Восемь метров любви

Восемь метров любви

Кира Витальева

Дизайнер обложки Анна Еговцева

© Кира Витальева, 2025

© Анна Еговцева, дизайн обложки, 2025

ISBN 978-5-0068-1378-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПРОЛОГ

Чёрт! – любимый столик занят.

Первым побуждением было уйти. Но другое кафе далеко, а до заседания кафедры меньше часа. Кофейня на территории кампуса тоже не вариант – пообедать надо было нормально. Павел, когда был голоден, становился язвительным и сварливым. Очень рискованно в таком настроении идти на встречу с коллегами. Да и не любил он нарушать традиции.

Кафе полупустое.

Странно, что именно сюда кому-то приспичило сесть. «Тот самый» стол стоял недалеко от входа и в то же время как-то не на проходе. Это и делало место удобным – зашёл, быстро сел, спокойно поел: мимо никто не шастает.

«Что ж, сяду за другой, не выгонять же…»

За столиком спиной к Павлу сидела женщина с роскошными волосами. Может подсесть да познакомиться?

Для доцента кафедры социально-экономической географии городского университета Павла Андреевича Ку́ргана такие мысли уже лет двадцать были несвойственны.

Ха! Досада ушла, внутри возникло предвкушение чего-то.

Решено! И Павел двинулся навстречу приключению.

Подходя к пока незнакомой женщине, которая ела шашлык, Павел почувствовал беспокойство. По мере приближения стали возникать неприятные ощущения, очень знакомые, хотя и почти забытые: дыхание стало перехватывать, руки резко похолодели, хотя на дворе стоял непривычный для конца апреля жаркий день. Сердце учащённо забилось не то от воспоминаний, не то от… Внутри нарастала паника.

Надо было срочно что-то предпринимать.

Да нет, не что-то, а вполне конкретные действия!

«Немедленно ограничить поступление аллергена в организм» – этот совет маленький Павлик запомнил на всю жизнь. Фраза преследовала его в изредка возникающих депрессиях и часто повторяющихся ночных кошмарах.

Павел знал – необходимо срочно уйти отсюда. Не из кафе, а именно от неизвестной женщины. Только неизвестной ли?

Разворачиваться и выходить на улицу показалось Павлу сложнее, чем идти дальше. С трудом превозмогая нарастающие дурноту и слабость, он двигался на автопилоте вглубь кафе. Оглядел зал: ага, там… в самом дальнем углу возле второго выхода… туда сядет…

Правильно, что не ушёл из кафе. Павел был постоянным посетителем и находился в статусе любимого клиента. Практически весь персонал знал его в лицо. Поэтому, в случае чего, ему обязательно помогут. Даже скорую вызовут, если потребуется.

Вот, наконец, и нужное место.

Павел тяжело упёрся в столешницу, с трудом повернулся и плюхнулся на стул, почти упал.

– С вами всё в порядке? – вместо традиционного «вам как обычно?» обратился к Павлу официант.

– Что-то мне действительно нехорошо, – не открывая глаз и подавив возникшее вдруг раздражение, ответил Павел. – Принесите мне воды, пожалуйста. А дальше посмотрим по обстоятельствам.

– Конечно!

Само собой возникло воспоминание. У Павла всегда так было в минуты страха или сильного волнения.

Он, совсем маленький, бежит навстречу маме. Она подхватывает его и крепко обнимает. Павлик хохочет во всё горло – мамины распущенные волосы щекочут ему уши и шею.

Мама…

«Немедленно ограничить поступление аллергена…»

Не смогла она тогда ограничить это поступление. Не смогла. Или не успела. Никто так ничего и не понял.

Отец до сих пор считает себя ответственным за ту историю. Да и Павел прекрасно осознаёт, что живёт с комплексом вины. Хотя ни тот ни другой не помогли бы ничем: Паше тогда было два с половиной года, отец вообще находился в горячей точке.

«Надо открыть глаза. Даже если она узнала, сделаю вид, что вообще не обратил на неё внимание».

Перед ним стоял стакан с водой. Рядом терпеливо ждал официант.

Павел выпил таблетку. Последние двадцать с лишним лет он всегда носил лекарство с собой. Считал, что это было ненужной привычкой, а смотри-ка – пригодилось.

– Как обычно, – произнёс Павел. Официант кивнул и ушёл.

Через пару секунд организм стал медленно возвращаться в привычное состояние.

