Астерия – Архив Хаоса

Эмили Спаркл

Астерия – Архив Хаоса

Глава 1. 18:18. Архив Памяти

11:30, Четверг, 25 мая. Класс истории.

Мой самый большой недостаток – я не умею забывать.

В отличие от 99% людей, чей мозг милосердно затирает лишние файлы, моя память – это жёсткий диск без корзины. Феноменальная память – это, на самом деле, хроническая перегрузка. Когда учительница истории, миссис Гейбл, в десятый раз с хрустом мела читает о Крымской войне, я не думаю о датах. Я вспоминаю, как три года назад в кафе «Миндаль» на углу Роквилла официант случайно принёс мне латте с сиропом «Ирландский крем», хотя я заказывала мятный. Я помню его бейджик, его растерянное лицо, и точное время 14:04.

Сегодня я сидела в душном классе, пытаясь игнорировать этот внутренний «Архив», но это было сложно. Миссис Гейбл, сухая, как лист пергамента, с натянутым пучком, говорила о причинах конфликтов, но я думала о другом конфликте – о своём.

В 18:18 я родилась, и мир ответил хаосом.

Я родилась в Мюфилде, городе, которого больше нет. Официально это был аномальный метеорологический и сейсмический коллапс. У мамы, Доктора Норд, блестящего педиатра и стопроцентного рационалиста, всегда было логичное объяснение: редкий сдвиг литосферных плит, совпавший с максимальной активностью Солнца, что вызвало мощные грозы.

Но я помню больше.

– Тери! Твои мысли, пожалуйста, не витай в облаках, – резкий голос миссис Гейбл вырвал меня из петли памяти. – Назови две причины Крымской войны. – Экономический интерес Российской империи на Чёрном море и стремление европейских держав контролировать христианские святыни на Ближнем Востоке, – ответила я, не меняя интонации. – Верно, но эмоционального участия ноль, – пробурчала она. – Сядь.

Я опустилась на место, чувствуя, как задёрганная Релли, сидящая впереди, нервно постукивает ручкой.

Я помню, что в тот день, 28 июня 2006 года, моя мать попала в госпиталь с тяжёлым кровотечением. Помню, как она рассказывала это позже, холодно, без эмоций, как клинический случай. Но медсёстры, которые меня видели… они говорили другое.

«Хирургические инструменты сорвались с лотков, Тери, – шептала мне одна, когда я приходила к маме на работу. – Лампы мигали, словно не хотели, чтобы ты пришла в этот мир».

Я помню куклу Майли из «Мюфилд Стор». Я была в том магазине всего один раз, в три года. Я помню её фарфоровое лицо и глаза, серо-голубые с жуткой, едва заметной краснотой у век. Когда я смотрела на неё, у меня было ощущение, что она – мой идеальный макет. Красивая, безупречная, но внутри – пустота, а под веками – огонь.

Моя мать научила меня жить рационально. Она выстроила нашу жизнь в Роквилле по миллиметру, чтобы исключить любой намёк на хаос. Я должна была быть успешной, социально адаптированной, нормальной.

– Асти, не вздыхай так, – прошептала Релли, обернувшись. Она выглядела сегодня на миллион: идеальная фарфоровая кожа, безупречный макияж глаз. – Ты будто идёшь на казнь. – Я просто иду на алгебру. Это одно и то же, – ответила я, собирая учебники.

14:00, Школьный коридор. Отражение.

После уроков мы стояли в коридоре. Релли, несмотря на свою хрупкость, всегда притягивала толпу. Она была той самой «Королевой школы» – не из-за высокомерия, а из-за ауры. Люди хотели быть рядом с ней, чтобы их красота отразилась в её.

– Короче, Райан опять накосячил, – Релли сжимала телефон. – Забыл про наше свидание, потому что «мамочка попросила помочь с гаражом». Ему двадцать лет, Асти! – Ему двадцать, и он по-прежнему мальчик. Ты сама выбираешь этот тип, Рел, – заметила я без осуждения, просто констатируя факт. – Ты говоришь это так, будто я ищу себе эмоциональную бомбу замедленного действия, чтобы потом её обезвреживать, – она криво улыбнулась. – А разве нет?

Релли тяжело вздохнула. Её маска немного сползла, обнажая усталость в уголках глаз.

