Оправа

Оправа

Иван Смольников

© Иван Смольников, 2025

ISBN 978-5-0068-7149-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Восемнадцатое ноября. День, обведенный в настенном календаре жирным красным маркером. Красный круг смотрел на Сашу как прицел снайперской винтовки. Или как воспаленный глаз. Он одновременно молился о наступлении этого дня и боялся его до дрожи в коленях.

– Саша! – голос Веры прорезал сонную муть, словно нож – масло. – Просыпайся! Сам же просил разбудить пораньше, чего разлёгся? Ты уже проспал лишних двадцать минут!

Саша резко сел на кровати. Сердце тут же заколотилось о ребра, пытаясь набрать спринтерский темп без разминки. Во рту было сухо, как в пустыне Мохаве.

– Да… Да. Уже встаю, – прохрипел он, пытаясь сфокусировать взгляд на цифрах электронных часов. 8:43. Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт.

– Тебе сделать кофе? – Голос жены уже удалялся в коридор.

– Конечно. Спасибо.

Он вскочил, едва не запутавшись в одеяле. Схватил домашние штаны и футболку, валявшиеся на полу комком – серым, бесформенным, похожим на мертвую кошку. Видимо, ночью они упали с полки. Натягивая футболку, он почувствовал запах собственного несвежего пота.

Отличное начало дня для без пяти минут начальника отдела.

На кухне царила атмосфера контролируемого безумия, к которому привыкаешь, как солдаты привыкают к артбстрелам. Пахло подгоревшими тостами и сладкой, химической ванилью.

– Мама! Скоро будут готовы хлопья? – звонкий голос Дани, казалось, вибрировал в черепной коробке Саши.

– Да, милый. Подожди немного, молоко еще холодное, – спокойно ответила Вера.

Саша посмотрел на неё. Она стояла у плиты в своем выцветшем халате, аккуратная, собранная. Он всегда поражался этому буддистскому спокойствию. Внутри него самого сейчас орала пожарная сирена, а Вера даже бровью не вела. Робот, – подумал он с мимолетным раздражением, тут же сменившимся чувством вины. Нет, просто идеальная.

– Слушай, покормишь спиногрызов? Мне уже пора бежать, я еще хотела успеть в душ… – Она вытерла руки полотенцем.

– Конечно, иди.

– Ты же правда не сильно торопишься?

– Тороплюсь, конечно, – буркнул он, вынимая из холодильника пакет молока, – но не настолько, чтобы мир рухнул. Расслабься. Я просто опоздаю на главную встречу в своей жизни, ничего страшного.

Дети болтали о чем-то своем на птичьем языке, состоящем из обрывков фраз мультфильмов и чего-то наподобие дошкольных сплетен. Саша плеснул молоко в ковшик. Голубоватое пламя конфорки лизнуло металл.

Внезапно воздух разорвал пронзительный, высокий вой. Лена.

Саша едва не выронил ложку. Звук был такой, будто в кухне включили циркулярную пилу.

– Что случилось? – он повернулся к дочери, чувствуя, как внутри натягивается струна.

– Мо-о-о-ой паке-е-е-тик! – выла Лена, размазывая слезы по раскрасневшемуся лицу. Сопли пузырились у носа.

– Какой, к дьяволу, пакетик? – вырвалось у него.

– Он порва-а-ался! А он был краси-и-ивый! С феями! Он мне нра-а- авился!

Саша посмотрел на стол. Маленький целлофановый пакет из-под сока был разорван по шву. Кусок дешевого пластика. Мусор. Причина конца света.

– Ну же. Лена, послушай. Не расстраивайся. Я куплю тебе такой же. Два таких же. Сразу после работы.

– Но мне нра-а-авился этот!