Разумные действия привели к нужному результату.

Но на смену уходящей панике резко пришла тревога другого свойства.

Павел медленно поднял глаза от скатерти и осторожно посмотрел туда – на любимый столик.

Точнее, на женщину за его любимым столиком.

А ещё точнее, – на любимую женщину.

Так вот он каким оказался – кусочек прошлой жизни, выкопанный судьбой-археологом.

Павел резко отвёл взгляд. И даже отгородился от мира, закрыв глаза и опустив голову на сцепленные руки.

Ему надо было окончательно прийти в норму, поэтому покинуть кафе сейчас он не мог бы физически. Но и дать ей узнать себя тоже нельзя – они обещали это друг другу!

Чёрт-чёрт-чёрт!..

И стол этот стоит неудачно: впереди бортик фонтана – не пересесть, не повернуться спиной к… прошлому.

Подходить нельзя, ни в коем случае!

Во-первых, они об этом договорились.

А, во-вторых, ему опять станет плохо. И не так, как сейчас, а как тогда – двадцать два года назад.

Не подходить, не смотреть, не думать.

Легко сказать! Он так долго привыкал к этому. Первые пять лет были невыносимо трудными. Однажды он даже сломал запястье, ударив кулаком об стену в приступе отчаянья. Вадьку – сынишку годовалого – напугал, бывшая жена долго ему это вспоминала.

Но год проходил за годом, эмоции постепенно улеглись, все происходившие события подтверждали ненаучную гипотезу «всё к лучшему».

Как-то раз вторая супруга привезла дочку на осенние каникулы. Погода была отвратительная, делать было решительно нечего. И девочка всё время зависала в интернете. Тогда-то она и показала отцу афоризм в какой-то социальной сети: время лечит, главное не сдохнуть во время лечения.

«Да, это про меня», – подумал тогда Павел, обнимая свою Иночку-кровиночку.

Принесли обед.

Как всегда вкусный, красиво сервированный.

Ситуация возвращалась к привычности.

Тревога отступила, мысли перестали мельтешить.

Отцу надо позвонить.

У них нынче в мае две невесёлые годовщины. Сорок лет как нет мамы и двадцать, как не стало бабусеньки.

Пока Павел ел солянку, к нему вернулась способность здраво рассуждать.

Прежде всего, необходимо решить, ходить ли сюда обедать и дальше?

Встреча – сегодня случайная – могла повториться.

И Павел не смог ответить честно, хорошо это или плохо.

Кафе хоть и не вузовское, но основной поток посетителей – сотрудники и студенты университета. Другие посетители были случайны и редки, особенно после недавнего локдауна. Вероятность повторения сегодняшней ситуации крайне мала. Ладно, пока он ничего менять не будет. А если… Что ж, будет обедать теперь за этим столиком, а не за тем. Да, далеко от основного входа, но это даже плюс: есть возможность для манёвра, меньше шансов столкнуться лицом к лицу.

Но если по очередной причуде судьбы встречи будут повторяться, то Павел, пожалуй, этого не выдержит.

Когда был съеден стейк с овощами, решение было принято. Отец – старый солдат – давно смотрит на него особым взглядом. Если бы не Костины разговоры, за которые Павел был благодарен, давно начал бы воспитательные беседы о важности момента… Видимо действительно пришло время.

«Наплевать на всё. Учебный год закончу и ага…» – решил Павел, допивая клюквенный морс.

ЧАСТЬ 1

Хорошо бы. Просто сидеть. Вдвоём. Пить чай. Говорить или молчать… знать, что мы рядом.

С. Лукьяненко, «Ночной дозор»

Небо было серым и набухшим. Как клейстер, которым бабушка клеила обои в горнице. Совсем не весеннее небо.

Настроение у Инки тоже было не весеннее.

С чего веселиться? Родители далеко, приедут только в субботу к вечеру. А сегодня утро среды. Школьные подружки тоже в городе. У них началась последняя четверть. Да и как они приедут к Инке? От городского вокзала четыре часа на электричке, потом час на автобусе. Кто их отпустит в такую даль?

Да и не надо Инке сейчас ни с кем видеться. Она, конечно, уже давно не заразная, но не хочется, чтобы её такую видели. Волосы отрастали очень медленно, рыжие неровные прядки торчали в разные стороны. В деревне их мыли дегтярным мылом. Так было надо.

