Методологические проблемы толкования уголовного закона и судейского усмотрения при его применении

Во-вторых, исключительно невозможно установить единственно верное лексическое значение оценочных (ситуативных) понятий, поскольку их толкование (толкование-конкретизация)[185] всегда привязано к конкретным обстоятельствам, имеющим уголовно-правовое значение, многообразие и разноплановость которых и обусловливают представление о них в законе в обобщенном абстрактном виде. К примеру, судебная практика к числу подложных (поддельных) применительно к ст. 327 УК РФ относит как официальные, так и неофициальные документы, такие как квитанцию об оплате, протокол врачебной комиссии, копию технического паспорта помещения, справку об экспертизе мяса[186]. Перечисление всех из них в законе не только невозможно, но и не нужно. Другое дело, что далеко не все поддельные документы следует признавать в качестве предмета преступления, но данный вопрос подлежит разрешению уже не на первом, а на втором этапе толкования.

В-третьих, требование установления единственно верного лексического значения слов может быть чревато неполноценным уяснением содержания норм о назначении наказания, его целях, принципах уголовного закона и иных норм, текст которых, как уже отмечалось, весьма нелегко поддается лингвистическому анализу и не только допускает, но и требует всестороннего и наиболее глубокого осмысления и применения на практике. Только такой подход выступает основой для правильного определения системного смысла уголовного закона на втором этапе толкования.

Наиболее яркий пример – многозначность слова «обстоятельство», используемое в ч. 3 ст. 60, ст. 61, 63 УК РФ в значении смягчающего и отягчающего, в ст. 64 УК РФ – в значении исключительного, а в ч. 1 ст. 6 УК РФ без соответствующей конкретизации как «обстоятельство совершения преступления». В то время как научное сообщество[187] предлагает толковать соответствующее слово ограничительно и единообразно в значении смягчающих и отягчающих обстоятельств, Пленум Верховного Суда РФ[188] этот вопрос прямо не проясняет. Не уходя раньше времени в анализ системного смысла УК, отметим, что слово «обстоятельство» имеет несколько словарных значений, в том числе значение «условия, определяющего преступление», «фактора», «обстановки». Это значение в полной мере и обоснованно учтено в ч. 1 ст. 6 УК, поскольку наряду со смягчающими и отягчающими обстоятельствами, перечень вторых из которых закрыт, позволяет самостоятельно учитывать причины и условия преступления в качестве обстоятельств, определяющих справедливое назначение не только наказания, но и иных мер уголовно-правового характера (условного осуждения, сокращения срока судимости[189] в результате изменения категории преступления на менее тяжкую и др.). Такой подход, в том числе, позволяет признать причины и условия преступления исключительными обстоятельствами применительно к ст. 64 УК. В отличие от теоретиков, вполне оправданно (хотя и не всегда последовательно) поддерживает такой подход судебная практика[190].

В-четвертых, установление единственно верного лексического значения использованных в уголовном законе слов (быть может, и не совсем очевидно) противоречит его признанию литературным произведением, текст которого соответствует правилам русского литературного языка. Абстрактность его изложения, нацеленная на учет всевозможных жизненных обстоятельств, диктует необходимость уяснения, прежде всего, общеупотребительного значения составляющих его слов[191]. Если каким-то из них придается значение специально-юридических терминов, законодатель прямо указывает на это, закрепляя соответствующие дефиниции в нормах, определяющих основные понятия уголовного закона. Как известно, таких дефиниций не так уж и много (понятия преступления, наказания, хищения и проч.).

Нельзя поддержать позицию П. С. Яни о том, что вся законодательная терминология является специальной юридической[192]. При таком подходе, во-первых, потребуется поиск источника, определяющего соответствующие термины, и, во-вторых, высок соблазн придания «источниковой» природы позициям Верховного и Конституционного Судов РФ и судебным прецедентам. Естественно, обращение к судебной практике при толковании весьма полезное дело, позволяющее не только отыскать «ориентир» при его осуществлении, но и обнаружить правоприменительные ошибки, предостерегая себя от их повторения. Поэтому безоговорочное следование позициям судов бесперспективно[193]. То же самое относится к научной и учебной литературе, поскольку комментаторы закона бывают разные[194].