– Знаешь, я просто хочу, чтобы он был… стабильным. Как твой дом. Как твоя мать. Как ты. – Моя стабильность – это моя тюрьма, – ответила я, поправляя рюкзак. – Если я перестану быть стабильной, я вернусь в 18:18. И никто не знает, что там произойдёт.

Она посмотрела на меня, её янтарные глаза стали серьёзными.

– Не говори так. Ты не катастрофа. Ты просто… фильтр. Ты принимаешь весь хаос мира на себя.

Её слова всегда били точно в цель. Она была единственным человеком, который понимал, что моя феноменальная память – это не про запоминание дат Крымской войны, а про невозможность уйти от травмы.

В этот момент тишину прорезал звук шагов. Не просто шагов, а движения.

У входа в коридор появился он.

14:05. Притяжение Альбиноса.

Он был как с другой планеты. Высокий, невероятно светлая, почти прозрачная кожа. Волосы, не жёлтые и не белые, а цвета утреннего снега, который только что выпал. И глаза. Голубые с золотистыми, почти карими, искрами. Это был альбинос, но в нём не было болезненности, только неземная, мифологическая красота.

Он остановился прямо перед нами. Релли тут же поправила свои идеальные белоснежные волосы.

– Извините, – его голос был тихим, с еле уловимым акцентом. – Я ищу кабинет директора. Я новенький. – Кабинет директора? Идите по коридору прямо до статуи основателя, а там повернёте налево, – быстро протараторила Релли, уже оценив его внешность. – Благодарю, – он повернул голову ко мне. Его взгляд был долгим, проникающим. – А я вас приветствую.

Мой мозг заклинило. Это был не обычный "привет", а какое-то древнее, торжественное приветствие.

– Я… И я приветствую вас, – я почувствовала, что мои щёки горят. – Эврил Вонг, – представился он. – Астерия Норд. – Астерия, – он повторил имя, словно пробуя его на вкус. – Необычное имя.

– И ваше. Вы… один из тех, кого называют альбиносами? – Да. Один процент населения Земли, – он улыбнулся. Его улыбка была внезапной и обезоруживающей. – Мы рождаемся, чтобы напоминать о контрасте.

Релли тут же встряла: – Я Релли Зоукинс, и теперь, когда я знаю ваше имя, вы можете сходить со мной за кофе? Я забыла кошелёк. – С радостью, – сказал Эврил, не отрывая взгляда от меня. – Но сейчас мне нужно увидеть директора.

Он ушёл. Релли посмотрела на меня с восторгом: – Ты это видела? Он похож на бога!

– Он похож на проблему, – пробормотала я. – Ненормальную проблему. И я чувствую, что он каким-то образом связан с 18:18. – Перестань! Он просто красивый парень. Не надо связывать его со своей теорией заговора, – Релли рассмеялась, но я знала, что уже слишком поздно.

2. Цена Роквилла

16:30, Четверг. Роквилл.

Роквилл пах стабильностью. Здесь не было глубоких оврагов, оставленных гравитационными сдвигами, или странного, чуть влажного воздуха, который, по рассказам мамы, всегда стоял над Мюфилдом. Роквилл – это ровный, чистый пригород: дома-близнецы с идеальными газонами, супермаркеты с бесконечными рядами идентичных продуктов и люди, чьи лица никогда не отражают ничего слишком драматичного.

Мама, Доктор Норд, привезла меня сюда, чтобы спасти от ненормальности. Она отчаянно пыталась доказать, что событие 18:18 – всего лишь «природная аномалия, которая просто совпала с родами». Но я, обладательница Архива, знала: Роквилл – это моя клетка стабильности.

Мы с Релли сидели в кофейне «The Daily Grind». Это было наше убежище, единственное место, где мы могли скинуть маски. За окном проносились идеально гладкие американские машины, а внутри пахло пережаренным кофе и корицей.

– Слушай, насчёт новенького, – Релли крутила в руках свой стаканчик с латте, едва притронувшись к нему. – Я загуглила его. Эврил Вонг. Ничего. Только какой-то старый аккаунт на Reddit, где он постил философские цитаты на латыни.