Когда это случилось, папа был в длительной командировке. Тётка – папина младшая сестра – орала на всю улицу, что лишайная Инка заразит всех в доме.

Квартира, в которой жили Инка с мамой и папой, папины родители и семья тётки, была огромной. Дедушка был профессором, ему полагались дополнительные метры на кабинет. К тому же бабуля работала в городской больнице главврачом, что тоже существенно повлияло на размер их жилья. И, сидя в самой дальней комнате, Инка, возможно, не стала бы разносчиком стыдной заразы, но тихая мама никогда не спорила с тёткой. Поэтому быстро собрала дочь и увезла к своим родителям в деревню.

Потрясение Инка получила не шуточное.

Как же так случилось, что любимые кисы так её подвели?

Кошек Инка обожала. И поскольку дома держать животных было запрещено (всё той же тёткой), возилась с ними во дворе.

Но больше всего впечатлило Инку то, что она осталась без волос. Совсем. И если раньше Инке было всё равно, что происходит у неё на голове, то свой бритый череп ей совершенно не понравился…

***

Вагон электрички мерно покачивал Инну, унося в детство.

В деревне у бабушки и дедушки, маминых родителей, Инка раньше проводила каждое лето. А тогда, во втором классе, из-за болезни жила почти год.

Каждая поездка помнилась чем-то особенным. Таких воспоминаний накопилось у Инны много. Дальние походы за грибами и прогулки по сосновому бору недалеко от дома. Сбор лесной земляники на варенье и сосновых шишек для растопки самовара. Соседский мальчишка, выводящий по утрам корову, его бабушка, ежедневно приносящая парное молоко, дальний пруд с заброшенной мельницей…

Именно здесь, лёжа на сене и глядя на облака, Инка испытала тягу к путешествиям. И поняла папу. Поэтому и учится сейчас на географическом факультете.

Инна любит бывать в деревне. И только единственный – тот самый – приезд был омрачён этим «инцидентом», как сказал бы умный деда Гена. Но всё закончилось хорошо, и в третий класс Инка пошла уже в своём большом городе. Правда, в другой школе.

Деда Гена был занятым человеком, всё-таки доктор исторических наук, поэтому не особо вникал в домашние дела и события. Во всяком случае не каждый день интересовался жизнью семьи. И для него стало большой неожиданностью отсутствие на воскресном обеде Инки с мамой. Когда Геннадий Александрович выяснил все подробности, досталось всем и бабе Шуре, и тёте Свете.

– Не для того я в шестнадцать лет на фронт убежал, чтобы у меня в семье друг с другом воевали! – бушевал дед.

А неделю спустя, опять же на семейном обеде, объявил жене и дочери:

– Через месяц переезжаем.

Благодаря связям и в результате каких-то комбинаций, он разменял роскошную квартиру на две поскромнее, но тоже вполне ничего по тем временам. Одна из них, по замыслу деда, была для Инки с родителями.

Когда папа в ту осень вернулся из очередной экспедиции, то застал в доме разруху: тёткина семья была перевезена, мебель и библиотека грузились в машину. В новую квартиру перебрались и родители Инки.

Сейчас мама с папой живут в деревне с бабой Тасей. Пару лет назад переехали, когда бабушке стало трудно одной управляться с домом. Инна осталась в квартире одна. Приглашала бабу Шуру с ней жить, но та отказалась. Хотя навещала внучку стабильно по субботам. Да и сама Инна частенько забегала к бабуле в больницу.

Вчера позвонила мама.

– Как ты, доченька?

– Хорошо, мам, – ответила Инна. – Завтра к вам собираюсь. Ждёте?

– Мы тебя всегда ждём, ты же знаешь. Для волос своих ничего не бери. Отец недавно с друзьями-геологами встречался, они ему из-за границы всяких модных штук привезли. Там и шампунь, и маска для волос, и… забыла название… как революционер…

– Кондиционер, мама! – смеясь, подсказала Инна.

– Во-во! Кондиционер.

– Всё, мама, я поняла, не трать деньги. Завтра приеду и наговоримся.

– Ольгу привози, ей тоже отдохнуть не мешает!

– Обязательно, если у неё не будет неотложных дел…

Неотложных дел у подруги не оказалось, и она согласилась поехать. Оля тоже любила бывать в гостях у Инкиной бабушки.

