Дурман

И почему действие цветов прекратилось? Или оно не прекратилось, а люди просто адаптировались? Вопросы, вопросы… Одни вопросы, а ответов нет.

Погружённый в свои мысли, Костя шёл, не замечая пути, бессознательно вышел за город, пересёк реку и опомнился, лишь оказавшись посреди незнакомой лесной поляны. Он с недоумением осмотрелся, повернулся и направился к видневшимся сквозь листву башням на другом берегу.

Дома Костя полез в телефон читать новости. Никаких сообщений о бардаке в движении планет не было. Перелистывая каналы мессенджера, он добрался до заблокированной Мусатовой и хотел было просто удалить чат, но решил прочитать её последнее сообщение.

«Костя, почему ты не берёшь телефон? Мне звонит какой-то бандит с телефона моей подруги. Предлагает встретиться. Я боюсь, свяжись со мной срочно».

Стоп! Как зовут подругу Нади? Лена! И что Мусатова тогда говорила в редакции про «вчерашний» день? Что подруга должна была зайти и не зашла. И живёт она рядом! Всё сходится – выходит, что Мусатова Ленка и Ленок из Надиного телефона – одно и то же лицо. Ну и идиот же он!

Он тут же отменил блокировку Ленки и позвонил ей.

– Ну ты даёшь! – донеслось до него. – Я тут весь день жду, когда ты отзвонишься! Какой-то бандит…

– Лен, помолчи, – перебил он её. – Рассказывай всё, что ты знаешь о своей подруге Наде. Или нет. Лучше хватай ноги в руки и дуй ко мне прямо сейчас.

Упрашивать Ленку не пришлось. Через час она стояла на пороге его квартиры с огромным чемоданом на колёсиках.

– Это что? – кивнул Костя на чемодан.

– Как это – что? – удивилась Ленка. – Не в трусах же мне на работу ходить?

– Да ты тут набрала, как будто месяц жить собралась…

– Остальное потом принесу, за раз тяжело, – сказала Ленка и потащила свой чемодан в квартиру, но на порожке колёсики застряли. – Помоги, а?

Костя решил не спорить, поднял чемодан за ручку и отнёс в комнату. Когда Ленка вошла и уселась в своё любимое кресло, он сказал:

– Ну выкладывай.

– Да что выкладывать-то? Звонит сегодня утром телефон. Определяется Надюха, а там какой-то хрен…

– Это был я, – сказал Костя.

– Ты?! – обалдела Ленка. – А как у тебя оказался её телефон? И где она сама?

– Вот это я и хочу выяснить, – сказал Костя. – Надя исчезла.

– Постой-ка, – подозрительно сказала Ленка. – Ты так говоришь, как будто хорошо её знаешь. Я не помню, чтобы вас знакомила…

– Ты не знакомила, – ответил Костя. – Это неважно. Расскажи мне о ней.

Та задумалась.

– Да что рассказывать? Мы с ней учились вместе – на нашем биохиме. Но я потом на заочное перевелась, а она вообще бросила – замуж выскочила и свалила куда-то. Или наоборот? – свалила и там вышла? А год назад она вернулась – я её в магазине встретила, она обувь продавала. Ну и стали видеться иногда. Дружить мы особо не дружим, так…

– У неё есть кто-то? Я про мужчину.

– Честно? Я не знаю, но вообще она ничего хорошего о мужиках с тех пор, как вернулась, не говорила. Красавчик-то её нашёл себе какую-то бабенцию с шестым номером, да Надюху и выгнал. Детей они не завели, развели в миг… и вернулась она сюда после трёх лет в браке. Да там ещё какая-то мутная история из прошлого… не везло, в общем, Надюхе с мужиками…

– Слушай, Лен… – сказал Костя. – Расскажи мне всё, что ты делала, начиная с вечера вторника и по сегодняшний день.

– С позавчера, что ли? Да легко. А что это у тебя?

