Орфанский протокол

Эдуард Сероусов

Орфанский протокол

Часть I: Пробуждение

«Мы искали голос в пустоте. Мы нашли эхо».

Глава 1: Сорок часов света

Свет умирал медленно.

Ирэн Волкова-Чен стояла у обзорного окна лаборатории астрометрии и смотрела на Солнце – крошечную искру, затерянную среди тысяч других звёзд. Восемь лет назад эта искра была диском, слепящим и властным. Теперь – просто яркая точка в созвездии, которое она сама придумала и назвала Домом. Сентиментальность, недостойная учёного. Но здесь, в шестидесяти миллиардах километров от Земли, сентиментальность была единственной роскошью, которую она себе позволяла.

Сорок часов. Столько времени требовалось свету, чтобы преодолеть расстояние между ней и всем, что она когда-либо знала. Сорок часов – и любое её слово, отправленное домой, становилось историей ещё до того, как достигало адресата.

Она коснулась холодного стекла кончиками пальцев. Не настоящего стекла, конечно – многослойного композита, способного выдержать удар микрометеорита на скорости двадцать километров в секунду. Но холод был настоящим. Корабль экономил энергию на периферийных отсеках, и лаборатория астрометрии, которую Ирэн давно превратила в свой личный кабинет, никогда не прогревалась выше шестнадцати градусов.

– Доктор Волкова-Чен, – голос ARIA прозвучал мягко, почти интимно. Бортовой интеллект научился модулировать тон в зависимости от времени суток и эмоционального состояния собеседника. Или думал, что научился. – Совещание начнётся через семнадцать минут. Командир Накамура просил напомнить о вашем вступительном слове.

– Спасибо, ARIA.

Ирэн не двинулась с места. Семнадцать минут – целая вечность. Достаточно, чтобы ещё раз проверить расчёты, которые она проверяла уже сотню раз. Достаточно, чтобы усомниться во всём, во что верила последние двадцать лет.

Через три дня они достигнут точки рандеву. Через три дня она увидит его своими глазами – объект, который восемь лет назад перевернул всё, что человечество знало о своём месте во Вселенной.

Орфан.

Она беззвучно произнесла это имя, и оно показалось ей молитвой. Или проклятием. За восемь лет она так и не решила, чем именно.

Имя придумал не она. Его предложил какой-то журналист из «Марсианского вестника» – Ирэн даже не помнила его фамилии. Орфан. Сирота. Одинокий посланник, дрейфующий в вечной тьме на границе Солнечной системы. Название прижилось мгновенно, обогнав официальное обозначение OOC-2179-A. Люди всегда предпочитали имена номерам. В именах была история, судьба, смысл. В номерах – только порядок обнаружения.

Ирэн отвернулась от окна и направилась к рабочему терминалу. Экран услужливо засветился при её приближении, выводя последние данные телеметрии. Она скользнула взглядом по цифрам – курс стабилен, отклонение в пределах допустимого, расчётное время прибытия без изменений. Всё так, как должно быть. Всё под контролем.

Так почему же у неё дрожали руки?

Она сжала кулаки, пряча предательскую дрожь. Глупо. Она провела в космосе больше половины сознательной жизни. Первая высадка на Европу, когда ей было двадцать три. Три года в исследовательской станции на Титане. Экспедиция к поясу Койпера, едва не закончившаяся катастрофой. Она видела вещи, от которых у других людей поседели бы волосы – впрочем, её волосы всё равно поседели, просто по другой причине. Она научилась контролировать страх, превращать его в топливо для разума.

Но это было другое. Это было… конечной точкой. Вершиной всего.

Или пропастью.

Терминал мигнул, сообщая о входящем сигнале. Ирэн нахмурилась – до сеанса связи с Землёй оставалось ещё четыре часа. Внеплановая передача означала либо чрезвычайную ситуацию, либо политическое давление.

Учитывая последние месяцы – скорее второе.

Она активировала приём. Экран заполнился лицом директора Елены Сантос – седой, усталой женщины с острыми скулами и взглядом, который мог резать титановую обшивку. За её спиной угадывались интерьеры штаб-квартиры Объединённого Космического Агентства в Женеве: панели из синтетического дерева, приглушённое освещение, край голографической карты Солнечной системы.