– Я же сказала, он проблема, – я помешивала свой чёрный американо. – Он не проблема, Асти. Он эстетика. И ты ему понравилась. Ты видела, как он смотрел? Он смотрел на тебя, как будто ты – разгадка всех его латинских цитат. – Может, я и есть разгадка. Разгадка того, что такое травма, – усмехнулась я.

Релли отложила телефон. – Асти, ты должна перестать связывать каждого нового человека в своей жизни с этим чёртовым Мюфилдом. Тебе семнадцать. Ты можешь просто встречаться с красивым парнем, не ища в нём следов космического заговора. – Я не ищу заговор. Я ищу причину.

Я знала, что за этим фасадом беззаботности Релли скрывалась собственная боль. Ей легче говорить о моей «теории заговора», чем о своих постоянных срывах из-за Райана.

– Кстати о проблемах, – я кивнула в сторону входа. – Принц Роквилла со своей свитой.

16:45. Тайлер Ллойд и Усталость.

В кофейню вошёл Тайлер Ллойд – школьный квотербек, воплощение всего, что Роквилл считал идеальным. Загар, бейсболка, натянутая улыбка, словно на рекламном плакате. С ним были двое его приятелей, которые смеялись так громко, будто отрабатывали комедийный скетч.

Тайлер заметил Релли. Он был одним из тех парней, которые считали, что такая девушка, как Релли, должна быть аксессуаром для кого-то вроде него, а не встречаться с таким «токсичным» парнем, как Райан.

– Зоукинс! Привет, – он подошёл к нашему столу. Его взгляд скользнул по мне, как по невидимому предмету. Тайлер всегда игнорировал меня, и это было идеально. – Привет, Тайлер, – Релли тут же натянула свою самую очаровательную улыбку. – Отлично выглядишь. Ты на тусовке в субботу? – Ещё не знаю, – Релли наслаждалась его вниманием.

Тайлер посмотрел на мой американо, на мои тёмные, чуть спутанные волосы, на одежду, которую я выбрала по принципу «меньше всего привлекает внимания».

– А, привет, Норд. Ты здесь. Что, опять философствуешь о своей теории чёрной дыры? – Я была рождена в тот момент, когда две чёрные дыры столкнулись. Мне есть что обсудить, Тайлер, – ответила я ровно.

Тайлер скривился. – Да ладно, это была просто сильная гроза. Твоя мать, помню, в газетах говорила, что это «эффект коллективной паники». – Моя мать – врач, Тайлер. Её работа – рационализировать хаос. Моя – его помнить.

Он усмехнулся, бросив взгляд на Релли, как бы говоря: «Твоя подружка – псих». – Ладно. Увидимся, Зоукинс.

Они ушли. Релли тут же расслабилась, её плечи опустились. – Господи, как я устала от этого притворства. – Он воплощение Роквилла. Идеальный фасад, внутри – вата, – сказала я. – Ты же понимаешь, почему он тебя бесит? Он напоминает тебе о твоём отце: внешняя сила, за которой нет ничего, кроме агрессивного контроля. – О боже, Норд! – Релли рассмеялась, но в её глазах была боль. – Ты всегда должна всё препарировать? Нельзя просто сказать, что он зануда? – Нельзя, – я покачала головой.

17:30. Улица Кленовых Листьев.

Мы шли пешком в сторону дома Релли. Вечер в Роквилле был тихим, только слышно, как стрекочут сверчки в идеально подстриженных кустах.

– Я думаю, я поговорю с Эврилом, – внезапно сказала Релли. – О чём? О латыни? – О тебе, дурочка! Он смотрит на тебя не как на девушку, а как на тайну. А ты сидишь в своей раковине и ждёшь, пока он догадается, что ты – катастрофа.

– Может, я не хочу, чтобы он узнал. Это не его дело. – Асти, он альбинос. Он сам – «необычность». Он знает, каково это – быть не вписывающимся. Ты помнишь, как ты мне рассказывала про свою тень? Как она тебе казалась живой?

Я вздрогнула. Я рассказывала это Релли, когда мы были совсем маленькими.

– Да. Я говорила, что моя тень – это моё второе «я», и оно меня ненавидит. – Вот. А Эврил, возможно, видит твою тень и готов её обнять. А ты пытаешься убежать от него в свои архивы.