– Не плачь. Смотри, – он с трудом подавил желание тряхнуть ее за плечи. Вместоэтого он зачерпнул ложку шоколадных шариков, уже размякших в теплом молоке, превращаясь в коричневую кашу. – Смотри, самолетик летит в ангар…

– Я не хочу е-е-есть! Я хочу паке-е-етик! – она отмахнулась, и капли коричневого молока разлетелись веером, попав Саше на чистую рубашку.

Он замер. Пятно расплывалось на белой ткани, как грязная клякса Роршаха.

Он взглянул на часы. Девять ноль пять. Твои часы на кухне спешат,

– напомнил он себе. – Нет, они отстают. Или спешат? Боже. Дорога занимала сорок минут. Если у него вырастут крылья.

Гнев, горячий и плотный, поднялся от желудка к горлу.

– Всё! Хватит! Хватит капризничать! – рявкнул Саша. Голос сорвался на фальцет. Даня замолчал, уставившись в тарелку. – Быстро ешьте эти чертовы хлопья! У меня важные дела, а вы ведете себя как… как… Лена набрала воздуху в легкие и, казалось, собиралась выдать ультразвук, от которого лопнут стекла.

Дверь ванной открылась. В клубах пара вышла Вера, пахнущая лавандовым гелем.

– Оставила вас на две минуты. Две минуты, Саша. Почему уже все рыдают?

– Хвала Всевышнему, – выдохнул он, вытирая рубашку бумажным полотенцем. Пятно не исчезало, только становилось больше. – Оказалось, что я уже опаздываю так, что…

– Да иди уже, горе луковое, – перебила Вера, забирая у него ковшик. В её голосе не было злости, только усталость. – Я отвезу детей. Рубашку смени, выглядит паршиво.

– Ты лучшая! – крикнул он уже из коридора, на ходу сдирая испачканную ткань.

Ноябрьский воздух на улице был сырым и тяжелым, с металлическим привкусом выхлопных газов и приближающейся зимы. Саша несся к станции, чувствуя, как холодный ветер жалит вспотевшее под курткой тело. Легкие горели.

Впереди замаячил терминал продажи билетов. Старая, обшарпанная коробка, исписанная граффити.

– Ну же, давай, кусок железа, – шипел он, яростно тыкая пальцем в сенсорный экран, который реагировал с грацией умирающей черепахи.

– Печать. Печать! Наконец-то!

Автомат выплюнул бумажку. Саша выхватил её и, тяжело дыша, рванул ковходу в подземный переход. Снизу, из чрева станции, донесся нарастающий гул. Ту-дух. Ту-дух. Стук колес по стыкам рельсов.

Звук прибывающей электрички.

– Серьёзно? Опять? Нет, нет, стой!

Он влетел на лестницу, перескакивая через две ступени. Гравитация тянула его вниз, инерция толкала вперед. Он завернул за угол коридора, как гоночный болид, уже видя свет в конце туннеля, видя открытые двери вагона…

И тут его нога встретила препятствие. Что-то мягкое, податливое и живое.

Мир перевернулся.

Саша полетел вперед, инстинктивно выставив руки. Удар о бетонный пол выбил воздух из легких. Острая боль пронзила ладонь и колено. Он проехал животом по грязной плитке еще полметра и замер.

Двери электрички с шипением закрылись. Поезд тронулся.

– Чёрт! Мразь! – заорал Саша, переворачиваясь на бок. – Ты что тут забыл, дед?!

У стены, в куче тряпья, источавшего зловоние протухшей капусты и старого алкоголя, зашевелилось нечто человекоподобное.

– Ууу… эээ… гхм… – издал звук бомж. Лицо его было скрыто под капюшоном, виднелась только грязная, свалявшаяся борода и рот с гнилыми пеньками зубов.

Он нечленораздельно промычал что-то пьяное, гнусавое, похожее на проклятие на древнем языке. Или просто просил мелочь.

Саша посмотрел на свою руку. Кожа на пальце и ладони была содрана, из раны обильно сочилась густая, темная кровь, капая на манжет его единственной чистой рубашки.