– Доктор Волкова-Чен. – Сантос не тратила время на приветствия. – Я понимаю, что это выбивается из графика, но ситуация требует немедленного обсуждения.

Запись была сделана почти двое суток назад – стандартная задержка связи с внешними рубежами Облака Оорта. Сантос говорила в прошлое, обращаясь к женщине, которой Ирэн была сорок часов назад. Странное ощущение – получать срочные сообщения, которые устарели ещё до того, как ты их услышал.

– Совет Безопасности провёл экстренное заседание по поводу вашей миссии, – продолжала директор. На мгновение её маска официальности дрогнула, и Ирэн увидела за ней что-то похожее на тревогу. – Марсианская Федерация требует включить своих наблюдателей в состав контактной группы. Представители Пояса настаивают на немедленной публикации всех данных в открытом доступе. А на Земле… – Сантос замолчала, подбирая слова. – На Земле творится нечто, чего я не видела за тридцать лет в политике.

Она слегка повернула голову, и в кадр попала часть голографического экрана за её плечом. Ирэн узнала новостную ленту – мелькание заголовков, кадры демонстраций, лица, искажённые экстазом или яростью.

– Движение «Голос Сеятелей» удвоилось за последний месяц. Они требуют признать Орфан священным объектом и запретить любое «осквернение». На прошлой неделе их активисты захватили передающую станцию в Патагонии – они транслировали обращение к зонду двенадцать часов, пока службы безопасности не восстановили контроль. – Сантос покачала головой. – С другой стороны, появились группы, которые считают зонд угрозой. Они называют себя «Истинными детьми Земли» и требуют уничтожить объект до того, как вы… мы… установим контакт.

Ирэн закрыла глаза. Она знала об этих движениях – обрывки новостей просачивались даже сюда, на край Солнечной системы. Но одно дело читать сухие отчёты, и совсем другое – видеть озабоченность на лице человека, который управлял самой могущественной космической организацией человечества.

– Я говорю вам это не для того, чтобы напугать, – голос Сантос стал жёстче. – Я говорю это, чтобы вы понимали контекст. Каждое ваше решение будет анализироваться миллиардами людей. Каждое слово, которое вы скажете после контакта, станет священным текстом для одних и приговором для других. Вы больше не просто учёный, доктор Волкова-Чен. Вы – символ. Хотите вы этого или нет.

Пауза. Сантос смотрела прямо в камеру, словно могла видеть сквозь сорок световых часов.

– Совет принял резолюцию. Официально она касается «обеспечения прозрачности и международного контроля». Неофициально… – директор понизила голос, – неофициально это попытка связать вам руки. Они боятся, Ирэн. Все боятся. И страх делает их опасными.

Использование имени – без звания, без фамилии – было нарушением протокола. И именно поэтому оно прозвучало так весомо.

– Я сделаю всё возможное, чтобы защитить автономию экспедиции. Но вам нужно дать мне что-то, с чем я смогу работать. Результаты. Данные. Хоть что-нибудь, что покажет – мы контролируем ситуацию. – Сантос помолчала. – Что вы контролируете ситуацию.

Запись закончилась. Экран вернулся к стандартной телеметрии – безмятежные цифры, равнодушные к человеческим страхам и политическим играм.

Ирэн медленно выдохнула. Четырнадцать минут до совещания. Она потратила три на просмотр сообщения и ещё одну – на то, чтобы вспомнить, как дышать.

Контролировать ситуацию. Она едва не рассмеялась. Они летели к объекту, который существовал четыре миллиарда лет – дольше, чем жизнь на Земле. Объекту, созданному цивилизацией, о которой они не знали ничего, кроме того, что она когда-то существовала и, вероятно, больше не существует. Объекту, который мог быть чем угодно – от заброшенного зонда до машины судного дня.

И Елена Сантос хотела, чтобы она контролировала ситуацию.

Ирэн поднялась и направилась к выходу из лаборатории. В коридоре было пусто – по корабельному времени шёл седьмой час утра, и большинство экипажа ещё готовились к началу дня. Она прошла мимо закрытых дверей жилых модулей, мимо оранжереи с её влажным, земным запахом, мимо медицинского отсека, откуда доносилось тихое гудение диагностического оборудования.