Конечно, на втором этапе толкования юридическое значение, как правило, придается не любому лексическому значению слов, а лишь тому или тем из них, что наиболее соответствуют системе уголовного закона, его букве и духу, но это вовсе не означает, что от этого они становятся специальными юридическими терминами. Обратное решение данного вопроса нередко приводит к необоснованному ограничению сферы действия закона через юридическую практику, как это наблюдается при исключении из приговоров квалифицирующего признака убийства или причинения тяжкого вреда здоровью «с использованием беспомощного состояния» потерпевшего, находящегося в состоянии сна или опьянения. С такой многолетней уже практикой высшего судебного органа многие судьи совершенно обоснованно не мирятся до сих пор[195].

Таким образом, для дальнейшего правильного установления системного смысла уголовного закона на первом (лингвистическом) этапе анализа его текста по необходимости следует устанавливать все возможные лексические значения составляющих его слов. При этом не исключено привлечение не эксперта, а специалиста-лингвиста для получения его устной консультации или письменного заключения, что чаще всего требуется при толковании текста норм о словесных преступных деяниях (клеветы, оскорблений, призывов, дискредитаций и т. п.)[196].

Метод логико-грамматического анализа включает в себя морфологический разбор слова и синтаксический разбор соединений слов в предложении или фрагментов текста.

Слово как грамматическая единица – это система всех его форм с их грамматическими значениями[197]. Их истолкование позволяет понять, какие обстоятельства, имеющие уголовно-правовое значение, необходимо устанавливать и оценивать в процессе правоприменения. Все слова, входящие в часть речи «имя существительное», обладают значением предметности: они называют субстанции – конкретные предметы или предметно представленные факты, события, явления, свойства, качества, понятия и действия. Все слова, входящие в часть речи «глагол», обладают значением процессуального признака; они называют признаки (действия или состояния) как процессы. Все слова, входящие в части речи «прилагательное» и «наречие», обладают значением непроцессуального признака: они называют признаки как свойства или качества предмета (прилагательные и отчасти наречия) или как качества другого признака – процессуального или непроцессуального (наречия)[198]. Морфологический разбор слов, используемых в диспозициях норм, устанавливающих уголовную ответственность, позволяет распределить их по подсистемам состава преступления (уже отмечалось, что термин «сбор», обозначающий предмет преступления в ст. 198 УК РФ, в ст. 2601 УК РФ использован при описании альтернативных действий как признака объективной стороны), а норм, ее индивидуализирующих, – сгруппировать, например, смягчающие и отягчающие обстоятельства на характеризующие общественную опасность преступления, личность виновного и т. п.

Синтаксический разбор соединений слов в предложении или фрагментов текста нередко вызывает у юристов трудности. К примеру, по мнению А. П. Бохан и Н. В. Петрашевой, диспозиция ч. 1 ст. 2631 УК РФ прямо предусматривает наступление последствий по неосторожности, в силу чего и само преступление признается полностью неосторожным[199]. Аналогичного мнения придерживаются некоторые другие авторы[200]. Вместе с тем синтаксический анализ позволяет сделать выводы о том, что, во-первых, в ч. 1 ст. 2631 УК РФ предусмотрен не один состав преступления с альтернативными последствиями, а два самостоятельных состава и, во-вторых, первый из них предусматривает вину в форме неосторожности, а второй – в форме как умысла, так и неосторожности. Исходя из формулировки, согласно которой неисполнение требований, указанных в ч. 1 ст. 2631 УК РФ, является преступным, «если это деяние повлекло по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью человека либо причинение крупного ущерба», «неосторожность» относится только к тяжкому вреду здоровью, поскольку, во-первых, слово «причинение» употреблено в предложении два раза и, во-вторых, лишь применительно к первому из них законодатель указал на неосторожность. Соответственно, квалифицирующие признаки о совершении преступления в соучастии, указанные в ч. 2 и ч. 3 ст. 2631 УК РФ, относятся только ко второму составу умышленного преступления, «повлекшего причинение крупного ущерба».