Электричка умчалась. Эхо её стука затихло, оставив его наедине с бомжом и запахом мочи.

Следующая через семь минут.

В другой вселенной семь минут – это ничто. Песчинка. Но в этой вселенной, в это утро, семь минут были вечностью, отделяющей его от будущего.

Всё, – холодно констатировал голос в его голове. – Приехали. Станция «Конечная».

Офис «ИнтерДата» сверкал стеклом и хромом. Здесь пахло кондиционированным воздухом и дорогим кофе – запахом успеха, который сегодня был Саше недоступен.

Ольга Викторовна сидела за столом из красного дерева, идеально прямая, словно проглотила лом. Её очки в тонкой оправе ловили блики ламп, скрывая выражение глаз.

– Сразу видно, как вам важна эта должность, Александр, – её голос был тихим, но резал больнее крика. Она постучала дорогим «Паркером» по столу. Ритмично. Как метроном отсчитывающий последние секунды жизни приговоренного.

Саша сидел напротив, пряча под столом руку с наспех наклеенным пластырем. Пластырь уже пропитался красным. Рука пульсировала.

– Ольга Викторовна, извините, мне правда жаль. Семейные обстоятельства… – он ненавидел себя за этот жалкий тон.

Она вздохнула, и в этом вздохе было столько презрения, что хватило бы, чтобы заморозить ад.

– Не первый год уже это слышу. Может, придумаете что-нибудь более креативное? Быть может пробки? Метеоритный дождь? Или вы отвозили любимую собаку к ветеринару?

– Нет, у меня кот, – ляпнул Саша.

Слова повисли в воздухе. Тишина стала густой и вязкой. Ты идиот, Саша. Ты просто фантастический идиот.

Ольга Викторовна медленно сняла очки и посмотрела на него уже «без защиты». Её глаза были серыми и холодными.

– Я бы провела для вас собеседование повторно. В этом нет проблемы. Если бы вы претендовали на должность младшего помощника администратора. Но вы, Александр, хотите быть руководителем архивно-серверной службы. Хранитель баз данных. Это хребет компании. Человек на этой должности должен быть… стабильным. Вы понимаете?

– Да, но…

– Значит, подождите еще годик, – она снова надела очки, ставя точку в разговоре. Стена вернулась на место. – Повзрослеете. Вам же к лучшему. Не надо хвататься за то, что не сможете удержать. Ваши дрожащие руки… они красноречивее слов. Всего доброго.

– Подождите…

– Дверь за спиной, Александр.

Дома было тихо. Эта тишина давила на уши после шума вокзала и гудения офисных ламп. Не было слышно ни смеха Дани, ни истерик Лены, ни звука работающего телевизора. Только мерное тиканье тех самых настенных часов, которые так подвели его утром.

Саша бросил сумку на пол. Она тяжело ухнула.

Вера вышла из спальни. Она уже сменила халат на домашнее платье, волосы были собраны в хвост. Она оглядела мужа. Его ссутуленные плечи, поникшую голову, грязный пластырь на руке.

– Как всё прошло? – спросила она мягко, но в глазах читалось понимание. – И что у тебя с рукой?

– Ужаснее не придумаешь, – Саша рухнул на диван, не снимая куртки. Он закрыл глаза. – Я упал. Споткнулся о какого-то бродягу в переходе. Не успел на электричку… Прямо перед носом, Вера! Я видел, как двери закрылись. Это было… словно сама вселенная сказала мне «пошёл ты». Словно черный кот не просто дорогу перешел, а нагадил мне прямо в душу.

Вера тихонько хихикнула. Смешок был нервным, тонким. Она села рядом и положила теплую ладонь ему на колено.

– Знаешь, как говорила моя мать? Всё, что ни делается – к лучшему.

– Твоя мать пила успокоительные пачками, – пробормотал Саша, не открывая глаз.

– Может быть. Но, может, это знак? Будешь проводить больше времени с семьёй. Меньше стресса. Детям в этом возрасте нужен отец, а не должность в визитке.