«Горизонт-7» был её домом уже восемь лет. Триста сорок метров стали, композитов и надежды – вот и всё, что отделяло двенадцать человек от абсолютной пустоты. Она знала каждый угол этого корабля, каждую вибрацию двигателей, каждый скрип переборок при изменении курса. Она знала, какой из душевых в жилом модуле имеет склонность к протечкам, и в каком углу оранжереи томаты вырастают слаще всего.

Она знала этот корабль лучше, чем когда-либо знала свой дом на Земле.

И всё же – сейчас он казался ей чужим. Слишком маленьким для груза, который они несли. Слишком хрупким для миссии, которую им предстояло выполнить.

Лифт доставил её на командный уровень. Двери конференц-зала были уже открыты, и изнутри доносились голоса – приглушённый смех Амары, односложные ответы Накамуры, быстрая, захлёбывающаяся речь Кая.

Ирэн остановилась у порога, позволив себе секунду – просто смотреть. Просто запомнить их такими.

Амара Обианг сидела на краю стола, болтая ногами, как школьница. Тридцать шесть лет, два докторских диссертации, один из самых цитируемых палеогенетиков своего поколения – и при этом она до сих пор не научилась сидеть на стуле, как нормальный человек. Её тёмная кожа блестела в свете потолочных панелей, курчавые волосы были собраны в хаотичный пучок, удерживаемый чем-то, подозрительно похожим на карандаш для записей.

– …и тогда он говорит: «Но это же противоречит второму закону термодинамики!» – Амара всплеснула руками. – А я ему: «Дружок, если бы ты видел мою лабораторию после магистрантов, ты бы знал, что энтропия – это не закон, а образ жизни».

Кай Эриксон хмыкнул, не поднимая глаз от планшета. Двадцать девять лет, сын шахтёров из пояса астероидов, ни разу не ступавший на планету с атмосферой. Он был худым и нескладным, с той особенной хрупкостью костей, которую давала жизнь в низкой гравитации. Его светлые волосы торчали во все стороны – корабельная парикмахерская давно капитулировала перед его непослушными вихрами.

– Термодинамика, – буркнул он. – Ещё один земной предрассудок. У нас в Поясе говорят: если оно работает – не трогай. Если не работает – разбери и собери заново.

– А если после сборки остаются лишние детали?

– Значит, в следующий раз соберёшь лучше.

Юрий Накамура-Иванов стоял у тактического экрана, заложив руки за спину. Пятьдесят один год, бывший офицер космофлота Земной Федерации, ветеран трёх миротворческих операций в поясе Койпера. Его лицо – смешение японских и славянских черт – хранило то выражение каменного спокойствия, которое Ирэн видела только у людей, переживших вещи, о которых не рассказывают за ужином.

Он заметил её первым. Лёгкий кивок – почти незаметный, но Ирэн научилась читать его жесты за восемь лет совместного полёта.

– Доктор Волкова-Чен. – Он повернулся к остальным. – Начинаем.

Амара соскочила со стола с грацией, неожиданной для её комплекции. Кай отложил планшет – неохотно, словно расставался с любимой игрушкой. Через минуту в зал вошли остальные: доктор Мишель Фонтен, корабельный медик, с вечно обеспокоенным выражением лица; Ли Чжань, инженер систем жизнеобеспечения, молчаливый и незаметный, как тень; Сара Нильсен, специалист по связи, чьи наушники, казалось, приросли к её голове.

Одиннадцать человек. Двенадцатого – старшего инженера Когана – три месяца назад пришлось поместить в медицинскую кому после несчастного случая в реакторном отсеке. Он выживет, но не раньше, чем они доставят его на Марс.

Ирэн заняла своё место во главе стола. Экран за её спиной ожил, выводя трёхмерную карту пространства: корабль – мигающая зелёная точка, цель – красный маркер, расстояние между ними – тонкая пунктирная линия, сокращающаяся с каждым часом.

– Семьдесят два часа до точки рандеву, – начала она. Голос звучал ровно – годы практики не прошли даром. – По последним данным телеметрии, объект сохраняет стабильную орбиту. Никаких изменений в электромагнитном излучении, никаких признаков активности. Он ведёт себя так же, как вёл последние восемь лет с момента обнаружения. Как кусок камня.