Иначе сформулирован состав нарушения санитарно-эпидемиологических правил (ст. 236 УК РФ). Уголовная ответственность наступает, если данное нарушение «повлекло по неосторожности массовое заболевание или отравление людей либо создало угрозу наступления таких последствий». В данном случае неосторожность относится как к массовому заболеванию, так и к отравлению людей[201], а создание угрозы наступления последствий характеризуется виной в форме прямого умысла.

Пример неправильного синтаксического анализа фрагментов текста ст. 250 УК РФ продемонстрирован в п. 4 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 18.10.2012 № 21 (ред. от 15.12.2022) «О применении судами законодательства об ответственности за нарушения в области охраны окружающей среды и природопользования» в части отнесения преступления, предусмотренного ч. 3 указанной статьи, к числу только неосторожных. С учетом того, что ч. 1 и 2 ст. 250 УК предусматривают возможность совершения преступлений как умышленно, так и по неосторожности, они же, если повлекут причинение по неосторожности смерти человеку, могут быть совершены с двумя формами вины или по неосторожности. К примеру, загрязнение поверхностных вод, повлекшее умышленное причинение существенного вреда животному миру и одновременное причинение по неосторожности смерти человеку, является преступлением с двумя формами вины. Аналогичное загрязнение, повлекшее по неосторожности причинение существенного вреда животному миру и смерти человеку, демонстрирует пример неосторожного преступления. Подход Пленума Верховного Суда РФ не согласуется и с системным смыслом уголовного закона о более строгой наказуемости преступлений с двумя формами вины на фоне наказуемости неосторожных преступлений, поскольку означает квалификацию преступления не по более строгой ч. 3 ст. 250 УК, а по совокупности преступлений, предусмотренных ч. 1 или 2 данной статьи и ч. 1 ст. 109 УК, что в окончательном виде на основании ст. 69 УК влечет менее строгое наказание.

Как правило, трудности возникают в случаях, когда диспозиция сформулирована как альтернативная. При этом нельзя смешивать альтернативную диспозицию, предусматривающую один состав преступления с альтернативными действиями[202] или последствиями[203], и диспозицию, предусматривающую несколько составов.

Синтаксический разбор предложения позволяет выявить его логику. Еще со времен античности формы синтаксиса определялись по их способности выражать категории логики[204]. М. В. Ломоносов определял предложение как единицу мышления, а В. Г. Белинский грамматику называл логикой языка[205]. В то же время важно иметь в виду, что логика языка уголовного закона, обусловленная его системой (логика системы), может отличаться от логики предложения или фрагмента текста УК. Если логика предложения или фрагмента текста противоречит логике системы уголовного закона, в соответствующих случаях правоприменитель должен использовать метод системного, а не логико-грамматического анализа. В силу этого нельзя особняком выделять логический способ толкования, поскольку логику имеет как грамматический строй языка (устанавливаемый на первом этапе толкования), так и система уголовного закона, что устанавливается уже на втором этапе его толкования.