Инка с Олькой подружились в том самом классе, куда Инка перешла после болезни и переезда. Девчонки и жили друг от друга неподалёку. В кино вместе бегали, одни и те же фильмы им нравились, в одних и тех же мальчишек влюблялись часто, обеим Ольгина мама вязала шарфы и варежки, а Инкина шила выпускные платья. Словом, боевые подруги детства.

Инна улыбнулась, вспоминая маму. Наверняка опять нарядов ей наготовила целую гору. Матушка Инны была закройщицей и портнихой на все руки. Когда десять лет назад с Инкой случился тот «пердимонокль» (как сказал бы дедушка Миша – мамин папа, интеллигент, редактор газеты районного центра, уважаемый всеми местными жителями человек – Михаил Иванович Старков), Нина Михайловна к тому времени была ценнейшим сотрудником ателье. Поэтому начальство вошло в положение. И даже отгулы дали, чтобы дочь лечить.

Инна поёрзала, стараясь удобнее устроиться на лавке, и оглядела вагон электрички: напротив дремала Оля, за окном проплывали знакомые пейзажи.

Леса ещё были зелёными, хотя иногда, совсем изредка – вдруг! – промелькивала золотая верхушка берёзы. Через пару недель наступит сентябрь. Начнётся учебный год, закрутится всё, завертится… Нынче перед новым годом полевая практика будет, интересно, куда их отправят?

Кстати, о деревьях. Как там бабушкины любимцы поживают? Всё ли с ними там благополучно?

Эту историю Инка с Олькой услышали в очередной приезд на летние каникулы. Им было по двенадцать, как раз подходящий возраст, чтобы проникнуться и надолго запомнить.

Инка с детского сада знала и помнила, как выглядели листья у берёзы, дуба, клёна и тополя. Поэтому очень удивилась, когда, исследуя пространство за хозяйственной постройкой, увидела одно дерево, что росло на этой поляне прямо у забора.

– Бабушка, – позвала Инка. – А почему листья на этом дереве разные?

– А, это, – тихо, с печальной улыбкой сказала та. – В тот день, когда твоя мама уехала в город учиться на швею, мы с твоим дедом посадили деревья.

Дальше рассказ звучал как притча.

***

Посадили два дерева – американский клён и ясень. Посадили почти рядом, на расстоянии вытянутых рук друг от друга. Но ясень почти у забора, а клён всё же вглубь двора.

– Бог его знает, почему так получилось. Я уж и не помню. Кажется, я сначала ясенёк вкопала, как левая пятка подсказала. А дед твой сказал, что взрослое дерево потом забор порушит. Но выкапывать не стал. Зато клён всё-таки посадил подальше.

– А почему ясень не пересадили? – Олька с детства любила точность и порядок.

– Миша любил меня, разрешал мне много всяких глупостей делать. А тут дерево у забора, подумаешь!

Так и остались они – клён и ясень, один у забора, другой чуть поодаль.

Прижились. Росли сначала саженцы, потом деревца вместе и дружно. И выросли до вполне солидных полноценных деревьев, метров восемь в высоту.

Весной зеленели рано, летом стояли с густой листвой.

Осень красила их в одинаковый ровный золотой цвет, листву оба дерева сбрасывали одновременно.

– Как-то зимой… – будто слегка встревожась, продолжала бабушка, – тебе, Инна, тогда три с половиной года было… вдоль дороги копали траншею, и рыли мёрзлую землю рядом с забором, глубоко рыли. Уж и не помню, зачем. И весной стала я примечать, что ясень запаздывает от клёна-то зеленеть! Всегда враз распускались, а тут клён весь в листочках, а ясень голый совсем.

– И что?! – девчонки даже дышать забыли от волнения.

– Миша сказал, что корни ему, видимо, повредили, ясеню-то. Зимой, когда землю рыли. Я уж ревела-ревела от дурости своей, что близко к забору посадила. А делать-то нечего. Вот думаю, не забору порча от дерева, а дереву беда. Даже ругала деда, зачем моим капризам потакал…

– А дедушка что? – любопытству Инки не было границ.

– Сказал, что всё, что ни делается – к лучшему. Значит, так надо было.

Решили подождать до лета. Выход был один, если дерево не оправится, придётся убирать.

Время шло, ничего не менялось.