Она села на корточки перед Костей и провела ладонью по лбу.

– Шишка же. Обо что это ты так?

– Не помню, – сказал Костя, глядя ей в глаза. – Кажется, упал.

– Врёшь, – сказала Ленка. – Надо было сразу приложить холодное. А теперь так и ходи с рогом на лбу.

– Хватит меня разглядывать. Давай-ка, рассказывай.

– Ну что рассказывать…

И Ленка полностью и подробно пересказала три дня – тот, когда они встретились на планёрке в редакции, а также вчерашний и сегодняшний. Ленка вообще любила и умела рассказывать, она и в любой компании моментально становилась центром внимания. Ничего особенного в её воспоминаниях не обнаружилось, – кроме какого-то домогавшегося к ней вчера мужика, которого она, скорее всего выдумала, чтобы вызвать его ревность, – но Костя убедился, что из её жизни, действительно, выпали два дня.

– …а потом ты позвонил и позвал меня, – закончила она и, нежно посмотрев на Костю, положила руку ему на колено.

– Хочешь, теперь я расскажу тебе, как я провёл эти дни? – сказал Костя.

– Давай, только покороче.

По мере того, как Костя рассказывал, Ленка становилась всё серьёзнее, а когда он закончил, она сказала:

– Ты хочешь сказать, что я проспала двое суток и не заметила? А остальные – они тоже спали? Все, кроме тебя, Надюхи и этого монаха?

– И охранника в магазине, – сказал Костя. – Со временем наверняка найдутся и другие люди…

– Вообще-то я склонна думать, что скорее это ты бредишь, чем мы все. Ты попал под действие какого-то вещества – цветы, говоришь? Вряд ли. Может быть, алкоголь некачественный.

Костя сердито посмотрел на неё, но промолчал.

– …ведь нет никого, кто подтвердил бы твои слова, Костя. Надюха? Я верю, что ты тут с ней покувыркался, она девчонка – огонь. Но где она? Монах и вовсе, скорее всего, существует только в твоём воображении… в общем, Костя, надо меньше пить. И пошли спать, – она устремила на него особенно томный взор, который Костя видел только у неё.

Он не сдержался и рассмеялся. Ленка обиженно отодвинулась.

– Да, Ленок, – сказал Костя. – Твои выводы логичны. Действительно, некому сейчас подтвердить мои слова. Но у меня есть кое-что получше, чем чьи-то свидетельства. У меня – научные факты.

И он включил на диктофоне запись разговора с Прозоровым. Ленка терпеливо прослушала всё до конца, все сорок минут. Потом она помолчала несколько минут и, наконец, сказала:

– А он не может быть правда психом? Слушая, я кажется помню этого чудика. В прошлом году…

– Диагнозы я ставить не могу, – сказал Костя. – Не хватает квалификации. Но на вид – совершенно здоровый человек, очень увлечённый своим хобби. И заметь – он тоже ничего не помнит об этих двух днях.

Костя выдержал паузу, чтобы Ленка всё ещё раз переварила, и добавил:

– А теперь добавь сюда дату на твоём компьютере, да и на твоём смартфоне, если уж на то пошло.

– Согласна… – задумчиво проговорила Ленка. – Но даты уже в норме. Их как-то централизовано поменяли – просто в один миг на всех приборах время отмоталось на двое суток назад.

– Это только там, где возможно удалённое вмешательство. А вот обычные электронные часы… – Костя показал на табло над столом, которое показывало настоящую дату. – Люди не могут со временем об этом не задуматься. Кроме того, найдутся такие, как я, кто эти два дня помнит и знает о том, что они были. Они скажут…

Ленка с иронией посмотрела на него:

– Ты неисправимый идеалист, Костик. Люди верят в то, во что верит большинство. Те, кто сегодня помнит об этих двух днях, откажутся от своих воспоминаний как только убедятся, что окружающие о них не знают, а из каждого утюга говорят о глобальном сбое электроники.