К примеру, логика предложения, указанного в ч. 4 ст. 65 УК РФ, однозначна – «при назначении наказания лицу, признанному вердиктом присяжных заседателей виновным в совершении преступления, но заслуживающим снисхождения, обстоятельства, отягчающие наказание, не учитываются». Логика системы уголовного закона свидетельствует о невозможности применения данного правила, поскольку оно предлагает не только игнорировать сами отягчающие обстоятельства, но и неполноценно и даже искаженно оценивать такие ведущие общие начала назначения наказания как характер и степень общественной опасности преступления и личность виновного. Без их оценки невозможно назначение справедливого наказания[206], в силу чего судьям следует отказываться от реализации подобных положений на практике[207]. Авторы приведенного правила, по всей видимости, ошибочно полагали, что процесс назначения наказания сводится к механическому «вычитанию и прибавлению» его срока или размера в зависимости от смягчающих и отягчающих обстоятельств, в то время как это гораздо более «замысловатый», чем квалификация преступлений, процесс.

О различии логики предложения и логики системы фактически рассуждает Н. Ф. Кузнецова применительно к формулировке «если это деяние повлекло…» в диспозициях многочисленных статей Особенной части УК[208] (ч. 1 ст. 264 и др.). Известно, что термин «деяние» включает в себя не только действие или бездействие, но и общественно опасные последствия, что с позиций логики русского языка соответствующая формулировка не учитывает (описание последствий следует уже после слова «деяние»). Логика системы уголовного закона или, можно сказать, логика уголовного права свидетельствует о том, что без последствий в соответствующих случаях общественно опасного деяния нет. Аналогично – в случае, когда в квалифицированном материальном составе используется формулировка «то же деяние», а простой сформулирован по конструкции угрозы причинения вреда (например, ст. 215 УК РФ).

Таким образом, результат использования логико-грамматического метода анализа текста уголовного закона может свидетельствовать о его неприменимости в случае противоречия результату его системного анализа. При этом ограничительным или расширительным будет такое толкование чисто формально (по формулировке предложения или фрагмента текста УК), а не по существу (по логике системы или права). Соответствующие формулировки в других статьях приводятся в ином (правильном) виде. К примеру, в примечании к ст. 126 УК РФ указано, что лицо освобождается от уголовной ответственности, «если в его действиях не содержится иного состава преступления». Вместе с тем правильнее отмечается в примечании к ст. 222 УК РФ, что лицо освобождается «по данной статье» без каких-либо оговорок об ином составе. Поэтому вполне можно сказать, что никакого ограничительного толкования примечания к ст. 126 УК и не требуется, поскольку системное толкование (системный, а не буквальный смысл) является единственно правильным и в силу этого необходимым.

Синтаксический разбор предложения предполагает анализ пунктуации, которая хотя и относится к самостоятельному разделу языкознания, но не требует обособления от логико-грамматического метода анализа текста УК[209].

Контекстуальный (контекстологический) метод анализа текста требует самостоятельного обособления применительно к оценочным (ситуативным) понятиям. В лингвистике контекст традиционно подразделяют на узкий (словосочетания или предложения), широкий (абзаца, главы, всего текста) и ситуативный (внешнелингвистический)[210]. Узкий контекст учитывается при лексико-семантическом и логико-грамматическом анализе предложения, широкий – в ходе анализа фрагментов текста или всего текста УК. К примеру, толкование таких ситуативных понятий, как «тяжкие последствия» и «иные тяжкие последствия» всегда требует обращения к контексту их употребления. В контексте злоупотребления полномочиями (ч. 2 ст. 201 УК РФ) тяжкие последствия представляют собой причинение значимого для организации материального ущерба, влекущего, к примеру, прекращение ее деятельности, в то время как в контексте изнасилования (п. «б» ч. 3 ст. 131 УК РФ) к иным тяжким последствиям относятся беременность, самоубийство потерпевшей и т. п. В тех случаях, когда содержание соответствующих оценочных признаков можно установить в сопоставлении с теми последствиями, что указаны перед ними (левосторонний контекст), особых трудностей не возникает. В силу этого в целом можно и не обособлять данный метод анализа текста. Тем более обязательно устанавливается и широкий контекст при его системном анализе на втором этапе толкования (контекст справедливости, равенства и проч.).

