ТРЕЩИНА В ХРУСТАЛЕ

ИГОРЬ Щербаков

ТРЕЩИНА В ХРУСТАЛЕ

ГЛАВА ПЕРВАЯ:ЛУННЫЙ ШЛЮЗ

В две тысячи втором году российские астрофизики заметили на Луне странное явление. На её поверхности вдруг появилось темное пятно, которое постепенно увеличивалось, словно Луну поглощала черная дыра. С помощью телескопа зафиксировали эту аномалию, а затем в темном пятне начало появляться свечение, напоминающее сцену из фантастического фильма, как будто Луна была проводником между мирами.

Свет в темном пятне вращался и мерцал, и через некоторое время из этой дыры вылетело нечто, что мгновенно направилось к Земле. Станция слежения за околоземным пространством зафиксировала небольшой объект треугольной формы, который вошел в атмосферу и приземлился где-то в районе Сахалина. Тем временем пятно на Луне уменьшилось и исчезло, вернув поверхность с кратерами и горами в исходное состояние.

Что произошло тогда, никто толком не понял, и на события не успели отреагировать. Поэтому был созван совет для обсуждения дальнейших действий.

Вскоре сформировали специальную группу и отправились искать объект. Искали место приземления около трех дней, но так и не нашли его. Единственное, что удалось обнаружить, – болото в лесу с большим круглым следом на поверхности. Что-то круглое сдвинуло тину к берегу, оставив четкий контур.

Ученые начали изучать болото и круглый след. Позже выяснилось, что вода в болоте имеет небольшой радиационный фон, а круглая яма в нем не имеет дна. В нее опускали груз, который вскоре по неизвестным причинам обрывался или кто-то его перерезал.

На берегу разбили лагерь, и на следующий вечер, когда уже стемнело, все, кто находился около болота, увидели удивительное зрелище. Болото вдруг забурлило, и через пару минут из него вылетело нечто темное. Оно имело форму ромба и даже в сумерках отражало свет. Этот объект быстро взмыл в небо и исчез. Также успели зафиксировать его траекторию: объект направлялся не к Луне, а к Солнцу. Позже его потеряли с радаров…

Запись номер семнадцать. Двадцать второго октября две тысячи второго года. Лагерь «Болото».

Три дня тишины. После того, как ромб ушел к солнцу, здесь воцарилась мертвая, давящая тишина. Птицы не поют. Насекомые исчезли. Вода в болоте стоит неподвижная, маслянистая, отражая серое небо, как черное зеркало. Радиационный фон стабилен, но не это пугает. Пугает тишина. Та самая, о которой писал полковник Стахов.

Мы опустили в яму новую конструкцию – стальной трос с бронированной видеокамерой и гидролокатором. На глубине сорока семи метров изображение начало «плыть». Не из-за грязи – вода была кристально чиста. Оно искажалось, как будто смотрело через разогретый воздух. А потом мы услышали… не звук. Его не уловили микрофоны. Он возник прямо в голове. Тихий, металлический шепот, накладывающийся на собственные мысли.

«…течение… прервано… ждем ответа…»

Гидролокатор в ту же секунду зафиксировал внизу движение – крупный, быстрый объект. Трос был перерезан так чисто, словно его разрезали лучом лазера. Камера успела передать последний кадр: в глубине, в синеватом свечении, мелькнуло нечто угловатое, геометрическое, и отражение – множество таких же граней, уходящих в бесконечность.

Вечером пришло сообщение из Пулковской обсерватории. Поступило по закрытому каналу, мимо Москвы, напрямую от старого академика, который когда-то консультировал проект «Голос». Данные со спутников, наблюдающих за Солнцем.

На поверхности звезды, в районе, куда устремился наш ромб, образовалась… аномалия. Не вспышка, не пятно. Правильнее назвать это «узлом». Температура плазмы в небольшой области резко упала, образовав на несколько часов стабильную, холодную (по меркам Солнца) геометрическую структуру. Треугольник внутри круга. Как печать.

А потом оно исчезло. И началась серия сверхмощных, направленных корональных выбросов. Один из потоков заряженных частиц, по расчетам, достигнет Земли не через обычные трое суток, а через двадцать семь часов. Его магнитная сигнатура не соответствует ни одному известному природному явлению. Она ритмична. Как азбука Морзе.