– А астрономы…

– Так они молчат, Костя. Один нашёлся, и тот любитель. Кто ему поверит? Я уж не говорю о том, чтобы вникать во все эти его… э… эмердифи…

– Эфемериды, – подсказал Костя.

– Ага, они, – подтвердила Ленка. – Кстати, это же тот самый, который бредил про красную звезду и конец света? – она насладилась Костиным молчанием. – В общем, не майся дурью и пошли спать. Это ты себе завтра воскресенье устроишь. А у меня пятница…

– Но Надю-то надо найти!

– Ну тебе, может быть, и надо, Костя. А по мне – сама найдётся. Тебе в полиции верно сказали – собралась и свалила куда-нибудь с новым мужичком.

– Так в квартире разгром! – продолжал настаивать Костя.

– Да мало ли причин? В спешке собиралась…

– …мебель роняла, – продолжил в её тоне Костя.

– Короче не парь мне мозги своей Надюхой, – категорично ответила Ленка. – Ты идёшь, нет?

Она демонстративно сняла майку. Костя решил не сопротивляться.

Глава пятнадцатая. Раскаяние

Где-то на периферии сознания раздался стук захлопнувшейся крышки, и Клякса тихо заскулил. Пробитые гвоздями ладони горели и ныли, боль в них была нестерпимой. Уходя, Чёрт полил их спиртом, «чтобы не сгнили, ты же знаешь, Андрюха, что раны нужно обрабатывать», и теперь в местах, где гвозди пронзили плоть, был пожар.

Но боль была меньшим из зол. Главным, и именно тем, что заставляло Кляксу безвольно выть, была потеря надежды – он лишился последней возможности вырваться из этого подземелья. Эх, если бы он раньше почувствовал, что правая рука привязана непрочно… Но не почувствовал, и теперь оставалось только покорно ждать финала, в котором, как он понимал, ничего хорошего с ним не случится… Чёрт говорил, что он нужен какому-то хозяину. Кто такой этот хозяин, и для чего ему нужен именно он, Клякса, было непонятно, впрочем, оставалась призрачная надежда договориться с ним, раз уж с Чёртом не получается.

Боль, вроде бы, затихла, и он попробовал пошевелить запястьем правой руки. Шляпка гвоздя впилась в ладонь, не давая оторвать её от дерева. Клякса скривился и громко завыл – но не от боли, а от отчаяния. Однако на краю сознания возникло понимание того, что верёвка-то так и висит свободно, и если бы удалось освободиться от гвоздя…

Да как от него освободишься? Клякса попробовал оторвать ладонь от креста и… ожидаемого приступа боли не почувствовал – только в глазах потемнело, если может потемнеть в подземелье, куда не проникает ни один луч света. Странно, подумал Клякса, там же гвоздь. Когда Чёрт вбивал его, он чувствовал такую боль, что казалось, мир взорвался. Он орал так, что Чёрт даже шарахнулся и свалился с табуретки, на которой стоял.

А сейчас – только бесконечно сильное, ноющее ощущение и… больше ничего. Он пошевелил ладонь по вертикали и скривился – всё-таки боль никуда не ушла, она сразу наполнила кисть ломотой и резью.

Получалось, что если двигать ладонью по направлению вбитого стержня, то боль не так уж и сильна, а вот движения поперёк его приводят к её резкому усилению.

Клякса расслабил мышцы и решил немного повисеть без движения, чтобы боль утихла. Она, действительно, стала убывать, и Клякса подумал, что если долго висеть вот так, не двигаясь, то, наверное, можно умереть без каких-либо страданий, не чувствуя хотя бы физической боли. Неизвестно почему, перед ним стали проплывать картины воспоминаний далёкого прошлого: вот он, играя в песочнице, отобрал у другого мальчишки ведёрко, и тот заплакал, а Клякса пнул его, а вот он, едва поступив в первый класс первого сентября обматерил свою первую учительницу, которая… что она от него хотела-то? Он этого даже не помнил. Потом вереницей пошли другие картинки – первая сигарета, первая рюмка, а точнее, стакан, первая девушка, её слёзы и его грубость. И как апофеоз – избитая женщина, валявшаяся у него в ногах – он требовал денег, а она не давала. Этой женщиной была его мать.