В то же время целый ряд оценочных понятий требует, прежде всего, их языкового, а затем и системного анализа с учетом внешнелингвистических факторов – эпохи, обстановки, обстоятельств, места, времени, а также требует обращения к самой ситуации, применительно к которой толкуется соответствующее понятие. Ситуативный контекст подразумевает выход за рамки текста литературного произведения и дополняет иные методы его анализа. Поэтому здесь следует вести речь и о таких обособляемых в теории права приемах толкования, как исторический, телеологический[211] и эволютивный[212], а также об этимологическом анализе употребляемых в законе слов.

Обращение к контексту совершения деяния необходимо, например, при квалификации государственной измены в форме перехода на сторону противника. Примечание к ст. 275 УК РФ определяет ее как участие лица в составе непосредственно противостоящих Российской Федерации сил (войск) иностранного государства, международной либо иностранной организации в вооруженном конфликте, военных действиях и иных действиях с применением вооружения и военной техники. Между тем, в законодательстве отсутствует понятие и перечень сил, непосредственно противостоящих России в указанных конфликте или действиях. Без обращения к обстановке, времени, месту и иным обстоятельствам (ситуативному контексту[213]) истолкование этой формы государственной измены невозможно.

К историческому контексту[214] привязан этимологический анализ законодательных терминов, а также собственно историческое, телеологическое и эволютивное «толкование». Их следует признать способами не толкования, а аргументации[215], поскольку они не только не имеют самостоятельного значения при установлении смысла уголовного закона, но и крайне редко применяются на практике.

Исторический метод аргументации может способствовать установлению нового смысла уголовного закона путем сравнения редакций его текста. К примеру, нормативное признание насильственного хулиганства в 2020 г. (п. «а» ч. 1 ст. 213 УК РФ) требовало пересмотра вопроса о его квалификации по совокупности с побоями, а также умышленным причинением легкого и средней тяжести вреда здоровью, в то время как судебная практика то шла по пути применения устаревших разъяснений Пленума Верховного Суда РФ о совокупности преступлений с любыми из них, то исключала совокупность с побоями и легким вредом[216]. Очевидно, новая редакция текста ст. 213 УК и ее сравнение с прежней прямо указывают на необходимость изменения подхода к квалификации. Только системный анализ уголовного закона свидетельствует о том, что насильственное хулиганство не требует дополнительной квалификации и по статье о причинении средней тяжести вреда здоровью[217]. Показательный тому пример – квалификация изнасилования с применением насилия, не требующая на практике дополнительной уголовно-правовой оценки деяния по ст. 112 УК. Данные преступления, пожалуй, мало чем отличаются по уровню общественной опасности, если не опаснее само изнасилование. При этом наличие квалифицирующего признака «из хулиганских побуждений» в п. «д» ч. 2 ст. 112 УК не выступает аргументом за необходимость дополнительной квалификации, поскольку фактически его двойным вменением нарушается принцип справедливости[218].

В тех случаях, когда новое законодательное решение прямо противоположно прежнему, как таковой исторический метод аргументации не требуется, поскольку смысл закона определяем путем использования полноценных приемов.

Несамостоятельность телеологического толкования обусловлена наличием в уголовном законе правовых норм, определяющих его задачи, принципы и основные понятия. К примеру, ст. 120 УК РФ о принуждении к изъятию органов или тканей человека для трансплантации с учетом охранительной задачи уголовного закона прямо (путем и языкового, и системного анализа) указывает на донора как потерпевшего.