На три дня уехали к родне помогать сажать огород. Приехали затемно, а рано утром…

– Слышу, зовёт меня Миша, – заулыбалась бабушка. – Тася, кричит, Тася! Бросай всё, беги сюда! Я как была босиком да в рубашке, только шаль накинула, бегом к нему. Он стоит около ясеня, смеётся. А на ясене по нижним веткам зелень пошла!

И только дня через два стало видно, что на ясене листья не его, а кленовые.

Ещё дней через пять и верхушка стала заполняться листвой, молодой и яркой, уже родной, ясеневской.

С тех пор так и пошло. Весной сначала клён начинает распускаться, потом ясеню помогает: наполняет его своими соками, как будто искусственное дыхание делает. И ясень, зеленея понизу кленовыми листьями, позже сверху покрывался родными. Расти, правда, оба больше не стали.

– Так и стоят мои красавцы. Радуют меня, – вздохнула бабушка. – Уж и мама твоя, Инна, взрослая, и Миши нет, а у деревьев всё любовь продолжается.

– С любимыми не расставайтесь, – прошептала Инка, глядя на два дерева, о которых бабушка рассказала такую красивую историю.

– … всей кровью прорастайте в них… – произнесла Олька странные, но волнующие слова, услышанные невесть где.

***

– Как там, интересно, деревья наши поживают? – зевая, спросила Оля, словно подслушала Инкины мысли! – Давненько их не видела, года полтора, наверно, нет?

– Да, пожалуй, – согласилась Инна. – Мы новый год тогда на первом курсе вместе встречали. С тех пор ты там и не была.

С деревьями было всё в порядке. Это Инна с Олей выяснили первым делом, когда приехали.

– Фантазёрки вы мои! – засмеялась бабушка, когда, бросив сумки прямо у крыльца, они помчались на задний двор.

И клён, и ясень стояли «в расцвете лета» – скаламбурила Оля. Высокие, стройные, статные. Зелёные.

В первый же вечер за ужином, как всегда при встрече, разговор зашёл о «личном фронте». Не то чтобы родные стремились быстрее выдать Инну замуж, но интерес регулярно проявляли. А бабушка шутила, что мол в загс надо идти сразу после знакомства с подходящим кандидатом, а не ждать два года, как её слишком воспитанные родители.

Ольгу Инкины близкие не видели давно, поэтому в первую очередь стали интересоваться её амурами, «чай не чужая нам». Пока Инна уминала любимый шашлык – кроме папы мясо никто так не умел готовить, даже баба Тася, в прошлом повар шестого разряда, – Оля стала отчитываться:

– Замуж не собираюсь. Романы кручу, парней меняю, как перчатки.

– Сколько этих несчастных, которым ты разбила сердце? – шутливо интересовался Инкин папа.

– Не считала, – небрежно отмахнулась Олька. – Но все живы-здоровы.

– Что ж не выберешь-то никого, раз такой масштаб? – Папа продолжал шутить.

– У неё неразделённая любовь, – встряла Инна, складывая в свою тарелку поджаристые ароматные кусочки мяса с очередного шампура.

– Да ну? – неподдельно удивилась бабушка. – Как такое возможно? Кто ж такую красотулю не разглядел?

– Как раз разглядел. И дело не в красоте, – ответила Олька. – Я не его типаж. А девушек вокруг него толпы. Он, так сказать, всеобщий любимец.

– Красивый что ли? – усмехнулся папа.

– Да нет, дядя Витя. Не урод, но в привычном смысле не красавец. Он очень… обаятельный, что ли? Его, когда впервые видишь, то и внимания-то особо не обращаешь. Инка, на одном факультете с ним учится. Сто раз, наверное, мимо проходила, а даже в лицо его не знает.

– Он на курс старше, – пояснила Инна родителям и бабушке. – А я только однокурсников знаю.

Дальше три вопроса прозвучали практически одновременно.

– Как же ты с ним познакомилась, если вы на разных факультетах учитесь?

– Чем же ты ему не угодила?

– Почему он тебе так понравился?

Олька рассмеялась.

– Отвечаю по порядку. Я и Паша состоим в вузовском студсовете. Он от своего факультета, я от мехмата. И вот именно в общении его обаяние и проявляется. Вечно он что-то придумывает, проблемы решает легко и запросто. Не суетится, всегда спокоен, сдержан. И, как я поняла из разговоров с пацанами, надёжный, как теорема Пифагора.

– Короче, настоящий мужик, – подвёл итог папа.

