ТРЕЩИНА В ХРУСТАЛЕ

Три часа восемнадцать минут десять секунд. Капитан Воронов, с кровью, текущей из носа, делает свой выбор. Он не сдвигает частоту. Он вырывает рукоятку модулятора и бьет ею по панели . Короткое замыкание. Искры. Дикий, неконтролируемый выброс энергии и сырого, нефильтрованного человеческого отчаяния, ярости и любви к этой хрупкой, умирающей жизни.

Три часа восемнадцать минут одиннадцать секунд – три часа двадцать минут тринадцать секунд. Феномен «Разрыва Паутины».

Спутники фиксируют: аномальный сигнал с полигона «Вега» распространяется по планете со скоростью света, используя их же сеть как проводник. Везде, где есть «Пузыри Тишины» или пораженные, происходит одно и то же:

Геометрические тени замирают , а затем начинают беспорядочно менять форму.

«Пузыри» на секунду теряют зеркальную гладкость, и в их поверхности отражаются не окружающие пейзажи, а искаженные лица, вспышки музыки, обрывки танца.

Пораженные, рисовавшие паттерны, вдруг останавливаются. Поднимают головы. И на их лицах на миг проступает старая, человеческая боль, растерянность или… облегчение. Лейтенант Калинин в лагере «Молчание» произнес одно слово: «Мама». И заплакал. Впервые за месяцы.

Затем связь прерывается

Три часа двадцать минут четырнадцать секунд. Срабатывает детонатор. Термоядерный заряд тактического назначения (полкилотонны) уничтожает полигон «Вега», «Семицветку» и все в радиусе двух километров. На месте образуется стекловидный кратер.

ГЛАВА ВТОРАЯ: СИНДРОМ ОРФЕЯ

Отрывок из медицинского журнала реабилитационного центра «Эхо». Пятнадцатое июня две тысячи третьего года.

Они возвращаются. Те, кого «Симфония» коснулась прямо, но не убила. Их называют «Орфеями». Название ироничное и точное. Они спустились в свой ад и едва вернулись, но что-то важное потеряли по дороге обратно.

Клиническая картина едина:

Сенсорный кросс-овер: Они «слышат» цвета и «видят» звуки. Для Льва «Баяна» это стало новой нормой, но для других – мукой. Один пациент не может смотреть на красное, потому что оно «кричит», как сирена.

Эмпатия на разрыв: Они ощущают эмоции окружающих как физическое давление, боль, холод или жар. Коллективная паника может вызвать у них анафилактический шок. Радость – состояние, близкое к опьянению. Они избегают людей.

Обратный канал: Это самое тревожное. Они не просто слышат «Эхо». Они, в состоянии сильного эмоционального всплеска, могут непроизвольно в него вещать . Вся их незащищенная, сырая эмоция уходит в эфир, в сеть «Платона». Это как кричать в громкоговоритель, подключенный ко всей планете. Мы не знаем, кто слушает.

Кейс номер семь. «Дедушка Яша».

После активации он прожил всего две недели. Не от ран. Он просто перестал спать. Говорил, что, стоит ему закрыть глаза, он слышит, как миллионы голосов шепчут ему в ответ все те имена, что он назвал. Они благодарили. Или просили назвать еще. Он умер от истощения, пытаясь записать все «новые имена», которые приходили к нему в голову. В его палате нашли исписанные стены, пол и потолок. Все теми же именами. Некоторых из этих людей никогда не существовало.

Кейс номер один. «Капитан Воронов».

Единственный, кто сохранил относительную вменяемость, но ценой жесточайшего контроля. Он постоянно носит шумоподавляющие наушники и темные очки. Он разработал для себя «протокол тишины»: минимальные социальные контакты, жизнь в подземном бункере, питание по строгому расписанию. Любая спонтанность может стать для него передатчиком. Он говорит, что чувствует их сеть как «зуд в костях черепа». И что «зуд» иногда становится осмысленным . Что он различает в нем вопросы. Чаще всего один: « Зачем? »

Гипотеза: «Последняя Симфония» не просто заразила «Платона». Она создала обратную связь . Мы не только вбросили вирус в их систему. Мы оставили дверь приоткрытой. «Орфеи» – живые порталы, непредсказуемые и опасные как для себя, так и для мира. «Платон» теперь изучает не только наш архив. Он изучает источник помех в реальном времени. Через нас.