Мы остановились у её дома. Это был красивый, но пустой особняк. Золотая клетка.

– Ладно, – Релли обняла меня, прижимаясь всем телом. – Я иду домой, чтобы выдержать эту драму. Пожелай мне удачи. – Будь сильной, Рел. И не поддавайся на его газлайтинг. – Как будто ты мне позволишь, – она улыбнулась.

18:10. Дом Доктора Норд.

Я вошла в наш дом. Он был идеальным: чистота, порядок. На кухне меня ждал ужин. Мама только что пришла с работы.

– Привет, Тери. Как день? – Нормально, мам. Миссис Гейбл опять меня доставала. – Ты просто слишком умна для неё. Как Релли? – Пытается разобраться в жизни с Райаном, – я налила себе воды.

Мама села рядом. Её черты были напряжены, но она всегда контролировала себя. – Ты видела Тайлера? – Да. Он спросил про мою теорию чёрной дыры, – я посмотрела ей прямо в глаза. – Тери, мы это уже обсуждали. Это не теория. Это был природный катаклизм. Твоя задача – преуспеть здесь. В Роквилле. Поступить в приличный университет. Стать рациональной частью общества. – Ты боишься, что я сорвусь, да? Что я приму свой «хаос»?

Мама взяла мою руку. Её хватка была крепкой. – Я боюсь, что ты примешь мистификацию за реальность, Тери. Твоя память – это научный дар, а не проклятие. И то, что произошло в Мюфилде… должно остаться в Мюфилде.

Она встала, чтобы разогреть ужин, но я видела её тревогу. Я знала, что она лгала. Она боялась не только за меня, но и за себя. Она, врач, должна была рационализировать событие, которое сожгло их прошлое.

Я пошла в свою комнату. Я посмотрела на себя в зеркало. Обычная девушка. Серо-голубые глаза, тёмные волосы. Никакой мистики. Но я видела там что-то ещё, отражение красноты у век, как у той фарфоровой куклы.

Я достала из шкафа старую коробку, заклеенную скотчем. Внутри лежали пожелтевшие черновики моего отца. Он был профессором философии и физики, гением, который верил в юкплоидов и межпространственную гравитацию.

Я взяла в руки его зарисовки: карта звёздного неба и странная формула с символом 18:18.

«Моё рождение не совпадение. Моё рождение – это реакция», – прошептал внутренний голос, который мама так старалась заглушить.

3. Фарфоровый Контраст

18:45, Четверг. Особняк Зоукинс.

Дом Релли был воплощением сдержанной роскоши Роквилла: огромный, белый, с безупречно подстриженными кустами гортензии. Но для Релли это была Золотая Клетка. Внутри царила стерильная тишина, нарушаемая лишь редкими, высокомерными репликами её матери, Милли Зоукинс.

Релли не хотела сидеть на кухне, где царила Милли, женщина с холодным, идеально накрашенным лицом и глазами, которые постоянно что-то сканировали и критиковали. Релли направилась в свою комнату – единственное место, где она могла дышать.

Её комната, вопреки ожиданию, не была подростковым бардаком. Это был музей красоты: идеальный туалетный столик, заваленный косметикой класса люкс, белые ковры, кремовые обои. Релли считала, что если она сможет создать идеальный внешний мир, то её внутренний хаос не вырвется наружу.

Она сбросила рюкзак, устало рухнула на кровать и открыла телефон. От Райана, разумеется, пришло сообщение.

Райан (18:35): Привет, детка. Ты злишься? Маме правда нужно было помочь. Завтра отработаю, обещаю.

Релли почувствовала, как её желудок скрутило. Знакомый цикл: ожидание, разочарование, рационализация, а затем – тревога.

Она набрала Астерию.

– Алло, – голос Асти был спокойным, как всегда. – Асти, он написал. И он, кажется, даже не чувствует вины. Он просто списал это на маму. – Конечно, списал. Ему так проще, Рел, – голос Асти звучал по громкой связи. – Что ты ему ответила? – Ничего. Я жду, пока ты мне скажешь, что я не идиотка.

19:10. Исповедь.

Релли села перед зеркалом и начала ритуал. Она взяла дорогую кисть и нанесла на скулы едва заметный хайлайтер, словно полируя свой фарфоровый фасад.