Запись номер двадцать три. Двадцать третьего октября. Ночь.

Тишина кончилась. Болото заговорило.

Сначала это были всплески на рациях – обрывки тех самых записей с «Голоса»: «Скоро ты станешь частью нас…», детский плач, старославянский шепот. Потом голоса пришли прямо в голову. Каждый слышал свое. Я слышал голос отца, погибшего в Афгане. Он звал меня «спуститься вниз, посмотреть». Лейтенант Калинин, наш связист, всю ночь просидел у края болота, что-то бормоча в ответ. Утром мы нашли его. Он был жив, но глаза… пустые. Он повторял одну фразу, которую мы позже нашли в рассекреченной папке по «Голосу»: «Исход идёт».

Мы связались с центром. Ответ был паническим: то же самое происходит в других точках планеты. В Чернобыльской зоне, в пещерах Урала, в глубине тихоокеанских впадин – везде, где когда-либо проводились эксперименты с резонансными частотами или глубинным бурением, открылись «слабые места». Из них сочится тот же шепот. И везде фиксируются микроаномалии: локальное изменение гравитации, искажение света, появление… существ.

Не биологических. Не механических. Сгустков иной геометрии. Они движутся сквозь материю, как тени, оставляя за собой радиационный след и психические повреждения у наблюдателей.

Стало ясно. Луна была не источником. Она была зеркалом. Или дверным глазком. Ромб – не зонд, а ключ. А мы, со своим «Голосом» и прочими попытками докричаться до космоса, стучали в эту дверь семьдесят лет. И вот нам открыли.

Запись номер тридцать один. Двадцать четвертого октября. Рассвет. Последняя.

Корональный выброс достиг магнитосферы. Но это не была буря. Это была… настройка.

Вся электроника на базе вышла из строя, а затем включилась обратно. На всех экранах, от радара до простого цифрового будильника, замерла одна и та же последовательность: треугольник, круг, спираль. И частота – три целых четырнадцать сотых мегагерца.

Болото вскипело. Но не пузырями – светом. Холодным, фиолетовым, исходящим из бездонной ямы. Из него поднялись фигуры. Они были сотканы из того же света и теней, их формы плавали, но в основе всегда была геометрия: ромбы, треугольники, икосаэдры. Они не атаковали. Они наблюдали.

А Шепот… Шепот стал голосом. Он звучал уже не в голове, а в самом воздухе, вибрируя в костях. Он говорил на всех языках сразу.

«Канал открыт. Протокол установлен. Среда принимающей планеты… адаптируется. Ваша эфирная сфера (он имел в виду нашу радиосферу, наше информационное поле) была маяком. Ваша биология – подходящий проводник. Мы – не завоеватели. Мы – экологи. Мы приведем ваш хаос в порядок. Начнем с тишины».

И наступила Тишина. Настоящая. Пропали все звуки мира: ветер, собственное сердцебиение, шум крови в ушах. Это было невыносимо. Мы впали в панику.

И тут один из «геометрических» существ приблизился к лейтенанту Калинину. Коснулось его. И Калинин… заговорил. Но это был не его голос. Это был чистый, безэмоциональный сигнал.

– Первый проводник ассимилирован, – сказало его тело. – Трансляция начнется по всем доступным каналам. Процесс необратим. Рекомендация для вида: прекратите сопротивление. Ваша цивилизация станет идеальным ретранслятором для следующего этапа Исхода.

Потом они, эти фигуры, просто растворились в свете, который ушел обратно в болото. Яма закрылась, оставив после себя лишь обожженную, стекловидную воронку.

Шепот исчез. Звуки вернулись. Но мы знаем – это затишье.

Они не пришли с войны. Они пришли на волне. На волне наших собственных сигналов, наших мыслей, наших страхов. Они – обратная сторона любого радиосообщения, любой попытки связи. И теперь они здесь. И их «порядок» означает конец всего, что делает нас людьми – хаоса, эмоций, свободы воли.

Я отправляю этот журнал с нарочным, на бумаге. Отключаю все передатчики. Последнее, что слышал по спутниковой связи перед тем, как ее захлестнул однотонный гудок на частоте три целых четырнадцать сотых – сообщение из Женевы. То же самое произошло в ЦЕРНе. Во время эксперимента на Большом адронном коллайдере.

Они не прорывались сквозь пространство. Они всегда были здесь, в фундаментальных частотах мироздания. Мы просто построили для них все больше и больше динамиков.