Да, подумал Клякса, ну и дрянной же ты человечишка… это не он Чёрт, это же ты сам чёрт, и всё, что ты сейчас терпишь, полностью заслужено всем тем, что ты вытворял все эти годы.

Тем временем, боль совсем стихла, и Клякса почувствовал приятную истому – сознание уходило, и он проваливался в какое-то забытье, которое не было сном, но не было уже и явью. А картинки всё продолжали проноситься – одна за другой, одна за другой, следующая, следующая, следующая… и он уже перестал смотреть на них с интересом, они мало интересовали его, но пришло чувство раскаяния, сожаления о том горе, и о тех страданиях, которые он приносил всю жизнь и своим близким, и вовсе посторонним людям, вот, как этот Чёрт даже.

И он, ощутив их страдание как своё собственное, неожиданно для самого себя снова взвыл, и по щекам его потекли слёзы. Странно потекли – вверх, а не вниз. И это моментально отрезвило его. Он вслушивался в свои ощущения и понимал, что слёзы, одна за другой вытекая из его глаз, перетекают на лоб и дальше теряются где-то в волосах.

Что за мир, в котором вода льётся снизу вверх? – думал Клякса. А может, он уже умер и находится в ином мире, с иными законами?

Он снова пошевелил ладонью. Боль от врезавшейся в плоть шляпки гвоздя подтвердила, что мир всё тот же, физический. А может быть он вышел из тела на время, а теперь снова вернулся? Кто-то рассказывал ему о таких случаях…

Под действием импульса он вдруг изо всех сил рванул ладонь правой руки и страшная боль пронзила все его тело. Шляпка гвоздя вошла глубоко в его плоть и застряла там, причиняя теперь острую боль, которая не оставалась в одном месте, а распространялась вокруг – всё дальше и дальше от эпицентра.

– А-а-а! – заорал Клякса и, рванув ладонь ещё раз, почувствовал, что шляпка гвоздя вырвалась из раны и теперь давит снаружи на тыльную сторону кисти.

Он пошевелил ладонью – она свободно двигалась. Ему удалось освободить её от гвоздя! Мысль об этом вызвала прилив восторга. Клякса даже перестал ощущать боль от рваной раны. Он пошевелил рукой и без труда вынул её из петли. Странно, но и её тянуло теперь куда-то вверх. Клякса согнул её в локте и положил себе на подбородок, чтобы расслабиться. Подождав немного, он приподнял руку, дотянулся до раны губами и языком ощутил солоноватую кровь.

Что ж, это ещё не всё, подумал он. Это только начало. Вторую руку верёвки резали так, словно он висел на них, а ведь он стоял ногами на узкой подставке креста. Клякса попробовал ощутить давление этой подставки – его не было. Подставка исчезла – похоже, Чёрт хотел, чтобы он не стоял, а висел…

Эйфория от восторга прошла и теперь Клякса тянулся правой рукой к левой, чтобы снять фиксирующие её верёвки. Тело почему-то всё время тянуло куда-то вверх и он, с трудом дотянувшись до левого запястья, уже сумел развязать небрежно завязанный узел и начал было разматывать верёвку, когда внезапно левую руку пронзила ломота от усилившегося давления гвоздя.

Да что же это? – подумал Клякса и, сжав зубы, изо всех сил рванул ладонью вдоль гвоздя, как сделал это перед тем правой рукой.