– Знаешь, в чём проблема? – Релли говорила быстро. – Вчера он сказал, что моё новое платье слишком откровенное. А сегодня он «занят» с мамой. Он пытается контролировать меня, чтобы я была его идеальной вещью, а когда я сопротивляюсь, он отстраняется. И я схожу с ума, Асти. Я начинаю думать, что если я буду идеальнее, если мой макияж будет идеальным, если я буду меньше говорить о своих проблемах, он вернётся. – Это знакомый сценарий, Рел. Ты ищешь подтверждения, что ты достаточно хороша, чтобы тебя любили, – Асти всегда использовала термины из психологии, и это, как ни странно, помогало. – Ты ищешь контроль, потому что у тебя его никогда не было.

Релли закрыла глаза. И тут, как всегда, пришёл флешбэк. Не как яркое видение, а как эмоциональный сдвиг.

Семь лет. Летний вечер, день рождения Шона (отца). Смех, который резко превратился в крик. Звон бьющегося стекла. Голос матери, полный боли и страха. Релли, спрятавшаяся под столом, сжимая в руках старую, сломанную куклу. Шум, агрессия, неконтролируемая сила, которая уничтожила всё, включая маму и нерождённого брата/сестру. Затем тишина. Гулкое, невыносимое одиночество.

– Я помню тишину, – прошептала Релли. – После того, как папа… после того, как он ударил маму… Помнишь, я говорила, что мама потеряла ребёнка? Он потом сидел, обхватив голову руками. И он не мог ничего вспомнить. А я помню. Я помню его ярость, и я помню его беспомощность. – Ты должна перестать брать ответственность за его болезнь, Рел. Он болен. Он агрессор. – Но я… я боюсь, что если я найду того, кто меня контролирует, я смогу предсказать его срывы. И тогда я буду в безопасности. Райан – это слабая копия. И я не могу с ним порвать. Потому что что, если я буду одна? Что, если я не справлюсь? – слёзы потекли, разрушая идеальный контур глаз.

Асти говорила тихо: – Ты никогда не будешь одна. Ты просто боишься вакуума. Ты боишься, что если уйдет Райан, в это пространство придет что-то более разрушительное. Но ты сильная, Рел. Сильнее, чем думаешь.

20:00. Природа Зоукинс.

Релли наконец положила телефон. Она поправила макияж. Умылась. Снова начала. Идеальное лицо вернулось. Маска была снова на месте.

Она спустилась в гостиную. Милли Зоукинс смотрела новости о каком-то политическом кризисе, попивая вино.

– У тебя опять был этот ужасный молодой человек? – спросила Милли, не отрываясь от экрана. – Мы не встречались. Он был занят, – ровно ответила Релли. – Умный мальчик. У него есть приоритеты. Тебе нужно научиться меньше требовать и больше давать, Релли. Внешний вид – это только начало. Мужчины ценят покорность.

Милли говорила о контроле, но с другого полюса. Её красота была оружием, а её слова – ядом, которые она передавала дочери.

Релли подошла к огромному панорамному окну. Снаружи, в идеально подсвеченном саду, сидел маленький кот. Он не был похож на идеально ухоженных породистых животных Роквилла. Он был тощим, уличным, и его глаза светились в темноте.

– Убери эту мерзость с газона, – приказала Милли. – Он портит вид.

Релли смотрела на кота, который, казалось, воплощал весь дикий, неконтролируемый хаос, которого не должно быть в этом мире. Она почувствовала к нему привязанность. Как к Астерии.

В этот момент ей пришло сообщение. От Эврила Вонга.

Эврил Вонг (20:05): Я получил расписание. У нас завтра будет общая литература. Я с нетерпением жду, когда ты расскажешь мне о «Плеядах звёзд» в глазах твоей подруги.

Релли улыбнулась. Впервые за день эта улыбка была настоящей.

– Завтра, мама, – сказала Релли, поднимаясь наверх. – Я буду очень покорна. И очень красива.

Она знала, что Эврил – не Райан. Он был другим. И он смотрел на Астерию. И Релли, как её астральная проекция, была обязана ему помочь. Если она не могла спасти себя от Райана, она хотя бы могла помочь Астерии не убежать от Света.