И теперь включаем их на полную громкость.

Докладная записка капитана ГРУ Сергея Воронова, прикомандированного к лаборатории «Тихоход-2». Пятнадцатого ноября две тысячи второго года.

Тема: Оперативная обстановка в санитарной зоне «Молчание» (бывш. Сахалинский аномальный район)

Настоящим докладываю о развитии ситуации после инцидента «Лунного шлюза».

Первое. Текущий статус объекта: Эпицентр аномалии (воронка на месте болота) стабилизировался. Представляет собой идеально гладкую полусферу из неизвестного стекло подобного материала темно-серого цвета. Радиоактивный фон нулевой, но в радиусе одного километра наблюдается полное подавление любых электромагнитных излучений (радио, СВЧ, даже слабых биотоков). Зона получила кодовое название «Пузырь Тишины». Попытки механического воздействия (бурение, подрыв) результатов не дали – материал самовосстанавливается за две-три секунды. Наиболее тревожный факт: «Пузырь» медленно, но верно расширяется. Со скоростью примерно десять сантиметров в сутки.

Второе. Состояние контактной группы: Из семнадцати человек, находившихся в лагере, вменяемы остались трое, включая автора. Остальные, включая лейтенанта Калинина, находятся в состоянии, которое психиатры обозначили как «функциональная афазия с элементами трансового служения». Они не агрессивны, обслуживают себя, но не говорят, а лишь периодически синхронно выводят на бумаге или на песке геометрические паттерны (те же треугольники, круги, спирали). При попытке вывезти их за пределы зоны «Пузыря» у них начинаются конвульсии и кровотечение из ушных раковин. Они привязаны к источнику.

Третье. Глобальная картина (по сводкам ЦУПа):

Солнечный канал: Аномальная активность Солнца продолжается. Спецслужбы зафиксировали серию сверх узконаправленных выбросов плазмы, цели которых – другие точки на Земле. Все цели – места былых или нынешних мощных энерговыделений: районы ядерных испытаний (Семипалатинск, Невада), крупнейшие ГЭС, эпицентры техногенных катастроф. Создается впечатление, что «они» используют нашу собственную энергетику как систему наведения.

Эпидемия молчания: По всему миру фиксируются вспышки «тихого безумия». Группы людей (часто – операторы радиостанций, IT-специалисты, физики-ядерщики) внезапно перестают говорить, отключают всю технику и начинают коллективно строить странные структуры из подручных материалов – башни, ориентированные на Солнце, или модели фрактальных антенн. Все попытки установить с ними вербальный контакт проваливаются.

Феномен «Обратного эха»: На частоте три целых четырнадцать сотых мегагерца и ее гармониках теперь идет непрерывная трансляция. Но это не просто сигнал. Это обработанный и усиленный фон всей человеческой цивилизации . В него вплетены обрывки всех наших радиопередач, телефонных разговоров, телевизионных сигналов за последние сто лет, сведенные в один монотонный, бессмысленный на первый взгляд гул. Лингвисты и криптографы, изучавшие запись, сходят с ума, утверждая, что в этом хаосе скрыта «сверхграмматика», математически совершенная и абсолютно чуждая.

Четвертое. Новые данные из архивов (расшифровка записок Стахова):

В сейфе полковника Стахова, помимо известного письма, найдены черновики. В них он выдвигал гипотезу, которую тогда посчитали бредом сумасшедшего. Он предполагал, что «Голос» – не случайная находка, а ответ на наш собственный, непроизвольный сигнал . А именно – на радиошум нашей биосферы . На коллективный, подсознательный «крик» вида, обреченного на смерть и страх. Мы, по его мнению, не пробудили их. Мы позвали на помощь . И они откликнулись. Их «порядок» – это лечение раковой опухоли хаоса, коей в их восприятии является разумная, но трагически противоречивая жизнь. Лейтенант Калинин и ему подобные – не жертвы, а первые пациенты, принявшие лечение .

Пятое. Выводы и рекомендации:

Мы имеем дело не с вторжением, а с симбиозом, навязанным извне . Процесс, судя по всему, необратим на глобальном уровне. Они действуют не силой, а резонансом, используя наши же технологии и энергию против нас. Прямое военное противостояние невозможно – противник нематериален в привычном смысле.