Саша открыл глаза и посмотрел на потолок. Там, в углу, висела маленькая паутина.

– Эх. Возможно, ты права.

– Я всегда права.

Он сел, поморщившись от боли в ушибленном колене.

– А почему дома так тихо? Где дети?

– У упомянутой выше бабушки. Она слишком хотела встретиться с внуками. Испекла яблочный пирог. Сказала, что заберет их до вечера.

– Яблочный? – Саша почувствовал слабый укол голода, смешанного с тошнотой. – Почему я не ребёнок… Ел бы пироги, орал из-за пакетиков, и никаких серверов, никаких баз данных…

Вера придвинулась ближе. От неё пахло уютом и чем-то неуловимо женственным, тем самым запахом, который когда-то заставил его потерять голову. Сейчас этот запах был единственным якорем в мире, который штормило.

– У меня есть кое-что получше пирога, – прошептала она ему на ухо. Горячее дыхание коснулось его шеи, и мурашки побежали по позвоночнику. – Иди ко мне.

Саша обнял её, зарываясь лицом в её волосы. На мгновение ему показалось, что всё может быть хорошо. Что этот адский день закончился.

Но, закрыв глаза, он снова увидел то, что отпечаталось на сетчатке: серый бетон, грязные лохмотья и маленькие, злобные глазки бродяги в темноте перехода, смотрящие прямо в его суть. И почему-то от этого образа ему стало по-настоящему холодно.

Глава 2.

Четверг и пятница пролетели как пейзаж за окном разогнавшегося поезда – смазано и невнятно. На работе было тихо. Слишком тихо. Сегодня ему как назло приснилось, что его перевели в новый кабинет. С белой мебелью, дорогим компьютером, зелёными растениями на подоконниках, которые бы гармонично дополняли интерьер. Большие окна с видом на центр города… Но ничего это не было. Сейчас Сашин кабинет, который он называл «временным», так как был уверен, что в обозримом будущем он из него перейдёт в место работы мечты, но в глубине души он чувствовал и боялся запропаститься в этой локации надолго. Она представляла из себя крохотную коморку без окон рядом с архивным отделом. «Подожди годик. Повзрослей», проносился в его голове голос Ольги Викторовны, которая говорила это даже не глядя в его сторону. «Повзрослей». А что собственно изменится за этот год? Он купит себе новый будильник и встанет не на полчаса, а на час раньше обычного? Проследит, чтобы дочь не порвала паке-е-етик? Или не споткнется о ногу бомжа?

Лучше бы меня уволили. Так было бы легче. Не приходилось бы переживать. Я бы спокойно нашёл работу в другом месте. Может, даже

ближе к дому. Увольнение – это не конец, это лишь новые возможности. Работа тебя лишь ограничивает… Но она же даёт тебе жизненно важные деньги.

Весь день он разбирал отчеты за 2019 год. Бумажная пыль забивалась в нос, глаза слезились. Он щурился, пытаясь разобрать мелкий шрифт, плывущий перед глазами серыми муравьями.

– Саш, тебе бы линзы купить, – мимоходом бросила Ксения из бухгалтерии, заглянув забрать какие-то папки. – Ты так носом по бумаге водишь, как будто нюхаешь эти цифры.

– У меня нормальное зрение, – отрезал Саша, не поднимая головы. – Просто освещение здесь, как в склепе.

Он потёр переносицу. Отец говорил, что очки – это костыли для глаз. Начнешь носить – глаза совсем обленятся. «Мы должны видеть суть, Санька, а не мелочи. Мелочи – это от лукавого, они только отвлекают». Странная философия, но сейчас, в этой пыльной кладовке, она казалась не просто логичной, а единственно верной. Вечером пятницы воздух на улице казался густым от ожидания выходных. Люди спешили к метро, толкались, пахли усталостью и дешевым парфюмом.