Внутри идеального дома Зоукинс впервые за долгое время зашевелилась надежда. Хрупкая, но яркая, как та краснота у век, которую Асти так боялась.

4. Алхимик Света

13:00, Пятница. Библиотека Роквилла.

Библиотека в Роквилле была похожа на мавзолей: строгие ряды книг, столы из тёмного дерева, абсолютная тишина, которую охраняла пожилая библиотекарша в очках на цепочке. Это было идеальное место для Астерии. Здесь царствовал порядок.

Я сидела за дальним столом, окружённая учебниками. Релли сидела напротив, но она не читала. Она была моим личным оператором связи, сканирующим пространство.

– Он идёт, – прошептала она, не отрываясь от телефона, но я знала, что она видит его в отражении экрана. – Начинай выглядеть загадочно. – Я не умею выглядеть загадочно, Рел. Я выгляжу напряжённо.

Эврил Вонг вошёл, и тишина библиотеки на мгновение стала ощутимой. Его снежно-белые волосы и почти светящаяся кожа были настолько не в масштабе с этой серой реальностью, что он казался голографической проекцией.

Он подошёл прямо к нашему столу.

– Приветствую, Астерия, Релли. Надеюсь, я не нарушаю порядок. – Здесь нельзя нарушить порядок. Это Роквилл, – я сделала глоток кофе, который был слишком горячим, чтобы быть комфортным.

Эврил сел рядом со мной, прямо напротив Релли, но его внимание было приковано ко мне.

– Релли намекнула, что ты обладаешь… необычной способностью. – Она преувеличивает, – отрезала я. – У меня хорошая память. – Феноменальная, – поправила Релли, расплываясь в улыбке.

Эврил склонил голову, его голубые глаза с золотыми искрами вспыхнули. – Хорошая память – это про факты. Феноменальная память – это про груз. Ты помнишь не только, что было, но и как ты это чувствовала. Я прав?

Я отложила ручку. Он ударил прямо в нерв. – Моя память – это архив, который не даёт мне забыть хаос, с которого началась моя жизнь. И это не дар. Это контроль. Если я помню каждую деталь, я могу предсказать следующую катастрофу. – А что, если катастрофа – это часть баланса? – спросил он.

13:15. Диалог о Дуальности.

Релли достала блеск для губ и демонстративно отвернулась, давая нам пространство.

– Я вырос, зная, что я – аномалия. Один процент. Люди смотрят на меня и видят недостаток – недостаток пигмента, недостаток защиты. Но я вижу контраст. Мой отец, который всегда говорил о восточной философии, называл это Инь и Янь. Он говорил: ты можешь быть Светом, но ты должен нести в себе Тень. Иначе ты не цельный.

– Я – Тень, – ответила я. – А ты – Свет. Ты жизнерадостный. Ты видишь красоту в том, что ты не такой, как все. Я вижу в этом опасность. – Ты видишь опасность, потому что твой внутренний архив забит травмой. Ты родилась, и мир разрушился. И ты решила, что ты и есть это разрушение. Но что, если ты – не разрушение? Что, если ты – проводник, который пропустил через себя это разрушение и теперь может его балансировать? – Ты говоришь как мистик, Эврил. Я говорю как человек, который вырос с матерью-врачом. Всё имеет рациональное объяснение. Чёрные дыры – физика. Моя память – неврология.

Эврил откинулся на спинку стула, его лицо было спокойным. – Физика и философия – это просто разные языки для описания одного и того же явления. Ты хранишь в себе слишком много информации, Астерия. И ты боишься забыть, потому что думаешь, что если ты забудешь, катастрофа повторится.

Он посмотрел на мои глаза. И снова, его взгляд был слишком проницательным. – Я вижу в твоих глазах не просто сине-серый. Я вижу золото. Вижу то же напряжение, что и я. Твои глаза… они хранят не только память о Мюфилде. Они хранят знание.

Мне стало невыносимо жарко. Я никогда не позволяла себе верить в мистику, но его слова звучали как истина, замаскированная под философию.

– Я слышала, ты увлекаешься поэзией, – сменила я тему, чтобы восстановить контроль. – Поэзия – это попытка перевести невыразимое на человеческий язык. У нас завтра литература. Я написал кое-что. Надеюсь, оно тебе понравится.