Он взревел от пронзившей его боли, всё тело дёрнулось в резкой конвульсии, и Клякса на мгновение лишился чувств, но затем чувство вернулось, и это была боль, которая, пронзив всё тело, теперь медленно отступала, уходя внутрь его существа. Клякса почувствовал какую-то тяжесть в омертвевших ногах – в тех местах, где их охватывала верёвка. Затем он снова вывернулся влево, быстрыми движениями отмотал верёвку и освободил левую руку. Обе руки немедленно упали вверх и повисли там над головой как плети, а над ними Клякса ощутил поверхность… потолка? Нет, быть не может. Потолок здесь бревенчатый, а он пальцами чувствовал землю. Да и не может быть здесь такого низкого потолка.

Клякса постарался воспроизвести в памяти подвал в те моменты, когда Чёрт зажигал здесь фонарь. Потолок над его головой был примерно в метре, руками туда дотянуться никак не удалось бы.

Как бы то ни было, теперь, когда руки его не были привязаны к кресту, следовало развязать ноги. Ниже колен ноги были перетянуты жгутами и верёвками и потеряли чувствительность. Он попробовал наклониться и почувствовал, как при этом движении напряглись мышцы брюшного пресса. Чёрт!

Наконец, до него дошло – он висел вниз головой.

«Оно крутится, Андрюха, понимаешь?» – вспомнил Клякса.

Уходя, он повернул колесо.

Клякса собрал последние силы и, подняв туловище к ногам, нащупал верёвку. Он ухватился за неё руками и несколько секунд просто висел, давая покой мышцам. Затем он стал нащупывать узлы. Отыскав один, вцепился в него ногтями и постарался подцепить. Но узел был завязан крепко, просунуть под верёвку палец не удавалось. Несколько минут, находясь в крайне неудобном положении, Клякса продолжал свои попытки, но затем от напряжения брюшные мышцы пронзила судорога и он, корчась от боли, с силой разогнулся, ударившись головой о крест.

Силы закончились, сил больше не было. Клякса сделал ещё одно усилие, попытавшись поднять туловище, но смог только слабо дёрнуться и потерял сознание.

Хроники Чёрной Земли. У порога

– Это шестнадцатый восход, – сказал старик, опуская руку в прохладную воду Хапи. – Сегодня ещё до того, как лодка Сектет1вступит в воды священного Дуата, мы достигнем места, куда стремится моё сердце…

Ма-Хеса молча грёб. У него не было привычки к такой работе, и за эти дни ладони юноши покрылись пузырями, из которых сочилась влага, смешанная с кровью. Вёсла жгли, как раскалённый камень, но он не жаловался – лишь брови его сходились всё туже. Старик заметил это и мягко сказал:

– Несколько дней проведём там, и раны твои заживут. А в обратный путь Хапи сам понесёт нас, как несёт души в Тростниковые Поля…

– Воистину, легче было бы идти по камням… – пробормотал Ма-Хеса. – Но скажи, зачем мы плывём в Пер-Хатхор?

Старик бросил взгляд на торбу, где покоилась шкатулка. Ма-Хеса, хоть и смотрел в воду, почувствовал этот взгляд – как прикосновение тени.

– Не твоим Ка ведо́м путь мой, отрок, – сердито отрезал старец. – Твоя мут отдала тебя мне за вознаграждение, полученное ещё до твоего рождения. Ты – весло, а не кормчий. Греби – и молчи.

– Куда же ты поведёшь меня потом? – не унимался Ма-Хеса.

– Узнаешь, когда придёт час, о, отпрыск Пожирателя Осла2!

После этого старец отвернулся и долго молчал, вперившись в берега. Ма-Хеса слышал, как он то вздыхал, то вдруг вскакивал, и раскачивал лодку, словно пытался увидеть нечто за горизонтом. Потом снова садился, обхватив голову руками, как будто проживал судьбы давно ушедших людей.