– Очень большой кусок камня, – вставила Амара. – С очень странной спектральной сигнатурой.

– Именно. – Ирэн коснулась экрана, и изображение сменилось: спектрограммы, графики поглощения, химический анализ. – Внешние слои объекта не соответствуют ни одному известному классу астероидов. Соотношение металлов, силикатов и углеродных соединений… – она замолчала, подбирая слова, – …невозможно для естественного образования.

– То есть это точно не астероид, – Кай подался вперёд. – Мы летели восемь лет, и вы только сейчас решили сказать: «Эй, ребята, это не камень»?

– Мы знали это с самого начала, – терпеливо ответила Ирэн. – Вопрос в другом: что это такое. Автоматический разведчик, обнаруживший объект, собрал данные с расстояния в двести тысяч километров. Этого хватило, чтобы определить: перед нами нечто искусственное. Нечто… – она снова запнулась, – …созданное. Но для более детального анализа нужно было подойти ближе.

– И вот мы здесь. – Накамура скрестил руки на груди. – Ближе, чем кто-либо когда-либо был.

– Ближе, чем кто-либо когда-либо был, – эхом повторила Ирэн.

Тишина.

Она понимала, что должна сказать ещё что-то. Слова ободрения, напутствие, что-нибудь вдохновляющее. Но слова застряли где-то на полпути между мозгом и языком, и всё, что она могла – смотреть на эту красную точку на экране и думать о том, что за этой точкой может скрываться.

– ARIA, – Накамура нарушил молчание. – Статус систем.

– Все системы функционируют в пределах нормы, командир. – Голос бортового интеллекта был ровным и лишённым интонаций – нейтральный фон для человеческих эмоций. – Запасы топлива составляют шестьдесят семь процентов, что достаточно для выполнения миссии и возвращения на базовую станцию. Системы жизнеобеспечения работают с эффективностью девяносто четыре процента. Прогнозируемое время прибытия к объекту – семьдесят один час сорок три минуты.

– Коррекция курса потребуется?

– Незначительная. Я проведу её автоматически через четырнадцать часов, если параметры не изменятся.

Накамура кивнул и повернулся к Ирэн. В его глазах она прочла вопрос: Ты в порядке?

Она ответила лёгким движением бровей: Справлюсь.

– Протокол первого контакта, – сказал командир, обращаясь ко всем. – Доктор Волкова-Чен, напомните основные положения.

Ирэн выпрямилась. Это она могла – говорить о протоколах. Протоколы были надёжны. Протоколы не вызывали экзистенциального ужаса.

– Первая фаза – дистанционное наблюдение. Мы займём позицию в пятидесяти километрах от объекта и проведём полный спектральный анализ. Никаких активных действий, никаких попыток коммуникации. Только сбор данных.

– А если объект… проснётся? – Сара Нильсен подняла руку, словно ученица на уроке. – Если он отреагирует на наше присутствие?

– Вторая фаза протокола предусматривает несколько сценариев ответа. – Ирэн переключила экран на схему с разветвлёнными линиями. – Если объект проявит признаки активности, но не агрессии, мы продолжаем наблюдение и пытаемся установить паттерны. Если активность будет носить угрожающий характер…

– Уходим, – закончил Накамура. – Без обсуждений. Безопасность экипажа – приоритет номер один.

– Точно.

– А если он просто продолжит молчать? – Это Кай, с его вечным нетерпением. – Мы проторчим там месяц, глядя на большую железяку?

– Если объект не проявит активности в течение семидесяти двух часов после нашего прибытия, – ответила Ирэн, – мы переходим к третьей фазе: отправка автономных зондов для ближнего осмотра. И только после анализа их данных рассмотрим возможность… прямого контакта.

Она произнесла последние слова почти шёпотом. Прямой контакт. Высадка на поверхность объекта, возраст которого превышал возраст жизни на Земле. Прикосновение к чему-то, созданному не человеческими руками.

– Вопросы?

Амара подняла руку.

– Не вопрос, скорее комментарий. – Она встала, подошла к экрану и ткнула пальцем в красную точку. – Мы говорим о протоколах, процедурах, фазах. Это всё правильно и нужно. Но давайте на секунду остановимся и подумаем о том, что мы на самом деле собираемся сделать.