Саша тоже спешил. Но не домой.

Ноги сами принесли его к тому злополучному переходу. В глубине души там сидело раздражение. Жгучее, иррациональное желание вернуть себе контроль. То падение, тот момент унижения перед бомжом – это был переломный момент, с которого все пошло наперекосяк. Ему нужно было переиграть эту сцену. Показать, кто здесь на самом деле хозяин своей жизни.

Он спустился в переход. Желтый свет ламп гудел. Народу было меньше, чем утром.

В углу, там, где пахло мочой и сырым бетоном, снова лежала груда тряпья.

Саша остановился. Сердце гулко ухнуло. Он шагнул ближе, чувствуя, как потеют ладони.

– Эй! – окликнул он. Голос отразился от кафельных стен слишком громким эхом. – Эй, отец!

Куча шевельнулась. Из-под грязного одеяла показалась голова в вязаной шапке.

– Чё те? – прохрипел старик.

Саша подошел вплотную. Его тень упала на лицо бездомного, но разглядеть черты он не мог. Для него лицо бродяги было размытым пятном с темными провалами глаз и рта.

– Ты знаешь, что из-за тебя я работу чуть не потерял? – злость наконец-то прорвала плотину. – Я споткнулся об твою ногу!

– Ноги даны, чтобы ходить, а не чтобы о них спотыкаться, барин, – бродяга хихикнул, и звук был похож на кашель двигателя, который не может завестись.

– Тебе здесь не место, понял? Здесь люди ходят. Нормальные люди. А ты… ты только мешаешь.

Бродяга вдруг привстал. Он был маленьким, скрюченным. Он наклонился вперед, и Саше пришлось тоже чуть сощуриться, чтобы увидеть его глаза.

– А ты видишь, кто здесь ходит, милок? – вдруг спросил старик совершенно другим тоном. Трезвым. Скрипучим, как старая дверь. – Ты вот на меня орешь, а сам не видишь. Ни черта ты не видишь.

Слепой котенок ты, барин. Сашу обдало холодом.

– Слышь ты, сам докатился до чёрт знает какой жизни, спился и лишился всего, так не ломай жизни порядочным людям!

– Ты не знаешь, как я здесь оказался, барин.

– А мне кажется знаю. У всех вас одна проблема. В детстве на пол уронили, в школе балду гонял, на работе не сложилось. Зато с алкоголем вышло. Да еще и как…

В этот момент руки бомжа схватили Сашу за горло. Но он почувствовал вовсе не боль, а резкий, вонючий запах. Смесь канализации, тухлых яиц и собачьих отходов.

– Пошел ты, – пробормотал Саша, оттолкнув бездомного, но внезапно потеряв весь запал. Ему стало жутко. Размытый силуэт старика в полутьме вдруг показался ему чем-то древним, чем-то, что было частью самой структуры этого города. Как будто сначала появился этот бомж, а лишь потом вокруг него построили город. Ровно как яйцо появилось раньше курицы. Или наоборот?

– Иди, иди к жене, девушке, любовнице или кто там у тебя ещё есть

– просипел старик, снова укутываясь в тряпки. – Только смотри под ноги. Иной раз и в ясную погоду можно в бездну шагнуть. И тогда гляди не окажись-ка ты на моём месте, барин.

Саша почти выбежал из перехода. Нет, ему не было страшно. Но руки все равно тряслись, словно он перенапряжения. Ему нужен был бар. Ему нужно было напиться с Мишей, посмеяться над этим бредом, рассказать ему про сумасшедшего бомжа-экстрасенса. Но встреча была назначена на завтра. Ровно как и на прошлой неделе. И на позапрошлой. И в год, когда он только поступил на первый курс…

Сегодня его ждали дома.

Он зашел в первый попавшийся магазинчик, купил детям какие-то сладости – в качестве компенсации за своё отсутствие и вечно недовольную рожу. Купил Вере цветы – уставшие, немного пожухлые розы, которые продавец навязал ему за полцены. Вблизи они выглядели бы ужасно, но я ведь издалека буду дарить, – с кривой усмешкой подумал он.