Единственная гипотеза по противодействию , которая у меня возникает:

Нужно создать «зону контр-резонанса». Не глушить их сигнал (это только усилит отклик), а исказить его до неузнаваемости . Внести в их идеальный порядок такой хаос, такой эмоциональный, иррациональный, живой «шум», который они не смогут обработать. Теоретически, это может быть мощный направленный поток «неструктурированной» информации: live-трансляция концерта психоделического рока, сбивчивые исповеди, хаотичные поэтические чтения, детский смех и плач – все то, что не поддается математической логике.

Но для этого нужно найти способ выйти в эфир на их частоте, не попав под их контроль. И нужно сделать это быстрее, чем «Пузырь Тишины» поглотит последний передатчик.

P.S. Сегодня ночью «подопечные» (так мы теперь называем пораженных) синхронно подняли головы и указали пальцами на северо-запад. Спутниковый снимок показал, что в указанном направлении, в районе заброшенной станции исследования ионосферы под Норильском, начал формироваться второй такой же «Пузырь». Скорость расширения – уже пятнадцать сантиметров в сутки.

Они строят каркас. И тишина – их цемент.

Служебная записка. Доктор Арина Шепетинская, Институт Когнитивных Исследований. Десятого декабря две тысячи второго года.

Вернувшись из зоны «Молчание», я была помещена в карантин и подвергнута допросу, но главное – изучению. Мой мозг, как и мозг капитана Воронова, несет на себе отпечаток контакта. Мы слышим не шепот, а… фон. Постоянный низкочастотный гул, похожий на звук работающего гигантского механизма. Это и есть «Обратное эхо», но в сыром, необработанном виде. Внутри него – вся боль, все страхи, вся история человечества, спрессованные в один бесконечный, невыносимый сигнал безысходности.

Это не их оружие. Это наша исповедь , которую мы сами вещали в космос миллионы лет, даже не подозревая об этом. Наш страх смерти, наш ужас перед пустотой, наша тоска по порядку и смыслу. «Они» услышали этот крик души разумного вида, запертого в хрупкой биологической оболочке. И откликнулись. Как врач откликается на стон.

Я изучила паттерны, которые рисуют пораженные. Это не просто символы. Это схемы лечения . Треугольник – стабилизация. Круг – изоляция. Спираль – перезапись. Они не уничтожают сознание. Они… архивируют его. Упаковывают в совершенные, вечные, неизменные математические формы. Освобождают от мук выбора, страданий, противоречий. Лейтенант Калинин не страдает. В его глазах теперь покой цифрового божества, созерцающего безупречный код.

Предложение капитана Воронова о «контр-хаосе» теоретически верно. Но оно запоздалое. Их сеть уже здесь. Она использует нашу же инфраструктуру: энергосети, интернет-кабели, спутниковую связь – как нервную систему для своего роста. Каждый отключенный передатчик лишь замедляет процесс локально, но ускоряет в другом месте.

Однако вчера я заметила кое-что в «Обратном эхе». Микроскопический сбой. Искажение. Это случилось, когда мимо моего карантинного блока пронесли радио с прямой трансляцией из Большого театра. Шла опера «Евгений Онегин». Ария Татьяны.

На несколько секунд гул в моей голове смолк. И вместо него… прорвалась чистая, невыносимая человеческая тоска. Не абстрактный страх вида, а частная, конкретная, лирическая боль одной души. И в этот момент я почувствовала их – не как безличную силу, а как сущности, испытавшие шок . Кратковременный, но мощный. Как если бы хирург, привыкший к стерильному свету операционной, вдруг увидел бы в разрезе не анатомию, а вспышку живого, дикого, иррационального искусства.

Гипотеза: Их «порядок» абсолютен, но хрупок перед лицом индивидуального, неалгоритмизируемого переживания . Перед лицом Искусства . Перед тем, что нельзя свести к коду, что рождается из хаоса чувств и умирает, уникальное и неповторимое. Наш коллективный крик отчаяния их призвал. Но наше индивидуальное, живое творчество – для них яд.

Предложение проекта «Последняя Симфония»:

Нужно создать не глушилку, а вирус . Эмоциональную, художественную бомбу. Нести в их идеальную сеть не просто шум, а концентрированную, сырую человечность. Передать на их частоте не закодированный сигнал, а живую, неподготовленную, аутентичную эмоцию в ее максимальном накале.