Она обвела взглядом собравшихся.

– Восемь лет назад автоматический разведчик засёк в Облаке Оорта объект с аномальной сигнатурой. Рутинная находка – мы обнаруживаем тысячи таких объектов каждый год. Но этот был… другим. Изотопный анализ показал возраст в четыре миллиарда лет – но структура материалов не соответствовала естественному образованию. Спектрограмма выявила сплавы, которые невозможно получить без высокотемпературной обработки. Радиационный фон указывал на следы давно угасшего источника энергии.

Она замолчала, словно сама поражённая тем, что говорила.

– Мы нашли артефакт. Не сигнал, не следы, не косвенные признаки – настоящий, физический артефакт инопланетной цивилизации. Первое неопровержимое доказательство того, что мы не одиноки во Вселенной. И через три дня… – её голос дрогнул, – …через три дня мы увидим его своими глазами.

Тишина в конференц-зале стала осязаемой. Ирэн чувствовала её на коже – тяжёлую, электрическую, заряженную ожиданием.

Она думала о муже.

Мысль пришла неожиданно, как это часто бывало в последние годы. Алексей ненавидел пафос. Он морщился каждый раз, когда она начинала говорить о «величии открытия» или «судьбе человечества». «Знаешь, что я люблю в космосе?» – сказал он однажды, когда они вместе смотрели на звёзды с обзорной палубы станции на Церере. «Ему плевать на наш пафос. Он просто есть. Огромный, холодный и абсолютно равнодушный. И это… освобождает».

Три месяца спустя он погиб. Разгерметизация шахтного модуля. Семнадцать человек, включая её мужа, оказались отрезаны от станции. Спасательная команда добралась до них через сорок минут. Тридцать девять минут – столько нужно для необратимого повреждения мозга от кислородного голодания.

Алексей продержался сорок две минуты. Когда его нашли, он всё ещё дышал. Но человека, которого она любила, уже не было.

Ирэн моргнула, отгоняя призраков. Не время. Не место.

– Доктор Обианг права, – сказала она, и собственный голос показался ей странно далёким. – Мы стоим на пороге чего-то… беспрецедентного. Но именно поэтому мы должны быть осторожны. Предтечи – так мы называем создателей объекта – построили его четыре миллиарда лет назад. За это время на Земле зародилась жизнь, эволюционировала и породила нас. А они… – она покачала головой, – …мы не знаем, что с ними случилось. Мы не знаем, зачем они создали этот объект. Мы не знаем, опасен ли он. Восторг – это прекрасно. Но восторг не должен затмевать осторожность.

Кай хмыкнул.

– С другой стороны, – пробормотал он, – если эта штука хотела нас убить, у неё было четыре миллиарда лет на подготовку.

– Кай, – одёрнул его Накамура.

– Что? Я просто говорю. Логика же. Если оно враждебное и настолько древнее, мы бы уже были мертвы. Вся Солнечная система была бы мертва.

– Или оно ждало, – тихо сказала Ирэн. – Ждало, пока мы станем достаточно развиты, чтобы найти его.

Слова повисли в воздухе, и она пожалела, что произнесла их вслух. Но было поздно – идея уже отравила атмосферу, пустив корни в сознании каждого присутствующего.

Ждало.

Накамура кашлянул.

– Достаточно спекуляций. – Его голос прозвучал резче обычного. – У нас есть три дня. Предлагаю использовать их продуктивно. Доктор Волкова-Чен, подготовьте окончательный вариант протокола для Земли – Сантос ждёт отчёт. Кай, проверь челноки – мне нужна полная готовность к третьей фазе. Амара, Сара – продолжайте анализ спектральных данных. Мишель – медицинские осмотры всего экипажа, никаких исключений.

Он обвёл взглядом собравшихся.

– Вопросы?

Молчание.

– Свободны.

Люди начали расходиться – медленно, неохотно, словно не хотели покидать иллюзию безопасности, которую давал конференц-зал. Ирэн осталась на месте, глядя на экран, где красная точка продолжала своё безмолвное ожидание.

Накамура подошёл к ней.

– Ты видела сообщение Сантос?

Она кивнула.

– И что думаешь?