Та же дорога. Он ходил по ней домой каждый божий день. С одной стороны этой дороги, по которой он собственно шёл, был тротуар. Обычный, серый, ничем не примечательный. Самый что есть обыкновенный. Рядом с ним шла автомобильная трасса. Она была не особо активной, так как находилась на окраине города, но машины всё равно были. А по другую сторону дороги шла стройка. Очередной новый жилой комплекс вместо леса. Он понимал, что, возможно, это последний год когда на этой дороге периодически не было ни единой машины. В ближайшем будущем такое может только сниться. По этой дороге люди ходили даже реже, чем машины. Но если они были, то всегда смотрели на его спину. Ещё с детства Саша обожал быстро ходить. А эта дорога… С горы… Идя по ней он чувствовал себя свободным, в безопасности. Словно птица, летящая под облаками над крышами домов. Так что мало кто мог потягаться с ним по скорости. Вернее пока Саша таких не встречал.

Вечер в доме был теплым и обманчиво спокойным. Вера поставила розы в вазу, не заметив (или сделав вид, что не заметила) коричневых краев на лепестках. Даня строил замок из Лего на ковре, Лена рисовала.

Саша сидел в кресле, наблюдая за ними. Зрение подводило его даже здесь. Лицо Лены, склоненное над альбомом, было для него лишь светлым овалом в обрамлении темных кудряшек. Он даже подумал, что не узнал бы дочь, если бы заведомо не знал, что это она сейчас рисует на полу.

– Пап, посмотри! – Лена подбежала к нему, тыча рисунком в лицо. – Это ты и я гуляем!

Саша взял лист.

– Очень красиво, Ленчик. Это мы в парке?

– Да! Видишь, какая большая птица на дереве?

Он не видел. Он видел разноцветные каляки-маляки. Где там дерево, а где птица – понять было невозможно. И тут дело было не в зрении, а в мастерстве начинающего художника. Но он кивнул, гладя дочь по голове.

– Огромная птица. Молодец.

– У тебя опять глаза красные, – сказала Вера, проходя мимо с чашкой чая. – Ты был у окулиста?

– Нет времени, Вер. Все нормально у меня. Просто устал. В десять дети уснули. Вера ушла в душ.

Саша подошел к окну. Их квартира была на пятом этаже, окна выходили во двор.

На улице, под единственным работающим фонарем у подъезда, стояла машина. Темная, кажется, седан. Марку Саша разглядеть не мог.

Внутри никого не было видно, стекла тонированные.

Машина как машина. Мало ли кто приехал в гости к соседям.

Но на Сашу почему-то вновь нахлынуло беспочвенное чувство тревоги. То самое чувство, которое бывает, когда в темной комнате тебе кажется, что за спиной кто-то есть.

Он смотрел на расплывчатое темное пятно машины внизу. И ему казалось, что это пятно тоже смотрит на него.

Внезапно свет фар внизу мигнул. Один раз. Коротко, словно подмигнул.

Или это просто лампочка фонаря дернулась? Или усталые глаза сыграли злую шутку?

Саша задернул шторы. Резко, почти оборвав карниз.

– Ты чего? – Вера вышла из ванной, вытирая волосы.

– Дует, – соврал он. Голос прозвучал хрипло. – От окна дует.

Он выключил свет и нырнул под одеяло, стремясь укрыться там с головой, как в детстве. Завтра он встретится с Мишей. Выпьет пива. Пожалуется на работу. Жизнь вернется в колею.

Он не знал, что эта ночь была одной из последних, когда он спал в своем доме с чувством безопасности. И «дуть» из окна скоро станет по-настоящему холодно.

Глава 3. Оптика

Суббота началась не с будильника, а с натужного, механического визга. Это был не звук. Это была вибрация, от которой, казалось, дрожали даже пломбы в зубах.