С обеих сторон вдоль берегов расстилались рощи и луга. Слева, где земля была щедрой, тянулись поля ячменя, сады инжира и фиников, посёлки рыбаков и гончаров. Справа – лишь узкая полоса зелени, за которой начиналась Дешрет, красная земля, чьё имя носила корона Нижнего Египта. Красную корону носила также богиня Нейт, покровительствовавшая родному городу Ма-Хесы. Но богиня Нейт не творила судьбы в этих местах. Ма-Хеса знал: там, за кустами, где паслись стада под надзором одиноких пастухов, начинается царство Сетха, а над скалами стережёт Уаджит, кобра-покровительница, чей взор жжёт, как солнце в полдень. Внескольких тысячах шагов дальше стояли города жрецов и ремесленников. За ними простиралась мёртвая земля, в которую, как знал Ма-Хеса, предстоит уйти и ему, когда боги призовут его в Зал Истины.

Он взглянул на пустыню и вдруг задумался: а как у старца с грехами? Неужели он прошёл жизнь, не наступив ни на один из сорока двух запретов? Может, лучше уйти в Дуат молодым, пока сердце ещё легче пера Маат…

Ма-Хеса так вслушивался в голос своего Ка, что на какое-то время даже забыл о происходящем, и только руки его, монотонно совершая одни и те же движения, толкали вперёд лодку.

– Смотри же, отрок! – раздался голос старца. – Внимай берегам!

Ма-Хеса вздрогнул. Старец стоял посреди лодки, раскинув руки, как жрец в храме.

– Здесь, у подножия Уасет – врат Дуата – Ра вступит в ночь, чтобы сразиться с Апопом. А впереди… впереди – Пер-Хатхор, дом Хатхор, где скалы встречают Хапи, а Хатхор ждёт тех, кто решился на вечность… Туда стремится моё сердце.

– Значит, мы скоро достигнем цели нашего путешествия? – спросил Ма-Хеса.

– Да, о сын матери, вскормившей своими сосцами двух демонов, – ответил старец, и в голосе его прозвучала не злоба, а грусть.

Радость Ма-Хесы оказалась преждевременной. Ещё долгие часы он грёб против течения, пока, уже в сумерках, старик не указал на скалу, возвышавшуюся над рекой.

– Причаливай здесь.

Ма-Хеса вытолкнул лодку на узкую полосу песка. Старец вышел и широкими шагами направился в обход утёса.

– Втащи лодку и следуй за мной, – бросил он через плечо. – Хижина – за скалой.

У двери хижины Ма-Хеса замер. Воздух здесь был густым как в святилище. Вокруг раздавался стрёкот цикад, а из-за полога доносился женский голос:

– …я знала, что ты вернёшься, о правогласный господин. Но я состарилась… и нечего мне предложить тебе, кроме дочери, что родилась после нашей последней встречи. Она молода и красива грудь её, а лоно ещё не разверзалось деторождением…

– Мне нужен лишь ночлег, – услышал Ма-Хеса голос старика. – Но отчего ты потеряла свою красоту? Ведь Книга всё ещё при мне…

– Я передала твой дар ей, – тихо сказала женщина. – Она – цветок, распустившийся в твоё отсутствие…

– Тогда я шёл сюда с той же целью, что и ныне…

– Ты решился, о, свет очей моих?

– Да. И помыслы мои – не об иллюзорной вечности, но о настоящей. Знай – никакие чары отныне не отвратят меня.

– А дочь твоя…

– Предложи её отроку, что войдёт за мной.

Ма-Хеса глубоко вдохнул, поднял полог и и ступил внутрь левой ногой, как учат жрецы – чтобы не выгнать из дома доброго духа.

Примечания:

1. До полудня Ра плывёт в лодке Атет, а добравшись до высшей точки небосвода, пересаживается в лодку Сектет и уже в ней продолжает путь на запад.

2. Пожиратель Осла – один из свирепых духов Ра-Сетау – подземной дороги, ведущей в Дуат.

