советским Элиасом. Статус: Актива – рядом с капиталистическим.
Ручка двери дрогнула.
Они захлопнули тетрадь. Слишком поздно. В дверном проёме стояла Лера, её тень растянулась через ящики с запчастями. Но в её взгляде не было привычной суровости. Она выглядела… уставшей. Такая истощённость прошибает до костей, когда ночи напролёт уходят на вычисление невозможных уравнений.
«Нашли кое-что интересное?» – тон был ровным, но её левая рука – та, со слабым шрамом на запястье – потянулась прикрыть правое запястье. Тот же жест, что был у обеих Лер, будто проверка, бьётся ли ещё пульс.
«Просто старые лабораторные записи,» – солгал Элиас, но голос дрогнул. Тетрадь стала тяжелее, словно впитала воду. «Ещё с прошлого ремонта.»
Лера шагнула ближе. Её халат пах формалином и вчерашним кофе. Когда она потянулась за тетрадью, её пальцы коснулись руки Элиаса – холодные, твёрдые. «Этому здесь не место.»
Но она не забрала её. Вместо этого она открыла на последней исписанной странице. Последняя запись была датирована тремя днями вперёд. Субъект Э. демонстрирует резонанс с Субъектом Л. Рекомендовано продлить период наблюдения.
«Это вы написали?» – спросил Дима.
Смех Леры вышел сухим. «Мой почерк не заваливается влево.» Она снова, неосознанно, потерла запястье. «Как и у неё.»
Лампы на потолке мигнули. На мгновение – лишь на мгновение – Элиас увидел двоих. Леру в белом халате и, накладываясь на неё, другую Леру в кожаной куртке, с розовыми прядями в волосах, беззвучно шепчущую неразборчивые слова. Обе касались своих запястий. Обе выглядели напуганными.
Мгновение прошло. Лера выпрямилась, снова собранная и строгая. «Профессор хочет вас видеть. Обоих. Что-то насчёт… орбитальных аномалий.»
Она ушла, не забрав тетрадь. Когда Элиас снова взглянул на последнюю страницу, запись изменилась. Субъект Э. в курсе. Требуется коррекция протокола.
Капиталистическую Леру они встретили в кафе «Красная Звезда» восемь часов спустя. Место всё-таки существовало, зажатое между двумя бруталистскими жилыми домами, которых не было в их мире. Внутри стены были завешаны облезшими пропагандистскими постерами – не советскими, а куда более странными. «Инвестируй в своего будущего себя» – на нём бизнесмен пожимал руку своему зеркальному отражению.