Первое. Носитель: Мы не можем использовать цифровые носители – они тут же будут «очищены». Нужен аналоговый источник с прямым выходом в эфир. Я вспомнила о системе «Звук-семь». Его модификации – гигантские акустические резонаторы, способные проецировать инфразвук и ультразвук на сотни километров, воздействуя на ионосферу. Они физически могут модулировать саму среду распространения волн.

Второе. Содержание: Не набор данных. Импровизация. Мы соберем в одном месте лучших (или самых безумных) музыкантов, поэтов, актеров, танцоров. Тех, кто может отдаться эмоции полностью. Мы подключим к ним датчики, регистрирующие активность мозга, сердцебиение, кожно-гальваническую реакцию. И направим выход этих датчиков не на запись, а прямо на модуляторы «Звука-семь» . Их живое сердцебиение от страха перед выступлением, всплеск мозговой активности в момент озарения, дрожь в голосе – все это станет частью передаваемого сигнала.

Третье. Цель: Не разрушить их сеть. Заразить ее нашей человечностью. Внести в их безупречный код ошибку. Противоречие. Тоску по дождю, который нельзя смоделировать. Любовь, которую нельзя доказать. Грусть мелодии, у которой нет конца.

Мы не сможем победить их силу. Но мы можем заразить их нашей слабостью. Нашей смертностью. Нашим искусством жить и чувствовать, несмотря ни на что.

Они пришли спасать нас от нас самих. Мы должны показать им, что именно в этом «безумии» и есть наша суть. И если нас предстоит архивировать – пусть в их вечном хранилище останется не тихий крик страдающего вида, а нестихающий, живой, хаотичный и прекрасный рев жизни.

Капитан Воронов уже отдает приказ по поиску уцелевших установок «Звук». Я составляю список. Туда войдут джазмен, играющий на развалинах Чернобыля, балерина, танцующая на краю «Пузыря Тишины», и старый актер, читающий Шекспира на частоте три целых четырнадцать сотых мегагерца.

Мы не выпустим манифест. Мы сыграем джаз.

И пусть вся вселенная услышит наш диссонанс.

Внутренняя переписка. Проект «Гармония». Двадцать восьмого декабря две тысячи второго года.

От: Генерал-майор Д.И. Морозов, спец командование «Омега»

К: Доктору А. Шепетинской, Капитану С. Воронову

Тема: Санкционирование и ограничения

Ваш проект «Последняя Симфония» утвержден на самом высоком уровне под грифом «Гармония». Мы понимаем, что это не план победы. Это акт экзистенциального саботажа. И, возможно, наш последний.

Ограничения и условия:

Первое. Место: Заброшенный полигон «Вега» в Казахстане. Последняя уцелевшая полномасштабная установка «Звук-семь М». Удаленность от крупных населенных пунктов – триста километров. Экранированная зона.

Второе. Время: У вас есть семьдесят два часа на подготовку и одно «окно» – период солнечной бури, прогнозируемый на пятое января. Их сеть будет максимально активна и уязвима для модуляции. Передача продлится ровно шесть минут тринадцать секунд – время полного оборота антенного комплекса.

Третье. Состав: Ваш список «исполнителей» утвержден, за исключением трех человек, признанных носителями ранней стадии «тихого безумия». Мы нашли замену.

Четвертое. Главное условие: После завершения передачи установка «Звук-семь М» будет уничтожена термоядерным зарядом тактического назначения, уже доставленным на полигон. Никаких следов. Никаких частот для ответа. Мы надеемся, что ваш «вирус» успеет заразить систему до того, как связь прервется навсегда.

Бог в помощь. Или, как говорили в старых отчетах, «ни пуха, ни пера».

Дневник Арины Шепетинской. Четвертого января две тысячи третьего года. Полигон «Вега».

Полигон – это ад, застрявший в прошлом веке. Гигантские бетонные массивы, ржавеющие антенные поля, уходящие за горизонт. В центре – «Семицветка». Так техники называли главный излучатель «Звука-семь М»: семь граней из черного сапфирового стекла, каждая размером с десятиэтажный дом. Он не гудит. Он напряжен . Воздух вокруг вибрирует так, что зубы ноют.

Исполнители собрались. Не похожи на героев.