– Точно, дядь-Вить! – согласилась Олька. – А чем я ему не угодила? У него какая-то детская психотравма, я не знаю, что там произошло. Мы всё-таки не близкие… друзья.

Оля говорила отстранённо, как будто не про себя. Инна не смогла бы так рассказывать о сокровенном.

– Что за психотравма? Причём здесь это? – всполошились мама и бабушка.

– Мы на выездной школе актива тусили ночью. И там у нас с психологического факультета препод такой клёвый. Днём он обычно тренинги ведёт, а вечером мы его раскрутили на интересную штуку. Он их классно умеет делать.

– Что за штуку? – не поняла бабушка.

– Всякие практики, эксперименты… – Оля неопределённо помахала рукой.

– Ой, стара я стала для современной жизни…

– После одного такого… м-м-м… типа ассоциативного теста, мы выяснили, какой сказочный герой живёт у нас внутри. Что-то вроде «альтер эго». И у Паши это оказалась Рапунцель.

– Господи, кто это?! – всплеснула руками мама.

– Тёть-Нин, это героиня сказки братьев Гримм. У нас она не очень популярна, но есть такая.

– И что с этой Рапунцель не так? – поинтересовался папа.

– Всё так. У неё волосы очень длинные. Это её фишка или фирменный знак, особая примета. А я, – вы же знаете, – всегда коротко стриглась.

А потом странно добавила:

– А сейчас очень коротко…

– Я никак в толк не возьму, причём тут волосы! – растеряно сказала бабушка.

– Баба Тася, волосы очень даже причём! – уж очень отчаянно воскликнула Оля. – Мы когда все свои результаты озвучивали, по желанию, то парни, с кем Паша часто общается, в голос заржали. Да, говорят, Павло у нас известный фетишист!

– Фу, – поморщилась Инна.

– Я потом тихонько порасспрашивала, там какая-то трагедия была, в раннем детстве. И на этом фоне у Паши сформировалось… как бы это сказать?.. короче, он предпочитает девушек с длинными ухоженными волосами. Вот Инка бы ему стопудово понравилась.

– Инкины волосы тоже результат детской психотравмы, – грустно сказала мама. – После той истории как одержимая носится с ними. Сейчас в магазинах чего только нет, а раньше ведь всех изводила. То ей пивные дрожжи подавай, то яблочный уксус, то репейное масло.

– До сих пор яично-горчичную маску делаю! – с шутливым пафосом выпалила Инна.

– Ну да, ну да, Рапунцель ты моя, – ласково сказала мама, погладив Инну по голове.

***

Всё время, что Инна с Олей провели в деревне, погода стояла изумительная. Для августа необычно тёплая. Купаться, понятно, поздно, но спать на сеновале вполне было можно.

Особенно хорошо было вечером: сладковато-пряный запах сена успокаивал. Через проём двери, что вела на чердак сарая, в антрацитовом небе были видны бело-жёлтые звёзды. Активность звездопадов стихла, но всё же нет-нет да какая-нибудь звёздочка срывалась с места. И девушки с криками «вон-вон, смотри» самозабвенно загадывали желания.

В один из вечеров, с трудом отвернувшись от ночной затягивающей бесконечности, Инна спросила:

– Олежа, а почему бы тебе не отрастить волосы? Ты любишь его, я же чувствую! Разве тебе трудно совершить подвиг ради того, чтобы быть с ним рядом?

– Знаешь, Инка, любовь – это не про то, как любой ценой удержать человека. Это способность искренне желать ему счастья, даже если он не с тобой. Давай спать.

До отъезда оставались считанные дни.

Родители утром ушли за грибами, бабушка занялась огородом. А Инне с Олей сказала:

– Идите, девоньки, в бору погуляйте. Чего на дворе сиднем-то сидеть? Я без вас здесь со всем управлюсь. А вы шишек для самовара заодно наберите, вечерком чаёк самоварный попьём с душицей да зверобоем.

«Девоньки» пошли.

Сосновый бор находился за дорогой, напротив дома. Переходишь грунтовку и сразу наискось – утоптанная тропинка, ведущая в центр деревни. А если пойти прямо, то недалеко чудом сохранилась деревянная танцплощадка ещё с шестидесятых годов. Мама рассказывала, что, когда была девчонкой, и «бегать на танцы» ей было не по возрасту, она, лёжа на диванчике, слушала песни Ободзинского и мечтала.