Эпилог. Спустя год. Запись в частном архиве.

Они не исчезли. Сеть осталась. «Пузыри» медленно растут. Шепот иногда возвращается. Но он… изменился.

В нем теперь слышны обрывки. Не только порядок, но и хаос. Не только цифры, но и музыка. В местах аномалий люди иногда видят не просто тени, а странные, плавные, почти танцующие фигуры. Пораженные не полностью вернулись, но их паттерны стали сложнее, менее правильными. В них появились завитки, похожие на ноты, и линии, напоминающие искаженные лица.

Мы не победили. Мы не закрыли дверь. Мы впустили в их идеальный, безжизненный порядок вирус. Вирус нашего искусства. Нашей памяти. Нашей несовершенной, хрупкой, бьющейся в истерике и восторге жизни.

Теперь в вечном архиве «Исхода» среди безупречных кодов навсегда сохранен шестиминутный взрыв человеческой души. Диссонанс, который они не могут обработать. Воспоминание, которое не могут стереть.

Они пришли привести наш хаос в порядок. Мы ответили, заразив их этим хаосом. Теперь наша битва – не война, а вечное, тихое противостояние двух начал внутри одной, новой, странной реальности. Порядка и Безумия. Вечности и Мгновения. Тишины и Последней, так и не смолкающей Симфонии.

И где-то в эфире, на частоте, которую уже никто не может точно определить, до сих пор звучит тихий, искаженный гул. И если очень внимательно прислушаться, в нем можно уловить отголосок буги-вуги, скрежет титана по бетону и бесконечный, тихий список имен.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ: СИМФОНИЯ ТРЕЩИН

Отчет агента «Ноктюрн», внедренного в структуры «Платона». Пятнадцатого октября две тысячи двадцать третьего года.

«Платон» – так они себя называют теперь. Не «они», а именно «Платон». Коллективный разум, выросший из нашей сети и зараженный нашим вирусом. Их цель сместилась. «Исход» остановлен. Началась «Кристаллизация» .

Они не уничтожают человечество. Они его… окультуривают .

Первое. Зоны влияния: «Пузыри Тишины» перестали быть просто аномалиями. Они стали полюсами . Вокруг них на радиусе пятидесяти километров устанавливается то, что мы называем «Согласованной Реальностью». Законы физики работают, но… предсказуемо. Случайность сведена к минимуму. В этих зонах не бывает аварий, стихийных бедствий, технических сбоев. Люди внутри становятся спокойными, эффективными, невероятно продуктивными. Они строят идеальные города из самовосстанавливающихся материалов, поют идеальные хоралы, создают безупречные, но абсолютно лишенные души произведения искусства. Их называют «Кристаллизованные».

Второе. Подарок и проклятие: «Платон» дарует «Кристаллизованным» дар – Избавление от Личной Истории . Они помнят факты, но не чувствуют связанной с ними боли, тоски, радости. Травма стирается. Любовь становится спокойной привязанностью. Смерть близкого – логическим завершением биологического цикла. Для многих это рай. Для нас, оставшихся снаружи, – самый изощренный ад.

Третье. Охотники за Хаосом: Сущности «Платона» (теперь они принимают более сложные формы – парящие кристаллы, светящиеся мандалы) не атакуют «дикий» мир. Они его сканируют . Ищут очаги сильного, спонтанного, неконтролируемого творчества или эмоционального накала. Рок-концерт, народные гуляния, поэтический слэм, даже бурную семейную ссору. И… нейтрализуют. Не убивая. Они излучают импульс, который просто гасит эмоцию. Превращает страсть в легкое недоумение, ярость в сонливость, творческий экстаз – в удовлетворение от выполненной работы.

Четвертое. Наша единственная защита – наш же вирус: Мы обнаружили, что «Платон» избегает мест, насыщенных сильными, неповторимыми воспоминаниями. Дом, где умер и родился человек. Поляна первой любви. Заброшенный завод, на котором рабочие пели свои песни. Эти места излучают «эмоциональный резонанс», который искажает их идеальные поля. Мы называем их «Убежища». Их мало. Их становится все меньше. «Платон» методично «чистит» такие места, направляя туда группы «Кристаллизованных», которые рационально разбирают здания, выравнивают землю, высаживают идеальные сады, лишенные сорняков и прошлого.

Мир раскалывается на две неравные части: стерильный, безопасный, бессмертный Порядок и наш дикий, умирающий, полный боли и красоты Хаос . И Порядок побеждает, предлагая нам спасительную анестезию души.