– Пап! Ну па-а-ап! Ты обещал! Мы пойдем на «Ракету»? Ты сказал, что мы пойдем на «Ракету»!

Саша открыл глаза. Потолок плыл перед ним белым киселем. Он зажмурился, потер веки кулаками, пока перед взором не поплыли цветные пятна. Усталость, накопившаяся за неделю – за эти бесконечные часы в пыльном архиве и за вчерашний ночной кошмар – никуда не делась. Она просто спрессовалась где-то в затылке тяжелым свинцовым бруском.

– Идем, Даня. Идем, – прохрипел он.

Парк культуры и отдыха встречал их запахом пережаренного масла, сахарной ваты и чем-то кислым, напоминающим дешевое пиво, пролитое на горячий асфальт. Солнце, тусклое ноябрьское солнце, пробивалось сквозь низкие серые облака, освещая этот праздник жизни, похожий на пир во время чумы.

Народу было тьма. Саша щурился. Без очков этот мир выглядел почти терпимо: лица людей превращались в гладкие, безэмоциональные пятна, кричащие вывески сливались в пестрые полосы. Это была его защита. Его личная, природная «размытость». Если ты не видишь деталей, детали не могут тебя ранить.

Вера шла рядом, держа за руку Лену. На жене было то пальто, которое они купили три года назад в кредит. На воротнике немного облез мех, но Саша старался не замечать этого.

– Тебе нехорошо? – спросила она, заметив, как он морщится от визга, доносящегося с «Американских горок».

– Мигрень. Пройдет.

– Ты вчера был сам не свой. И ночью ворочался. Может, ну его, этот бар? Поедем домой после парка, я запеку курицу…

– Нет, Вер. Мне надо. Правда надо. Мишка ждет. Мне нужно просто… выдохнуть. Поговорить с кем-то, кто не просит меня купить новый пенал или не увольняет меня задним числом.

Они стояли в очереди на «Орбиту». Рядом какой-то тучный мужчина в расстегнутой куртке громко сморкался, не утруждаясь отвернуться. Саша отвел взгляд. Он смотрел на аттракцион – железные люльки на цепях крутились, скрежеща ржавыми суставами, поднимая людей в небо и швыряя их обратно вниз.

«Мы все тут в этих люльках», – подумал он. – «Крутимся по кругу, тошним от страха, а нам говорят, что это веселье. И платим за это жизнью».

Даня визжал от восторга, когда их кресло оторвалось от земли. Саша же, вцепившись в поручень побелевшими костяшками, смотрел вниз, на смазанную землю, и боролся с приступом тошноты. Ему казалось, что цепь вот-вот лопнет. Он почти видел, как расходится звено, как металл стонет от усталости, как они летят в толпу…

– Папа, смотри, мы выше деревьев! – орал сын.

– Да, сынок. Высоко. Очень высоко.

Вторая половина дня превратилась в липкий туман из сладкой ваты, детских капризов и шума. К пяти вечера Саша чувствовал себя выжатым лимоном. Голова гудела, словно трансформаторная будка.

Когда Вера с детьми села в такси, он испытал не стыд, а облегчение.

– Будь осторожен, – сказала она, поправляя ему шарф. Её глаза были тревожными. Она чувствовала, что он что-то скрывает. – Не пей много.

– Я кремень, – улыбнулся он. Улыбка вышла кривой.

Машина уехала, растворившись в сумерках. Саша остался один на ветру. Он вздохнул полной грудью холодный, пропитанный выхлопными газами воздух и направился в сторону бара «Дно» – места, чье название идеально подходило его нынешнему состоянию.

В баре пахло старым деревом, пролитым элем и табачным дымом, который, несмотря на запреты, все равно висел под потолком сизым облаком. Миша уже сидел за угловым столиком, под лампой с зеленым абажуром. Он выглядел… неестественно четким.