Глава шестнадцатая. Освобождение

Тыльная сторона ладони чего-то касались. Клякса открыл глаза, ничего не увидел, но руки его, точнее, одна рука, ощущала какой-то предмет. Он дождался, пока сознание прояснится, слегка повернул левую руку и поднял с пола этот предмет. Обеими руками он стал ощупывать его, пытаясь определить, что это. Длинное, плоское, с одной стороны завёрнутое в кольцо, с другой заострённое.

Это же шампур! Видимо, тот самый, на котором Чёрт поджаривает отрезаемые от него куски. Интересно…

Клякса поднял руки к поясу и попробовал шампуром достать до верёвок на ногах. Кончиком шампура, кажется, удалось коснуться их. Но нечего было и думать таким образом их распилить – на это ушла бы сотня лет или больше.

Клякса хотел было отбросить шампур, но тут его осенила новая мысль. Он снова опустил руки к полу и начал медленно водить шампуром по полу в надежде что-нибудь зацепить. Через пару минут его настойчивость была вознаграждена – кольцо на дальнем конце во что-то упёрлось. Клякса даже услышал тихий стук – словно металл соприкоснулся с металлом.

От возбуждения кровь в висках стала колотить в два раза чаще. Клякса испугался – одно неверное движение, и он лишится последней надежды. Он задержал руку и постарался сосредоточиться на задаче. Ему необходимо кольцом шампура зацепиться за что-то у этого металлического предмета и подтянуть его к себе. Эх, знать бы, что за предмет, за что там можно зацепиться!

От волнения у Кляксы задрожали руки. Он запомнил место, где лежит предмет и, подтянув к себе шампур, взял его в обе руки, постаравшись расслабиться и успокоиться. Несколько минут он провёл в таком положении, пытаясь ни о чём не думать. Когда дрожь в руках прошла, и ладони налились теплом, Клякса взял шампур за кончик в левую руку и осторожно вытянул её к месту, где лежал предмет. Затем он медленно опустил руку, пальцами покачивая шампуром вверх-вниз и одновременно передвигая его над полом. Бдзык! Есть! Клякса зафиксировал руку и аккуратно направил кольцо вниз. Тот же звук. Хорошо! Клякса положил кольцо на предмет и начал водить им к себе – от себя, чтобы нащупать что-то, за что можно подцепить. Поверхность предмета была гладкой. Тогда Клякса сдвинул кольцо немного левее и почувствовал, что поверхность изменилась – теперь кольцо явно за что-то цеплялось. Вверх–вниз, вверх–вниз теперь колебалось кольцо, когда он тянул его на себя – как будто по ступенькам или зазубринам.

Все чувства Кляксы обострились, а всё его существо словно собралось в комок. Он понимал, что одно неверное движение лишит его последнего шанса на спасение. Он не знал, что там валяется на полу, но ничего другого-то у него нет, в этом предмете может быть заключена его последняя надежда.

Что-то длинное и, кажется с зубцами… это же ножовка! Та самая, которой Чёрт пилил бруски для мангала. Он бросил её на полу, считая, что Кляксе до неё не добраться. Ну что ж…

Кляксу словно охватил приступ вдохновения. Точнейшим движением он придвинул кольцо к ножовке таким образом, чтобы зацепиться за зубец и аккуратно потянул на себя. Получилось! Ножовка явно стала ближе на несколько сантиметров. Затем она повернулась и кольцо соскочило с зубца. Ничего страшного. Клякса осторожно перекинул кольцо за ножовку и хотел повернуть её в прежнее положение, но получилось ещё лучше – полотно через зазор между шампуром и окончанием кольца вошло внутрь, как в петлю, и теперь осталось только подтянуть ножовку к себе.

Через несколько секунд Клякса уже держал в руке свою добычу, ощупывая её пальцами. Точно ножовка! Шампур он положил прямо под головой – мало ли, вдруг ещё пригодится, затем, напрягшись, поднял тело к ногам, нашёл верёвку, прижал к ней ножовку и начал пилить.