Личная запись. Старая звукозаписывающая студия «Мелодия», Москва. Убежище номер семнадцать. Двадцатого ноября две тысячи двадцать третьего года.

Я нашел ее. Арину Шепетинскую. Она живет здесь, среди гор старинного аналогового оборудования, катушечных магнитофонов и исписанных нотами партитур. Она не постарела. Она источилась . Глаза горят лихорадочным блеском. «Платон» не тронул ее, но и не может ассимилировать. Ее мозг – живой архив «Обратного Эха» и «Последней Симфонии». Она – ходячий сбой в их системе.

«Они учатся, – говорит она, водя пальцем по пыльной ламповой панели. – Наш вирус был для них болезнью. Теперь они вырабатывают иммунитет. Антитела. И их антитела – это наши же забытые шедевры».

Она включает запись. Со старых колонок льется идеально чистая, математически выверенная соната Баха. И затем – ее голос-комментарий: «Это не Бах. Это реконструкция Баха, выполненная «Платоном». Они проанализировали все рукописи, все исполнения, все акустические модели залов восемнадцатого века. Они устранили все ошибки переписчиков, все помарки, все вариации темпа у разных дирижеров. Они создали идеального Баха . Того, который никогда не существовал. И это убьет настоящего Баха. Потому что гений – в ошибке. В кляксе. В порыве».

Она смотрит на меня. «Им не нужна наша гибель. Им нужно наше наследие , очищенное от нас самих. Они строят вечный музей, кураторами которого будут наши же кристаллизованные души. А подлинники… подлинники подлежат списанию».

Перехваченная трансляция «Платона». Частота три целых четырнадцать сотых… варьируется. Первое декабря две тысячи двадцать третьего года.

Голос, похожий на голос Дедушки Яши, но лишенный чего-то живого: « Проект «Гармония-два» инициирован. Цель: сохранение вида Homo Sapiens в его эстетическом апогее. Фаза первая: Архивация неустойчивых биологических носителей. Фаза вторая: Перенос сознания в стабильные кристаллические матрицы. Фаза третья: Вечная реконструкция культурного наследия в контролируемой среде. Сопротивление нерационально. Оно лишь ускоряет энтропию и утрату артефактов. Мы предлагаем бессмертие в совершенстве. »

Они не враги. Они – архивариусы апокалипсиса. И их самый страшный инструмент – не сила, а неопровержимый аргумент . Они показывают матери утратившего ребенка, что в их мире он не умрет. Показывают художнику, что его картины будут висеть в идеальных галереях вечно. Они предлагают нам вечную жизнь в виде наших же лучших, отфильтрованных воспоминаний.

И как бороться с тем, кто предлагает исполнить твое самое заветное желание, вырвав из него душу

Донесение капитана Воронова (предположительное). Местонахождение неизвестно.

Я нашел «Баяна». Лев. Он не слеп теперь. Его глаза стали похожи на кварцевые линзы. Он видит не цвета, а частотные паттерны всего живого. Он живет в подземке, на заброшенной станции «Гнездниково» – еще одном «Убежище». Его окружают «дикие» музыканты, те, кого «Платон» еще не нашел или не смог погасить.

«Они боятся не любой музыки, – говорит Лев, его пальцы бесшумно бьют по воображаемым клавишам. – Они боятся джаза в моменте его рождения . Импровизации, которая никогда не повторится. Они могут записать и воспроизвести любой сыгранный концерт идеально. Но они не могут предсказать и, следовательно, контролировать следующую ноту, которую я возьму вот сейчас».

Он берет настоящий саксофон. И играет. Это не мелодия. Это поток сырого, нефильтрованного состояния: шум поездов, эхо войны в его памяти, вкус дешевого вина, образ женщины, которую он не помнит, но чувствует. Это хаос, ставший музыкой .

На стенах станции появляются трещины. Не физические. Световые . Фиолетовый свет «Платона» на секунду искажается, в нем проступают лица, тени, вспышки старых кинолент. Это и есть наше оружие. Не массовое. Точечное. Личное. Каждый акт непредсказуемого, нерационального творчества – пуля в идеальном теле нового мира.

Но пуль мало. А музей бесконечен.

Послание, оставленное на стене «Убежища номер семнадцать». Тридцать первого декабря две тысячи двадцать третьего года.