О так называемом эволютивном толковании вели речь еще представители дореволюционного периода развития юридической науки[219], поэтому, вопреки распространенному мнению[220], представление о нем появилось не в сфере международного и интеграционного правосудия. Данный метод аргументации нельзя признать самостоятельным приемом толкования, поскольку в современных условиях он, пожалуй, может выступать лишь как дополнение к историческому. Законодатель настолько часто корректирует нормативный материал (не только уголовный), что необходимость в пересмотре ранее актуального толкования, как правило, обусловлена именно этим. Примером такой эволюции можно считать признание Пленумом Верховного Суда РФ и в целом судебной практикой в качестве предмета ряда преступлений конвертированных из криптовалюты денежных средств[221]. Постепенное изменение правового статуса цифровой валюты должно привести к логическому завершению такой эволюции – признанию в качестве предмета этих же преступлений и самой цифровой валюты[222].

В то же время, следует иметь в виду, что под так называемым эволютивным толкованием юристы нередко понимают и такие манипуляции с текстом, которые демонстрируют пример не эволюции, а ничем не обусловленных двойных стандартов и методологической непоследовательности. К примеру, Н. В. Генрих усматривает такую эволюцию в неоднократном изменении позиции Пленума Верховного Суда СССР и РФ (в 1969, 1976, 2000 и 2011 гг.) о моменте окончания вовлечения несовершеннолетнего в совершение преступления или антиобщественных действий[223]. По нашему мнению, это пример непоследовательной и явно недопустимой с позиций системного смысла закона динамики, но не эволюции.

Толкование таких терминов как «склонение», «вовлечение», «сбыт», «получение», «дача» и др. (ст. 150, 151, 2281, 290, 291 и др. УК РФ) при отсутствии оговорок и конструкций по типу тех, что использованы законодателем в ст. 1101 УК РФ, должно осуществляться путем рассмотрения составов, в которых они содержатся, по конструкции материальных в том смысле, что признавать их оконченными в момент, когда несовершеннолетнего вовлекли в совершение преступления (в том числе приготовления или покушения) или антиобщественного действия; лицо сбыло наркотическое средство путем одновременного получения его приобретателем; склоняющее к его употреблению лицо склонило потерпевшего к этому и т. д.

Лексических значений у этих слов действительно несколько (и как процесс, и как результат), но системный смысл уголовного закона, устанавливаемый на втором этапе толкования, свидетельствует о применении к моменту окончания преступления лишь одного из них – как результата. Их лексическое значение в процессуальном смысле должно быть использовано при уголовно-правовой оценке неоконченной преступной деятельности с учетом требований Общей части о понятии преступления, которое предусматривает в качестве обязательного признака общественную опасность деяния, включающего в себя и последствие в виде опасности причинения существенного вреда[224]. Если такая опасность была реальной, но несовершеннолетний не вовлекся, склоняемое лицо не склонилось и т. д., то действия виновного выступают примером покушения на соответствующее преступление[225], а при отсутствии реальной опасности лицо не подлежит уголовной ответственности за малозначительностью деяния[226].

В отличие от названных составов, склонение к самоубийству влечет ответственность по ч. 1 ст. 1101 УК РФ в качестве оконченного преступления независимо от его последующего совершения, поскольку на этот случай имеются соответствующие квалифицирующие признаки, превращающие состав из формального в материальный, в то время как, к примеру, в ст. 150, 151 и 230 УК о вовлечении и склонении аналогичные признаки не предусмотрены (если это повлекло совершение и т. п.). Интенсивность склонения, степень вероятности самоубийства, свойства потерпевшего лица, формируя или препятствуя формированию общественной опасности деяния, влияют уже не на признание его оконченным или неоконченным преступлением, а только на признание его преступным оконченным или малозначительным. Иного из системного смысла уголовного закона не следует.

Учитывая предложенную последовательность толкования, практические работники не только не смогли бы менять его от разу к разу, но и не допускали бы правоприменительных ошибок[227]. Эти же правила по необходимости следует учитывать при законопроектной работе, к примеру, оговоркой в ч. 1 ст. 2281 УК РФ «независимо от получения названных средств или веществ приобретателем». В то же время с учетом наказуемости неоконченной преступной деятельности необходимость в этом отсутствует.