– Думаю, что она права. – Ирэн повернулась к нему. – Земля сходит с ума. И что бы мы ни обнаружили там… – она махнула рукой в сторону экрана, – …это только усилит безумие.

Накамура помолчал.

– Ты можешь отступить. – Он сказал это тихо, почти шёпотом. – Формально командование миссией за мной. Если ты чувствуешь, что давление слишком…

– Юрий. – Она позволила себе улыбнуться – слабо, устало, но искренне. – Я провела двадцать лет в поисках доказательств внеземного разума. Я похоронила мужа, разрушила два брака – да, два, первый был ещё до Алексея, и я предпочитаю о нём не вспоминать, – потеряла большинство друзей, которые не могли понять моей одержимости. Я пожертвовала всем ради этого момента. И ты думаешь, что политическое давление заставит меня отступить?

– Я думаю, что ты человек. И у тебя есть предел.

– Мой предел – там. – Она указала на красную точку. – Всё остальное – шум.

Накамура кивнул. В его глазах мелькнуло что-то похожее на уважение. Или на тревогу. С ним всегда было трудно понять.

– Хорошо. Но если что-то изменится – скажи. Мы в этом вместе.

Он вышел, оставив её одну с экраном, красной точкой и сорока часами света до дома, который она уже не была уверена, что хочет увидеть снова.

Шесть часов спустя Ирэн сидела в своей каюте, уставившись на голографическую фотографию.

Алексей смотрел на неё с улыбкой – той самой, немного застенчивой, которую он всегда прятал от посторонних. На снимке ему было тридцать восемь, ей – тридцать пять. Они стояли на краю кратера Шеклтон на Луне, и за их спинами простиралось море вечной тени – участок лунной поверхности, которого никогда не касался солнечный свет.

Она помнила тот день. Помнила, как он взял её за руку и сказал: «Знаешь, в чём проблема с поиском внеземного разума? Мы ищем что-то похожее на нас. Сигналы, структуры, артефакты. Но что если разум – это не форма, а процесс? Что если он везде, но мы просто не знаем, как его увидеть?»

Она назвала его философом-дилетантом. Он рассмеялся и поцеловал её.

Три года спустя он был мёртв. А она – здесь, на краю Солнечной системы, в семидесяти двух часах от чего-то, что могло подтвердить его слова. Или опровергнуть всё, во что она когда-либо верила.

– ARIA, – позвала она.

– Да, доктор Волкова-Чен?

– Выведи последние данные телеметрии по объекту. Максимальное разрешение.

Экран на стене ожил. Цифры, графики, спектрограммы – язык, который она понимала лучше, чем человеческие слова. Но сегодня даже он казался чужим.

– Есть что-то новое?

– Существенных изменений не зафиксировано, – ответила ARIA. – Однако я отмечаю незначительное отклонение в инфракрасном диапазоне. Температура объекта на ноль целых три десятых градуса выше, чем прогнозировалось моделью пассивного охлаждения.

Ирэн нахмурилась.

– Источник аномалии?

– Неизвестен. Отклонение находится в пределах погрешности измерений. Возможные объяснения: внутренний источник тепла, отражение солнечного излучения от поверхности с нестандартным альбедо, или… – пауза, необычно долгая для ИИ, – …активность.

– Активность?

– Гипотетически. Объект может генерировать минимальное количество тепла в результате… функционирования.

Сердце Ирэн ударило быстрее.

– Ты хочешь сказать, что он работает?

– Я хочу сказать, что данные допускают такую интерпретацию. Но она не является единственной или даже наиболее вероятной. Рекомендую не делать выводов до получения дополнительной информации.

Разумный совет. Совет, который она давала бы себе сама. И всё же – она не могла отделаться от мысли.

Он работает. Он функционирует. Он ждёт.

Стук в дверь вывел её из размышлений.

– Войдите.

Дверь скользнула в сторону, впуская Амару. Палеогенетик выглядела возбуждённой – её глаза блестели тем особым огнём, который Ирэн научилась узнавать: огнём открытия.

– У тебя есть минута?

– Для тебя – всегда.

Амара вошла, и дверь закрылась за ней. Она огляделась – Ирэн редко приглашала кого-то в свою каюту, – и её взгляд остановился на голографии Алексея.

– Он был красивым, – сказала она мягко.

– Да.

– Ты скучаешь по нему?