Лев «Баян»: Слепой джазовый пианист из Одессы. Говорит, что «видит» музыку в виде цветных волн. После контакта с «Эхом» утверждает, что видит теперь и наш «гул» – как черную, идеальную решетку. Он хочет «разорвать ее блюзом».

Милана: Балерина, пережившая теракт в театре. Танцует с титановым протезом вместо левой ноги. Ее движение – это боль и преодоление в каждом жесте. Подключила к протезу датчики. Скрип титана и биение сердца станут частью партитуры.

Дедушка Яша: Бывший диктор Всесоюзного радио, девяносто четыре года. Голос, который объявлял о Победе. Он будет читать не текст, а… список. Имена. Имена всех, кого он помнит и кто умер. От брата, погибшего под Сталинградом, до соседки по лестничной клетке. Просто имена. Без интонации. Просто память.

Капитан Воронов будет стоять у панели управления. Его задача – не контролировать, а чувствовать . И в момент наивысшего напряжения, руководствуясь только интуицией, вручную сдвинуть частоту на долю герца. Внести человеческую ошибку.

Мы все – живые датчики. Нас обвешали проводами. Наши энцефалограммы, кожно-гальванические реакции, пульс, даже микро движения глазных яблок – все это будет оцифровано аналоговыми методами и направлено в модуляторы «Семицветки».

Мы не репетируем. Репетиция убьет спонтанность. Мы просто говорим. Делимся воспоминаниями. Страхами. Лев играет отрывки, Милана пробует движения, Дедушка Яша бормочет имена. Мы заряжаем друг друга, как конденсаторы.

Завтра в три часа тринадцать минут по местному времени начнется солнечная буря. И «Семицветка» запоет нашим голосом.

Служебная запись. Старший техник полигона «Вега» Петренко. Пятого января, три часа.

Все готово. И все идет к черту. Показания приборов зашкаливают еще ДО начала. «Обратное эхо» здесь не просто фон. Оно концентрируется . Как будто вся их сеть почуяла подготовку и стягивает силы к этой точке. На периметре фиксируются вспышки холодного фиолетового света – те самые геометрические тени. Они не атакуют. Они окружают полигон. Наблюдают.

Исполнители на позициях. Выглядит безумием: слепой пианист у рояля перед грозной «Семицветкой», балерина на подиуме из плит, старик у микрофона. Доктор Шепетинская и капитан Воронов на пульте. У Воронова пистолет в кобуре. Не для защиты. Последний аргумент, если что-то пойдет не так и его разум начнет «очищаться».

Включаю обратный отсчет. Боже, во что мы ввязались.

Финальный отчет (составлен по обрывкам аудиозаписей, показаниям уцелевших и данным спутников).

Три часа четырнадцать минут ноль секунд. Запуск «Звука-семь М». Гул установки сливается с гулом «Эха», создавая невыносимую какофонию.

Три часа четырнадцать минут тридцать секунд. Начинается импровизация. Лев «Баян» врезается в диссонансный, яростный буги-вуги. Клавиши рояля буквально дымятся от силы удара. Милана начинает танец – не изящный, а рваный, как конвульсия. Звук ее протеза, скрежещущего по бетону, вплетается в музыку. Дедушка Яша начинает свой список. «Федор. Анна. Владимир. Катя…»

Три часа пятнадцать минут сорок пять секунд. Первая реакция. Фиолетовые огни по периметру полигона начинают пульсировать в такт музыке, но сбиваются на именах. Их идеальная синхронность нарушается.

Три часа шестнадцать минут двадцать секунд. Атака. Не физическая. Психическая. Шепот возвращается, в тысячу раз сильнее. Он давит на сознание, пытается заглушить музыку, превратить имена в цифры, танец в статичную позу. На мониторах мозговой активности – хаос. Исполнители кричат от боли, но НЕ ОСТАНАВЛИВАЮТСЯ. Лев играет слепым взглядом, уставившись в пустоту, где видит «черную решетку». Он бьет по клавишам, словно молотом по клетке.

Три часа семнадцать минут пятьдесят пять секунд. Пик. Солнечная буря бьет по магнитосфере. «Семицветка» работает на пределе, ее грани светятся изнутри багровым светом. Передаваемый сигнал теперь – чистая, сырая радиоактивность пяти человек, смешанная с музыкой, скрежетом и голосом памяти. Он уже не на частоте три целых четырнадцать сотых. Он везде и нигде .